тома серьезного анализа. То, что я сейчас вам говорил - это так, - он
пошевелил пальцами в воздухе, - хорошо для беседы за чашкой кофе или в виде
вставки в каком-нибудь фантастическом романе. Может я в чем-то неправ, может
я даже во всем ошибаюсь, впав в старческий маразм, возможно и то, что в мире
ничего не существует без изъянов и противоречий. Честно говоря, мне уже
надоело думать обо всем этом: о политике, о добре, о зле, о Боге.
- А он существует?, - спросила Анастасия.
- Кто?
- Бог.
Джонс в очередной раз задумался.
- Меня всегда удивляли такие вопросы - они противоречат догмату веры и
сразу выдают атеистов. Если я скажу, что он существует, то, раз вы задали
этот вопрос, вы спросите: а какие доказательства этому я могу привести?
- Я поверю вам на слово, - серьезно сказала Анастасия, - о
доказательствах будет спрашивать он, - показала она на Кирилла.
- Он существует, - медленно ответил старый археолог.
- А доказательства?, - шепотом спросил Кирилл, пытаясь оттенить
комичность ситуации, но получилось так, будто он только подчеркнул важность
этих минут.
Генри откинулся на спинку стула. Что он, ставосьмидесятилетний старец,
чей мафусаилов век служил подтверждением его веры в Добро, в Бога, мог
привести в доказательство того, что Солнце светит, а небо голубое? Святой
Грааль? Моисеев ковчег заветов? Чепуха! всем этим вещам при желании можно
найти естественное объяснение или вообще отрицать их существование. Хотя он
в молодости достаточно погонялся за ними и даже держал их в руках, но в
общем-то совершал ту же ошибку, что и этот молодой человек - искал
доказательство очевидному и утверждал, что он действует в научных интересах
и верил, что предъявление божественного может кого-то заставить, подвигнуть
жить по христианским законам. По сути это то же самое, что требовать плату
за бескорыстие или брать напрокат совесть. Веру не купишь и не докажешь
именно в силу ее очевидности.
- Не буду вам больше мешать, - вздохнул Джонс, - извините старика за
назойливость. До свидания.
Отодвинув стул и встав, он поклонился Анастасии, кивнул Кириллу и пошел
к выходу - стройный молодой старикан.
Кирилл, не ожидавший такого резкого окончания разговора, хотел
окликнуть археолога в том смысле, что на улице - дождь, вода, холод, он
промочит ноги и подхватит простуду, грипп, ревматизм, воспаление легких, и
ему лучше остаться, а Кирилл не будет приставать к нему с дурацкими вечными
вопросами и даже закажет ему русской водки, а потом на машине отвезет его
домой или в гостиницу, где он там живет?, но осекся - дождь перестал, тучи
рассеялись, светило Солнце, а небо было ярко-синим, полноводные реки
дождевой воды схлынули и, превратившись в тоненькие ручейки, быстро иссыхали
под необычайно жарким для этого времени Солнцем. Воздух был прохладен и свеж
и свободно вливался в кафе через распахнутые окна и двери.
Джонс снял с вешалки плащ и, перекинув его через плечо по какой-то
озорной привычке, помахал хозяйке и вышел на набережную.
Люди еще не осознали, что непогода кончилась и, не веря своему счастью,
не торопились покинуть душные дома, а только открывали кое-где окна,
форточки, двери, весело переговаривались с соседями и редкими прохожими,
кляня паршивый климат, восхищаясь внезапными его переменами и делая
комплименты хорошеньким девушкам и симпатичным мужчинам, смело гуляющим на
воздухе и не боящимся, что непогода вернется так же внезапно как и ушла, и
их промочит дождь.
Кирилл достал деньги и пошел заказывать обед.
- Видела мое интервью? - спросил Кирилл, расставляя тарелки.
- Прости, - покачала головой Анастасия, - я совсем забыла. Опять
поскандалили?
Кирилл махнул рукой.
- Ерунда. Не на того напала. Как у тебя дела?
Да, думала Анастасия, не понимаю я его. Точнее не различаю, где он
настоящий, а где поддельный. Я была за ним замужем и никогда не жалела об
этом. Добрый, нежный мужчина. А посмотришь его репортажи, интервью - сволочь
сволочью. Милитарист, человеконенавистник. Неужели он искренен и со мной, и
со зрителями? Этот вопрос не давал ей покоя, Может быть из-за этого они и
разошлись?
- Я сегодня улетаю во Внеземелье.
- Опять будешь убивать?
Кирилл разозлился. Это все из-за того случая. Три месяца тому назад в
Аравии вспыхнул очередной мятеж, а он как раз сидел в аэропортуЭр-Рияда,
когда инсургенты-фанатики начали штурм здания. Тысячи обезумевших
гражданских и всего два взвода десантников внутри. Паника, стрельба, смерть
и кровь. Кириллу, как добровольцу пришлось взять в руку оружие. Так он и
работал - в одной руке автомат, в другой - камера. Перо приравняли к оружию.
После этого среди журналистов долго велась дискуссия - имеют ли право
они отстаивать свою точку зрения иначе как репортажами, статьями и тому
подобным, а оружие в этот арсенал журналиста не входит и даже запрещено им
для употребления.
Ничего путного из этой болтовни не вышло, а только Кирилл был уверен,
что военному журналисту обязательно надо уметь владеть не только словом, но
и пулями, потому что на войне не разбирают, что именно ты держишь в руках -
сам факт твоего присутствия в горячей точке делает тебя отличной мишенью.
- Давай не будем ругаться, - буркнул Кирилл, немного успокоившись и
обрадовавшись тому, что про Шаталова будут говорить только в вечерних
новостях. Ее упреки его задевали и ранили. Наверное это любовь?
- Давай, - согласилась Анастасия, - когда вернешься?
Глава девятая. ПАТРИОТ. Клайпеда - Паланга, ноябрь 69-го
Осенняя буря шутя разметала
Все то, что душило нас пыльною ночью,
Все то, что давило, играло, мерцало,
Осиновым ветром раорвано в клочья...
Ю. Шевчук
- Так он действительно слепой?, - спросила Одри, ведя машину по
Пасиматимас, которая, пересекая ржавые пути заброшенного вокзала, вела прочь
из этих странных городов слепых книголюбов, генералов-пацифистов,
переставших сочинять писателей, загадочных друзей, от которых нелегко
избавиться, брошенных собак и Бумажных Человечков. Я смотрел на убегавшие
назад огни витрин, реклам, окон домов, пролетавших машин, уличных фонарей,
которые здесь почему-то никто не бил, темные силуэты сосен и других,
неопознаваемых ввиду опавшей листвы, деревьев.
Мне пришло в голову, что я говорю совсем не так, как пишу. Если этот
мой нескончаемый внутренний диалог записать, то меня просто обвинят в
графоманстве, засоренности штампами и перлами (типа "ввиду опавшей листвы"),
косноязычии и бедности словарного запаса. Зато книги я пишу хорошо. И,
кстати, писатели, как правило, плохие устные рассказчики. Все дело в
несводимости мыслей, речи и письма друг к другу. Человек не думает словами.
Ему только кажется, что кто-то в его голове постоянно бормочет всякую чушь.
Человек не выражает свои мысли речью, ибо еще древние замечали, что мысль
изреченная есть ложь. Речь лишь бледная копия настоящих мыслей, за что мы
подчас горько расплачиваемся. А написанное - не мысли и не запись слов, это
гораздо большее, чем мысли и слова. Книгу невозможно хорошо написать по
заданному плану, она - импровизация, она не только тот, кто пишет, но и
что-то гораздо большее. Она даже не сюжет. Попробуйте взять книгу
посерьезнее и пересказать вслух то, что в ней написано. Получится полная
ахинея, любой здравомыслящий человек, покопавшись в своей жизни, найдет в
ней сюжеты покруче, потрагичнее, посмешнее и он пожмет плечами - как такая
банальщина может привлечь чье-то внимание?
А взять объем этих романов! Герой переходит с улицы на улицу, а
занимает это полтора десятка страниц. Зато в иных местах годы его жизни
умещаются в несколько строк. В детстве меня очень угнетала история Ромео и
Джульетты - если не отвлекаться на пересекающие ее другие сюжетные линии, то
вся трагедия укладывается в небольшой абзац. Но затем, прочитав Шекспира, и
сравнивая его с той детской книжкой в шесть страниц, пять из которых
занимали рисунки для раскраски, я подумал, что анонимный пересказчик
понравился мне больше. И зачем Шекспиру понадобился этот Тибальд, Меркуцио,
Бенедикт, Балтазар, какой-то Кизил, эти мамки, няньки и прочие? Наверное уже
в те времена сочинителям платили за лист.
Я подивился, как далеко меня увели мои размышления и, с усилием
вырвался из медитативного болота, ответил потерявшей всякую надежду привлечь
мое внимание Одри:
- Как царь Эдип на следующее утро после убийства своего отца и бурной
ночи со своей матерью.
Одри поморщилась. Я оглянулся на заднее сиденье, на котором дрых
Мармелад, укрытый шерстяным пледом в клеточку и выставивший наружу только
свой влажный черный нос. Мне стало завидно - на всю его жизнь его проблемы
были уже решены и отныне он будет сыт, одет, обут, обогрет. Будет каждый
день гулять на улице с противоблошиным ошейником, пить теплое молоко,
валяться на постели хозяина, ухаживать за симпатичными дворняжками, грызть
ножки стульев и рвать в клочья ценные книги, охранять от нежданных гостей и
делать лужи на дешевых синтетических коврах.
Копаться в собственной душе, решать философские проблемы, писать
романы, подозревать симпатичных девушек, напиваться до беспамятства и
морозить предстательную железу на обледеневшем пляже ему не грозило и он мог
с полным основанием считать себя счастливейшим существом во Вселенной.
Но собакой мне становиться не хотелось.
- Как же он видел?, - продолжала Одри наш оживленный разговор.
- А он и не видел, - буркнул я. Обсуждать чужие недостатки мне не
хотелось, к тому же у меня появилось плохое предчувствие. Одри молчала, ведя
машину по извилистой дороге - мы уже выехали из Клайпеды и я почувствовал
себя неуютно. Вот ведь, тоже странный парадокс моего характера - терпеть не
могу переезжать с места на место, и вместе с тем вон сколько проработал
военным журналистом, трясясь по земным и космическим колдобинам в поисках
чего-то. Может быть дома?
Одри продолжала коситься на меня и чему-то загадочно улыбалась. Я знал
что у нее для меня есть какой-то сюрприз, но не подавал виду - девушка не
тот клиент из которого можно вытянуть информацию простыми или каверзными
вопросами. Она пока не хочет ничего говорить и самое лучшее -
глубокомысленно молчать, нахмурив брови и выпятив губы. В конце концов при
ее темпераменте она сама не выдержит и все расскажет. А сейчас самое лучшее
- развлечь ее разговорами об иннерсайдерах.
- Кто-кто?, - переспросила Одри, не поняв моего варианта
англо-литовского диалекта.
- Innereyesigher, - продемонстрировал я с удовольствием свой
безукоризненный великобританский.
Все, в общем-то, начиналось вполне безобидно и милосердно. Один тип по
имени Николай Плугин, кажется он был художником, ослеп. Его будущие
последователи сочинили на этот счет очень красивую, слезливую легенду, по
одной из версий которой Николай, он-же Ники-алкач, потерял зрение во время
пожара, спасая с девятого этажа пылающего дома маленькую девочку, которая
впоследствии стала спутницей всей его жизни и, как прекрасная программистка,
помогла ему разработать его систему "внутреннего зрения" (так она
именовалась в русском оригинале). Михалкова тогда я уже прочел, но
сомневаюсь, что бы этого парня потом искала милиция и пожарные. Нет, наши
органы его искали, но совсем не для вручения медали "За храбрость на
пожаре", а по поводу распостранения виртуальных наркотиков и прочих
запрещенных программ. Хотя в общих чертах легенда и была верна - я потом
разыскал в газетных архивах статьи по этому поводу.
Короче, никого он не спасал, медали не получал, и уж тем более не
женился на молоденьких девушках в силу иной сексуальной ориентации (хотя это
мог быть и молоденький мальчик). А имела место грандиозная попойка всяческих
подпольных хакеров и виртуальщиков на которую какой-то идиот притащил
неопробованный "черный лед".
(Одри поежилась)
Выпили видать они здорово, потому что все как один решили "катануться"
по "черному льду" не оставив никого в бодрствующем состоянии. Когда
подоспела медицинская помощь, спасать по большому счету было уже некого -
вокруг компьютера сидело двенадцать ничего не понимающих тел, а вся их
"крыша", включая самые простейшие физиологические функции, ушли гулять по
"черноледным" лесам и весям виртуального пространства. Спасти удалось только
Плугина - он не успел "отойти" далеко и оставил в компьютере только свои
глаза.
А так-как душа художника все-таки стремилась к свету, он и придумал
обходной маневр: да, я не вижу окружающих предметов, но я могу до мелочей
мысленно их представить в своем мозгу. Я знаю точное их месторасположение,
их форму и, даже, цвет И эта картинка горит у меня перед мысленным взором, а
значит я вижу, пусть и другим совсем способом, и могу свободно
передвигаться, не боясь на что-то наткнуться.
Сначала он досконально изучил свою квартиру, потом дом, потом тщательно
восстановил по памяти все ближайшие улиц (благо образная память художника
помогла). В какой-то мере, если отвлечься от его неправедной жизни, он
достоин восхищения. Его книга, как я осведомлен, и компьютерная обучающая
иннерсайдерская методика помогли многим очень хорошим людям. Но скольких он
сбил с пути истинного, скольких покалечил!
Видимо на черном льду он забыл не только зрение, но и еще какой-то
важный винтик из своих мозгов. У него начались видения и он начал
проповедовать. Это было страшно и походило на эпидемию. У него появились
тысячи слушателей и вовсе не слепых. Слушатели стали учениками,
поклонниками, слугами, иннерсайдерами. Они стали сами ослеплять себя, что бы
в полной мере приобщиться к своему божеству, к Великому Нику, Магистру
Внутренних Пространств. И, что самое невероятное в этой истории, эти видения
не были воображением или выдумкой самого Плугина. Они действительно
существуют, только никто еще не объяснил их природу.
Некоторые говорят, что мы своей повальной компьютеризацией пробили
дырку в своем ментальном пространстве и через нее любуемся на фантазии и
мысли других существ. Другие утверждают, что вся причина в этом чертовом
"черном льде" - мол, программа приобрела собственную жизнь и теперь
паразитирует на нейроструктурах человека. Не знаю, где здесь правда, и есть
ли она.
Выбор у слепых и ослепших людей теперь невелик - либо ты ходишь с
поводырем, либо подключаешь себя к иннерсайдерской программе и, приобретая
"внутреннее зрение", тихо стараешься не сойти с ума от ее жестоких чудес.
Говорят, что где-то там стали изредка встречать и самого патриарха Плугина.
Думаю, что Эдгар По и Стивен Кинг мною бы гордились - у меня самого
пробегают мурашки, когда я представляю себе жизнь Мартина, в которую
неожиданно проникает что-то яркое, реальное, ощутимое и поэтому страшное.
Чужое. Как оно выглядит я к своему счастью не знаю - у меня не хватило
смелости воспользоваться этой методикой для полноты ощущений. А если бы и
хватило, то не захотел бы рассказать.
Дерево лежало поперек дороги. Кто-то очень долго примеривался, прежде
чем срубить эту красавицу-сосну с трехсотлетним стволом, с мощной густой
кроной и толстыми могучими ветвями, что бы она точно легла своей верхушкой
на занесенный снегом асфальт, превратившись в прекрасное естественное
заграждение против всяких сумасшедших, путешествующих по заброшенным дорогам
Прибалтики на бензиновом автомобиле.
Одри выключила машину и, приложив палец к губам, погасила свет в
салоне. Стало очень неуютно - темно, холодно, шум ветра и скрип деревьев. Мы
напряженно вглядывались в ночь, но ничего особенного не различали - Луна
безнадежно утонула в свинцовой луже низких туч и даже расширенный диапазон
зрения не очень-то помогал. Я приоткрыл окно и принюхался - ничем особенным
не пахло - угадывался далекий запах моря, похожий не щедро посоленный
спиртовой раствор йода, пахло мокрым снегом, осенним сосновым лесом, прелыми
иголками, пованивало (и вполне ощутимо) бензином. Впрочем мои рефлексы и
рецепторы были уже не к черту. Все-таки основной информационный канал
человека - это зрение и какие бы ухищрения не придумывали наши военные
нейрохирурги, типа ночного зрения, собачьего обоняния и тактильной
чувствительности слепоглухих, без должных тренировок природа быстро берет
свое - зачем тебе видеть в темноте как днем и различать ближний
ультрафиолет? - старику-отставнику это не к чему, будут лишь мучать
бессонница и инфракрасные сны. Так что, на тебе минус пять в оба глаза. А
нюхать-то тебе что? Вонь нашей жизни? Дешевый дезодорант наших политиков,
коим они пытаются заглушить стойкий запах дерьма в котором они сидят? Или ты
хочешь на спор отличить в "Голубом банане" геев от лесбиянок, вино "Шатрез"
95 года разлива от разлива "Великого неурожая"? Или, пуще того, хочешь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг