своего часа, ждут не дождутся... Вот - последняя в моем журнале -
просится, аж пищит: образовывать диоды не искусными сложными травлениями
пластинки, а в готовой микроматрице - пробивать электрическим импульсом
один из встречных барьеров в столбике полупроводника. Заманчиво, как и
все, сводимое к электричеству. Нешто попробовать?
...Нет, стоп, не надо. Такие опыты не делаются одной квалификацией -
необходимо влезть всей душой, печенками. И готов, застряну в этой "лунке"
надолго. Я надвариантный, мне нельзя. Я только ориентируюсь.
Значит, напрасно я тужился на бугре с великими мыслями: почти не
сдвинулся, перешел в вариант почти такой же - только что за Ник-Ником не
зашел. Все по-прежнему. Стрижевич на конференции в Таганроге... то есть в
целом ситуация после провала "мигалки", но еще до катастрофы, в которой он
погиб. И погибнет?!.. Ой, не хочу. Да-да, я понимаю: у надвариантника
много жизней и много смертей, каждая имеет свою вероятность и свою логику
- я не хочу, и все. От одной мысли об этом боль и злость. Надо дождаться,
предупредить.
...Мы называем переходы из варианта в вариант "вневременными". Строго
говоря, это не так, на них расходуется время, как и на другие дела. Но
изменения обстановки и предыстории часто несравнимы с временем переброса;
они куда больше - как для месяцев, лет, десятилетий. При этом многие
варианты выглядят будто сдвинутыми во времени - одни в прошлое, другие в,
будущее - относительно исходных. Мы еще не понимаем, почему так
получается: вольная, казалось бы, комбинаторика событий,
решений-выборов... и на тебе! - но благодаря этому можно по известным
вариантам предвидеть логику развития сходных с ними.
А по логике этого - Сашка доживает свой последний год. И это будет самая
глупая из его смертей - глупей даже, чем разбиться на мотоцикле.
Комната между тем наполнилась привычными звуками: шипит вытяжка, сдержанно
щелкают реле в термостатах, журчит в раковину струйка теплой воды из
дистиллятора, мягко, как шмель, гу-1ит стабилизатор напряжения. Травитель,
раствор перекиси водорода, закипая в высоком стакане на электроплите,
пенится, как шампанское; раскаленная спираль окрашивает жидкость в
рубиновый цвет. Маша склоняется над стаканом и, наморщив лоб, опускает в
раствор пинцетом серебристо-серые пластинки германия. Хорошо мне сейчас
здесь, уютно. Дома я. ...Между прочим, Маша мне не нужна, в Нуле ее нет.
...А техник Андруша Убыйбатько ничего, нужен. Во всех вариантах он паяет
схемы, во всех сачкует. Вот и сейчас - сидит в картинной позе, чистит нос.
Темный кок навис над лбом. Паяльник, поди, давно нагрелся.
- Между прочим,- не выдерживаю я,- Александр Иванович завтра возвращается.
Техник косит глаз в мою сторону, очищает палец о край стула, бурчи г:
- Двухваттные сопротивления кончились.
- Вот так материально-ответственный, дожился! Выпиши.
- Так и на складе же нет! - кричит Андруша.
Хочу посоветовать поискать в ящиках, одолжить в других лабораториях, но
спохватываюсь. До всего-то мне дело!
...Ник-Ник, который мне-надвариантному тоже ни к чему, трудится вовсю.
Набычился над микроманипулятором, смотрит на приборы, слегка касается
острием контакта края шин - измеряет характеристики своей матрицы. Солнце,
мимоходом заглянув в комнату, просвечивает его редкую шевелюру,
обрисовывает выпуклости черепа, пускает зайчики от никелированных деталей
ему в глаза. Толстобров морщится, подносит пинцет с образцом к лицу,
вставляет в правый глаз цилиндрик с лупой. Он сейчас похож на Левшу,
который блоху подковал. Да и предмет у него не проще.
Откинул голову, надул щеки, выпустил воздух: не то! Кинул эту матрицу в
коробку с браком, добыл пинцетом из чашки Петри другую, укладывает ее на
столик манипулятора под зажимы.
Я люблю смотреть, как работает Ник-Ник. Его руки - не сильные, не очень
красивые, с желтыми от табака подушечками пальцев и ревматически красными
суставами - в работе становятся очень изящными, умными какими-то, точными
в каждом движении. Это руки экспериментатора.
Можно выучить формулы, запомнить числа, описывающие свойства веществ,- но
в прикладной работе от них будет мало толку, если ваши руки не чувствуют
эти свойства: хрупкость стекла и германия, гибкость медной проволоки,
чистоту протравленной поверхности кристалла, неподатливость дюралюминия,
вязкость нагретой пластмассы - и согласованность их в опытной
конструкции... Вот, пожалуйста: Толстобров взял полоску отожженного
никеля, приложил плоскогубцы, примерился - раз, раз, раз! - три изгиба. И
готов никелевый держатель для матриц, который нечувствителен к травителю и
захватывает образец нежно и плотно.
- Покажите, Ник-Ник!
Я неделю придумывал конструкцию держателя с винтами и пружинами, собирал
их - и все было не то. А это - и для моих матриц годится.
Мелочь? Без таких "мелочей" не было бы ничего: ни колеса, ни ракет.
Руки экспериментатора... Мы почитаем мозоли на ладонях рабочих и
хлеборобов, воспеваем нежные руки женщин, удивляемся изощренной точности
пальцев хирургов и скрипачей-виртуозов. Но вот - руки экспериментатора. Их
загрубил тысячеградусный жар муфельных печей, закалил космический холод
жидкого азота; их обжигали перекиси и щелочи, разъедали кислоты, били
электрические токи при всяких напряжениях. Загоревшие под ртутными
лампами, исцарапанные (всегда поцарапаешься, а то и порежешься, пока
наладишь установку) - они все умеют, эти руки: варить стекло и скручивать
провода, передвигать многопудовые устройства и делать скальпелем тончайшие
срезы под микроскопом, орудовать молотком и глазным пинцетом, снимать
фильм и паять почти незримые золотые волоски, клеить металлы и
поворачивать на малую долю делений кониусы манипуляторов. В них
соединилась сила рабочих рук и чуткость музыкальных, методичная искусность
пальцев кружевницы и точная хватка рук гимнаста. Все, чем пользуются люди,
что есть и что будет в цивилизации, проходит - еще несовершенное, хлипкое
- через эти руки. Проходит в первый раз.
Потому что повторяться - не по нашей части. Наше дело: новое, только новое.
А ведь предо мной сейчас, можно сказать, ущербный Николай Никитич
Толстобров - упустивший из-за войны свое время, растерявший здоровье и
силу. Каков же он в полном блеске своих способностей?
...Обобщающая мысль - и сразу побочный эффект надвариантности: замерцала
вперемежку с левой кистью у Ник-Ника та культя-клешня, расщепленная на два
громадных сизо-багровых "пальца". Но главное, и ею он работает: вставил в
щель между "пальцами" хитроумный зажим, держит в нем на весу свою
фотоматрицу - а в правой, здоровой, поправляет в ней что-то пинцетом. При
хорошей голове и одна рука не плоха. ; ...Но я знаю и крайний вариант
Толстоброва (смыкающийся и с моим таким же, где я "по фене ботаю, по
хавирам работаю"):
седой побирушка с одутловатым, красным от пьянства - а может, и от стыда?
- лицом. Промышляет в пригородных поездах. Завернутые рукава гимнастерки
обнажают две культи. К ремню пришпилена консервная банка для мелочи. Я
тоже ему кидал - когда медяки, когда серебро.
Огрызок, который, не дожевав, выплюнула война. Без рук и голова не голова.
Э, к черту, прочь от этих вариантов! Мне надо в другую сторону. Волевое
сосредоточение. Восстановились нормальные кисти Толстоброва - с
желтоватыми пальцами, ревматическими суставами, четким рисунком синих вен.
...И повело в другую сторону: руки эти напомнили мне руки моего отца -
тоже неплохого вояки и мастера. Только у бати кисти пошире да ногти
плоские, а не скругленные.
Как он вчера горделиво посматривал, когда те двое пришли за советом!
Никогда я не видел ни отца, ни рук его. Судить о них могу только по своим
- родичи говорят, что мы похожи. Командир разведроты двадцать пятой
Чапаевской дивизии Е. П. Самойленко погиб при обороне Севастополя в том
самом 42-м году, в котором родился я. Неизвестно даже, где похоронен, в
какой братской могиле. Только и знаю его по той фотографии комсостава
дивизии, где он с краешку, молодой лейтенант.
А в варианте, где он жив, до обороны Севастополя дело не дошло. И близко
там немцев не было.
Маша приближается ко мне походкой девушки, которая уверена в красоте своих
ног; несет образцы.
- Алексей Евгеньевич, поглядите - хватит?
Рассматриваю образцы, сам думаю о другом. Поверхность пластинок германия
серебристо блестит, нигде ни пятнышка, контактные графитовые кубики
притерты проводящей пастой точно посредине - и паста не выступает из-под
них. У меня даже улучшается настроение: что значит - школа!
Маша пришла к нам после десятилетки, сразу попала ко мне. Она смешлива,
целомудренна, очень усердна - но умения, конечно, не было. И немало
пережила огорчений, даже пролила слез от придирок этого зануды (моих то
есть), порывалась уйти в другую лабораторию, пока научилась работать. Зато
теперь в ней можно быть уверенным, не гадать всякий раз при неудаче опыта:
кто подгадил - природа или лаборантка?
...Но дело же не в том, соображаю я сейчас, при такой ее дрессировке и
аккуратности здесь и за Сашку можно быть спокойным:
не перепутает Машенька наклейки на ампулах. А раз так, то зачем мне она и
зачем мне быть здесь! Эта возня с образцами и матрицами для меня -
бездействие в форме действия. Действие же мое совсем в ином...
Колеблюсь (как не заколебаться, когда решаешься на заведомое свинство!) -
и разделяю реальность альтернативными ответами:
- Ну, блеск!
- Никуда не годится, грязно. Переделай все.
- ------------
В "варианте числителя" Маша со скрытым достоинством откликается:
- Нет, а что же! - И щеки ее с двумя тщательно замаскированными прыщиками
краснеют: приятно.
В варианте знаменателя она говорит растерянно:
- Алексей Евгеньевич... ну, я уже просто не знаю как! - И щеки ее краснеют
от досады и обиды.
Она поворачивается, отходит... все, ее нет. Точнее, меня-надвариантного
нет более там, где похваливший Самойленко-ординарный начинает работать с
этими образцами, ни там, где обиженная вконец Маша исполняет тягомотную
последовательность причин и следствий: подает Уралову заявление об уходе,
объясняется с ним, он вызывает для объяснений меня-не-меня ("Что это на
вас, Алексей... э-э... Евгеньевич, никто угодить не может?!"), затем отдел
кадров - и т. д., и т. п.
Эти грани реальности повернулись ко мне ребрами. И перешел я, похоже,
весьма удачно.
...На высоком табурете за химстолом восседает, не доставая ногами до пола,
миниатюрная брюнетка двадцати пяти лет. Белый халат эффектно облегает ее
фигуру. Карие глаза, аккуратный прямой носик, четкий подбородок, округлые
щеки - это однозначно, ибо от природы. А все остальное мерцает... боже,
как мерцает: волосы то собраны в тюльпан, то распущены по плечам, то
завиты на концах, то с пегими прядями над выпуклым лбом, то стянуты в
жгут, то уложены на затылке кренделем; брови то широкие, то тонкие, то
выщипаны и вовсе и наведены тушью; веки то с росчерком, то с изгибом, то
подсинены, то в прозелень. А цвета и фасоны кофт, которые выглядывают
из-за отворотов халата! А формы сережек и клипс в маленьких розовых ушках!
А декоративные гребни и фигурные шпильки в волосах! А... Сколько же она
времени проводит утром перед зеркалом в поисках варианта, который
окончательно погубит мужчин? Сейчас она ощетинилась всеми ортогональными
прическами, фасонами клипс и кофт, веками и бровями в n-мерном
пространстве, как ежиха.
Во всех ты, душенька, нарядах хороша, золотце наше Аллочка. Крест наш,
выдра чертова - Сашка из-за нее погиб!
...Не из-за нее, не держи сердца (да и не погиб еще здесь-то) - просто
глупость случая. Она за свою оплошность наказана сполна.
Итак, Алла Смирнова, окончила исторический факультет пединститута,
уклонилась от направления в село, предпочла электронику на лаборантском
уровне. Меня она не празднует: во-первых, из-за равенства в образовании,
во-вторых, чувствует мое неравнодушие. У нас многие на нее глаз положили -
хороша. Управиться с ней в работе может только Ник-Ник, да и то не всегда.
Вот сейчас она шлифует пластинки германия корундовой пастой с водой - и
брови ее (во всех модификациях) страдальчески выгнуты: грязная работа!
Толстобров топчется около:
- Алла, пять микрон сошлифовывайте, ровно пять! Прошлый раз вы сняли
больше. Да еще с перекосом.
- Ну, Николай Никитич,- отвечает та чистым, чуть вибрирующим контральто,-
я ведь не электронный микроскоп! Если не получается. Придумали бы
что-нибудь вместо шлифовки!
Пустая все-таки девка. Только и достоинств, что за словом в карман не
лезет. Уж не приспособиться как следует шлифовать! Я знаю, чем это
кончится: придется пластины перешлифовывать самим. "Алла, опять вы забыли
обезжирить образцы в толуоле!" - "Ну, Алексей Евгеньевич, я же не
запоминающее устройство!" - "Алла, опять вы..." - "Ну, Николай Никитич, я
ведь не кибернетическая машина!" Нахваталась.
Прощай, Машенька! Здесь ты в лаборатории оптроники - и при встрече будешь
проходить, опустив голову. Для микроэлектроники лучше тебя нет. Но в
Нуль-варианте нужна вот такая. И ведь действительно нужна.
Ничего более не изменилось в лаборатории. Те же матрицы на моем столе и
столе Ник-Ника, так же журчит вода из дистиллятора, шипит вытяжка, светит
за окном солнце. Правда, Андруша Убыйбатько принялся за работу, тычет в
схему дымящимся от канифоля паяльником.
Вариант, как все "околонулевые". Тем не менее у меня в душе сейчас чувство
достижения, победы: я не перескочил наобум из "лунки" в "лунку", а
передвинулся по Пятому измерению - хоть и на небольшую дистанцию - в
намеченную сторону.
4. ИСКУШЕНИЕ ГЕРЫ КЕПКИНА
Прежде чем делать открытие - загляни в справочник.
К.Прутков-инженер. Советы начинающему гению.
И мне надо бы заняться делом: здесь от меня ждут продукции, матриц.
Давай-давай. Сижу, как король на именинах. Но... образцы-заготовки,
которые я несправедливо охаял, исчезли вместе с Машей. А те, что
подготовит Алла - да когда еще подготовит-то! - воодушевления не вызывают.
Так, может, попробовать все-таки эту новую идейку, которая ну прямо
просится, собака, манит своей простотой. Что, действительно, будет, если
на перекрестке матрицы подать мощный разряд - пробойный? Кто знает, темное
это дело - электрический пробой в полупроводнике; сроду не бывало ничего
хорошего от пробоя... Мне ведь надо не просто сжечь барьерный переход в
крохотном столбике германия, а так, чтобы соседний, находящийся в ста
микронах, сохранился. А эффектно было бы: раз - и диод...
...Замечательно, что я - вариантоисследователь, умудренный бываньем во
многих вариантах,- не знаю, что здесь и как. Ведь вроде и по
специальности. В любом новом здании есть что-то абсолютное.
Постой, одергиваю я себя, стоит ли эта проблемка, чтобы влазить в, нее
всей душой? Ну, решишь, достигнешь, запатентуешь, получишь авторское
свидетельство под шестизначным номером - и что? Еще Ильф писал: "Раньше в
фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье
человечества. Но вот радио есть, а счастья нет". С тех пор чего только не
прибавилось: телевидение, кибернетика, ядерная энергия, космоплавание,
лазеры... а вопрос о счастье человечества остается открытым. Если на то
пошло, то исследование Пятого измерения куда больше может дать для
понимания природы "счастья", чем вся микроэлектроника - не то что одна эта
идейка.
Толстобров, распаренный от общения с Аллой, идет к своему столу.
- Ник-Ник, что вы скажете о такой идее? Излагаю. Выслушивает. Опирается о
стол, скребет щетину на подбородке, морщит лоб:
- Видишь ли-и... идея, конечно, заманчивая. И простая. Она годится не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг