когда фигура Ило его не заслоняет, он не сумеет пленить душу этих щенков?
Он - интересный бывалый человек, знающий много такого, чего в этом мире не
знает никто!
"С чего все пошло наперекос?" - соображал Берн, сидя на песке и обняв
колени руками в пятнах.
...Конечно, больше всех допекали его эти двое - Эри и Ло. Они еще со
времени победоносного спора о Свифте ни во что не ставили его; когда
профессор урезонивал их, то за словом в карман не лезли, отвечали сразу,
остро и умно.
"Человек как организм настолько сложен, что разница в запасах
информации ребенка и взрослого ничтожно мала, и размеры и вес ничего не
доказывают, иначе выходит, что самое умное существо на земле кит".
(Афоризм Эри.)
"Хорошим взрослым быть легко, а ты попробуй быть приличным ребенком-в
считанные годы и без образования!" (Афоризм Ло.)
Это говорилось при "орлах", те веселились, хлопали в ладоши, ждали
меткого ответа Аля. А он пасовал от неожиданности, когда же придумывал
удачное, время было упущено.
Но окончательно подвели профессора "рассказы из первых рук". Он решил
продолжить эту традицию Ило. Да ему и в самом деле было что рассказать,
чем поразить воображение малышей. Он решил перво-наперво заинтересовать их
рассказами о войне, о всем? военном. Разве он сам не был мальчишкой!
Ах, лучше бы он не пытался!.. До рассказов о битвах и воинских подвигах
дело, собственно, и не дошло; все рухнуло на вводных, так сказать, лекциях:
о вооружении, организации армии. Дети хорошо поняли техническую сторону
- тем более что простое оружие существовало и поныне.
Им было интересно узнать и о могучих танках, могших своротить дом или
проложить себе дорогу сквозь лесную чащу, о пушках, стрелявших на многие
километры, о самолетах, которые могли гоняться друг за дружкой в воздухе,
пикировать, сбрасывать бомбы, разрушать здания или мосты...
- А для чего все это было? - спросила посреди рассказа однажды Ия.
- Ну, не понимаешь разве: тогда было много диких опасны животных, -
горячо принялся объяснять ей Фе. - Это теперь против них достаточно
дробовика или электроружья, а во времена Аля -ого-го... только с танками,
пушками. Или даже сбрасывали бомбы на стада хищников. Правда ж, Аль?
Берн подивился неужели ничего не знают?
- Нет, - ответил он, - против зверей и тогда было достаточно дробовика.
А эта техника предназначалась против людей.
- Не хочешь же ты сказать, - с недоверчиво-ехидной улыбкой которая
всегда злила профессора, спросил Ло, - что люди могли убивать... людей?
- Не только могли - делали это! Если подсчитать, то за всю свою историю
люди куда меньше перебили зверей, чем друг друга.
На лужайке у красивых домиков стало очень тихо. Ия, Ни двойняшки Ри и
Ра смотрели на Берна, побледнев. Мальчишки переглядывались; кто-то не то
кашлянул, не то произнес сакраментальное "бхе-бхе...".
Чтобы проверить возникшее подозрение, Берн навел по ИРЦ справки: так и
есть, детям ни о войнах, ни об иных видах массовых убийств людей людьми не
рассказывали; это-де воспринимается ими болезненно, создает нежелательный
крен в психике.
"Ну, знаете!.. - распалился профессор. - Что за тепличное воспитание,
что за ханжество! Скрывать от детей такое! Это же история". И он решил
раскрыть малышам глаза. Уж теперь-то они точно будут вспоминать: "А вот
Аль нам рассказывал..."
...Это произошло перед закатом. Малыши, гуляя по окрестностям, нашли
рощу ореховых деревьев, натрясли крупных орехов. Сейчас они сидели
кружком, очищали толстую кожуру; пальцы и ладошки у всех были темные.
А Берн заливался соловьем, рассказывал о ядерном оружии, о
баллистических самонаводящихся, чувствующих тепло городов ракетах с
тритиево-стронциевой начинкой, о последнем - перед его захоронением в Гоби
- крике военной мысли:
электронно-кибернетической системе автоматического воздействия - на
случай, если живых не останется... "Орлы" щелкали орехи, слушали
отчужденно. Первым не выдержал Эри.
- Послушай, Аль, - молвил он рассудительно, - ведь все эти штуки должны
были обходиться в огромный труд, в большие биджи, так?
- Еще бы, - подхватил профессор, - настолько большие, что были по
средствам самым крупным державам. Другим оставалось трепетать и
присоединяться.
- Вот видишь. А ведь в твое время на Земле было много пустынь,
неосвоенных земель и морей, так? - В голосе Эри прорезались уличающие
интонации, глазенки щурились. - Многие жили плохо, не могли досыта поесть,
не имели хорошего жилья - так?
- Да, - подтвердил Берн со вздохом, - больше половины населения планеты.
- И ты говоришь, что в то время, когда люди так жили, другие люди
тратили силы и знания не на то, чтобы их выручить из бед, а чтобы делать
дорогие машины, которые могли всех убить?!
Это уже был не вопрос - риторический возглас.
- Но так было!
- Так не могло быть, Аль, - вразумляюще сказал Эри, беря из кучки новый
орех. - Это ты бхе-бхе... или как оно называется на твоем древнем языке:
"ди люге"?
"Орлы" засмеялись. Было ясно, что они на стороне Эри, не верят Берну,
им неловко, что он так перехвастал и запутался. Все ждали, как Аль выйдет
из трудного положения.
- Да как... как ты смеешь, der Rotzig! [Сопляк (нем,).] - Берн вне себя
вскочил на ноги. Нет, это уже было слишком. Мало того, что эти щенки,
верящие в любые выдумки Свифта... да что Свифт - в царевну-лебедь и
стойкого оловянного солдатика! - отказываются принять от него чистую
правду, так ему еще и наносят самое тяжелое в этом мире оскорбление. И все
этот Эри!
Тот не понял, как его обозвали, но сориентировался на интонации:
- Сам ты "дер ротциг"!
Добропорядочная душа профессора не вынесла. Он схватил мальчишку за
уши, дернул, потом, когда и ошеломленный Эри вскочил, сунул его голову
между колен, занес карающую длань.
...Немало радостей пережил Берн в этом мире - но, несомненно, самая
острая была та, когда припечатывал всей ладонью по мускулистой, слегка
лишь защищенной шортами попке малыша и сладостно приговаривал:
- А! А! Вот тебе! Вот!..
Он не ждал реакции, какая последовала за этим. Среди "орлов" считалось
хорошим тоном стоически переносить боль - будь то полученные в играх и
походах царапины, ушибы, шлепки от Ило, удары во взаимных наскоках... Но
то было другое. Сейчас малыши почувствовали сердцем: неправая сила
наказывает, унижает правого, но слабого.
Эри вырвался, отбежал: ошеломление у него сменилось яростью.
Напластования цивилизаций исчезли, перед Берном стоял маленький дикарь. Он
издал вопль, нагнулся и - бац! - первый орех разбился о лоб профессора.
Ия всплеснула руками, Ни ахнула. Но мальчишки и двойняшки Ри и Ра
подхватили почин вожака. В воздухе замелькали зеленые и желтые (очищенные)
орехи - все крупные, величиной с кулак. Потом, массируя бока, спину и
руки, Берн проклял вместе с "орлами" и ботаника, которому вздумалось
вывести такой сорт.
...Он бежал, преследуемый орущей бандой чертенят, петлял между
деревьями. Но швырялись они метко, то и дело на голове и плечах профессора
чавкающе лопались зеленые ядра. Хуже всего был выделявшийся сок: он
оставлял на коже коричневые пятна, отмыть которые было невозможно.
На следующее утро Берн был весь пятнистый, как ягуар.
Вот и скрывается теперь в зарослях, как ягуар.
Не как ягуар - как человек, вконец растерявшийся, не понимающий, как
ему дальше жить. Жизнь снова вышвырнула его прочь, наподдала коленом. И
если в первый раз он был сам в том повинен, допустив малодушие, то теперь
- ну, ни в чем же! Что он такого сказал, сделал? Хотел как лучше.
"А зачем им твое ослабляющее души подлое знание: о том, как убили и
могли убить? Им, которым предстоит столько сделать. Все их помыслы должны
быть обращены к лучшему в человечестве".
Это будто кто-то другой подумал в нем, подумал ясно и крепко.
...И чего ему, в самом деле, вздумалось рассказывать о прежнем оружии!
Для этой малышни понятие "ракетное оружие" столь же нелепо, как прежде
было бы "автобусное оружие": ракеты - устаревающий способ транспортировки
в космосе, только и всего.
Нет, даже не в том дело. Как бы "орлы" ни вели себя независимо, как бы
ни старались поступками и суждениями утвердить свою самобытность, все
равно они - дети в мире взрослых. И они знали, отлично знали, как взрослые
умно и прекрасно устроили мир. Во взрослых людях для них воплощалась
мудрая сила человеческая; они и сами, как вырастут, станут такими. И чтобы
когда-то пусть в старые времена, взрослые вытворяли такое!.. Нет.
Бхе-бхе... "Ди люге".
Берн расхохотался, то тотчас оборвал смех. До смеха ли ему: как быть,
как жить?.. Могло ведь начаться и не с рассказа о сверхоружии. В сущности,
в этом скандале вылились копившиеся у детей чувства неприятия его - с его
внутренней фальшью, эгоцентризмом, повышенной мнительностью. Они
чувствовали все это в нем... Психическая несовместимость - как тканевая,
бывает... Не прижился он, чужеродное тело.
Эта мысль была тоже будто не его - новая, странная. Никогда Берн не
думал о себе саморазоблачающе. Что это: раскаяние после неудачи или?.. Он
внутренне насторожился.
Да нет же, нет! Маленькие глупцы, щенки - что они понимают! Со
взрослыми-то он ладил.
...В том и дело, что в лице детей с их несовершенствами, но и с их
прямодушием жизнь отвергла его начисто. Окончательно. Обратно в нее пути
ему нет.
Берн устало склонил голову в колени. "Как же быть? И ни у кого не
спросишь... Ох, и надоел же ты мне, Альфред Берн!"
Он вскочил на ноги как ужаленный. Что?! Кому это он надоел?!
17. АГОНИЯ - РОЖДЕНИЕ
Берн даже ушел от места, где сидел, - будто дело было в месте. В нем
все напряглось в ожидании опасности и для отпора ее.
На краю островка среди водорослей лежало в воде что-то продолговатое.
Он принял его сначала за обомшелое бревно, подошел: пятиметровый
серо-зеленый крокодил покоился, омываемый с хвоста илистой водой, на
плоском животе и поджатых когтистых лапах. Выпуклые полуприкрытые веками
глаза смотрели с лениво-ироническим ожиданием. Это вдруг взбесило Берна.
- Что, ждешь своего часа, рептилия? - яростно проговорил он, подходя
вплотную. - Тысячелетия нашего владычества ничего не доказывают, да? Не
дождешься, пошел отсюда... Ну?!
Крокодил шевельнулся, отвернул, будто нехотя, страшную морду - и уполз
в воду, уплыл. Берн опамятовал, его пробила дрожь. Это сделал будто не он.
И слова эти... Попер на такое чудище, надо же. Перекусил бы пополам. А
удрал.
Сыт?
Профессор сел на песок у воды. По-южному быстро смеркалось. Черное небо
заполнили звезды. И, глянув на них, Берн понял, что сидит не так. Надо
иначе, лицом несколько левее блиставшей над горизонтом Полярной.
Повернулся, поднял голову: теперь правильно - слева, на западе, пылает в
светлой части неба Венера, прямо вверху лишь чуть уступающий ей в блеске
Юпитер, правее его тлеет желто-красный огонек Марса. Вся плоскость
эклиптики теперь перед глазами, плоскость закрученного вокруг Солнца вихря
планет и полей.
Он легко представил-почувствовал огненную ось этого вихря - слева ниже
горизонта; воображение продолжило и плоскость - фронт его в закрытой
планетой части пространства. Все двигалось и вращалось согласно, все было
объемно: Венера уходила вниз впереди Земли, Марс и Юпитер позади и слева -
но эти планеты-струи вихря отставали в беге. А за вихрем Солнечной текли
другие звездные струи, увлекаемые, в общем, для ближних тел, русле
галактического рукава туда, куда он смотрит: в сторону созвездия Цефея.
Это было чувственное понимание Галактики. Оно сообщало душе покой и
силу - но это были чужой покой и чужая сила.
- Не хочу-уу! - заорал профессор, вскакивая на ноги и потрясая
кулаками. - Не надо! Пусть небо будет плоским!
Он даже вспотел, несмотря на вечернюю прохладу - так стало страшно.
Опасность была внутри, он понял: новый человек пробуждался в нем, с
иными знаниями, иным отношением к миру. И этому новому он, Берн, был мелок
и противен, - К чертям, не выйдет! - Он забегал по песку, колотя себя по
голове, по груди. - Не возьмешь! Я - Альфред Берн!
"Да-да, Берн. Профессор Альфред Берн, отбросивший свое время,
заскочивший через тысячи причин далеко в мир следствий. А ведь они могли
быть не такими, следствия из тех же причин: ведь ты - причина..."
- Что-о? Я?! Почему-у?
"И ты причина. Ты изъял себя из прошлого, изъял действия, которые мог
совершить... и ведь немало мог, величиной был, светилом. А вспомни, с
какими чувствами ты изучал историю проспанных тобою веков. Потепления,
экологического кризиса... вспомни злорадненькое удовлетворение: а со мною
все обошлось, все хорошо - ага!.."
- Не надо!.. - молил теперь Берн внутренний голос, который бил на выбор
по скрытым изъянам души.
"Нет, надо - не устраивай показуху терзаний. Ты не один такой беглец от
настоящего, причина будущих бед, вас много было. Другие бежали тривиальней:
в узкую специализацию, в погоню за успехом, в любовь, в заботы о семье,
даже в деловые и политические интриги... лишь бы не встрять в большое,
общечеловеческое. Ты улепетнул оригинальней и дальше всех".
- А, насмехаешься! Все равно не бывать по-твоему! Это мое тело!..
"Твое тело сгнило бы в лесу еще минувшей осенью. Много ли в этом теле
твоего?.."
- Нет, врешь: я - или никто! - Берн стремительно выдернул из шортов
пояс, сделал петлю и искал воспаленными глазами дерево и сук, через
который можно ее закинуть.
"Вот! Теперь ты во всей красе, Альфред Берн, в полный рост! -
издевался, все крепчая, внутренний голос. - Издал свой поросячий визг: а
я-а! Только я-а!..
С ним ты полез в шахту, с ним и вынырнул на поверхность. Не дури, эй!
Не дури! Обстоятельства подчиняются тому, кто крепче духом. Тужься не
тужься - ты обречен логикой своей жизни..."
Не было вокруг деревьев - одни камыши. На соседнем островке Берн на
фоне дотлевающего заката увидел что-то похожее на ствол. Возбужденно сопя,
перебрел протоку по грудь, кинулся сквозь тростники: это был сферодатчик
на высокой ножке.
"Спокойней, Аль, не надо истерики, - урезонивал теперь голос. - Ты
хочешь жить? Живи, кто же против. Но как? Для чего? Ответь себе:
представляешь ли ты свою дальнейшую жизнь?"
Шар при виде человека зарделся сигналом готовности.
- А... и здесь ты, кристаллический соглядатай! - прохрипел Берн. - Ну,
скажи же хоть ты, всезнайка, электронный оракул: в чем смысл жизни? Скажи
это Альдобиану 42/256!
- Чьей? - уточнил с двухметровой высоты бесстрастный голос ИРЦ. - Если
твоей, так уже ни в чем.
Берн застонал и, обхватив голову, опустился на песок. Будущего не было.
Человек, который не знал, кто он, проснулся на рассвете. Прекрасная
женщина стояла рядом на розовом песке, женщина из его снов. У ног ее
лежали биокрылья. Синие глаза смотрели с нежностью и затаенной тревогой.
Человек закрыл глаза - проверить, не сон ли? Нет, женщина осталась по
ту сторону век, в реальности. Открыл глаза. Она опустилась рядом на
колени, растрепала волосы над лбом:
- Пробуждайся, Дан! Вставай, соня.
Жесты, слова, голос - все знакомое, щемяше-милое. Он сел, упираясь
руками в песок, глядел вовсю: густые серые волосы, собранные сзади, чистое
лицо с чуть вздернутым носом, сросшиеся темные брови (он знал: когда она
не улыбается, они будто сведены в тихом раздумье); округло-точные линии
тела, рук, плеч.
- Ксена?!
...Он не связывал индексовое имя Алимоксена 33/65, узнанное в справке
ИРЦ, с женщиной, которой грезил. И вот - вырвалось, связало само.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг