Лилиана Розанова
Две истории из жизни изобретателя Евгения Баранцева
Этот стал поэтом. Для математики у него было слишком мало воображения.
Давид Гильберт
"ВЕСНА - ЛЕТО 2975-го".
(Рассказ бывшей одноклассницы Баранцева)
Мы в ту осень как раз переехали: Бескудниково, квартал 798 дробь
восемь-бис - знаете? Дома повышенной срочности, блочности и потолочности,
В классе народ новый, совершенно все незнакомые, и учителя молодые. У нас
был классный руководитель Вадим Николаич, молодой такой. Само собой, за
глаза мы его звали Вадик, тем более что это имя словно для него было
придумано.
Представьте: пухлые губы, пушок на щеках и какая-то оставшаяся от
детства нежность, что ли. Хотя и высоченный был, и спортивный, и очень нам
нравился.
А дни стояли яркие, прозрачные, неторопливые такие. Листья кленов и лип
были в известке. И казалось, вот-вот начнется что-то самое главное в
жизни, стоит только дожить до завтра или до послезавтра, или дойти,
например, до рыжей рощицы возле автобусной остановки.
Такое было настроение.
Как раз под такое настроение Вадик задал нам домашнее сочинение: "Цель
моей жизни". И когда проверил, прочитал эти сочинения на уроке.
Начал он с сочинения Ксаны Таракановой: "Хочу быть в первых рядах
прогрессивного человечества... Бороться за счастье всех людей..." Потом -
Володьки Дубровского: "Мечтаю приучить организм дышать растворенным в воде
кислородом, чтобы осваивать Земли под толщей Мирового океана"; потом -
Немы Изюмова - насчет сгущения сна: мол, если изобрести, как повысить
интенсивность сна, то спать можно будет два часа в сутки и к. п. д. жизни
повысится на восемьдесят процентов.
Были рассказы о путешествиях, о подвигах в космосе, о строительстве
городов под стеклянными куполами и об олимпийских победах.
Последним Вадик прочитал сочинение Баранцева. Я запомнила его от слова
до слова, потому что сочинение состояло из одной фразы: "Я хочу решить
Пятнадцатое уравнение Арнольда-Арнольда". Дальше полтетради было исписано
формулами, и в конце стоял огромный вопросительный знак. Вадим Николаич
прочитал эту одну-единственную фразу, выдержал паузу и спросил:
- Баранцев! Вы что, серьезно полагаете, что раскрыли заданную тему?
Женька встал. На него все уставились с любопытством, тем более что
раньше, оказывается, никто его как-то не замечал. Женька сутулился и щурил
под очками глаза; рубашка пузырилась на костлявой спине, и плечи торчали
острыми углами. В общем он был похож на сердитую черную птицу: на
маленького грача, например.
- Да, вы правы, - согласился он, подумав. - Если мне удастся решить
Пятнадцатое уравнение Арнольда-Арнольда, то это произойдет в ближайшие
пять-шесть лет. Чем я буду заниматься остальную часть жизни, я
действительно не написал. Но пока я этого точно не знаю.
Вадик подошел к баранцевской парте и посмотрел Женьке в глаза. И ничего
не оказал, а вернулся за учительский стол. А Ксана Тараканова потрогала
прическу, сплетенную словно из десяти кос - одна другой толще, закинула
ногу на ногу и посмотрела на Женьку долгим взглядом. Но Женька ее взгляда
даже не заметил - и это само по себе было удивительно! Потому что Ксана
была красавица. Моя бабушка утверждала, что такие красавицы жили разве что
во времена художников-передвижников, а теперь исчезли, как исчезли,
например, великие композиторы, гениальные премьеры во МХАТе или тишина в
Москве.
Другой такой, как Ксанка, не было во всем квартале 798 дробь
восемь-бис. В нее были влюблены 72,5 процента десятиклассников, из них
четверо - очень серьезно. Это подсчитал Нема Изюмов, который относил себя
к оставшимся 27,5 процента и потому мог рассуждать трезво. А в конце
первой четверти мы заметили, что Вадим Николаич, когда вызывает Ксанку,
краснеет, деревенеет и грустнеет - просто смотреть невозможно.
Впрочем, я забегаю вперед... Теперь вы, наверное, думаете: эта
красавица Тараканова была двоечница, а похожий на грача Баранцев -
выдающийся отличник. Вот и не так. Отметки у них были примерно одинаковые.
Ксанка, если не знала чего по существу, как-то угадывала, чего от нее
хотят, и эта способность вывозила ее в трудные минуты. Баранцев, конечно,
мог учиться даже на шестерки, но не учился. Во-первых, в отношении
некоторых обыкновенных вещей у него были странные заскоки, и переубедить
его было невозможно. Женька, например, не понимал, для чего нужно
доказывать теоремы.
Он утверждал, что человек рождается с понятием, чему равна сумма
квадратов катетов, - это безусловный рефлекс. Но у некоторых он просто еще
не прорезался. А по литературе он так отвечал: "Образ Луки. Не производит
сильного впечатления. Образ Давыдова. Давыдова я уважаю". И все. И ни
слова.
И наводящих расспросов не принимал - просто не понимал, чего от него
хотят.
Главное же, наши шефы - Завод счетно-логических машин - подарили нам
древнюю, калечную счетную машину. Когда-то, наверное, она была чудом
техники, но потом устарела, поломалась, только занимала у них место, - вот
они и отдали ее нам, чтобы мы в порядке политехнизации разобрали ее на
винтики. Это было скопище шкафов, а на главном шкафе значилось:
"БЭСКУД-НИК - I - конечно, это означало Большое Экспериментальное
Счетно-Кодирующее Устройство Для Научных Исследований в Кибернетике или
что-нибудь в этом роде, но выходило-то - представляете?! Просто нарочно не
придумаешь!
Безусловно, не будь Баренцева, "Бескудник" кончил бы свои дни на свалке
металлолома, потому что наш единственный старый-престарый математик Пал
Афанасьич и молоденькая физичка Людочка не проявили в этом смысле никакого
энтузиазма. Зато Женька стал просто как "одержимый. К "Бескуднику" никого
не подпускал, из подвала, куда его пристроили, вылезал только на уроки, и
то не на все. А ночная сторожиха, глухая тетя Гутя, не выгоняла его до
полночи:
Женька пленил ее сердце, переделав свисток на чайнике так, что он
теперь не только свистел, но и включал в вахтерке сигнальную лампочку.
Мы с Ксанкой однажды спустились в подвал - посмотреть. Там стояла
машина, приятно пахло разогретой канифолью. Женьки не было видно: он
ковырялся в "бескудниковых" внутренностях. Ксана села на стол, вытянула
ноги и пошевелила ступнями, оттягивая носки.
- Женечка, - сказала она, - говорят, эти шкафы могут решить любую
задачку - это правда?:
- Какую задачку? - спросил Женькин голос.
- Ну, из учебника.
Женька фыркнул. Ксанка быстренько вынула "Алгебру" и открыла наугад.
- Например. Может ли сумма квадратов двух последовательных натуральных
чисел быть равна сумме четвертых степеней двух других последовательных
натуральных чисел?
- Нет, разумеется, - сказал Женька. - Никогда эти суммы не могут быть
равны.
Из-за такой ерунды лампы жечь!
- С ума сойти! - сказала Ксана. - Ну, хорошо, задачки ему нипочем. А
еще чего он может? Погоду предсказывать?
- Сейчас он и дважды два не может. - Хмурый Женька протиснулся между
шкафами, и стал рыться в ящике, выбирая детальки, похожие на ногастых
жуков, и близко поднося их к глазам. - Это же нужно суметь - до такого
состояния довести машину! Это не люди, а...
- Ну, все-таки, все-таки, - тянула Ксана, - когда наладишь, - сможет
погоду?
Женька пожал плечами:
- Какая разница - погоду или породу? Или моду?
Ксана вся подобралась и уставилась на Женьку так, словно это был не
Женька, а не знаю кто.
- Моду?!
- Какую моду?
- Ты же сам сказал: моду!
- А, возможно... Это ж не люди, а питекантропы!
Ксанка спрыгнула со стола, положила ему на плечи руки и близко
заглянула в лицо.
- Евгений! Сделай это для меня...
Баранцев покраснел и отступил к стене.
- Что сделать?
- Чтоб моду предсказывала. Женька искренне удивился.
- Не вижу процесса. Штаны и платья, от холода - пальто, а летом -
плавки.
Что предсказывать?
- Господи! - закричала Ксана. - Да ты хуже питекантропа! Хуже! Я
прошлым летом сшила отрезное с бантовыми складками, так теперь в нем
только на воскресники ходить!
- Абсолютно не понял, - сказал Женька.
Тогда я говорю (меня это, конечно, тоже захватило):
- Жень! Ты вдумайся. Древние римляне в чем ходили? В тогах и туниках.
Мушкетеры щеголяли в плащах и шляпах с перьями. Цари носили мантии.
Наполеон - треуголку, а Ломоносов - парик с косой. Купцы облачались в
кафтаны, дворяне - в камзолы, а бояре - в шубы до полу, не знаю, как
называются.
Всякие там Людовики обожали панталоны с кружевами, Петр Первый
предпочитал ботфорты, Чичиков разъезжал во фраке брусничного цвета с
искрой, Анна Каренина танцевала в черном бархатном платье, Маяковский
изобрел желтую кофту, а у Володьки Дубровского сзади на "техасах" Ким
Новак.
- Любопытно, - сказал Баранцев, помолчав.
Тогда Ксанка решила перейти на язык математики:
- Раньше был моден рукав три четверти, а теперь семь восьмых.
- Чувствительность маловата, - деловито сказал Баранцев. - Это нужно
еще полсотни триггеров в пятый блок, а где их достанешь?
Но Ксанка уже не слушала.
- Ря-ря-ря! - пела она. - Все будут, как сегодня, - а я как через год!
Все как через год - а я как через десять!
В упоении она вытанцовывала посреди подвала: крутила коленками,
отбрасывая пятки - хоп-хоп! - коричневый подол влево, черный фартук
вправо, коса вывалилась из шпилек и моталась по спине золотым маятником.
Потрясающее было зрелище!
Жаль - Баранцев не видел. Но он уже ничего не видел: он вглядывался и
вслушивался в нечто неведомое нам. Не знаю уж, что представляется людям, у
которых половина учебников математики ушла в безусловные рефлексы и
освободившаяся голова может выдумывать, что хочет. Виделись ли ему
туманные потомки в крылатых одеждах, или беззвучные перемигивания
электронных ламп, или поблескивающие, сливающиеся вдали, словно рельсы,
ряды небывалых формул, - не знаю. Во всяком случае, я дернула Ксанку за
руку, и мы тихо-тихо вышли из подвала, твердо уверенные, что история с
модами только начинается.
Действительно, назавтра, на переменке, Баранцев говорит:
- Я обдумал эту штуку. Эта задача не имеет алгоритма. Тут можно
попробовать принцип Дриппендроппена и работать в вероятностном режиме с
беспорядочным статистическим подбором, а дальше экстраполировать по Мюмелю.
- Понятно, - нахально сказала Ксанка.
- В общем это интересно, - продолжал Баранцев. - Попробую. От вас
требуется информации: от древнего Египта, ацтеков и шумеро-вавилонян до
наших дней.
Понимаете? Параметры платьев, диаметры шляп и каблуков, всякие там
оттенки и другие ваши тонкости. Эвересты информации. Сделаете?
Мы поспешно закивали. Женька пошел, но обернулся.
- Да! На десять лет вперед не предскажется.
- А на сколько предскажется? - спросила Ксана. - На будущее лето -
предскажется?
- При прогнозе на ближние срони, - сказал Баранцев, - ошибка по
отдельным деталям составит пятьдесят-шестьдесят процентов. На пятьсот лет
вперед - еще туда-сюда. А вообще лучше на тысячу.
- Господи! - воскликнула Ксана. - Неужели на тысячу лет вперед легче
предсказать, чем на десять?
Женька поморщился.
- Долго объяснять. Решайте: тысяча лет - устраивает?
По Ксаниному лицу пробежали, сменяя друг друга, разочарование,
растерянность, краткое раздумье и, наконец, гордость.
- Тысяча лет! - прошептала она. - С ума сойти... Тысяча!
И началось... И пошло!.. Теперь вместо кино и катка, вместо сна, еды,
уроков и мытья посуды, вместо чтения "Антологии современной фантастики",
наконец, я рыскала по музеям и библиотекам.
Моя бабушка переводила Ксанке первый в истории модный журнал - "La
derniermode" 1873 года издания:
- Pendant cette saison les decolletes les plus piquants seront les plus
francs. О! Ах, Ксюша, представь, мадам Маргернт де Понти предлагает
декольте с кружевным бантом!
У Ксанки появился новый поклонник - студент с истфака, некто Рома,
изысканный и томный молодой человек. Когда бы Ксанка ни выходила из школы,
он ждал ее на углу.
- Видите ли, Ксаночка, - говорил он, прижимая к своему боку ее локоть,
- буржуазные ученые выдвинули несколько, с позволения сказать, "теорий"
происхождения одежды. Они, например, пытаются объяснить ее
возникновение чувством полового стыда. Это же - ха-ха-ха!..
Володька Дубровский, у которого обнаружилась тетка-уборщица в Доме
моделей, приводил Ксанку на закрытые просмотры и срисовывал для нее
уникальные образцы.
Брат Немы Изюмова делал фотокопии ценных рефератов по истории вопроса.
А Вадим Николаич - вы представляете! - в воскресенье, накануне
Ксанкиного дня рождения, слетал в Ленинград и купил в Эрмитаже репродукции
всех картин, на которых женщины были хоть во что-нибудь одеты.
Последним эпизодом Ксанка любила прихвастнуть при случае. Правда,
обязательно добавляла, доверительно понизив голос:
- Только ты никому, ладно? Никто из них не вникал, зачем Ксане все это
понадобилось. Каждый, как мог, зарабатывал ее улыбку. Собственно,
полностью в курсе дела были мы трое. Баранцев ушел в вычисления и только
покрикивал на меня: мол, недостаточно быстро поставляю информацию. От
Ксаны толку было мало; впрочем, ее слово было впереди, на последнем этапе:
она должна была явиться на наш школьный: выпускной бал во всем блеске
моды. Тридцатого века!
Я, в, этом смысле в расчет не: шла. Понимаете! какую-нибудь завтрашнюю
пуговицу или послезавтрашний воротник я бы, пожалуй, рискнула на себя
нацепить. Но Трехтысячный год! Нет, такое было по плечу только Ксане
Таракановой. А мне просто ужасно интересно было узнать, что из этого
получится. И нравилось сидеть по вечерам в подвале, смотреть на
взъерошенного Женьку и следить за колдовским бегом зеленых огней по
панелям "Бескудника-Первого".
- Рукава! - бросал мне Женька.
Я запускала в хитроумную, конструкции Баранцева, картотеку длинную
спицу нашей ночной сторожихи тети Гути, и все, что изобрело человечество в
смысле рукавов, зафиксированное на перфокартах, само собою вытряхивалось
из картотеки и веером раскладывалось на стол перед Баранцевым!
Тетя Гутя, отдавши свои спицы под науку, бог знает как гордилась. Кроме
того, она заваривала крепкий чай, несла вырезки из журнала "Работница",
припасала малокровные буфетные сосиски, а Женьку особо подкармливала
рыбой-аргентинкой домашней жарки. А то просто подолгу сидела, грея спину о
горячий бок "Бескудника", и изредка, с большим уважением, произносила
загадочную фразу:
- Премудрость во щах, вся сила - в капусте.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг