- И это тоже.
- Почему - тоже?
- Дело не только в этом.
- В чем же еще?
Торецкий, поддевая носком ботинка снег, медленно говорит:
- Вот ты сказал: "Выбыл из игры". Удивительно точно сказал. Человек
играет всю жизнь не только в том случае, если он актер. Банальная истина -
каждый выбирает себе какую-нибудь роль, воображает себя таким, каким ему бы
хотелось быть. Может, в детстве полюбил книжного героя или позавидовал
"королю улицы", или слишком крепко запомнил легендарного капитана. А что? У
каждого своя роль, своя игра. Но случается, что человек перестает играть и
становится самим собой. Вот тогда-то его не узнают. Не только другие - он
сам не узнает себя. Вот иду я сейчас по улице, встречаю знакомых,
поклонников. И хоть бы кто из них узнал меня. А почему? Помнишь, как я
раньше по улице ходил? Не ходил ~ шествовал. Всегда с непокрытой головой,
ветер волосы перебирает, заплетает, как лошадиную гриву.
Торецкий отдается воспоминаниям. Он выпрямляется, улыбаясь, снимает
шапку, гордо встряхивает волосами. Перед зрителями - совсем другой человек -
мужественный рыцарь без страха и упрека. Встретишься с таким на улице,
невольно обернешься.
- А думаешь, одна лишь приятность в такой роли? В мороз, например, когда
хочется шапку нахлобучить, уши согреть. А нельзя. Из роли выходишь. Терпи,
казак, играй перед другими и перед самим собой. - Мотает головой. - Надоело!
Усталым жестом напяливает шапку, втягивает голову в плечи и превращается
в сухонького невзрачного человечка, одного из незаметных пешеходов большого
города. И голос у него усталый.
- Теперь, в последние часы, не хочу играть. Вот наушники опустил - тепло.
Иду такой походкой, какой хочется, а не такой, как положено по роли. Сидеть
буду как хочется, стоять как хочется, говорить, что хочется. А захочется
молчать - буду молчать, даже когда это потрясающе невежливо.
Беспокойство мужчины возрастает. Он пытается перевести все в шутку:
- Что-то ты чересчур философствуешь! Уж не Сенеку ли играешь?
Торецкий поглощен своими мыслями, не слышит последних фраз, продолжает:
- И когда перестаешь играть, когда тебе уже не нужен весь громоздкий, с
трудом накопленный реквизит, оказывается, что человеку для жизни нужно
совсем мало и зачастую совсем не то, что приобретал и копил. Может быть, мне
необходимо сейчас то, что я потерял, то, от чего отказался ради игры.
Понимаешь?
Очень тихо, почти испуганно мужчина спрашивает:
- Идешь к ним?
Торецкий утвердительно кивает,
Сергей Павлович сказал подчеркнуто безразлично:
- Вы ошиблись в прогнозе, друг мой.
- Наполовину, - ответил Юрий, зачеркивая первую часть предсказания.
На странице блокнота, почти посредине ее, четкие, как приговор, остались
слова: "вернется к семье".
Жирная линия перечеркнула шаржированный портрет Торецкого. Несколько
штрихов - и на листке возник совершенно иной профиль - с устало опущенными
углами пухлых губ.
Юрий взглядом указал на рисунок и спросил:
- Теперь похож?
- Теперь похож, - откликнулся Сергей Павлович.
...К плечу Юрия осторожно дотронулась рука соседа. И тот же голос,
который только что звучал за кадром, сказал:
- Помните, друзья Антона Ивановича рассказывали, что его любимая песня
была "Плохо умирать в своей постели - хорошо погибнуть в чистом поле...".
Юрий медленно повернулся к нему. Он вдруг в полном объеме представил
трудности задачи, которую сам поставил перед собой.
Он думал о чужой жизни и ее запутанных хитросплетениях, о проявленной
трусости или смелости, черствости или великодушии, честности или коварстве,
о поступках, способных потом мучить человека всю жизнь или устанавливать
уровень, ниже которого он не смеет опускаться; о том, как слившись в поток и
смешавшись со случайностями, все это в конечном счете определяет выбор
любимой песни. Он представил, сколько столкновений и встреч с разными
людьми, сколько больших и мелких, светлых и темных страстей должны были
отбушевать в бездне - в длинном, как бесконечный туннель с лабиринтными
переходами, спинном мозгу, в ягодах желез и таламусе, чтобы пропустить
наверх, в кору полушарий, и закрепить там, как флажок на глобусе,
определяющий многие поступки, слова песни:
"Плохо умирать в своей постели - хорошо погибнуть в чистом поле..."
Он пробормотал:
- Я не придавал особого значения его любимой песне.
Юрина рука почти машинально раскрыла блокнот, Несколько штрихов - и
портрет ожил.
Это было объемистое уголовное дело, заполнившее две стандартные катушки
микропленки. Пока слушали, Юрий успел прочитать несколько книг, взятых для
него из библиотеки Института философии. Дело очутилось в руках Сергея
Павловича после того, как он, разузнавая о Николае Григорьевиче Синчуке,
пенсионере, в прошлом слесаре-лекальщике, наткнулся на странный факт.
Оказывается, скромный, степенный, правда, иногда брюзжащий Синчук в течение
длительного времени находился под следствием в связи с попыткой кражи в
заводском вычислительном центре. Мотивы и обстоятельства преступления
остались загадочными и невыясненными до конца.
...Какой-то злоумышленник проник ночью в помещение вычислительного
центра, со знанием дела вынул из новейшей малогабаритный машины Е-4
интегратор. Но, очевидно, приход сторожа помешал ему унести прибор.
Инженер-сторож по импульсу сигнализатора обнаружил раскрытое окно,
разобранную машину, поднял тревогу. Во дворе задержали Синчука. Он пытался
объяснить, почему оказался здесь ночью, но объяснение выглядело
неправдоподобным. Впрочем, неправдоподобными были и обвинения.
Зачем Синчуку понадобился интегратор? Производить какието сложные
вычисления? Он мог бы дать заказ вычислительному центру. Разобраться в схеме
и усовершенствовать? Абсурд. Оставалось два предположения: либо Синчука
задержали ошибочно, либо он ненормален, одержим навязчивой идеей. Но в любом
случае возникал еще один вопрос: как мог человек, незнакомый с устройством
вычислительной машины, разобрать ее и вынуть интегратор?
Следствие велось около месяца. Были опрошены десятки людей, затребованы
характеристики со всех мест работы Синчука. В конце концов следователь
пришел к выводу, что Николай Григорьевич невиновен, к попытке кражи никакого
отношения не имеет.
Сергей Павлович остановил проигрыватель, отмотал пленку на несколько
витков назад и еще раз прослушал разноречивые характеристики Синчука,
показания разных людей. "Отличный семьянин...". "В семье частые споры. У
Синчука тяжелый характер". "Как вышел на пенсию, целыми днями играет в
шахматы. В этой игре равных ему, почитай, во всем квартале, а то и в городе
нет. Рассчитывает на несколько ходов вперед". "Любит наведываться в гости к
родственникам..."
Еще звучало в наушниках "дело", а Юрий, не отрываясь от 19-го тома "Жизни
млекопитающих", выпущенного Академией наук, записал в своем блокноте, причем
так, чтобы Сергей Павлович видел: "Сыграет с друзьями в шахматы, простится с
родственниками, постарается наиболее приятно провести оставшиеся часы".
...Юра изобразил Синчука в виде шахматного коня, жующего овес.
Чуть слышно стрекочет киноаппарат. Тот же зал. Те же зрители. Сергей
Павлович поеживается, вспоминая недавно пережитое в клинике, которую
показывает экран.
...Палата. На кровати у окна - сердитый старик. Суживающаяся кверху лысая
голова на тонкой кадыкастой шее. Брови насуплены, цепкий взгляд не
отрывается от исписанного листка бумаги.
Быстро входит молодая сестра. Полы халата летят за ней, как крылья. Едва
сдерживая возмущение, она говорит старику:
- Пойдемте. Врач ждет вас.
Старик нехотя, все время что-то ворча себе под нос, сует нога в мягкие
больничные шлепанцы, и, переваливаясь по-утиному, идет за сестрой по
коридору.
Сестра и старик входят в кабинет дежурного врача.
СЕСТРА (явно расстроенная). Больной Синчук не хочет уходить из клиники.
ДЕЖУРНЫЙ ВРАЧ (глядя на Синчука, с привычной участливостью). Вам плохо?
ТК не подействовал?
СЕСТРА (не давая Синчуку рта раскрыть). ТК подействовал. Синчук чувствует
себя бодро. Но из клиники не уходит. Говорит: "Сначала докажу". А кому и что
докажет - неизвестно. Говорит: "Дома дела найдутся, а тут никто не мешает.
Успею домой". Сидит на постели и пишет. А в приемной ожидают дочь с
внучкой...
Все время, пока сестра говорит, Синчук согласно кивает головой. Особенно
энергично подтверждает он кивками ее слова о том, что "дома дела найдутся, а
тут никто не мешает".
- Она все правильно доложила. Так я могу идти в палату работать?
Врач пожимает плечами.
Синчук, шаркая шлепанцами, идет по коридору, на ходу доставая из кармана
недописанный листок бумаги. В палате подходит к столу и, стоя, сгорбившись,
начинает быстро писать.
Сергей Павлович подходит к пульту, расположенному под экраном, быстро
вращает ручку настройки. Листок бумаги на экране растет. Уже отчетливо видны
математические символы, цифры.
Несколько секунд философ с интересом вглядывается в них, затем говорит
удивленно:
- Теорема Ферма?
- Он пытается ее доказать... всего-навсего... - говорит Юрий. - Синчук
исходит из какой-то своей теории. Пожалуй, этот человек всю жизнь занимался
не своим делом. Из него мог бы получиться большой математик. - Помолчав, он
добавляет: - А ведь интегратор мог бы Синчуку понадобиться!
...Карандаш скользит по бумаге. "Шахматный конь" вздыбился, натянул
уздечку. От "коня" падает тень в виде цифры 2 - символа раздвоения.
Поговорив с родственниками, сослуживцами и знакомыми профессора химии
Полония Евгеньевича Гуца, Юрий и Сергей Павлович решили еще раз побеседовать
с самим Полонием Евгеньевичем. К этому времени у них успело сложиться мнение
о Гуце. Профессор представлялся им настоящим человеком науки, для которого
дело - прежде всего. И в то же время Полоний Евгеньевич любил и умел
веселиться, много и с удовольствием путешествовал, был неплохим спортсменом.
В самых трудных ситуациях он сохранял чувство юмора.
Они вошли в палату. Полоний Евгеньевич, предупрежденный об их приходе,
закрыл книгу и сел на постели, подложив под спину подушку. После нескольких
ничего не значащих фраз, Сергей Павлович перешел к главному:
- Нам сказали, что вы не хотели ложиться в больницу, прежде чем не
закончите какую-то работу...
Профессор заметно оживился. Его маленькие льдисто-серые глаза, утонувшие
в глубоких глазницах под крупным шишковатым лбом, остро заблестели:
- Вам сказали верно, но не все. Мы как раз завершили создание нового вида
пластмассы, который очень и очень пригодился бы при хирургических операциях.
В частности, из такой пластмассы вышли бы очень и очень неплохие кровеносные
сосуды. Для пластмассы пористость и способность к абсорбции - определяющие
факторы. А у меня имелись сомнения. Проверить их надо совместно с
физиологами. Я уже начал переговоры с Институтом физиологии и очень-очень
хотел довести их до конца.
Сергей Павлович согласно кивнул:
- Понимаю вас. Однажды я попал точно в такую ситуацию. Собственно, не
однажды, а очень и очень недавно. (Сергей Павлович и не думал передразнивать
химика, это у него получилось само собой.) Что поделаешь? Когда приходится
отрываться от работы для лечения, всегда найдется дело, которое во что бы то
ни стало нужно завершить...
- Кончил дело, болей смело, - ни на кого не глядя произнес Юрий. - Это
называется пословица, и я ее где-то читал.
Полоний Евгеньевич счел его слова неудачной шуткой и заставил себя
вежливо улыбнуться. Правда, его несколько удивило серьезное лицо Юрия, но
спустя мгновение он забыл об этом впечатлении и вернулся к волнующей его
теме:
- И не только дело. Вот у меня в прошлом году пропал отпуск...
- Но, насколько я знаю, вы провели его в санатории, - возразил Юрий.
- Именно в санатории. А там не отдыхают, а лечатся. К тому же вдали от
моря. Нет, увольте, не по Сеньке шапка! Мне бы палатку, акваланг, камеру для
подводной фотоохоты и пустынный берег, которого в наше время не бывает.
Думал, в этом году наверстаю...
На мгновение глаза его тускнеют, их почти не видно, но тут же в зрачках
снова разгораются задорные искорки. Ученый обращается к Сергею Павловичу:
- Впрочем, вы правы: чтобы завершить все дела, каждому из нас
потребовалась бы вечность.
Сергей Павлович заглянул в открытый блокнот Юрия. Там только что появился
новый прогноз: "Поспешит в Институт физиологии, возьмет данные, передаст их
со своими указаниями в лабораторию. Затем поедет к морю, где проведет
последние часы". Рядом - острый птичий профиль, нацелившийся клюнуть
невидимое зерно.
- Почти похож, - сказал Сергей Павлович. - И все же чего-то не хватает.
Быть может, одного штриха, но очень важного...
На экране - со вкусом обставленная комната в квартире профессора Гуца:
кондиционеры, замаскированные книжными полками, множество плафонов, цветы,
вьющиеся по стенам, украшенным трофеями фотоохоты.
Полулежа в кресле, удобно вытянув кривые короткие ноги, Полоний
Евгеньевич говорит жене:
- Очень и очень прошу, зайди к Тамаре Петровне. Пусть пожалуют сегодня
вместе с Вадимом.
Едва дверь за женой закрывается, Полоний Евгеньевич преображается. Он
легко вскакивает из кресла и, слегка переваливаясь на кавалерийских ногах,
бросается на кухню.
Из стенного шкафа он достает банку с вишневым вареньем, поспешно снимает
крышку, хватает столовую ложку, подмигивает себе, жадно ест, измазывая рот и
щеки.
За этим занятием его и застает случайно вернувшаяся за косынкой жена. Она
всплескивает руками:
- Не зря моя бабушка говорила: старый как малый. Ты забыл о своем
диабете? Горе ты мое вишневое...
Полоний Евгеньевич смущен, быстро прячет банку за спину, но она падает на
пол. Осколки и темные брызги разлетаются в разные стороны. Теперь профессор
вымазан вареньем с головы до пят.
- Ну и что? Ну и что? - нарочито по-детски говорит он, топая ногой, чтобы
рассмешить жену и умерить ее негодование. - Это же моя давняя и
неудовлетворенная страсть. В детстве за похищенную банку варенья меня строго
наказывали. Потом - диабет, запреты врачей. Разве поговорка о запретном
плоде устарела? Ну прошу тебя, Машенька, прости. Могу же я хоть когда-нибудь
поступать как мне вздумается, не боясь ни родителей, ни диабета?
...Два зрителя смотрят фильм до конца, до последней точки, поставленной в
той же больнице. Рука Юрия дорисовывает портрет профессора. От
глаз-буравчиков разбегаются по вискам лукавые морщинки... Сергей Павлович
одобрительно кивает, но затем спрашивает:
- Ну, милейший, признаете свое полное и безоговорочное поражение?
- Почему?
- Разве того, что вы видели, недостаточно? Разве это ничего не доказывает?
Глаза Юрия смотрят холодно, неприязненно.
- Это доказывает только то, что я располагал недостаточной информацией об
этих людях.
- Что же вам мешало собрать ее в достаточном количестве? - Сергей
Павлович старался, чтобы голос звучал не иронически.
- Малый опыт, - Юрий пожал плечами. - Но кое-чему я научился. И намерен
этим воспользоваться в будущем.
Фамилия: Котлов.
Имя: Петр.
Отчество: Игнатьевич.
Звание: майор.
Должность: временно исполняющий обязанности начальника следственного
отдела управления милиции города.
Личное дело майора Котлова было достаточно объемистым: выписки из
приказов, сведения о наградах, ранениях.
"А каков объем "дела" в его голове? - думал Сергей Павлович, глядя на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг