этой встречи с тобой. А ведь только намаявшись, нахлебавшись вдоволь всего,
я оценила по- настоящему тебя, увидела, каким счастьем одарила меня судьба.
Но счастья на несчастье не построишь. И, видя, как ты маешься, бегая на два
дома, как звонишь, заботишься о Кате (а как иначе, Петенька, как иначе
еще-то, ведь жизнь прожита, правда ведь, какая ни худая, а жизнь!), я
поняла, что так ты и будешь теперь разрываться: и меня не бросишь, и ее не
оставишь. А этак, на два дома да на два сердца, долго не протянешь. Вишь, и
поседел совсем, и морщин добавилось, и ноша согнула тебя всего. Любимый мой!
Реву, да слезы в кулак собираю, да рот жму, чтоб не раскричаться! Не бегай,
не ищи, уехала я, не знаю на сколько... Прости меня, прости дуру, прости!.."
Петр Иваныч кинулся на вокзал, да, не доехав, помчался в аэропорт, весь
вечер проблуждал там, плакал, сидя на скамеечке, пока милиционер не увел его
к себе, не напоил чаем да не отправил домой.
- Смерч прошел, - возвращаясь на пост, сказал самому себе милиционер и
был прав.
Их судили открыто, Старик вытребовал себе это право, и Седьмой (назовем
его так по старой памяти, хотя за это время он уже стал Пятым) вел суд,
сообщая всю подноготную и самые мельчайшие подробности преступления. Дождя
не было, он еще болел.
Крупенников и Чугунов голые стояли на ледяной металлической плите, под
которой трещал стоградусный мороз. Ступни подмораживало, индевели колени, и
время от времени плиту отогревали, чтобы подсудимые выдюжили.
Огромный зал амфитеатром взбегал ввысь и, казалось, наваливался на этих
двух закоченевших негодяев.
- Мы судим их потому, - сказал Старик, - что им не могли воздать должное
на земле. И еще речь идет о жизни нашего друга Дождя, которого вы все
знаете, поэтому мы имеем право судить их души, несмотря на то что они сами
жертвы несчастного случая...
Дылда сидел здесь же и равнодушно смотрел на них, погруженный в свои
раздумья. Работенка у него была не из легких, что и говорить, поэтому
Смерчам с большой разрушительной силой полагался двухнедельный отпуск, и
Дылда раздумывал сейчас, где бы его провести. Больше всего на свете он любил
лошадей и свое старое ранчо в Огайо. Две недельки совсем неплохо, тем более
сейчас лето и можно вволю поскакать, покупаться, полежать на травке с той
рыжеволосой красавицей, с которой он познакомился прошлым отпуском. Правда,
намечалась возможность побывать на Сатурне. Все, кто там был, просто ревели
от восторга. Вот и выбирай: и там хорошо, и туда бы неплохо... Что он думал
об этих парнях? Бросовый товар, гнилушки. Оставь их на земле подольше, они
бы такое натворили, не разгребешь за месяц!
- Пусть сами скажут! - потребовали Ветры. - Хватит в молчанку играть!..
- Можете говорить, - промолвил Седьмой.
- Я ни в чем не виноват! - с дрожью в голосе выговорил Чугунов. - Тут
старались доказать, что я инициатор всех гнусностей, которые натворил мой
приятель. Да, я любил ее и хотел поколотить вашего друга. Но разве я тронул
его пальцем?.. Нет. Что же касается этой учительницы, то посмотрите на нее!
Если кто-то и принес ей в жизни счастье, то сделал это я! А мотивы,
фразочки, тайные мысли - это оставьте Достоевскому, надеюсь, кое-кто
читал!.. (По залу пробежал возмущенный ропот.) Итак, на чем строит свои
доказательства господин Обвинитель? На домыслах! Единственная вина моя в
том, что я подталкивал приятеля своего к драке. Сознаюсь. Но это все. За что
же меня подвели... к несчастному случаю?!
"Демагог, ох какой демагог! Вот зло-то откуда! - подумал Старик. - Умение
переворачивать слова и понятия, менять сущности - это ли не дьявольская
натура?!." Седьмой посмотрел на него, и Старик кивнул. Космическая пыль,
тоже способ существования, правда, не индивидуальный... Возможно, у
кого-нибудь и шевельнется сердоболинка. Что ж, жалко самой человеческой
материи, которая тратит себя вот на такие гнилушки...
Старик навестил Дождя. Тот уже выздоравливал.
- Я больше не смогу вернуться?!. - спросил он, увидев Старика и
приподнимаясь на кровати.
Старик посмотрел на него и, помолчав, сказал:
- Можешь, то есть имеешь право, девять дней не истекли, а душа хоть и
побитая, но жива...
- Спасибо... - Дождь снова лег. - А что с ними? Старик не знал, стоит ли
ему говорить правду. Дождь формально имел решающий голос в определении их
судьбы, а Старик уже отдал распоряжение и отменять его не имел права.
- Я лишил тебя решающего голоса в определении судьбы этих двоих, -
проговорил он. - Ты не смог бы судить их объективно.
- Значит, космическая пыль... - помолчав, произнес Дождь.
- Да, - кивнул Старик.
- Мне их жаль.
- Мне тоже, - согласился Старик.
- Почему же тогда пыль?
- Потому что душа их еще не завязалась, одна глина.
- Я их почти не знаю... Если бы спросить у нее?.. - вырвалось у Дождя.
- Она здесь, - сказал Старик.
- Здесь?!. - Дождь даже сел на кровати. - Что случилось?! Дылда...
- Ты же знаешь, что такие вещи решаю я, - усмехнулся Старик.
- Но если она не хочет! Если она хочет жить, как все! Там, на земле!
- Тише-тише, сынок! Боже, какой ты ребенок!.. - Старик вздохнул. - Вот
так поговоришь с тобой и словно дома побывал. Спасибо тебе...
Дождь молчал, угрюмо глядя в стену.
- Мы ее спросим. Если она захочет вернуться, мы ее вернем. Там, на земле,
ее еще ищут, и все получится как надо... А вдруг она не захочет? У нас ведь
тоже не каждый раз бывает такая возможность. А посмотри, сколько
претендентов! Да и женщин мы, в общем, не берем. Просто я тут с большим
трудом выбил одно женское место. Все-таки огрубели мы... Да и библиотека у
меня большая. И ты будешь спокоен...
- Ловко все это придумано... - усмехнулся Дождь.
- Да, - согласился Старик. - Кстати, у меня Первого Помощника нет. И тебе
можно будет не мотаться бог знает где.
- Да ты прямо искусник... по части комбинаций! Неужели все ради меня?!
- Ну, не все. Мой Первый готовил заговор, Седьмой вовремя его раскрыл.
Помощницу, то есть женское место, мне подарили к юбилею, он скоро будет, ну,
а все остальное, твое возвращение например, это уж твоя заслуга
исключительно...
- Ты же знал, - пробормотал Дождь. - Мог бы... мог бы помочь...
- Он бы тебя все равно погубил, ты был обречен, он сильный, очень сильный.
- А ты говоришь, нет души!
- Нет! Удивительно, да? - оживился Старик. - Но нет! Есть тонкий,
изощренный ум, есть злое сердце, а души нет! И знаешь, как бы он тебя
погубил?
Дождь помолчал, глядя в сторону.
- Догадываюсь...
- Не в этот раз, нет! Тут она бы пешком до города дошла, а он еще
мальчик, нет той силы, которая в нем накопится с годами. Вот тогда он
сделает из тебя кишмиш. Я этого не хочу. Я бы этого не перенес, мой
мальчик... - Старик помолчал. - У тебя будет время переубедить ее вернуться
на землю. Правда, не уверен, что у тебя это получится, - Старик чуть
хитровато улыбнулся. - Ну, выздоравливай... У меня дела, еще забегу.
И он ушел. Дождь знал, что Старик уже сделал все, чтобы внушить ей, каким
счастьем ее одарили, взяв сюда да еще пообещав вечную любовь. Она,
глупенькая, ждет не дождется встречи с ним, ей сказали, что пока его нельзя
видеть, как же, таковы порядки, а пока ее возят туда-сюда, показывают
Африку, Австралию, она купается в облаках, пропадает в библиотеке, и Старик
теплым воркующим голосом замечает философски, что чтение книг - самое лучшее
занятие в небесах. Ах, сколько книг, ах какие книги! Рай, а не жизнь!..
Дождь поднялся, набросил белоснежный хитон, намереваясь разыскать ее, но
тут же сообразил, что Старик наверняка предусмотрел и это и просто так выйти
из палаты ему не удастся. Он не успеет сделать и двух шагов. А тут дорога
каждая минута! Пройдет еще два дня, а на земле два месяца, о ней забудут, и
угаснет ее тоска по дому. Она не понимает, что как ни хорошо здесь, но это
тюрьма, долгая, тоскливая тюрьма, и лучше семьдесят лет на земле, чем
вечность в небесах! Нет, как они ловко все устроили, науськали мальчишку...
Дождь вздохнул, вспомнил его наглую ухмылку. Ну, хорошо, не науськали. Но
это нелепая случайность, почему кто-то обязательно должен вести его к
погибели. Люди живут, и тысячи людей бывают счастливы наперекор
Стариковскому утверждению "нет счастья в жизни". Но нет его и выше, сказал
поэт. И он прав... А какая трава, какие деревья на земле! Какие люди! Его
пугали, что там не поймут ни его имени, ни далекой юности, что надо все
врать, притворяться, и все там врут и притворяются. Чушь! Поняли же! И Петр
Иваныч, и Лена, и все... А как его слушали в филармонии! И сразу предложили
гастроли, и афиши, и контракт - это тоже ложь? Уж где и лгут, то - здесь!
Дождь походил по палате и лег. Он еще долго выговаривал накопившуюся
обиду неизвестно кому, несколько раз вскакивал, пробовал даже выйти, но
постоянно натыкался на улыбающееся лицо дежурного. Наконец он уснул, не в
силах бороться неведомо с кем. И вопреки всем здешним правилам ему приснился
сон: они сидели с Леной на песке у моря, она была в своей белой маечке и
джинсах, смеялась, что-то рассказывала, подгребая песок, а позади в летней
шапочке сидел толстый Бальдо и, давясь, обгладывал куриную ногу.
Старик сам просматривал этот сон, и он ему понравился.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.11.2001 12:27
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг