- В таком случае до свидания! - побагровев, сказал он.
- До свидания, - кивнул Дождь и хотел уже было уйти, но его остановила
Марианна Болтневская, заместитель начальника управления культуры.
- Может быть, вы нам споете что-нибудь? - улыбнувшись, попросила она, как
видно, считая свою улыбку неотразимой, что заставило Хазина поморщиться. Он
терпеть не мог Марианну, но мирился, поскольку вынужден был ей подчиняться.
- Я спою сто первый сонет Петрарки из цикла "На жизнь мадонны Лауры", -
сказал Дождь.
- Чья музыка? - спросила Болтневская.
- Мелодия моя.
- Ах вот даже как, - усмехнулся Хазин.
- "Как в чей-то глаз, прервав игривый лет, на блеск влетает бабочка
шальная..." - запел Дождь, и огромные окна филармонии вдруг задрожали от
напора его голоса, поразительно передававшего тончайшие оттенки движения
природы. Каждый из сидящих тотчас же ощутил наяву, как все это произошло. И
едва Дождь начал вторую строфу: - "Так взор прекрасный в плен меня берет, и
в нем такая нежность роковая..." - все словно отозвались на это
необыкновенное чувство, потянулись к нему. Даже Хазин почувствовал
неудобство и несколько раз тряхнул головой, стараясь сбросить с себя это
наваждение, а Марианна даже встала и, забыв о своих сорока трех годах,
воспламенилась всем сердцем, как девочка, готовая бежать за этим
объявившимся, как чудо, незнакомцем.
Вся филармония бросила работу. В приемной уже стояла толпа, припав к
дверям, всем хотелось хоть глазком одним взглянуть на певца, обладающего
столь красивым и сильным голосом.
- "...Так сладостно Любовь меня слепит, что о чужих обидах сожалею, но
сам же в смерть бегу от всех обид", - Дождь пропел последнюю строчку с такой
болью, что целую минуту никто не мог сдвинуться с места. Все, замерев,
смотрели на Дождя, боясь прервать эту паузу.
И точно гром обрушились аплодисменты. Болтневская, не в силах сдержать
свой восторг, бросилась Дождю на шею. И все стали обнимать, поздравлять его,
а Хазин бегал вокруг не в состоянии протиснуться к певцу и повторял:
- Кто же директор-то здесь?.. Пустите директора!.. Наконец толпа
расступилась, и Хазин смог пожать Дождю руку.
- Самородок! - подняв вверх палец, сказал он. - Талант, чего там
скрывать! Ну, что же... Нам бы, товарищи, поговорить с гостем, как вас?
Дождь подал директору паспорт.
- Веротин Андрей Иваныч, - хором прочитала толпа.
- Да, с товарищем Веротиным, - повторил Хазин. Далее приключилось немало
забавных вещей. Во-первых, Марианна Болтневская, выхватив у Хазина паспорт и
желая узнать, сколько же лет певцу, пришла, мягко сказать, в недоумение. В
графе "Дата рождения" стоял 1458 год. Марианна, конечно, поняла, что тут
всего- навсего ошибка паспортистки и следовало бы читать "1958 год", что
означало - незнакомцу 28 лет. И Марианну этот нежный возраст воспламенил еще
больше, однако певец заявил: ошибки нет, он действительно родился 528 лет
назад.
Все долго смеялись, но далее пошло уже совершенно невообразимое.
Выяснилось, что незнакомец нигде не учился, ничего не кончал, нигде не
работал до сего времени и нигде не был прописан... Когда же очередь дошла до
Хазина и ему с чувством великого огорчения передали паспорт, то оказалось -
все отметки есть. И работал певец до этого в Большом театре, и проживал
теперь в Тихом переулке, дом 7, квартира 43, а в особых отметках даже стоял
штамп, что он стажировался два года в миланском театре "Ла Скала".
Хазин был ошарашен. Марианна же смотрела на Дождя с нескрываемым
обожанием и тут же продиктовала новую афишу программы "Летние звезды" с
участием лауреата международных конкурсов солиста Большого театра Союза ССР
Андрея Веротина. Когда стали разбираться и уточнять, то в паспорте
обнаружили, что из ГАБТа он не уволен, а продолжает там числиться. "В
творческом отпуске", - объяснил певец.
Чугунов тем временем сидел на мотоцикле в тени старых филармонических лип
и поджидал Дождя. Рядом с ним болтался Крупенников. Они оба сдали физику.
Чугунов на пять, Крупенников на трояк.
Ленка еще не входила, когда они выскочили из школы. На крыльце Чугунов
столкнулся с Верой Васильевной. Она, видимо, специально его поджидала и,
едва он вышел, улыбаясь, бросилась к нему.
- Сколько? - затаив дыхание спросила Вера Васильевна.
- Пятак! - победно сказал Чугунов.
- Международная, - вздохнул Крупенников и пошел к мотоциклу, стоявшему во
дворе.
- Заводи! - Чугунов бросил ключи приятелю.
- Ты куда сейчас? - все еще улыбаясь, спросила Вера Васильевна.
- Да тут одно дельце есть, - не глядя на нее, отозвался Чугунов.
- Я ждала тебя вчера... - прошептала она.
- Я готовился к экзамену.
- А сегодня?..
- Позвони вечерком, может, я и заеду, - нетерпеливо кивнул он и даже
подмигнул ей. Вера Васильевна просияла и подмигнула в ответ.
- Ты можешь заезжать в любой час, я буду ждать, - проговорила она ему
вслед, когда он уже бежал к ревущему мотоциклу. Ей стало вдруг так стыдно,
что она просит его о встрече, - Вера Васильевна даже сгоряча дала себе слово
вырвать из сердца это чувство. Но едва он уехал, как она готова была уже
бежать за ним. "Он меня, может быть, еще и не любит, - вдруг подумала она, -
ведь он мальчик, в сущности, но я все сделаю, чтобы завоевать его любовь..."
Крупенников пинал камешек, поглядывая на вход в филармонию. Чугунов
раздумывал о том, как все лихо будет разыграно. В кармане лежали ключи от
дачи. Он привозит ее туда и держит до тех пор, пока она не сдастся на
милость победителя. Конечно, Ленка может и взбрыкнуть, но пусть тогда топает
до города пешком. А Крупа так или иначе переломает этому типу кости. Чугунов
поставил категорическое условие: чтоб попал в больницу. Неважно, ребра ему
Крупа сломает или ноги. Пусть поет в больнице, пока они сдают экзамены. За
это Чугунов гарантирует Крупенникову направление от горстроя за подписью
папаши в строительный институт и помогает туда поступить.
- А как ты поможешь? - спросил Крупенников.
- Тебе какая разница! - усмехнулся Чугунов. - Тебе важно ведь
поступить... Поступишь. Дождь вышел, окруженный целой толпой.
- Я, к сожалению, опаздываю на заседание! - заворковала Марианна. - Может
быть, подбросить на машине?
- Здесь рядом, я пешком...
- Тогда до вечера, - со значением сказала она.
- До свидания! - никак не прореагировав на ее "значение", ответил Дождь,
и у Марианны вмиг испортилось настроение.
- Фу, как жарко! - хмуро заметила она шоферу, садясь в машину. - Надо
было хоть проветрить!..
Дождь уже двинулся домой, как вдруг остановился, заметив вдали, у
горизонта, небольшое темное облачко. Он сразу же узнал Дылду, столбообразный
расплывчатый Смерч, который Старик выпускает в минуты гнева. Рядом с ним,
почти прилепившись к Дылде, полз Кузнечик, не очень большой разрушительной
силы хоботообразный Смерч, которого все звали Воришка. Кузнечик любил
пожрать и, опустившись над какой-нибудь поварней, опустошал ее всю. Изредка
Кузнечик таскал и людей, всасывая их свои хоботом и перенося иной раз за
сотни километров от дома. Однажды он переменил двух детей, которых матери
кормили в саду. Все произошло так быстро, что перемену никто и не заметил,
даже сами дети... "Но Дылду-то к чему? - подумал Дождь. - Может быть, Старик
разозлился, что я не пришел к нему? Но сегодня седьмое, а не восьмое!" А
может быть, самого Старика сместили? Первый давно уже собирает против него
улики, Дождь не раз предупреждал Старика.
Дылда висел километрах в пятидесяти от города. Обычно он двигался со
скоростью 80 - 90 километров в час, значит, минут через сорок будет здесь.
Даже меньше.
Машина Марианны притормозила рядом с Дождем.
- Я подумала, что вас надо бы представить начальнику управления культуры.
Поэтому садитесь и поедемте со мной! - улыбалась она.
- Нет, я сейчас не могу! - очнувшись, проговорил Дождь. - Извините! - И
он побежал по улице.
- Давай, - подтолкнул Крупенникова Чугунов и, сев на мотоцикл, помчался в
школу.
Дождь бежал быстро, и Крупенников еле поспевал за ним. Дохнуло холодком в
лицо, и Крупенников, подняв голову, увидел облачко на горизонте. "Может,
помочит", - с надеждой подумал он.
Если бы Дождь не забегал домой - а ему показалось, что Лена уже пришла, -
он бы еще застал ее. Она тоже получила пятерку и болтала с Мышкой об
экзаменах. Увидев Чугунова, прикатившего на "Яве", она вдруг вспомнила о
пощечине и, поколебавшись, сама первая подошла к нему. Был тут еще, пожалуй,
и тонкий расчет, каковой мог обнаружиться потом, когда встанет речь о
трехкомнатной квартире, ведь отец Чугунова не последний человек в городе.
Кроме того, Ленка была так счастлива, что ей хотелось всех любить, со всеми
жить в дружбе.
- Вадик, ты извини меня за ту выходку, я была не в себе. Что- то
творилось со мной, сама не пойму, - улыбнулась она.
- С тобой и сейчас что-то творится, - заметил Чугунов.
- Да, я выхожу замуж!..
- Слышал уж... Он что, артист? Она кивнула. Не хотелось ей сейчас ничего
объяснять.
- Самое время выходить замуж, - усмехнулся Чугунов.
- Я тоже так считаю! - Лена рассмеялась. Чугунов смотрел на ее чистое,
белое лицо, которое то вспыхивало, озаряясь румянцем, то становилось тихим,
задумчивым, будто голубая тень падала на него, и не мог налюбоваться.
Внезапно, точно осознав, что он теряет, Чугунов почувствовал страшную,
глухую ревность в душе. "Нет, она будет моя, и сегодня. Я первый коснусь ее,
а дальше ей некуда будет деваться..."
- Садись, прокачу, - облизнув губы, хрипло проговорил он.
- Спасибо, некогда! Так мы друзья? - Она протянула ему руку.
- Друзья! - Он пожал ее руку. - А коли мы друзья, садись, подвезу!
- Ну, так и быть! - решилась она. - Только я жуткая трусиха, поэтому ты
не гони! Договорились?
- Ты держись за меня и думай о вечности! - весело сказал Чугунов.
Дождь выскочил из дома и наткнулся на Крупенникова. "Это тот, кто бежал
за мной", - мелькнуло у него.
Он поискал Дылду. Тот гнал во всю прыть к городу, точно опаздывал.
"Километров сто двадцать в час несется", - усмехнулся Дождь. Но, странное
дело, столб еще не начал опускаться из облака, хотя оно было уже совсем
черное.
Крупенников не уходил. Дождь взглянул на веснушчатое курносое лицо и
почувствовал недобрый холодок в глазах. Но ему и в голову не могло прийти,
что этот рослый парень с крепкими, как у молотобойца, руками может вдруг
наброситься на него.
- Вы Ленку ищете? - спросил Крупенников.
- Да, - удивившись вопросу, кивнул Дождь.
- Я знаю, где она, пошли! - Крупенников первым бросился бежать, и Дождь
рванул за ним следом. Они побежали в обратную сторону от площади, туда, где
соседняя улочка выводила к старым деревянным домам. Один из них был пуст,
жильцы переселились, а дом так и стоял в целости. Городские власти не знали,
что с ним делать:
то ли ломать, то ли временно вновь заселять. Крупенников и привел его во
двор пустого дома.
- Где же она? - спросил Дождь, недоуменно оглядываясь кругом. Но ответа
не получил. Первый же удар сбил его с ног, и он больше не смог подняться.
- Вставай, вставай, гад! - требовал Крупенников и, не дождавшись этого,
задыхаясь от злости, стал пинать упавшего. Было странное ощущение, точно он
все время промахивался и пинал пустоту. Однако что-то в этом теле имелось,
что-то металось в нем от испуга, стремясь уйти от удара. Крупу уже завело, и
он, взмокший от пота, футболил что есть силы по лицу, груди, по ногам. Даже
ботинки специально взял у Чугуна для этой цели - альпинистские. Он все же
рассчитывал на нормальную драку. Наконец ему удалось задеть это живое,
бегающее в теле, оно вздрогнуло, и Дождь в первый раз застонал от боли.
- А-а-а! - прорычал от радости Крупенников и с силой вонзил ботинок на
этот раз точно в цель. И в ту же секунду страшный крик боли оглушил его.
Что-то вспыхнуло перед лицом, ослепив его навсегда, и в последнем
мертвенно-бледном свете молний он увидел, как чьи-то руки подняли Дождя с
земли и унесли за твердый лилово- черный панцирь, намертво сдавивший город.
Он уже ничего не видел. Адская боль сжала мозг, живая искорка сознания
еще попробовала было вспыхнуть, но кто-то, не дав разгореться, смял ее в
кулаке. Лица не было. Вместо него угольно- черная обгоревшая маска. Обгорели
волосы и рубашка вокруг шеи. Остальное было не тронуто. Таким его нашли
через несколько дней.
Стало уже темно, когда Чугунов вырвался из города. Поначалу Ленка
колотила его, но он, крикнув, что они разобьются, если она не уймется,
утихомирил ее. Вырвавшись за город, он выжал до предела газ и понесся с
бешеной скоростью под сто пятьдесят километров в час, надеясь успеть на дачу
до дождя. Ехать оставалось минут десять, когда Чугунов увидел несущийся на
него самосвал с включенными фарами. Что-то у водителя было не в порядке, и
он отчаянно сигнализировал всем встречным, мчась почти по осевой. Чугунов
скорости не сбавил, прижавшись вплотную к обочине и рассчитывая
безболезненно проскочить мимо, но в самый последний миг трех тонка резко
свернула влево, и их обоих точно катапультой выбросило вверх.
Шофер бросил руль вправо, стремясь выровнять машину, и в тот же миг прямо
на радиатор шлепнулось тело, залив ветровое стекло кровью.
На следствии шофер рассказал, что ехал прямо по своей стороне, машина
вела себя хорошо, как вдруг ее словно кто-то стал толкать то влево, то
вправо. Он сбавил скорость, а затем выключил мотор, но кто-то невидимый гнал
машину вперед да еще с такой скоростью, словно они летели под откос. Шофер
стал давить на тормоза, но вскоре они отказали. Он уже хотел выпрыгнуть, но
скорость была бешеная, да тут еще водитель увидел далеко впереди
мотоциклиста, летящего навстречу. Тогда он включил передний свет,
сигнализируя ему остановиться. В последний момент он попытался отвернуть
вправо, но машину бросило влево, и шофер ничего не смог сделать...
Второй труп, Лены Неверующей, не нашли, и специалисты остановились на
том, что смерч мог подхватить и унести тело за пределы области. Могло даже
случиться и так, что девушка осталась невредимой, поэтому факт смерти пока
констатировать не стали.
Сам смерч прошел по центру Копьевска, разрушив, однако, лишь два здания -
дом, где жил Чугунов, и кафе "Белый медведь". Жертв было сравнительно
немного, и в их числе пропавший без вести Андрей Иванович Веротин, как раз в
этот день принятый в филармонию.
Многие даже не поняли, что произошло. Город накрыла иссиня-черная туча,
все приготовились к грозе, но через пять минут черный панцирь вдруг
сдвинулся и уплыл восвояси, не проронив ни капли. Лишь потом постепенно все
разъяснилось, и Баратынский, репетировавший Дон-Гуана, возвращаясь домой, с
удивлением обнаружил груду камней вместо кафе "Белый медведь".
- Зачем снесли-то, крепкое было еще здание! - посетовал он, снова
углубившись в размышления о характере Дон-Гуана.
В бухгалтерии о гибели дочери Петра Ивановича узнали на следующий день.
Никто не мог работать. Пуговицына плакала. Сам Петр Иваныч сидел дома с
женой, ожидая каждую минуту стука в дверь или телефонного звонка о том, что
нашли... Катерина Ивановна через каждый час принимала валокордин. Не
выдержав ожидания, Неверующий пошел к Наде и долго плакал у нее на коленях.
Жена плакала одна, дома.
За два дня ожидания Петр Иваныч поседел. Надежда ничего ему не говорила,
только вечером отсылала домой, чтоб он поддержал жену. Ей было труднее, чем
им, и Петр Иваныч это знал.
Вера Васильевна два дня оплакивала Чугунова и даже заказала инкогнито в
день похорон венок с надписью:
"Единственному любимому моему на всю жизнь". Хоть Неверующих и не было на
похоронах (за что никто их не осудил), но все поняли, от кого он, этот
венок, и Чугунов-старший, растроганный, позвонил Петру Иванычу, заявив, что
они отныне самые близкие люди, а Леночка, если найдется, их дочь. Петр
Иваныч поблагодарил Чугунова.
В конце июня из города неожиданно уехала Боборыкина. В записке,
оставленной Петру Иванычу, она написала: "Милый мой, ласковый, самый
единственный! Даже если б завтра мне предложили все начать сначала, то есть
всю свою глупую жизнь, я бы подумала и отказалась. Тогда бы у меня не было
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг