- Ну... в Питере митьки, а у нас в Углове саньки - группа
художников такая, называется по имени основоположника Саньки
Куряева. Держи картуз, - протянул он мне фуражку
железнодорожника, только без кокарды.
- Зачем?
- Это у нас атрибут такой, одевай, чтобы лишних вопросов не
было.
- И что, саньки только по ночам в гости ходят? - спросил я,
нахлобучивая на затылок тесную фуражку.
- Да нет же, только когда "смотрины" - это когда "братва"
на "погляд" собирается.
- Объяснил! - рассмеялся я.
- Короче, обычай у нас такой: когда кто-нибудь из саньков
новую картину напишет, остальные к нему в час ночи ее смотреть
приходят. Это называется "когда час пробьет", - растолковал
Мишка.
К часу ночи и правда собрались саньки: четыре парня и три
девушки, причем все парни были в картузах, а девушки - в туго
повязанных вокруг головы ситцевых косынках с узлом на затылке.
Все они, да и я тоже, с нетерпением ждали назначенного часа,
искоса поглядывая на накрытый черной тряпицей мольберт с
новоиспеченным шедевром. Наконец, час пробил, и Мишка
торжественно возвестил: "Явление угловского Христа народу"! С
этими словами он сорвал с холста тряпицу, обнажая свое
творение, и свету предстало полотно с изображенным на нем
длиннющей очередью, в самом начале которой дородная бабуля
выталкивала круглой грудью из ряда тупо скучающих в ожидании
неизвестно чего граждан немощного человечка в белой хламиде до
пят и с жидким ореолом над макушкой. Изо рта бабули выдувался
радужный мыльный пузырь со словами "Вас здесь не стояло!".
- Мощная идея, - достаточно серьезно заметил кто-то.
- А за чем очередь? - взволнованно спросил я Мишку.
- Спроси уж прямо, старик, "что дают?", - заржал он в
ответ.
- А все же? - настаивал я.
- Ну, скажем... - замялся Мишка, очевидно, соображая, как
бы поэффектнее сострить.
- За помидорами, - подсказала ему высокая девушка в алой
косынке с выбивающимися из-под нее ржаными кудряшками.
- Почему за помидорами? - спросил Мишка, удивляясь тому,
что это не похоже на остроту.
- Потому что я их люблю, - просто ответила девушка.
- Поразительно! - сказал я сквозь общий смех, вспоминая,
как не так давно Сизова действительно выгнали из очереди за
помидорами.
Когда смотрины закончились, Мишка завел древний патефон, и
начались танцы под шуршащие "Амурские волны". Я пригласил на
вальс высокую блондинку - любительницу помидоров.
- Как вас зовут? - спросил я, топчась в обнимку с ней в
тесной комнате.
- Марьяна, - ответила она.
- Оригинальное имя.
- Очень! - расхохоталась она. - Всех подружек саньков зовут
так. Здесь все - или Санька, или Марьяна.
- Не все, возразил я, прозрачно намекая на себя.
- Да что вы говорите! - весело состроила она мне глазки.
- Меня зовут Зоро, - сообщил я ей по секрету на ухо.
- Симпатичное имя, - похвалила она, - только немного
бандитское...
"Сизов наверняка затащил бы ее сейчас в ванную, как некогда
свою будущую жену, - сказал я себе, - но я не сделаю этого,
потому что не хочу опошлять такой чудный вечер". Моя партнерша
тотчас почувствовала, что я настроен вполне миролюбиво, и мы
очень мило провели с ней остаток ночи, беспрерывно вальсируя и
болтая о всякой ерунде. "Бедный Сизов, - вздохнул я про себя,
засыпая под утро в кресле в обнимку с обвившей мою шею
очаровательной блондинкой, - он не дожил до этого дня, так и не
став ни мессией, ни настоящим человеком".
9. Бегство в Египтовку
Весь остаток недели я безвылазно провел в мишкиной
квартире, наблюдая за тем, как он малюет свои шедевры, или же
просто сидя у окна и любуясь кружением снежного пуха - снег
вылил, не переставая ни на минуту, и уже весь город был
выкрашен в белый цвет, а улицы вздыбились по обочинам высокими
сугробами, сахарно искрящимися в пастельно-сиреневом свете
неоновых фонарей. Впервые в жизни я ровным счетом ничего не
делал и никуда не торопился, и на душе у меня было спокойно,
потому что я знал, что впереди меня ждут великие дела и
грандиозные свершения, но для них еще не пришло время. Я
наслаждался тишиной и спокойствием, чувствуя себя полководцем,
который осматривает на заре поле предстоящего сражения и с
умилением вслушивается в стрекот кузнечиков в забрызганной
росой траве и в пение жаворонков в прозрачно-синем небе,
слишком хорошо при этом понимая, что через несколько часов в
изумрудном ковре травы будет выжжена бескрайняя дымящаяся дыра,
а небо станет непроницаемо-коричневым от копоти и смрада... И
кто вспомнит про несчастных кузнечиков и жаворонков, когда в
грохоте взрывов, лязге стали и предсмертных воплях сшибутся
между собой две грозные армии, готовые биться до победного
конца?! Я смотрел из окна на передвигающиеся по белому полю
фигурки людей, и мое сердце наполнялось щемящей любовью к ним,
ибо одному мне дано было знать о готовящемся на небесах
сражении армий Добра и Зла, в котором людям отводилась роль
отнюдь не ратных воинов, а беспомощных в своем непонимании сути
происходящегокузнечиков. О, сколько их еще будет раздавлено
колесницей истории! "Господи, будь милостив к ним", - шептал я
про себя, чуть не плача.
Наконец, сердце мое настолько переполнилось жалостью к
людям, что в ночь с субботы на воскресенье я долго не мог
уснуть, а когда уже под утро сознание не выдержало и
провалилось в темную пустоту, я вдруг увидел на черном бархате
поглотившего меня космоса загорающиеся алмазными искрами буквы:
ЗЭТАЙММЭЙКАМФОРДУМЗДЭЙКРЭКВЕНШЭДОУЗОФАНБИИНГРАЙЗ...
и так далее, много букв, которые явно несли в себе какой-то
смысл, но этот смысл был скрыт от меня, и я чувствовал, что сам
я не смогу его разгадать и что мне должен помочь в этом кто-то,
но кто? Я видел эти буквы всего несколько секунд, но они прочно
врезались мне в память, и, проснувшись, я дал себе клятву
хранить их, как в надежном ларце, в своей черепной коробке,
пока не найду ключа к разгадке их тайного смысла, который
представлялся мне чудесным, так я был убежден в том, что он
несет в себе великое откровение.
В воскресенье вечером я решился выйти на улицу, чтобы
подышать перед сном свежим воздухом. Мишка одолжил мне для
конспирации свое пальто и шапку и, кроме того, я замотал рот и
нос шарфом, будто болею ангиной и не могу дышать морозным
воздухом. В таком вот полубандитском виде -настоящий Зоро!
- я отправился на вечерний моцион.
Битый час я протолкался на автобусных остановках и в
очередях, узнавая от случайных собеседников, в основном =
подвыпивших мужиков, последние известия и просто слухи.
Интересовало меня, прежде всего, не слышно ли что-либо о гибели
расклеивавшего листовки паренька, но никто ни словом не
обмолвился про это, а сам я напрямую спрашивать не решался. В
местных газетах об этом случае также не упоминалось, и это было
странно, потому что даже при нынешнем высоком уровне
преступности убивают в Углове не каждый день, а тут еще и сам
собой напрашивался вывод о политических мотивах преступления...
Поразмыслив, я пришел к выводу, что демократы и консерваторы
договорились не раздувать этого дела до окончания следствия:
консерваторы-коммунисты, очевидно, боялись, что и без того злой
на них народ возьмется за топор и пойдет на штурм райкома, а
незакрепившиеся у власти демократы - что их могут обвинить в
"кровавой провокации".
Как бы то ни было, про убийство паренька ничего не было
слышно, а говорили в основном про субботний митинг, про то,
сколько на нем было милиции, которая, кстати, непонятно кому
подчиняется - демократическим "советам" или партийным органам,
- про то, что радикалов не удалось спровоцировать, а
консерваторы заявляют, мол, милиция была на высоте, хотя на
самом-то деле она просто растерялась, увидев бескрайнее море
народа, и теперь консерваторы добиваются привлечения армии к
обеспечению соблюдения моратория на митинги и демонстрации. А
еще я узнал от одной разговорчивой женщины, что Угловскому
мессии не дали выступить на митинге, и теперь он находится под
домашним арестом... Услышав это, я не смог сдержать улыбки,
ведь я и правда посадил самого себя под домашний арест!
Я толкался среди людей, и меня не покидало чувство, будто
мне в этот вечер предстоит некая волнительная встреча, и эта
встреча на самом деле произошла... Уже возвращаясь к Мишке, я
проходил мимо ресторана "Лазурный берег", и с расстояния в
несколько шагов увидел, как из распахнутой швейцаром двери
вышли Занзибаров и Ольга. Они были немного навеселе, и,
очевидно, в продолжение какого-то игривого разговора, начатого
еще в ресторане, Занзибаров что-то шепнул на ухо Ольге перед
открытой шофером задней дверцей дожидавшейся их черной "Волги",
бесстыже блестящей своей новизной, а она, прежде чем впорхнуть
в эту холодно отсвечивающую заиндевелым металлом клетку на
колесах, прощебетала нечто в ответ, чмокая Занзибарова в пухлую
щечку и тутже стирая пальчиком след от губной помады.
"Проститутка!" - сказал оживший во мне Сизов, провожая
грустно-злым взглядом окутанную в клубы углекислого пара
"Волгу". И напрасно я пытался заверить Сизова, которого,
казалось, навечно похоронил в своей душе, что мне это
безразлично и что это есть в сущности ничто по сравнению с
ожидающими меня великими делами, - в ответ на все мои заверения
Сизов твердил лишь одно: "Она - блядь, а ты - мудак!"
Вернувшись к Мишке, я неторопливо разделся, улегся на диван
и стал мысленно препарировать свои чувства. "Нет, так не
годится, - сказал я себе, заглушив, наконец, в себе доставшиеся
в наследство от Сизова животные инстинкты, - как раз в то
время, когда я должен собраться с мыслями и проникнуться
грандиозными космическими идеями, которые наполнят мои глаза
светом истины и дадут мне неиссякаемую чудотворную энергию,
необходимую для борьбы с силами Зла, от исхода которой будет
зависеть, быть может, судьба всей вселенной, рудиментарный
Сизов, как настоящий дьявол-искуситель, навязывает мне свою
замешанную на голой похоти ревность, не достойную не то что
мессии, а и простого культурного смертного. "Это элементарная
ревность",
- обращался я к Сизову в попытке урезонить его, но он мне
отвечал в своей манере: "Если бы ты был настоящим мессией, то
от тебя не отворачивались бы бабы, потому что они любят
выдающихся людей. Вот, скажем, Занзибаров..." - "Подлец! - не
выдержал я. - Ты мне наносишь удар ниже пояса, пытаясь играть
на моем самолюбии, но знай же, что мне чуждо самолюбие, и я
немедленно докажу тебе это!"
Дав Сизову достойный отпор, я схватил ручку с бумагой и,
почти не отрывая пера, настрочил на одном дыхании следующее
послание:
"Дорогая Оля!
Случайно узнав про твою связь с Занзибаровым, я спешу
тебе сообщить, что не имею на этот счет никаких притензий,
потому что ты свободный человек и вольна самостоятельно сделать
выбор. Более того, я перед тобой в неоплатном долгу, ведь моя
любовь не принесла тебе ничего, кроме страданий. Не буду
скрывать, воззрения Занзибарова мне чужды по духу, но он в
своем роде порядочный человек и, возможно, принесет тебе
счастье - дай-то Бог! "
Перечитав свое письмо, я остался им доволен, отметив про
себя, что совершенно убил им Сизова, который лишь слабо
пискнул, когда я победно поставил в конце восклицательный знак.
Оставалась, правда, проблема с подписью... Если подписать
"Сергей", то это будет подлог, потому что письмо писал не он, а
я, хоть и его почерком, но если подписаться "Зоровавель", то
адресат останется в полном недоумении. Почесав в затылке, я
подписал просто: "Твой друг". Ольга умная девушка, она поймет,
от кого.
Разделавшись таким вот образом с Сизовым, я облегченно
вздохнул и, сыграв с Мишкой партию в шахматы, отправился в
постель и моментально заснул. На следующий день, с утра
пораньше, чтобы не откладывать в долгий ящик, я сложил свое
послание Ольге треугольным конвертом и попросил Мишку отнести
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг