- Боюсь, коммунистов уже завтра начнут вешать, =
доверительно сообщил я, похлопывая его по плечу.
Чертилов хотел сбросить мою руку с плеча и высыпал из
ладони на свой черный пиджак седую горстку пепла - прямо-таки
шитый серебряным позументом эполет! Скривившись по поводу своей
промашки, он собрался было стряхнуть пепел с плеча, но тут же
опомнился: заложил руку за лацкан пиджака и застыл, не теряя
собственного достоинства, в позе опального полководца. "Да-а, =
посмеялся я про себя, - кто бы мог подумать, глядя со стороны,
что Чертилов состоит в одной партиис Занзибаровым - уж и
сокол!".
* * *
Не к добру я помянул в мыслях Занзибарова: вечером того же
дня он вновь напомнил о своем существовании, и опять не сам, а
через тещу.
- Сегодня я видела в редакции Занзибарова, - сказала она за
ужином. - Он просил вас зайти к нему.
- Обоих? - задал я уточняющий вопрос, памятуя о том, что
теща избегает употреблять в обращении ко мне местоимения
второго лица: ни "ты", ни "вы".
Алена тут же лягнула меня ногой под столом.
- Лично вас, - поморщилась теща, делая вид, что обожгла
язык горячим чаем.
- С вещами? - продолжал я уточнять, не обращая внимания на
аленины подстольные взбрыкивания.
- Он хочет предложить вам работу.
- За харчи, надеюсь...
- Прекратите паясничать! Когда вы посерьезнеете? Тридцать
лет, а все детство в жопе играет! - перешла наконец-то теща на
свой привычный язык. - Я спать пошла, - она многозначительно
глянула на Алену, округляя для выразительности глаза: мол, я
ухожу, а ты потолкуй со своим муженьком, выправь крен в мозгах.
- Ты тоже хочешь отправить меня на "занзи-барщину", как
какого-то крепостного крестьянина? - прямо спросил я принявшую
серьезный вид Алену, когда мы остались на кухне одни.
- Не в этом дело, мон шер ами, - задумчиво проговорила она.
- А в чем? В том, что у меня детство... играет?
- Нет, - посмотрела она на меня грустными глазами.
- Тогда не понимаю... И вообще, может, продолжим разговор в
более удобной обстановке? -предложил я, зевая.
- Нет, Серж, - не согласилась Алена на постельный исход
переговоров. - Я хочу серьезно поговорить с тобой.
- О чем? - искренне удивился я проникновенному тону жены.
- Не о чем, а о ком... О тебе, - посмотрела она на меня в
упор.
- Ты уверена, что мне будет интересно? - засмеялся я, с
трудом выдерживая ее пристальный взгляд.
- Я понимаю, что тебе неприятен этот разговор, но я должна
сказать...
- Что именно?
- Ты очень изменился за последнее время, и не в лучшую
сторону. Иногда мне даже кажется, что тебя подменил кто-то
злой. Я ведь помню, каким ты был, когда мы только поженились:
ты был веселым, жизнерадостным, постоянно шутил... А теперь ты
становишься все более циничным и... эти твои похабные шуточки!
Нет, я тебя не обвиняю, я ведь понимаю, как тебе тяжело. Жизнь
становится все жестче и жестче, и ты ожесточаешься вместе с
ней, но тебе претит эта жестокость - ты добрый, я знаю - и тебе
ничего не остается делать, как ершиться и выставлять колючки,
чтобы защититься от агрессивности внешнего мира.
- Пожалуй, ты права, - согласился я не без некоторого
смущения, - но... причем тут, черт побери, Занзибаров со своей
работой?! Думаешь, он меня перевоспитает?
- Ты все прекрасно понимаешь, Серж, - ответила Алена с
легкой укоризной в голосе. - Ты сам не заметил, как у тебя
развилась плохая привычка представляться глупее, чем ты есть на
самом деле. Ты ведь умный, ты умнее меня и не можешь не
понимать, что все наши проблемы происходят от хронической
бедности, которая с повышением цен грозит перейти в нищету.
- Но мы и раньше были бедны, однако это не мешало нам быть
"веселыми и жизнерадостными", -заметил я, тут же с досадой
отмечая про себя, что Алена была права насчет плохой привычки.
- Тогда мы воспринимали свою бедность как временное
явление, - резонно возразила она. - Мы оба были полны молодого
оптимизма и верили в наступление лучших времен. И потом, тогда
можно было хоть что-то купить в магазине: то же мясо, яйца,
молоко, хлеб... А теперь приходится либо унижаться, стоя в
километровой очереди с талончиком в кулаке, либо идти на рынок,
а там, сам знаешь, кило мяса - 30 рэ. Мы фактически стали еще
беднее, а не сегодня-завтра, как говорят, - отмена госдотаций и
повышение цен в два-три раза... Никакого просвета!
Человек может переносить свою нищету без ущерба для психики
год, два, три... но когда это длиться всю жизнь и нет никакой
надежды на лучшее, он просто звереет!
"Слова Занзибарова!" - воскликнул я про себя. - Воздух
просто заражен его идеями".
- Теперь до меня дошло, - сказал я, открывая форточку. =
Занзибаров озолотит нас, и мы сразу воспрянем духом. Только кто
тебе сказал, что он намерен положить мне министерский оклад?
- Во-первых, в его концерне, как я слышала, простая
уборщица получает 600 рубликов в месяц, - воодушевилась Алена,
решив, что я дрогнул, - а во-вторых... надеюсь, у тебя нет
иллюзий насчет истинных мотивов предложения Занзибарова...
- Я так и думал! - стукнул я себя кулаком по лбу. =
Занзибаров - педераст!
- Он не педераст, а зоофил, потому что ты - осел! =
неожиданно зло закричала Алена. - Ты все же вывел меня из себя
и... и... ты просто дерьмо! Если бы не моя мама, Занзибаров
никогда бы не пригласил к себе работать такого мудака как ты!
- Наконец-то из твоих уст послышались искренние слова, =
спокойно сказал я, радуясь окончанию тягостного разговора. =
Спокойной ночи, дорогая.
"Нет, все же Алена в чем-то права, - подумал я, укладываясь
рядом с ней в постель. - Можно и не быть мессией, но если ты не
мессия и к тому же нищий - это просто обидно!".
- Ты права, - погладил я Алену по вздрагивающей от
всхлипываний голове. - Обещаю тебе сходить к Занзибарову,
только не хнычь.
Наутро я, конечно, пожалел об этом своем обещании - уж
больно противен мне был Занзибаров со своими великими идеями, =
но все-таки решил зайти к нему. "Скажу, что вышел из партии,
потому что считаю коммунистов мракобесами, - придумал я. - Ему
в концерне, разумеется, не нужны идеологические противники, а
совесть моя перед Аленой будет чиста: обещал сходить к
Занзибарову - и сходил".
На работе я полдня обдумывал, в каких именно словах и
выражениях я выскажу Занзибарову все, что я думаю о его
грандиозных планах спасения человечества и о нем самом, но в
обеденный перерыв меня поймал по дороге в столовую Чертилов и,
будто и не было вчерашнего разговора, сообщил, что позарез
нужен недостающий человек на дежурство в ДНД. В другой раз я
послал бы его вместе со своей дружиной на три незатейливых
буквы, но теперь охотно согласился, радуясь неожиданной
отсрочке встречи с Занзибаровым. А после обеда позвонила Алена:
- Ты сегодня идешь... куда обещал?
- Не получается, - вздохнул я. - Меня бросают на борьбу с
преступностью - иду в ДНД.
- Нашел предлог, - сказала Алена после некоторого молчания.
- А что такое?
- Кончай валять дурака, Серж, - строго ответила она. =
Дружина начнется не раньше шести, а ты кончаешь работать в
пять. У тебя есть целый час, так что сейчас же звони Леониду
Георгиевичу и договаривайся о встрече.
- Кому-кому? - удивленно переспросил я, впервые услышав имя
Занзибарова. Я как-то совсем забыл, что у него должно быть имя
и к тому же отчество: все Занзибаров да Занзибаров.
- Я сейчас начну ругаться матом, - предупредила меня Алена.
- Может, ты для начала скажешь мне номер его телефона?
- Засунь два пальца в нагрудный карман пиджака... Засунул?
А теперь вытаскивай плотный кусочек бумаги... Вытащил? Это
визитная карточка Занзибарова. Желаю успеха. - бросила она
трубку.
Вот так. Не успел я продаться Занзибарову, как собственная
жена перестала меня уважать, хоть сама того хотела. Говорит
материнским тоном, трубку бросает... Но ладно, разберусь с
Занзибаровым - займусь ее воспитанием! В таких вот чувствах я
набрал номер Занзибарова. "Самого" на месте не оказалось - он
был на заседании горсовета, - но сладкоголосая секретарша, не
торопясь вешать трубку, переспросила:
- Как вы говорите, ваша фамилия?
- Си-зов.
- Прекрасненько, - пропела она. - Леонид Георгич ждал
вашего звонка и просил передать, чтобы вы зашли в любое время
после пяти часов вечера.
"Леонид Георгич ждал вашего звонка", - повторил я про себя,
словно пробуя на зуб монету: уж больно фальшиво это прозвучало.
- Как это в любое?! - поддел я секретаршу. - А если я приду
после пяти, но в половине двенадцатого? Кстати, вы еще будете
на месте в это время?
- Я ухожу в шесть, - с едва заметным кокетством ответила
она.
- Тогда ждите меня с пяти до шести, хорошо?
- Хорошо, - прошелестел в трубке умеренно-неофициальный
смешок.
Итак, в 5.25 вечера я зашел в занзибарский концерн,
размещавшийся и впрямь в барских хоромах - в отделанной
мрамором бетонной коробке, выстроенной для райкома партии.
Коробку эту, прозванную в народе "кубиком Рудика" по имени
бывшего секретаря райкома Рудольфа Иванова, начали строить еще
при "архитекторе разрядки дорогом товарище Леониде Ильиче
Брежневе" и достроили-таки весной этого года, но новоселья
коммунисты района справить не успели: в горсовете стали
обсуждать вопрос о национализации имущества КПСС, и Рудик
спешно продал свой кубик Занзибарову... Продешевил, конечно:
всего 50 миллионов взял с товарища по партии. Продешевил и
поторопился, потому что вопрос о национализации после
вмешательства Москвы замяли. Впрочем, вскоре Рудик сам осознал
свою ошибку и скрылся со злополучными полста миллионами в
неизвестном направлении, но это уже, как говорится, другая
история.
В президентской приемной меня ожидал маленький сюрприз: в
сладкоголосой секретарше Занзибарова я узнал его
"напаркетовку", стройную смазливую девчонку, которая на
злосчастном дне рождения выплясывала перед своим творческим
наставником "Ламбаду".
- Мы с вами, кажется, где-то встречались, - улыбнулся я ей
как старой знакомой. - Ваш театр переехал в новое здание? Что
вы теперь репетируете, если не секрет?
- "Десять дней, которые потрясут мир", - засмеялась она. -
А вы пришли записываться в нашу труппу?
- Возьмете? - подмигнул я ей.
- Думаю, да. У вас есть определенные способности: на
последнем капустнике вы неплохо сыграли роль Сатина =
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг