Она возвращалась... но радость, пронзившая его, как-то разом замерла при
виде того, как странно, из стороны в сторону шатаясь, она идет. Это ничуть не
напоминало движения больного или слабого человека. Это были какие-то отрывистые
рывки, словно ее толкала невидимая рука. Она то еле волокла ноги, то убыстряла
шаг в коротких перебежках. Наконец, пригнувшись, кинула свое тело в яростный
бег, казалось, навстречу Оливеру, но, когда он попытался подхватить ее, со
звериной точностью обогнула его и устремилась к ближайшему дереву, так, словно
имела намерение с разбегу удариться головой о ствол. Но не сделала этого. Ее
отшвырнуло назад, и она покатилась по земле. Голова ее запрокинулась, едва ли
не касаясь ступней, тело сотрясали жестокие конвульсии, скрюченные пальцы
скребли землю, сгребая палые листья. Оливер с ужасом смотрел на нее. То, что он
видел, вполне напоминало приступ падучей, если бы не отсутствие пены на губах
Селии. Потом она закричала:
- Да свяжи ты ее! Я больше не могу ее сдерживать!
Стряхнув оцепенение, он схватил лежавшую на плаще веревку и бросился
исполнять то, что сказано. И в этот миг ему было не до странности ее слов.
Нужно было любой ценой прекратить припадок.
Селия не то чтобы сопротивлялась, но билась бессмысленно и слабо, когда он
скручивал ей запястья. Когда же приматывал руки к телу, затихла. При этом он
заметил, что ножа за голенищем у нее больше нет. Оливер держал ее, не слишком
доверяя этому внезапному спокойствию. Обнимал, но любовное объятие это
напоминало не больше, чем то, когда она вытягивала его после падения со склона.
Даже меньше.
Он повернул ее к себе лицом. Селия тяжело дышала, голова ее свесилась на
грудь, волосы с налипшими листьями закрывали глаза.
- Селия, любимая, что с тобой?
Она не ответила.
- Селия, ты меня слышишь?
Ответа по-прежнему не было. И тут его как громом поразило. Она сказала не
"свяжи меня", а "свяжи ее".
"Я больше не могу ее сдерживать".
И что-то неуловимое изменилось в ее голосе. Нет, даже не в голосе...
Его руки соскользнули с ее плеч.
- Селия! - в отчаянии заорал он.
Ей наконец удалось совладать с дыханием, и она хрипло, еле слышно,
произнесла:
- Я здесь.
Он едва не заплакал от радости. Вот все и кончилось... Он погладил Селию
по щеке:
- Это ты... Ты со мной... И никаких превращений, и все хорошо, и твой
Найтли, как всегда, ошибался...
Рука его замерла, когда Селия с усилием подняла голову и сказала:
- Нет.
Еще днем он читал в этих глазах обреченную решимость, сейчас в них
оставалась лишь боль. Сами же глаза запали настолько, что под ними выступили
лицевые кости, а вокруг образовались морщины.
- Как... но ведь ты здесь...
- Да. Но Найтли, проклятие ему, был прав. И я тоже была права. Каждый из
нас считал, что я должна быть либо Селией, либо Алиеной. И никому, никому не
пришло на ум, что есть третья возможность.
- Что это значит?
- Это значит, что Найтли удалось вселить отлетевшую душу в другое тело. Но
тело, которое Найтли считал мертвым, таковым вовсе не являлось.
Оливер вздрогнул. Из голоса Селии непостижимым образом исчезли вызывающие
интонации уроженки срединных областей империи. Это был
безупречно-аристократический южный выговор.
- Кто говорит со мной?
- Алиенора ни Карнис, иначе прозываемая Алиеной, - все с той же
совершенной учтивостью произнес голос Селии.
- Алиена... здесь?
- Селия здесь, и Алиена тоже здесь. Это трудно понять со стороны, но, к
сожалению, невозможно опровергнуть, так же как и предвидеть то, что так
называемая третья возможность была самой вероятной. Собственно, я все время
была здесь, однако находилась в самой глубине личности Селии, и преимущественно
в состоянии полусна. Иначе я не выжила бы в такой ситуации, да и она, скорее
всего, тоже. А с сознанием Селии я могла соприкасаться, только когда она
находилась в смертельной опасности, - в последние полгода это происходило чаще,
чем за всю ее предшествующую жизнь, - либо при определенных обстоятельствах -
во сне...
До Оливера плохо доходило то, что она говорила. Ему подумалось, что
никогда в жизни он не видел более жуткого зрелища - связанная девушка с
измученным лицом, сидя на земле, спокойно, обстоятельно, с изысканным выговором
излагает невозможную историю.
- Итак, нас все время было двое. Но моя душа, сознание, личность - можешь
определять как угодно - была подобна плотно сжатой пружине. Теперь пружина
распрямилась... и ударила. С большой силой. Найтли заслуживает гораздо худшего,
чем проклятие. Человеческое тело не приспособлено для одновременного пребывания
двух личностей, даже если они доброжелательно настроены друг к другу.
Слишком... тесно. Надо заметить, что я переношу это состояние лучше, поскольку
уже много лет пребывала в подобном неестественном положении и привыкла
подавлять себя. Но даже мне это крайне неприятно. Селия же первоначально
чувствовала себя так, что готова была избавиться от этого тела, как попавший в
капкан зверь избавляется от собственной лапы. Смею заверить, мне стоило больших
трудов оттащить ее от пропасти и заставить выбросить нож, принудив вспомнить о
данной тебе клятве. Но даже и после этого она не прекратила своих попыток... -
Последовал короткий то ли смех, то ли вздох, и тот же (тот?) голос продолжал: -
Да, она хорошо разъясняет, мне так ни за что не суметь. Я даже не представляла,
насколько она умнее меня. Пружина в мозгу...
- Ты в самом деле пыталась убить себя? - глухо спросил он.
Она закрыла глаза и кивнула:
- Я почти ничего не соображала... и готова была умереть, чтобы
прекратилась боль. Сейчас стало терпимее, но все равно... Ты не можешь этого
понять - и хорошо, что не можешь, - рядом с моими мыслями, не смешиваясь, в
моей голове и ее мысли, я вижу мир одновременно двумя парами глаз, и две разные
воли управляют каждым моим движением...
- И ничего нельзя сделать? Нет никакого выхода, кроме...
- Полагаю, есть, - был сухой ответ.
- Кто это? - Оливер вздрогнул. Он не мог заставить себя спросить: "Кто из
вас?"
- Алиена. Я обдумала сложившуюся ситуацию и пришла к выводу, что мириться
с ней нельзя. Даже если мы привыкнем существовать вместе и перестанем
испытывать растерянность и мучительную боль, вероятность последующего безумия
слишком велика. Единственный выход для нас обеих - смешаться, стать единой
личностью, подобно тому, как два различных металла образуют единый сплав.
- И это возможно? - Он не мог оторвать взгляда от лица говорившей. Ее
глаза были закрыты, и было видно, как под веками болезненно вздрагивают глазные
яблоки, а сухие искусанные губы образовали незнакомый ему надменный очерк.
- Я вижу разные возможности. Селия о них знает, поскольку воспринимает мои
мысли напрямую, но я буду говорить вслух, обращаясь к ней, потому что и тебя,
Оливер, это непосредственно касается.
Она сделала паузу, то ли подыскивая слова, то ли для того, чтобы помочь
ему привыкнуть, - и без того было странно, когда она разговаривала с ним,
теперь же собиралась говорить сама с собой... или между собой?
Это было совсем не смешно. Скорее страшно.
- Итак, по моему мнению, единственное, что может сломать перегородку между
Селией и Алиеной, - это какое-либо сильное переживание... потрясение... В этом
у меня сомнений нет. Но какое? И тут я предвижу различные ответы. И первый из
них, наиболее простой и очевидный, - любовь. Для тебя это особенно просто.
Причины, по которым ты запрещала себе любить, исчезли. Перестань бояться и
отпусти себя на волю.
Да, это и в самом деле его касалось! Но неумолимая логика Алиены уже вела
ее дальше.
- Однако для многих, и даже для большинства женщин любовь к мужчине не
является самым сильным переживанием. В том случае, если первый вариант не
сработает, тебе придется пойти дальше. Осмелься родить ребенка. Материнство -
это такое потрясение, которое должно изменить любую женщину.
Вновь последовало молчание, точно Алиена предоставляла слушателям
возможность понять сказанное. Но Селия зашевелилась, словно силясь разорвать
веревки, и Оливер услышал:
- Она тебе не все сказала... Не поддавайся на ее откровенность! Она любит
держать в запасе еще один выход, о котором никогда не предупреждает...
- Что же? - выдохнул он.
- Горе. Сильное горе. Третья возможность... бывает наиболее вероятна...
Она предполагает, что тебе надоест жить с сумасшедшей, а я сумасшедшая, как бы
иначе это ни называлось. И когда ты меня бросишь - это и будет тем...
потрясением, в котором она нуждается.
- Это правда? - жестко спросил он.
- Да. - Отвечала, несомненно, Алиена, и впервые Оливер уловил в ее голосе
какой-то намек на неуверенность. И будь он несколько опытнее, понял бы, что
неуверенность вызвана не сомнением в собственных умозаключениях, а нежеланием
говорить на неприятную тему. - Но это действительно запасной выход, и я
надеюсь, что до подобного решения проблемы дело не дойдет.
- Этого никогда не будет, Алиена. - Впервые он обратился к ней по имени, и
холод прошел по его спине.
- Я же сказала - надеюсь... Итак, Селия и Оливер, я высказала все, что
считала нужным, и предоставляю вам договариваться дальше самим. Если вы
испытываете неловкость оттого, что я встаю между вами и вообще присутствую
здесь, замечу, что и я не в лучшем положении. Я не любительница подглядывать.
Поэтому постараюсь на время... хотя бы на время снова стиснуть пружину,
умалиться и оставить вас одних, - произнес ровный, размеренно-отточенный голос
и смолк.
Через несколько мгновений Селия открыла глаза:
- Она в самом деле ушла. Я больше не чувствую ее... Надо же... какая
сила... настолько себя скрутить...
- Она не может сделать этого... навсегда?
- Теперь не может. И я не могу этого требовать от нее. Представь, что тебя
заколотили в ящик, не в гроб, а в ящик, много меньше твоего роста. В ящике есть
несколько щелей, через которые проникает воздух, мелькает свет, какие-то
тени... и это все. Так было с ней многие годы, только гораздо хуже. И каково ей
сейчас... развяжи ты меня, наконец!
- А ты...
- Не стану я себя убивать. Развяжи...
Он крайне неловко попытался развязать узлы, которые сам затянул, не смог,
вытащил нож и перерезал веревку. Селия охнула, пытаясь пошевелить онемевшими
руками. Оливер взял ее руки в свои и стал разминать.
- Ну все, хватит, кровь по жилам побежала...
Но он не выпустил ее руки и держал их совсем не так, как утром.
- Ты... что?
- Ты слышала, что она сказала?..
- А ты поверил? Все-таки попался...
- Ты не веришь ей?
- Не в том дело. Она не только гораздо умнее. Она гораздо сильнее. Это
большая удача, что она хочет быть другом, а не захватчицей. Пожелай она
полностью владеть этим телом, она могла бы скрутить меня не в пример легче, чем
скрутила себя. И она желает добра. Я это знаю. Только добро мы с ней понимаем
по-разному...
- Но ты не сказала, что не веришь ей. И еще она сказала, что ты любишь
меня...
- Она этого не говорила!
- Значит, ты это сказала... Разве нет?
- Я все время пытаюсь тебе объяснить... Она толкает нас друг к другу ради
целей, которые считает правильными.
- А ты - нет.
- Не могу я ничего считать. Мне плохо сейчас! И тошно! Пусти меня! Ради
Бога, отпусти!
Но он не отпустил. Долгие месяцы покорности, когда он подчинялся ей, за
один миг сменились упорством, мягкость - жестокостью, и все самоунижение и
самокопание, которым он себя подвергал, обернулись своей оборотной стороной.
Он пришел в себя, услышав тихие сдавленные рыдания, и его скорчило от
омерзения и ненависти к себе. Он был готов на все, лишь бы не уподобиться тем
солдатам-насильникам, и в конечном счете оказался хуже их.
Они-то хоть другими, чем были, не прикидывались.
Повернувшись, он увидел, как что-то тускло блеснуло на палых дубовых
листьях. Лезвие ножа, которым он перерезал на Селии веревки. Она могла бы легко
до него дотянуться, но не стала этого делать.
- Лучше бы ты убила меня, - хрипло выговорил он и хотел сказать: "Убей
теперь", но голос его оборвался.
Она придвинулась к нему и обняла.
- Нет, нет, что ты...
И так они лежали на. земле, вцепившись друг в друга, как двое потерявшихся
детей, и целовались, и не ясно было, чьи слезы на чьем лице, и все повторилось
снова, но уже по-другому, и уже приближался рассвет, когда они уснули.
...Ветер прошел над кронами деревьев, и затрепетавшие листья зашелестели.
Странно - весь мир изменился, а листья шуршат, как вчера. Солнце стояло уже
высоко, большое и бледное, в дымном декабрьском небе. Оливер двинулся,
осторожно, чтобы не разбудить лежавшую рядом женщину. Но она не спала, и,
обернувшись, он встретил ее взгляд: серебро и амальгама. Из него исчезло
вчерашнее болезненное выражение, а морщины в углах рта и у крыльев носа
разгладились.
- Селия... - прошептал он.
- Я думаю, - спокойно сказала она, - что тебе лучше называть меня Алиеной.
Бедная душа, центр моей грешной планеты...
Шекспир. Сонет 146.
- Что?!
Это был не вопрос, а какое-то жалкое сипение. Больше ничего он не в силах
был вымолвить - судорога сковала грудь и горло.
- Просто я подумала - раз Алиена старше Селии, ее имя по праву должно
звучать первым...
Первое оцепенение ужаса начало проходить, но одновременно пришла боль.
- Кто ты?
Взгляд ее был чист, голос спокоен:
- Я - это я.
- Селия?
Она, едва улыбнувшись, кивнула.
Но Оливер все еще боялся поверить.
- Поклянись!
Она покачала головой:
- Ибо учат мудрецы - клясться нельзя, даже если клятва правдива, ибо
каждый раз, произнося клятву вслух, ты умаляешь уважение к ней в своей душе...
Он рассмеялся - счастливым, почти безумным смехом, обнял ее, притянул к
себе.
- Это ты... А я уже думал, что потерял тебя... что она заняла твое место,
- бормотал он, гладя ее по волосам, сметая с них налипшие листья. Она молчала,
прислонясь головой к его плечу. Однако радость затенила новая мысль: - А... это
произошло? То, о чем она говорила?
- Все знания о прошлой жизни сейчас со мной. Но, - она подняла голову,
взглянула ему в глаза, - с тобой я прежняя.
- Ничего другого я и не хочу.
- Так-таки ничего? И есть не хочешь?
- Теперь я вижу, что это взаправду ты!
- Нет, в самом деле... - Она высвободилась из его объятий и направилась к
сваленным вещам. - Когда ж это мы в последний раз ели? Ничего не помню...
- Погоди, я сам посмотрю. По правде говоря, я и сам не помню. Вчера как-то
было не до еды... вчера... но вчера была другая жизнь... для нас обоих.
Селия промолчала, рассеянно глядя, как Оливер шарит в мешке. Есть было
всего ничего - последний кусок холодного жилистого мяса и остатки хлеба,
отданного Топасом. А голод внезапно навалился зверский. И они съели все до
последней крошки, но Оливера это не огорчало: не было за все время случая,
чтобы они не раздобыли себе пропитания, - с чего же теперь переживать? Но это
соображение породило другое.
- Первый раз жалею, что у нас нет вина и который месяц довольствуемся мы
водой да изредка - дурным пивом...
- Да?
- Сегодня бы я выпил. За нас с тобой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг