- Работа хорошая, хозяин был негодный, - сказала Селия и придвинула меч
Оливеру: - Бери, заслужил.
Он поднял меч. И у него возникло ощущение неправильности. Протянул его
обратно Селии:
- Уж лучше ты. Твой кошкодер таков, что хоть плачь.
- И что я с ним делать буду? - проворчала Селия, но положила меч рядом с
собой. - Может, и в самом деле продадим...
После чего они засобирались в путь. Разбойничьих лошадей привязали к
телегам, и после того, как Селия разъяснила Топасу, что они - законная
компенсация ему за перенесенные страдания, Оливеру отчетливо вспомнилась Лина.
Однако столь же отчетливо он понимал, что провожать Топаса Селия не захочет.
Топас - не Лина, он сам способен выкарабкаться из неприятностей, выведи его
только на дорогу... Но вперед ему должно вывести на дорогу их самих.
Что он и сделал.
- Вот она, разлюбезная. Не Бог весть что, но прямая. На юго-восток -
Древняя земля, на северо-запад - земли Эрдские. Если свернуть на Белую дорогу,
можно в Тримейн попасть. Но на той дороге, говорят, сейчас беспокойно... - Он
произнес это так, будто не на этой дороге его накануне схватили бандиты.
Решено было сделать привал. Оливер срезал Топасу костыль получше, благо
здесь, на плоскогорье, все чаще появлялись деревья, и принялся его
обстругивать. И чуть не полоснул себя по пальцам, услышав вопрос, заданный
Селией:
- Скажи, Топас, почему ты вчера заявил, что Козодой... ну, этот разбойник,
был свихнутый на чернокнижной цифири?
- Ох! Слышали бы вы, что он у нас выпытывал! Если бы я мог, я бы хохотал!
Только с ногами в костре не больно похохочешь... разве что в Тримейне в такой
бред верят. У нас на Юге - ни за что!
- Какой бред?
- Да... сокровища Открывателей Путей. Он почему-то решил, будто они где-то
здесь зарыты. И что мы за ними приехали... По двое, говорит, иначе здесь не
ходили... Постойте, - он насторожился, - вас ведь тоже двое... вы что, тоже
сокровища Открывателей ищете?
- Мы знаем про Открывателей, - сказал Оливер, - и знаем, что сокровищ у
них не было. Во всяком случае, в том смысле, в каком люди обычно это понимают.
- Во-во! У нас даже говорили - если Открыватели брали с людей деньги, у
них пропадала сила. То есть я думаю - какие-то клады в этих краях наверняка
имелись. Может, и по сию пору имеются. Только не открывательские. В прежние
времена здесь много беглых было. А как часовня в землю ушла, они и подались к
морю, думали, сюда войска хлынут, и золотишко, конечно, прикопали. А войска и
не пришли. Никого здесь не было, кроме нас, мирных купцов. Но сейчас, известное
дело, как на Валу вышла заваруха, всякая сволочь набежит. Уже набежала... - Он
поежился.
- А чем та заваруха кончилась? - поинтересовался Оливер.
- А кто тебе сказал, что она закончилась? И вообще, ребята, мы
договорились - вы схолары, и все. Кстати, с чего это вы на ту банду напали?
- А ты предпочел бы, чтоб мы не напали? - съязвила Селия. - Подождали,
пока они тебя прикончат? Подождать мы, конечно, могли, только после они
принялись бы за нас. Вот мы ждать и не стали. У нападающей стороны - ты видел -
преимущество. А наглость - главное счастье в жизни.
- Да... - вздохнул Топас. - И что это вас раньше не принесло. Глядишь, и
ноги мои были бы целы, и Хакон бы жив остался. Эх! - махнул он рукой. - Хорошие
мысли всегда поздно приходят... как вы вчера. И Хакон тоже не догадался...
Послать бы их к Сломанному мосту, пусть бы искали там до скончания времен, а
нас бы, глядишь, в покое...
- В полном покое, - ровно сказала Селия. - Не похож был Козодой на
человека, который оставляет живых свидетелей... А что за Сломанный мост?
- Плохое место. Злое. Еще от Заклятия... а может быть, и раньше. - Он
сделал знак, отвращающий зло, - южане до сих пор употребляли его вместо
крестного знамения. - И главное, не так чтоб далеко отсюда. Дальше по
плоскогорью, через Волчий ручей, потом через дубовую рощу, а там свернуть
направо, к ущелью, и... - Он осекся. Поднял глаза, полные ужаса. - Вы что же...
никак... туда?
- Успокойся, - сказал Оливер. - Ты же видел - сокровища мы не ищем, а всю
колдовскую дрянь в огонь побросали.
Селия промолчала.
Топас сжал руки:
- Не ходите туда! Вы же хорошие люди, а место там дурное... страшное
место... Поехали со мной, а? Я вас в тамошнее отделение торгового дома
пристрою, вы же грамотные, наверное? А по весне вернулись бы в Фораннан...
морем... я бы про вас хозяину рассказал, как вы, жизнью рискуя, его достояние
спасали... - Голос его постепенно сошел на нет, очевидно, ничего более
привлекательного он придумать не мог.
- Ты поезжай себе, Топас, - сказала Селия. - Ноги - они заживут. А в спину
я через день стреляю, не чаще...
Оливера не обманывало легкомыслие ее тона.
Более Топас ничего на этот счет не сказал и хлеб из сумки выложил, но тем
жестом, каким его в поминальный день выкладывают на могильную плиту.
Когда Оливер помогал ему усаживаться в телегу, (все его имущество сгрузили
в одну, вторую пришлось здесь же бросить), приказчик неожиданно вспылил:
- Я к вам, дурням, по-хорошему, а вы... Всему же есть границы! Может,
думаете, я от благодарности вслед за вами потащусь - так нет же!
"А тебе бы никто и не позволил", - хотел сказать Оливер, но почему-то
промолчал и стегнул впряженного в телегу пегого мерина.
Негромко постукивали копыта - земля была еще мягкой после дождя, - и Топас
покатил вперед вместе со своим табуном.
Селия не встала проводить Топаса, так и осталась сидеть на обочине. По ее
омрачившемуся лицу Оливер решил, что она думает об ожидающей ее в недалеком
будущем судьбе, однако она произнесла нечто совсем другое:
- А ведь Хакона тоже мы убили. Точнее, я. Если бы не наша писанина... если
бы не моя шуточка с картой...
- Не терзай себя. Эта банда давно уже была одержима поисками сокровищ
Открывателей... еще до встречи с нами... а каратели бы все равно согнали их с
места. Они могли двинуться в любом направлении, но поступали бы точно так же и
вместо Хакона был бы кто-то другой.
А ведь раньше бы он так не сказал, подумал Оливер. Он изменился, стал
холоднее и жестче. Или он всю жизнь притворялся добрым, так же, как Селия
притворилась злой и жестокой? Чтобы избавиться от этой мысли, он быстро
добавил:
- Если кто-то и виноват во всем, так это Вальтарий, который на нас
навел...
- А Вальтария-то не было среди убитых.
- Заметил. Так что мы с ним еще встретимся.
- Возможно... - протянула она и смолкла. После продолжительного молчания
спросила: - И что ты думаешь?
- О чем?
- О чем? Как будто ты не знаешь? Будто не слышал, что Сломанный мост
неподалеку! И я с пути не сверну! Но у тебя, черт побери, тоже есть право
высказаться! Ты не просто мой спутник, как бы ты ни старался меня в этом
убедить, ты свободный человек!
- Это так. И я считаю, что задерживаться не стоит. Это как с хирургической
операцией: не вскроешь вовремя - загноится. - То, что он говорил, полностью
противоречило его истинным чувствам, но он не видел иного способа успокоить ее.
И способ этот подействовал.
- И все-то ты врешь... тихий мальчик... нас ведь обоих страшненькими
назвали... но верно - затягивать не надо. Едем.
И они поехали - не ринулись вскачь, как можно было предположить. Ехали
шагом, молча, под ветром плоскогорья.
К вечеру добрались до упомянутого Топасом ручья, где и заночевали.
По-прежнему не разговаривали, и это было очень тяжело. Конечно, не в первый раз
Селия замыкалась в себе, но сегодня... Он не верил - не хотел верить, что это,
возможно, их последний вечер, но она в это верила несомненно. И он чувствовал,
что ее стремление к желанной цели не столь непоколебимо, как она тщится
доказать, и молчит она именно потому, что любое слово в их разговоре может
стать неожиданным препятствием на пути. Поэтому все, что она сказала, это:
- Сторожим по очереди. Как вчера. Я - первая.
Как будто ничего не случилось. И не должно было случиться.
Поутру она долго, тщательно, даже истово умывалась. Но Оливер не рискнул
пошутить насчет "богоугодного дела". Наоборот, умылся сам, а потом побрился.
Может, они все же неосознанно тянули время? Иди вполне осознанно? Оставалось
надеяться, что Топас, человек, безусловно, суеверный и приверженный, слухам,
что-то напутал, указал неверное направление. Но Топаса не зря держали на службе
в таком солидном торговом доме. Ничего он не напутал. Вскоре они въехали в
дубовую рощу. Она была старой, очень старой, судя по толщине стволов,
вздымавшихся в сырое небо. Неба, впрочем, не было видно - дубы не осыпали
листья на зиму, а золотистые кроны смыкались в купол, которому предстояло
продержаться до весны. Из-за странного преломления блеклых солнечных лучей,
падающих вдоль темных стволов-колонн, и дурманящего запаха прелых листьев
прошлых, позапрошлых и прочих годов, еще не успевших превратиться в перегной,
возникало некое кощунственное чувство, будто они верхами въехали в собор.
Селия ссутулилась в седле, заметно выехала вперед, и Оливер не мог видеть
ее лица.
Примерно около полудня они въехали на опушку дубравы, и здесь Селия
остановилась, спешилась и молча принялась расседлывать Гая. Оливер тоже
спешился и недоумевающе уставился на нее. Она сняла плащ, положила на него оба
меча - свой старый и отбитый у разбойников. Туда же отправились арбалет и
непременный моток веревки. Потом она отстегнула ремень с ножом, и, пока
задумчиво держала его в руках, до Оливера постепенно стал доходить смысл ее
действий. Вспомнил он, и как она умывалась нынче утром. Как в последний раз.
Ритуал приготовления к казни.
Селия вынула нож из ножен и сунула за голенище, а ремень отбросила. Потом
повернулась к Оливеру и сказала:
- Все. Дальше я пойду одна.
Она стояла перед ним в неподпоясанной по-тюремному одежде, с заткнутым в
сапог по-воровски ножом. Он впервые заметил, насколько отросли со дня их
встречи ее волосы, обрезанные палачом. Они почти достигали плеч, и ветер, снова
ощутимый на опушке, шевелил их. Но главное, что он видел в ней, - решимость, ту
решимость, в непреклонности которой он сомневался еще вчера.
Обреченную решимость.
Он хотел крикнуть, что ничего не будет, что ее первая догадка была
единственно верной, а все остальное - вымысел спятившего от старости и злобы
чернокнижника, который ничем не лучше всех дураков и мерзавцев, что в избытке
встречались на их пути, а, напротив, гораздо хуже.
Вместо этого так же обреченно вымолвил:
- Я тебя не отпущу. - Потом спешно поправился: - Пойду вместе с тобой.
Она только покачала головой.
Что делать? Броситься на колени, умолять или... как это она говорила -
"оглушить и связать"? Или сначала попробовать одно, а потом другое?
На колени он встал, а умолять не смог. Голос пропал совершенно. Он лишь
смотрел на нее тупо и отчаянно.
Очень тихо, очень отчетливо Селия сказала:
- Я клянусь тебе - мне нечем поклясться, у меня ничего нет, но я клянусь
тебе - что бы со мной ни случилось, кем бы я ни стала, чем бы я ни стала, я все
равно вернусь сюда, к тебе. Ты слышишь меня?
Он кивнул.
- Но в обмен ты тоже должен дать клятву, что не пойдешь за мной и не
станешь за мной следить, а будешь дожидаться меня здесь, на этом самом месте.
Клянешься?
Ему показалось, что он сделал самое страшное усилие в своей жизни, когда
произнес короткое слово:
- Клянусь.
Он бессознательно протянул к ней руки, и она так же бессознательно
схватила их и сжала его ладони в своих - древним ритуальным жестом принятия
присяги.
Так стояли они долго, не в силах разжать руки и отвести друг от друга
глаза. Потом она резко отступила - его руки упали вдоль тела, - повернулась и
пошла по жухлой траве. И ни разу не оглянулась назад.
Она была одна, впервые за время странствия, в котором у нее не должно, не
могло быть спутников. Она не ждала и не просила себе помощи. Но получилось
по-другому... Однако теперь она возвращалась на прежний путь, куда ступила с
таким легким сердцем. Почему же так тягостно в конце этого пути?
Но это был не страх, нет. Бояться было бы понятно и простительно. За
последний год она испытала и изучила, возможно, все разновидности страха, в том
числе и страх неизведанного, но...
Неизведанного?
Теперь у нее было ощущение, что какая-то часть ее существа всегда знала
истинный смысл фразы:
"Смерть открывает врата, а жизнь их закрывает".
Оливер, который сказал ей эти слова, не знал.
Но она вступала в мир, где Оливеру не было места.
И она больше не думала о нем.
Она вообще, больше не думала. Она даже не сознавала, что идет и куда. Она
двигалась по той же причине, что магнитную стрелку отклоняет к северу, а
журавлиные стаи зовет на юг.
Ее вело.
Прошел ли час? Два? Какая разница... но и в таком состоянии она отнюдь не
лишилась чувств, напротив, чувства ее обострились до предела. И она заметила,
что почва под ногами странно меняется... пошли какие-то борозды... мелкие
овраги, трава кругом растет неровно.
За бурой щетиной травы открылось ущелье. А над ущельем - Сломанный мост ее
снов.
Во сне они, правда, казались меньше - и ущелье и мост, - то ли
представлялись ей картинкой в книге... а может быть, со слишком большой высоты.
Сейчас, глядя на противоположную сторону ущелья, она понимала, что слой
земли на плоскогорье, и трава, и кусты, и даже дубовая роща - это какая-то
жуткая маскировка, прикрывающая сущность этого места, а она - вот: голая
скальная стена, уходящая в неоглядную бездну.
И над бездной - мост.
Широкая черная арка, локтей тридцать в ширину и около двухсот в длину,
треснувшая посередине, но не рухнувшая, хотя мост не имел никаких опор. Селия
не понимала, как такой мост вообще может существовать, а то, что он продолжал
держаться после того, как был сломан, в корне оскорбляло законы природы.
Она сделала еще несколько шагов к мосту, но инстинктивно чувствовала, что
ей не надо ступать на его гладкую черную поверхность. И не потому, что пролом
был слишком широк и она не смогла бы через него перебраться.
То, что ей было нужно, находилось на этой стороне.
Но что? Какой-то знак? Символ?
Взгляд ее заметался, притягиваемый к покрытой старыми рытвинами земле.
Где-то здесь...
Из какого-то упорного чувства противоречия, так часто толкавшего ее делать
обратное тому, что было велено, она, вскинув голову, посмотрела на мост, следя
за его изгибом, словно изливавшимся из самой скалы. И тут она увидела, что мост
вовсе не был сломан. Он не был даже разрушен или разобран.
Края каменной прорехи, слишком гладкие для трещины или разлома, были
оплавлены. Жаром чудовищного, всепожирающего огня. Огня, которого не бывает.
Боль ударила в мозг наконечником копья, и она зажмурилась, а когда вновь
открыла глаза, то осознала, что отступила от моста влево. И что рядом с ней -
небольшой холмик, осевший за давностью лет, заросший травой, едва, но все еще
различимый.
За первым ударом последовал новый, несоизмеримый по силе. Она сделала
последний шаг и, как подрубленная, рухнула на собственную могилу.
Оливер сидел на земле, на самой опушке рощи. Стреноженные кони бродили
рядом. Костра он не разводил, потому что не чувствовал ни голода, ни холода.
Хотя, наверное, был ветер. Во всяком случае, он слышал беспрестанный шелест
дубовых листьев. Из-за этого шелеста прекрасные дубы казались ненавистнее осин
- иудиных деревьев. А может быть, из-за ожидания.
Прошли часы, уже начало темнеть, но Селия не возвращалась. И с каждой
минутой сохранять неподвижность становилось все труднее. Он все больше боялся -
не каких-то вымышленных превращений, переселения душ, прорывов Темного
Воинства, а вполне реальных бандитов и просто голодных беженцев, согнанных
карателями с Вала. Их могли не напугать слухи о "дурном месте", они могли
просто не знать этих слухов... а Селия ушла безоружной... нож - разве оружие?
Он сжал кулаки. Клятву давал? К черту! Есть обстоятельства, когда клятвы
невыполнимы.
И стоило ему вскочить на ноги, как он увидел Селию. Он так давно
высматривал ее, что не сразу разглядел. Может быть, из-за сумерек, может, из-за
того, что ее темная одежда сливалась с жухлой травой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг