Но, позвольте, люди наняли специалистов, заплатили им деньги. Цандер, Ганс
и прочие взялись за работу добровольно, не отказались и от оплаты своего
труда, а потом бессовестно обманули и бросили беспомощных беглецов
погибать на Венере. Их поведение иначе как подлым и бесчестным назвать
нельзя. А вот с точки зрения классовой морали оно не только допустимо, но
и, как видим, приветствуется писателем, должно быть, искренне считающим
себя гуманистом.
Возвращаясь на Землю, Ганс поет от радости: в самом деле, как тут не
радоваться - десяток капиталистических душ загубили, а впереди "ждут
товарищи, наша родина, наша голубая звезда - лучшая среди звезд..." А вот
нас, поумневших с годами, обстоятельства возвращения заставляют
предположить, что Ганса и его коллег может ждать на Земле после победы
революции товарищеская встреча иного рода: чрезвычайки и ревтройки,
концепция усиления классовой борьбы в социалистическом обществе,
концлагеря и т. д. В глубине души молодой коммунист все это уже несет. И
вполне вероятно, что при возвращении он займет место не в кресле судей, а
на скамье подсудимых. Способствовал бегству классовых врагов с Земли?
Способствовал. И не помогут ему жалкие оправдания, что делал-де он это по
заданию партии...
Домыслы о дальнейшей судьбе героев "Прыжка..." могут показаться бредом.
Горе, однако, в том, что подобный же бред осуществлялся в реальности, в
жизни, в судьбах миллионов гансов или иванов.
Я не подозреваю писателя в злонамеренности и тем более в жестокости;
возможно, он сам бы ужаснулся, если бы осознал, на чью мельницу льет воду.
Но осознать, что ему приходится говорить с кляпом во рту, он не мог. Да и
другие - осознавали? Некоторые гордились персональным кляпом. Беляев верил
в святость происходившего и даже вступил в спор с Уэллсом, отстаивая
"социалистические" ценности. Впрочем, Беляева можно обвинить в наивности,
но конъюнктурщиком и приспособленцем он не был. Вообще вопрос об
искренности заблуждений, о добровольности надевания шор на глаза весьма
любопытен и относится как к области нравственности, так и к области
социальной психологии. И я, человек старшего поколения, начавший читать
Беляева еще до Отечественной войны, могу обратить этот вопрос и к самому
себе. Понять побудительные мотивы писателей сталинской эпохи можно, но
понять - не значит оправдать. В духовном опыте людей должно оставаться
только то, что способствует их нравственному прогрессу, если изъясняться
высоким штилем. Вопрос имеет и практическую сторону, он встает каждый раз
при отборе произведений для переиздания. И я не думаю, что такой роман,
как "Прыжок в ничто" может быть полезен нашим молодым современникам, тем,
у которых и без того в головах полный моральный кавардак. Однако, как
сказано в одной эпиграмме, классика "только п-е-р-е-и-з-д-а-ю-т".
"Последний человек из Атлантиды" /1926 г./ - роман, стоящий в творчестве
Беляева особняком, хотя и в нем есть ненужный и нелепый пролог,
порожденный все той же страстью покрепче уесть буржуя. Ненависть Беляева к
этому сословию доходит до того, что человека, которого только что хватил
удар и разбил паралич, он заставляет курить сигары. Точь в точь по плакату
Маяковского.
О гибели Атлантиды рассказано достаточно связно. Там, где писателю удается
освободиться от идеологических пут и популяризаторского зуда, и язык у
него становится более живым. История любви молодого и, разумеется,
красивого аристократа к молодой и, разумеется, красивой рабыне и молодого
и, разумеется, талантливого раба к молодой и, разумеется, красивой царевне
сделана в духе старинных приключенческих романов. Но для Беляева - это
спасительная ниточка.
Однако наступить на горло собственной песне Беляев не смог. Если отбросить
восточную орнаменталистику - дворцы, статуи, мрамор, светильники, рабыни -
то остается жесткая схема, изложенная в учебниках по истмату. Схема эта
одинакова для всех рабовладельческих государств, что для Атлантиды,
которая погибла одиннадцать тысяч лет назад, что для Греции
двух-трехтысячелетней давности, что для империй инков или майя. Мыслимо
ли, например, удержаться и не врезать жрецам, если все знают, что религия
- опиум для народа?
И вот нам выдана с поличным каста жадных и хитрых священнослужителей,
которые сами, понятно, в богов и прочую лабуду не верят, о чем откровенно
говорят между собой и тайком смеются над простачками-прихожанами.
"- Я думаю, на наш век хватит! А там... пусть хоть все пирамиды лопаются,
как скорлупа печеных яиц!"
Стопятидесятилетний Хранитель Высшей Тайны - законченный материалист и
атеист. Своему преемнику он признается: никакой Высшей Тайны нет, все
секреты объясняются естественным путем, медицина создавалась ощупью,
слепо, небесные явления изучались тысячи лет, даты солнечных затмений
известны заранее, что позволяет держать непосвященных, включая царя, в
повиновении...
- Ну, а боги?..- спрашивает ошеломленный молодой человек.
- Их нет!
После этого не удивляешься тому, что сын жреца возглавляет восстание и
разговаривает с рабами-шахтерами языком маевок и лозунгов начала нашего
века: "После вечерней смены... в старых шахтах...", "А потом мы создадим
новую, свободную Атлантиду, где не будет ни рабов, ни царей, а только
радость свободного труда"...
Бедный мальчик, ты не мог знать в те допотопные времена, чтч происходит в
государстве, где победившие рабы захватывают власть. У автора,
придумавшего тебя, пример был перед глазами. Но он был так же наивен, как
и ты.
Теперь обратимся к циклу романов и повестей, действие которых протекает на
территории СССР, и главными героями которых выступают "наши". Сей факт
давал возможность биографам с одобрением отмечать, что Беляев не обошел
фантастическим взором социалистического строительства, и тем самым сделал
шаг вперед в своем творчестве.
Первое, что бросается в глаза: Советский Союз в этих произведениях такая
же условность, такая же абстракция, как и беляевские США или Германия.
Главное отличие - там все плохо, здесь все хорошо. Вот роман "Подводные
земледельцы" /1930 г./. Он и вправду положил начало целому направлению в
нашей фантастике. Только надо ли этому радоваться? От него берет истоки
расцветшая ослепительно серым пламенем в конце 40-х - начале 50-х годов
так называемая фантастика "ближнего прицела", о которой мы еще поговорим.
В Приморье несколько энтузиастов создают совхоз по выращиванию морских
водорослей. К компетенции фантастики в романе можно отнести разве что ту
легкость, с которой он был организован, и его на редкость успешную работу.
Хозяйство без промедления выходит на мировой рынок и начинает зарабатывать
миллионы в валюте. Для государства, разумеется. В сущности перед нами
типичный образчик так называемого производственного романа, жанра, который
буйно расцветал в те годы и был неоднократно высмеян в печати. Вот только
в центре производственного романа располагалась, как правило, крупная
авария. Ларри, как помните, метеорит пришлось обрушивать на город. Но у
Беляева даже аварий нет. Вообще ничего не происходит. Действующие лица
передвигаются от одной страницы к другой, не встречая никаких препятствий.
Тайфун, правда, налетел, но никакого ущерба не нанес, палатку унесло;
легкомысленная аспирантка попала в объятия спрута, разумеется, гигантского
/в фантастике все спруты - гигантские/, но даже испугаться не успела, как
ее спасли... В этом направлении роман закладывал еще и основы "теории
бесконфликтности", лицемерность, пустота и фальшь которой были осознаны
даже в сталинские времена.
Правда, конфликт в романе все же возникает. Заключительные главы описывают
настоящее боевое сражение. Но это опять-таки конфликт международный.
Появляется очередной зловредный капиталист. Не могут же они в самом-то
деле равнодушно смотреть, как благоденствуют советские труженики.
Судовладелец Таяма сначала браконьерствует в советских водах, а потом,
когда герои поприжали ему хвост, решает заняться организацией диверсий
против совхоза. Но наших героев не проведешь, они заранее знают, что перед
ними лютый враг, и ведут себя с ним соответственно. Когда Таяма явился с
деловым и, по-моему, разумным предложением, с ним и разговаривать не
стали, старый охотник схватил парламентера за горло и полузадушенного
бросил в шлюпку. Проявление таежного гостеприимства присутствующие
одобрили единодушно. Комсомолец Ванюшка, незаконно попавший на японскую
шхуну, разговаривает с ее владельцем следующим образом: "А вот когда
японский пролетариат свернет вам шею..."
Собирались говорить о нашей стране, и снова свернули к империалистам. Но
зато уж в повести "Лаборатория дубль-вэ" мы империалистических агентов не
обнаружим. Зато обнаружим, что в Ленинграде периода зрелого коммунизма
Невский проспект именуется Проспектом 25-го Октября /он и вправду был одно
время так святотатственно переименован/. Проспект застроен новыми
зданиями, более, разумеется, красивыми, чем старье Росси и Воронихина.
Никаких проблем у будущих ленинградцев нет. Захотел, например, новую
квартиру, подай заявление, - через несколько месяцев получишь. И вообще
там все такие славные, такие славные, что ссориться с ними могут лишь
психически ненормальные личности, которых, разумеется, надо лечить. И
лечат. Разумеется, не спрашивая на то согласия пациентов. Ведь забота о
ближнем - главное проявление коммунистические отношений между людьми.
Два профессора-геронтолога, два друга-соперника, Сугубов и Лавров не
сошлись в научных взглядах. Сугубов - сугубо положительный, правильный, но
малость консервативен. Лавров же - фигура увлекающаяся, он ищет
нетрадиционные пути воздействия на организм, отважно ставя на себе
рискованные опыты по стимуляции памяти. Опыты приносят феноменальные
результаты, но могут быть опасны для жизни, а Лавров упрямо, не слушая
советов заботливых друзей, намеревается их продолжать. Тогда Сугубов с
помощью сознательной аспирантки Лаврова тайком подвергает коллегу
злектрогипнозу, после чего всякая дурь с того слетает. Весьма
результативный способ внушения оппоненту мыслей, которые кажутся
правильными тебе. Излеченный сердечно благодарит спасителей: "Это самый
счастливый день в моей жизни".
Вспомните фильм М.Формана "Кто-то перелетел через гнездо кукушки", где
непокорных пациентов тоже "лечат" электрошоком. И тоже, разумеется,
исключительно для их блага. Разница заключается в том, что авторы фильма
гневно протестуют против насилия над личностью, а Беляев не сомневается в
его благотворности. Идиллия особенно хорошо смотрелась в 1938 году - году
публикации романа.
Еще до "Лаборатории..." была написана "Звезда КЭЦ" /1936 г./. КЭЦ - это
"Константин Эдуардович Циолковский", обитаемая космическая станция. Еще
один роман о мире абсолютной гармонии, где единственное недоразумение
произошло опять-таки с человеком, временно заболевшим психическим
расстройством. Конечно, о том, как добиться общественного совершенства,
автор не говорит ни слова. Впрочем, понятно как. С помощью все той же
мировой пролетарской революции.
Книга представляет собой серию научно-популярных очерков о достижениях
науки будущего. Тут и величайшие открытия в астрономии и космологии /какие
конкретно - автор из осторожности не сообщил/, и биологическая жизнь на
Луне, и земляника величиной с арбуз в космической оранжерее, и разумные
собаки, и при этом - добавлю - космические скафандры, не оборудованные
радиосвязью.
Что ж, в этой, в общем-то, безобидной научно-фантастической сказочке есть
известная детская поэзия, но, как обычно, нет людей. Вместо них условные
фигурки с условными рефлексами. Под нелепым предлогом Тоня устремляется в
погоню за неким чернобородым товарищем, увлекая за собой влюбленного в нее
Артемьева. А раз человеку отписана роль влюбленного, то, он, разумеется,
готов не задумываясь бросить дом, работу и понестись за девушкой сначала
на Памир, а затем и в космос. Еще более удивительна беззаботность, с
которой человека отправляют на спутник без элементарной подготовки и даже
выпускают в открытое пространство, не позаботившись объяснить, как надо
пользоваться реактивным соплом за спиной. В результате Артемьев едва не
удалился в бесконечность. Еле перехватили...
Но, видимо, идиллические картинки не устраивали и самого Беляева.
Ощущением неудовлетворенности объясняется его обращение к ряду ученых и
общественных деятелей с просьбой дать им, писателям, конкретные указания -
какие конфликты могут существовать в будущем коммунистическом обществе. В
таком, по-своему уникальном обращении можно увидеть еще одно подтверждение
того, как много вещей в нашей стране было перевернуто с ног на голову. Ни
спрашивающему, ни его корреспондентам не пришло на ум, что все должно
происходить наоборот. Не писатель-фантаст должен запрашивать у кого-то
футурологические прогнозы - он должен их выдавать. Можно ли себе
представить, чтобы Брэдбери или Азимов допытывались бы у ректоров
американских университетов, о чем им писать? Но велика была убежденность
советских людей в том, что все в мире жестко детерминировано, что на все
мыслимые ситуации существуют железные закономерности, которые кто-то из
вышестоящих, заведомо более мудрый, чем они, может однозначно
сформулировать, а уж исполнителям-фантастам останется только строго
следовать этим указаниям. К разочарованию Беляева, никто не смог объяснить
ему, каким оно будет, это коммунистическое общество...
Между тем, чтобы представить себе конфликты будущего, вовсе нет
необходимости обращаться к бабе Ванге. Для этого достаточно обладать
хорошим воображением и знанием человеческой натуры. Право же, эти
требования не выходят за рамки литминимума, который должен быть освоен
любым писателем, в том числе и претендующим на титул фантаста. Нетрудно
найти много прекрасных произведений, авторы которых не только "открыли",
но и глубоко проанализировали конфликты будущего. В оправдание Беляева
можно заметить, что такие сочинения стали появляться позже, когда
писательское воображение несколько раскрепостилось от официальных догм.
Немножко забежав вперед, приведем два примера.
Возьмем, скажем, рассказ "Переписка" /1978 г./ молодого тогда фантаста
Виталия Бабенко, который как раз и предпринял попытку преодолеть голубизну
произведений о героях-первопроходцах. Конфликт автор доводит до открытой
трагедии, действующей тем более сильно, что читатель к ней совершенно не
подготовлен спокойным тоном документального повествования и даже начинает
скучать от него. Автор спрашивает: а в человеческих ли силах вынести
полувековую разлуку с близкими? Могут ли люди вообще пойти на такой
жестокосердечный акт, даже если в нем будут участвовать добровольцы, даже
если все будет оправдываться самыми высокими целями? Вспомним, как
легкомысленно решали конфликт иные наши фантасты: подумаешь, большое дело!
Ну, улетел на три-четыре десятилетия, зато как предан науке, как ставит ее
превыше личных мелочей! А ты, любимая, сиди на Земле и жди. Лет сорок. И
будь мне верной. Ведь любовь-то у нас какая? Космическая. Бабенко
утверждает, что такое испытание люди, если это настоящие, живые, глубоко
чувствующие люди, вынести не могут. Психические срывы испытывают и
улетевшие /один на другого бросается с плазменным резаком/, и оставшиеся.
Мать сжигает рукопись сына, который разработал теорию мгновенного переноса
через пространство - открытие, которое, как она решила, делает
бессмысленной жертву улетевшего отца, ее собственную жертву. Сын не
выдерживает этого удара и кончает с собой, а вернувшийся капитан
звездолета Сергей Никитин не застает в живых ни сына, ни жены, которая
умирает, по мнению окружающих и по своему собственному убеждению,
преступницей, виновной в смерти сына.
Есть пределы человеческих сил. Никитин, лучший космонавт Земли, уходит из
космонавтики. Вот это подлинная трагедия. А Беляев требовал, чтобы ему
луначарские доложили о конфликтах будущего.
Не такой эмоционально острый, но более сложный для разрешения конфликт мы
находим в рассказе Дмитрия Биленкина "Случай на Ганимеде" /1974 г./. На
одном из спутников, где живут шесть "зимовщиков", вспыхивает неизвестная
эпидемия. Посланные на выручку два врача сами свалились в беспамятстве.
Счет идет на часы: успеет ли медицина разгадать причину болезни или
болезнь обгонит людей. И тут к начальнику региона является еще один врач с
просьбой отправить его к пострадавшим. Он убежден, что не заразится, но
доводы его выглядят совершеннейшей фантастикой, а времени для проверки
нет. Какое решение должен принять начальник? Отказать? Но не будет ли
упущен, может быть, единственный шанс спасти восемь жизней? Разрешить - и
взять на себя ответственность за девятую жертву болезни? Ведь намерение
врача может быть продиктовано безумием, честолюбием, отчаянием... В мою
задачу не входит рассказывать содержание произведения. Читатель должен
попробовать мысленно поставить себя на место участников драмы и решить:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг