Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
все ли они поступили правильно?
  Даже из этих двух примеров видно, что конфликтов в будущем, дорогой
Александр Романович, будет столько же, сколько в прошлом и настоящем, то
есть бесконечное множество.
  Несколько слов о цикле рассказов про изобретения профессора Вагнера,
которыми современные поклонники научного фантаста склонны восторгаться,
изящно квалифицируя как "цикл лукавых юморесок". Убейте, ни в одном не
нахожу ни грана лукавства или юмора. Черного разве что. Повторю: ни
секунды не подозреваю Беляева в тайной склонности к садизму. Просто ему по
научно-фантастической бесхитростности и в голову не приходило, что любые
человеческие действия - даже выдуманные - прежде всего должны пройти
нравственную экспертизу. Подумаешь, важное дело - Вагнер запихнул
подвернувшийся человечий мозг в череп слона, животное выступает в цирке,
потрясая зрителей сообразительностью. Такова одна из "лукавых юморесок" -
"Хойти-Тойти". Как смешно, как забавно, как изобретательно, не правда ли?
Но попробуем представить себе страдания этого мозга, этого сознания,
заключенного не по своей воле в чудовищную тюрьму, несмотря даже на то,
что владелец мозга был обречен на смерть.
  Снова для сравнения перекинемся на современную фантастику. Беляевскую
ситуацию - человеческий мозг в теле животного использовал Аскольд
Якубовский в первом и, по-моему, лучшем своем рассказе "Мефисто" /1972
г./. И вот он-то, по-моему, сделал правильные выводы. Мозг умирающего
ребенка, своего сына, некий последователь Вагнера пересадил в тело
большого кальмара и пользуется разумным животным в эгоистических целях.
Разумеется, имея такого разведчика на дне моря, можно открыть 1115 новых
видов абиссальной фауны. "Самое важное, в конце концов, знание", -
успокаивает себя ученый папаша. Он ошибается: знания без морали могут
приводить к самым тяжелым последствиям, чему мир уже не раз был
свидетелем.
  Настроения Мефисто, этого несчастного существа - получеловека,
полукальмара - постепенно меняются: от отчаяния /"Возьми меня к себе, мне
страшно"/ он переходит к ненависти, в нем исчезает человеческая мораль.
Разумный зверь /если головоногое можно назвать зверем/ - что может быть
страшнее? От такого спасения нет. В итоге Мефисто убивает собственного
отца. Да полно, отец ли он ему? Может быть, эта кара заслужена?
  Но вернемся к Беляеву. Остальные изобретения профессора примерно того же
пошиба. Не вижу ничего лукавого или смешного в создании блох величиной с
человека. Отвратительное зрелище и отвратительное занятие, по-моему. Тем
более, что никакой пользы от шестиногого попрыгунчика Вагнер получить не
стремился. Так, доставил себе легкое развлечение. А двигатель, работающий
при посредстве рук и ног, отрезанных у трупов! По моему разумению, это и
вправду кощунство. И вообще - мрачная фигура человека, который никогда не
спит, пишет двумя руками одновременно, думает для быстроты половинками
мозга по отдельности, могла бы послужить основой для обличения жрецов
"чистой" науки, живых компьютеров, утративших человеческие черты, а потому
предельно опасных для людей. Но писатель не чувствует опасности. Ему все
это кажется научными шуточками.

  Осталось сказать еще о двух романах Беляева - о первом и о последнем.
Сначала о последнем - "Ариэле" /1941 г./. "Ариэль", может быть, самое
небеляевское произведение, хотя и в нем много от знакомого нам Беляева.
  Ариэль - сын лорда, наследник огромного состояния, упрятанный бесчестными
опекунами в индийскую спецшколу, где неугодных детей под предлогом
обучения оккультным наукам пытаются полностью подчинить воле воспитателей
и лишить памяти о прошлом, равно как и естественных человеческих чувств.
Не надо быть провидцем, чтобы разглядеть в таком сюжете обращение к старой
приключенческой литературе. Подобные заимствования временами спасали
романы Беляева, придавая им недостающую сюжетную упругость. А впрочем, и у
современных писателей сходные ситуации порою приводили к удивительным
художественным достижениям, вроде "Легенды о манкуртах" у Ч.Айтматова.
  На юноше ставят опыт с левитацией. Опыт - к удивлению самих
экспериментаторов - удается. Правда, задумав свой самый ненаучный роман,
автор все же не решается полностью окунуться в атмосферу сказки. Но нам
совершенно не нужны объяснения, достаточно утверждения - мальчик может
летать. А вот последствия фантастической посылки, как мы не раз говорили,
должны быть логичными и реальными. Нельзя назвать образ Ариэля
художественной удачей, но все-таки в нем больше человеческого, чем в
других героях Беляева. Молодой человек вызывает симпатию - уже немало. Но
как он распорядится своим умением?
  И снова из подполья выползают беляевские слабости. Роман состоит из ряда
эпизодов, не вытекающих один из другого - дворец раджи, дом пастора, цирк
в Нью-Йорке... Можно расставить эти эпизоды в ином порядке. Умение летать
оказалось молодому человеку ненужным и не принесло ничего, кроме
неприятностей. Ладно, допустим, так сложилась его несчастливая романная
судьба. Но нам же не сообщили, чего хотел автор, наделяя героя таким
даром. А может, по обыкновению, и не хотел ничего, просто пришла в голову
мысль изобразить летающего человека, а потом стало подбираться все
остальное. Принципиально иной подход, чем у Грина - тот сначала придумывал
зачем, а потом уже поднимал своего Друда в воздух. Но в любом случае автор
вынужден показать реакцию встречных на чудо.
  Опять берет верх прежний Беляев с его убогими представлениями о мире,
который делится исключительно на добрых порядочных бедняков и жестоких
отвратительных богачей. Все богачи без исключения лицемеры. Так,
руководители школы, подобно атлантидским жрецам, ни на грош не верят в
чудеса, которые вдалбливают несчастным детям. Христианский пастор обманом
приобщает людей к вере. Лондонские стряпчие думают только о том, как бы
облапошить клиента. Ни в чем им не уступает адвокат, представляющий
интересы Джейн, родной сестры Ариэля. Да и аристократка Джейн ничем не
лучше. Индийский раджа, его подручные, циркачи, гангстеры - все одинаковы
в стремлении половчее использовать доверчивость и бескорыстие летающего
мальчика. В конце концов Ариэль, как и Ихтиандр, бежит от людей...

  Я не случайно оставил напоследок "Голову профессора Доуэля" /1925 г./,
потому что считаю этот роман, точнее - первую его половину, лучшим из
того, что написал Александр Романович. Если бы он больше ничего не
написал, "Голова..." осталась бы в хрестоматиях по отечественной
фантастике. В романе произошло редкое, может быть, случайное для Беляева
соединение смелой и оригинальной выдумки с разработанными или, по крайней
мере, намеченными социально-психологическими последствиями этой выдумки.
Если хотите, это тоже модель, модель положения науки в сегодняшнем
обществе, ее могущества и ее жестокости, нежелания считаться ни с какими
людскими или божественными законами, стремления идти напролом и
одновременно модель ее беспомощности, ее зависимости - от денег, от
оборудования, от доброй или злой воли ее кураторов. В отличие от других
романов тут точно выверено авторское отношение к изображаемым явлениям.
Обобщенность этой модели скрашивает ставшую впоследствии обычной для
Беляева условность места действия. Нельзя не поставить ему в заслугу и то,
что он практически первым в фантастике обратил внимание на биологические
проблемы. /"Собачье сердце" появилось в том же году, но вряд ли он знал о
нем/.
  Куда важнее однако то, что Беляев проницательно, задолго до современного
бума, почувствовал, что в подходе к пересадке органов скрываются серьезные
этические трудности. Правда, достоверно передать жуткие, ни на что не
похожие ощущения голов, отделенных от туловища, писатель не сумел. Может
быть, для этого потребен талант Достоевского. Но здесь он, по крайней
мере, сознавал, что с мозгом человека, попавшего в такое ужасное
положение, должно твориться нечто страшное. В "Хойти-Тойти" он как бы об
этом забыл. А люди не давались Беляеву с самого начала. Керн - еще один
гениальный хирург и абсолютный злодей, чернота без просвета, как и его
сообщник - директор дома для умалишенных Равелино; ассистентка Керна Лорен
- голубое, без пятнышка воплощение прямодушия, и вовсе неразличимы три
молодых человека, принимавших активное участие в спасении девушки и
разоблачении Керна. Более удачен образ Брике, певички из кабаре, к голове
которой пришили чужое тело; история с ее побегом из больницы и вынужденным
возвращением хорошо придумана и продумана. Но и тут, подметив, что
молодое, девственное тело артистки облагораживает вульгарную шансонетку,
автор не сумел убедительно показать ее душевный перелом. Конфликт в душах
замкнутого круга людей оказался быстро исчерпанным, и писатель, чтобы
избежать топтания на месте, переводит стрелки на путь тривиального
боевика, в котором психологию заменяют побеги, похищения, дома для
сумасшедших, куда упрятывают здоровых людей, перелезания через стены и
тому подобная рокамбольная чехарда. И хотя сыну профессора Доуэля удалось
поквитаться с убийцей отца, нравственный потенциал романа оказался
исчерпанным в первой части. Все же жуткое зрелище говорящей отрезанной
головы, попытка злодея спекулировать на человеческих несчастьях,
предельные, почти экзистенциальные ситуации, в которых оказываются герои,
все это продолжает оказывать сильное воздействие на читателя и сегодня...
А вообще опыты на человеке, особенно на его мозге, влекут за собой массу
проблем не только медицинских, но и этических, к разрешению которых,
пожалуй, никто еще и не знает как подступиться. Не надо даже обращаться к
фантастике, достаточно вспомнить, какая буря поднялась в печати, когда
начались пересадки сердец.

  Неискусно или умозрительно придуманная гипотеза, которую автор чаще всего
не умеет убедительно вписать в окружающую обстановку, бледность
человеческих образов и послушное следование идеологическим догмам - вот,
пожалуй, основное содержание беляевских книг. А где же воспевание мужества
человеческого разума, где ожидание великих свершений, где мечта о
замечательных людях, словом, все то, что видели в Беляеве авторы
предисловий и послесловий? Что ж, я ничуть не сомневаюсь: он хотел
посвятить читателю эти прекрасные порывы души... Бесспорно, хотел...
  Литературные просчеты беляевских книг бросаются в глаза, их не могли
замолчать самые преданные его сторонники. На них обращали внимание даже
зажатые до предела критики 30-х годов. Так, А.Ивич писал: "Странно
получается с А.Беляевым. Когда хочешь назвать имя действительно
талантливого советского фантаста, - обязательно первым вспоминается
А.Беляев. А когда читаешь романы Беляева, - они оставляют чувство
неудовлетворенности"...
  Однако в интерпретации большинства послевоенных беляеведов недостатки
имели частный характер на общем благополучном фоне, а сам он выдавался за
мастера, владеющего профессиональными секретами. Не редкость было
встретить такие формулировки: Беляев "владел широким спектром смешного -
от легкой улыбки до ядовитой иронии. Многие страницы его романов и
рассказов запечатлели дарование сатирика". Жаль, но не владел он широкими
спектрами и не запечатлевал на страницах дарований за их отсутствием.
Дарования сатирика в том числе.
  А повышенное внимание к нему объясняется сложной, извилистой судьбой нашей
фантастики. Творчество Беляева оказалось подходящим предлогом для того,
чтобы рассуждать о фантастике, уходя от разговора о судьбах страны.



                                  Е С Л И

                     З А В Т Р А      В О Й Н А. . . .


                                Полетит самолет, застрочит пулемет,
                                Загрохочут железные танки,
                                И пехота пойдет в свой последний поход,
                                И помчатся лихие тачанки.

                                                Из песни 30-х годов

  Исторический 1929 год можно считать и годом окончания периода
фантастического романтизма с узенькими, как мясо в беконе, прослойками
искренности и правды. Фантастика 30-х уже полностью отвечала требованиям
официальной доктрины. Были, конечно, факторы, которые поддерживали интерес
к ней, например, героическая эпопея освоения Арктики, тема, без которой не
обошлись даже сказка В.Катаева "Цветик-семицветик" и первое издание
"Старика Хоттабыча" Л.Лагина. Но барьеров на пути честной фантастики
стояло намного больше и взять их было практически невозможно.
  Во второй половине 30-х годов вплотную приблизилась угроза войны;
сладкоголосые утопии ушли на второй план, а штаб-квартира фантастики явно
переместилась к театру будущих военных действий, хотя военная тема никогда
и не уходила из советской фантастики, как и сама война из жизни. Но
все-таки прошлые войны можно было отнести к чисто фантастическим в
литературном смысле слова - с нами схватывался некий капитализм вообще;
даже если страны и назывались, то это были всего лишь кинематографические
деревни. Теперь на врага стали указывать пальцем - фашистская Германия,
императорская Япония...
  В такой обстановке исчезновение из фантастики темы атомной энергии
выглядит не просто странным, а просто-таки необъяснимым: в затылок уже
дышал атомный век. А совсем еще недавно атом пользовался большим уважением
у фантастов. О ядерном взрыве 1945 года у Никольского мы уже упоминали.
Скажем несколько слов и о лучшем романе тех лет на эту тему - "Бунте
атомов" В.Орловского /1928 г./.
  Конечно, любой современный школьник рассмеется, прочитав в этом романе,
что огненный шар, в котором клокочут ядерные реакции, прирастает на
несколько сантиметров или метров в сутки, а человек, оказавшийся в
непосредственной близости к нему, останется в живых, хотя и поморщится от
"непомерного жара". Но если среди читателей фантастики еще находятся
простаки, которые воображают, что основы физики стоит изучать по
фантастическим книжкам, то можно только посоветовать им не делать этого.
Фантастика создается с другими намерениями. Я.Перельман в "Занимательной
физике" предположил, что если бы Уэллс задался вопросом: может ли
невидимый видеть, то "изумительная история "Невидимки" никогда не была бы
написана". Была бы написана. Если бы Орловский задумал мгновенный взрыв,
то ему бы пришлось сочинять другой роман. Хотя, рассуждая теоретически о
степени соответствия книг и действительности, нельзя не позлорадствовать:
высокомерно претендуя на сверхъестественный дар пророчества, пресловутая
НФ ни в одной из книг не предсказала самой, может быть, страшной опасности
ядерного удара - радиоактивного заражения местности.
  Романисту понадобилось вялое течение болезни, понадобился нехотя гуляющий
по Европе пылающий сгусток; при таком его поведении у автора остается
достаточно времени, чтобы вдоволь подвигать фигуры на политической доске.
Конечно, во многом автор находился во власти тогдашних представлений о
раскладке общественных сил, мысль его, грубо говоря, сводилась к тому, что
серьезное потрясение непременно вызовет пролетарскую революцию в любой
стране, хотя к 1928 году это был уже всего лишь недолеченный рецидив
болезни общественного сознания. Сейчас мы, конечно, усомнились бы и в
безразличном отношении европейских правительств к появлению смертельной
угрозы и в их откровенной беспомощности. Единственной газетой, которая
соглашается опубликовать сообщение о надвигающейся беде была "Rote Fahne".
  Современному читателю, особенно молодому, это название ничего не говорит.
Между тем, "Роте Фане" - "Красное знамя" была прославленной газетой
немецких коммунистов. Имена их лидеров, особенно Эрнста Тельмана, боевые
песни Эрнста Буша гремели по всему миру. КПГ в ту пору была силой,
способной преградить путь Гитлеру, если бы не погубила себя слепым
следованием сталинским рекомендациям, самоубийственно расколов союз с
социал-демократами. Конечно, эти "если бы, да кабы..." сами по себе
относятся к области фантастики; положение тогда было таким, что невозможно
представить себе компартию, которая осмелилась бы перечить советскому
диктату, указаниям Коминтерна. Но какова бы ни была дальнейшая судьба
коммунистических идей, она не может снизить нашего уважения к памяти
тысяч, сотен тысяч членов немецкой компартии, которые отдали жизни в
борьбе с фашизмом, защищая идеалы, казавшиеся им единственно
справедливыми. Ничего удивительного, что советский инженер, осознавший
происходящее, направил стопы в "Роте Фане"...
  Кое-что Орловский угадал. И прежде всего справедлива и современна его
мысль: в ХХ веке ученые стали прикасаться к таким сокровенным тайнам
мироздания, что неосторожное движение может привести к всеобщей гибели.
Реваншистская злоба заставила профессора Флиднера спешить и секретничать -
и вот результат. Первой жертвой своего открытия стал сам профессор, а
первой сожженной землей - его родная Германия. До Орловского столь же
определенно об ответственности ученого за свою деятельность говорил только

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг