дни чем-то сродни евангельским. Недаром же происходит ряд взаимосвязанных
событий - Мастер пишет роман об Иешуа, за который его берут на небо,
Москву удостаивает посещением сам дьявол, и именно в это время настает час
прощения Понтия Пилата. Черная туча, которая наползает на Ершалаим после
распятия Иешуа и на Москву после смерти Мастера, тоже объединяет два
города.
Не берусь предполагать: осторожничал ли Булгаков в горькой и смешной
надежде увидеть роман напечатанным, хотя бы и после смерти, или автору
просто не хватило сил довести роман до полной гармонии?.. В раннем
варианте после посещения Воланда Москва загоралась. Вот это было
адекватное воздаяние за поистине апокалиптические грехи, свершенные
цитаделью сталинизма. Но так же, как Маргарита, громящая в радостном гневе
ненавистный писательский дом, мгновенно утихает, как только наталкивается
на маленького, испуганного мальчика, так и Судия отказывается от своего
замысла, подумав о множестве ни в чем неповинных людей и пожалев их,
пожалев нас, пусть только в воображении...
То, что "Мастер и Маргарита" не печатался в течении четверти века,
остается ненаказанным уголовным преступлением. Столько людей ушли из
жизни, так и не узнав, что в русской литературе существует этот очищающий
душу роман...
В отличие от романа и от иных сочинений, его соседей по этой главе, о
которых в некоторых случаях трудно сказать определенно - относятся они к
фантастике или нет - в других случаях с Булгаковым сомнения неправомочны.
Относятся.
Начнем с того, что Булгаков предпринял удачные попытки использования
приемов фантастики в театре, что, вообще говоря, величайшая редкость не
только для отечественной, но и для мировой драматургии. Кроме Чапека,
некого и вспомнить.
Человечество в фантастике уничтожалось неоднократно. Но, как правило,
причиной служили стихийные напасти, шальные кометы, например. Булгаков был
в числе первых, кто заговорил о том, что люди могут покончить с собой сами
- с помощью оружия массового уничтожения. Об этом - его не увидевшая ни
издания, ни сцены пьеса "Адам и Ева" /1930 г./, хотя мне и не кажется,
что она во всем удалась ему.
Правда, в фантастических книгах уже взорвались две-три атомные бомбы.
Химические войны происходили почаще - тоже в книгах, разумеется. Но,
похоже, их авторы не видели особой разницы между войнами прошлого и
будущего. Появился еще один вид оружия - только и всего. В "Адаме и Еве"
Булгаков изобразил как безумие самое войну. Он не побоялся вынести на
сцену или, во всяком случае, сделать фоном полностью вымершие города,
миллионы трупов...
В пьесе Булгакова пробивается совершенно современная мысль о том, что
человечество может спастись и выжить только в том случае, если оно наконец
вспомнит, что существуют моральные ценности, которые выше любых преходящих
классовых, партийных, национальных и даже экономических интересов. Он
прямо говорит о том, что в такой войне победители погибнут вместе с
побежденными, а в те годы, как мы помним, все рассматривалось с точки
зрения гипертрофированного классового подхода, так что стоит ли удивляться
тому, что сильно обогнавшая свое время пьеса Булгакова так и не добралась
до подмостков ленинградского Красного театра, имевшего смелость заказать
ее запрещенному драматургу.
Комедия "Иван Васильевич" тоже не была поставлена на сцене при жизни
автора, но она всем известна благодаря кинофильму "Иван Васильевич меняет
профессию". Веселая лента Л.Гайдая упростила идеи булгаковской пьесы,
перевела их в разряд чистого комикования. Комикование, обыгрывание
неожиданных ситуаций в пьесе и вправду есть. Положение писателя к середине
30-х годов было тяжелым, работать ему не давали, пьесы его не шли, и
несколько неожиданное появление комедии, когда драматургу явно было не до
смеха, объясняется, видимо, тем, что Булгаков заставил себя создать
привлекательную, репертуарную вещь, и это в принципе ему удалось, хотя и
не спасло его положения. Но все-таки Булгаков не был способен создавать
пустячки. За смешной чехардой прячется вовсе не такой уж забавный
подтекст. Управдом Бунша - тиран местного значения, он допекает подданных
ему жильцов всевозможными параграфами и инструкциями, добровольно шпионит
за молодым изобретателем. В кинофильме у Ю.Яковлева Бунша только смешон, а
он ведь еще и страшен. Для того, чтобы из маленького тиранчика образовался
стопроцентный деспот нужна соответствующая среда. И вот она создана -
волею автора. Иван Васильевич Бунша оказывается на троне Ивана Васильевича
Грозного. Есть где развернуться мелкой мстительной душонке. И хотя
придворные воочию видят, что царь - дурак, а его подручный Милославский -
ворюга, самозванцам удается довольно долго подержаться у кормила власти.
Страх и верноподданность во все времена заставляли видеть или вернее не
видеть очевидного. Напротив - грозный Иван Грозный, перенесясь в нашу
эпоху, сникает, теряется и не в чем не может проявить диктаторских
наклонностей. Нет страха - нет царя. Если цензоры тех лет именно эту мысль
сочли в комедии крамольной, то нельзя не признать: они были догадливы.
В границах рассматриваемой темы наиболее интересны для нас две повести
Булгакова - "Роковые яйца" и "Собачье сердце", в них-то как раз можно
обнаружить все научно-фантастического признаки, обнаружить, дабы лишний
раз убедиться, что не в этих признаках соль.
В основу обеих повестей положены оригинальные научные гипотезы. Как-то не
вспоминается в мировой фантастике тех лет произведения, в котором бы с
такой уверенностью трактовалась современная идея о влиянии излучений на
ускоренный рост клеток. Что же касается операции, превратившей беспородную
псину в человекоподобное существо, - это, конечно, чистой воды вымысел. Но
выписана операция со всем приличествующим фантастике экстракласса
"правдоподобием неправдоподобного", если воспользоваться выражением
А.Толстого. Булгаков, как известно, был врачом по образованию, откуда и
идет уверенность в использовании медицинских нюансов.
"Роковые яйца" были дважды напечатаны в 1925 году, но ни разу не
переиздавались до 1988 года.
Сатирические произведения могут быть разными по тональности. Например,
И.Ильф и Е.Петров тоже использовали фантастику в повести "Светлая
личность" /1926 г./. Доморощенный изобретатель, сам того не подозревая,
сотворил особое мыло, которое сделало скромного совслужащего Филюрина
невидимым, после чего в провинциальном городе Пищеславле произошло
множество поучительных и забавных событий. Писатели весело расправлялись с
поднадзорными объектами, они и вправду высмеивали их. Булгаков тоже
обладал умением вызывать заразительный смех, но события, которые он
изобразил в "Роковых яйцах" не располагают к веселью, а если между строк
там и припрятался смех, то этот смех достаточно горек. За что же писатель
столь сурово наказал героев? Вроде бы все так старались, чтобы все было
хорошо. Ученый Персиков случайно открыл "лучи жизни" и принялся
исследовать их с сугубо академическими намерениями. Газетчики, блюдя
интересы читателей, рыли землю носом. А ловкий организатор Александр
Семенович Рокк и подавно стремился принести обществу наибольшую пользу:
как можно скорее восстановить куриное поголовье, погибшее в результате
невиданного мора. За кадром остались, правда, типичные отечественные
разгильдяи, перепутавшие ящики с куриными и змеиными яйцами. Но вряд ли
даже они заслуживали смертной казни. И вот такой ужасающий финал,
изображенный писателем, может быть, даже с чрезмерным натурализмом! Рокк
исчез, профессора растерзала разъяренная толпа, а змеи задушили совершенно
невинных людей, в том числе жену Рокка Маню и двух отважных милиционеров,
которые первыми вступили в борьбу с исполинскими гадами. Им-то за что
такая кара? Должно быть, не зря говорят: благими намерениями устлана
дорога в ад, и именно невинные первыми гибнут из-за чужого равнодушия,
ошибок, преступной халатности...
Научные открытия, вырвавшиеся из-под контроля, могут быть очень опасными.
Для нас, живущих в конце ХХ века, это утверждение стало, пожалуй,
банальностью. В 1925 году оно было менее очевидным, и нужно была
недюжинная прозорливость, чтобы с такой силой почувствовать надвигающуюся
опасность и призвать к максимальной осторожности при общении с
неизведанными силами природы.
Выстроенная сатириком модель, к несчастью, оказалась весьма
жизнеспособной. Были у нас такие аграрии, которые обещали неслыханные
приросты чуть ли не за один полевой сезон. И не легкомысленные ли рокки
затеяли неуместные эксперименты на четвертом реакторе Чернобыльской АЭС? А
те, шестьдесят с лишним тысяч человек, энергично проектировавших поворот
северных рек, якобы тоже во имя всеобщего блага, разве они не подвели бы
страну к неслыханной по масштабам беде? А разве сейчас полторы-две сотни
рокков, каждый с проектом увеличения куриного поголовья, не кучкуются в
стенах Государственной Думы? Наиболее непримиримые вправе понять модель
Булгакова еще шире - как всю нашу безалаберную систему с ее
непродуманными, экспансивными действиями, которые приводят к
непредвиденным и часто катастрофическим последствиям.
Было бы несправедливо ограничивать сатиру Булгакова только нашими,
отечественными рамками. Мы еще не знаем, какие подарочки, например, может
преподнести людям так называемая генная инженерия. Запах опасности
фантастика почуяла намного раньше, чем всем остальным стали очевидны
размеры бедствия, обрушившегося на человечество в ХХ веке. Главная его
причина в том, что технический прогресс несопоставимо обогнал прогресс
нравственный... Даниил Андреев, один из самых оригинальных современных
мыслителей в своей "Розе ветров" перевел роль, разыгрываемую современной
наукой, в ранг трагедий. Но ведь и повесть Булгакова - это тоже трагедия.
Ее якобы оптимистическая развязка заставляет думать о том, что нечто
подобное может в один прекрасный день вырваться из стен засекреченной
лаборатории, а вот избавиться от последствий такой сравнительно дешевой
ценой человечеству едва ли удастся: морозы в августе случаются крайне
редко.
"Собачье сердце" было написано в том же 1925 году, но никогда в нашей
стране не обнародовалось до 1987 года. Правда, зарубежные публикации были.
В "Собачьем сердце" писатель решает иную, нежели в "Роковых яйцах"
сатирическую задачу. Возникший в результате пересадки человеческого
гипофиза в собачий мозг Полиграф Полиграфович Шариков, как он сам пожелал
именоваться, сконцентрировал в себе все самое гнусное, самое пошлое, что
только можно вообразить себе в облике мещанина, вписавшегося в советское
обрамление. Он настолько отвратителен, что даже бездомный, опаршивевший
пес с его уличными манерами кажется куда симпатичнее того существа, в
которое он превратился под ножом хирурга. У Шарика есть хотя бы зачатки
представлений о чести, чувство благодарности за вкусную косточку,
например; у Шарикова, несмотря на человеческую внешность, признаки
человечности отсутствуют - он насквозь циничен и как-то по особому мерзок,
- нет для него большей радости, чем напакостить, обмануть, настучать... От
собачьей основы он взял не лучшие ее свойства, а лишь звериные инстинкты -
например, непреодолимую страсть к изничтожению кошек. Под людской
внешностью скрывается самая настоящая собака, в худшем, ругательном смысле
слова. С таким-то и в оживленном месте столкнуться страшно, а вообразим
себе положение несчастных, оказавшихся во власти шариковых.
Анализ в "Собачьем сердце" произведен не только художественный, но - если
угодно - и классовый. Деклассированные пролетарии, которым в окружающей
жизни ничто ни дорого, ни свято, с патологической злобой уничтожали себе
подобных и взрывали дивные храмы на московских набережных и в глухих
селениях. Тут я поймал себя на том, что почти те же слова уже написал о
толстовском Гусеве. Да, писатели ухватили один и тот же социальный тип:
Гусев еще не скатился до шариковских мерзостей, но попробуйте
экстраполировать его в эпоху раскулачивания, допустим.
Сейчас модно выражение "новые русские"; Шарикова тоже можно было назвать
"новым русским", скоростным способом выкованным революцией из подзаборного
хлама.
Кто усомнится в том, что вслед за кошками, которых сладострастно и вполне
официально душит Шариков, последуют разборки и с другими разновидностями
млекопитающих? Вот и донос на создателя и кормильца состряпан, вот и
револьвер в лапе, простите, в руке появился...
Я не могу согласиться с литературоведом Л.Шубиным, давшем интересные
толкования платоновских текстов, в том, что "Собачье сердце" - это, так
сказать, региональная, не замешанная на больших обобщениях сатира, так что
ее запретители перестраховались, ничего особо страшного в ней не было.
Виноват, мне приходится солидаризироваться с гонителями Булгакова, но я
утверждаю, что страшное для советской системы в ней было. Ведь как
официально оправдывалось /подчеркиваю - официально, не истинно/ содержание
в концлагерях такого множества людей? Необходимостью их перевоспитания,
перековки, как тогда говорили, об успехах которой трубила вся советская
пропаганда, вспомните хотя бы приведенную выше цитату Горького.
Стахановскими темпами из идейных врагов, троцкистов, белогвардейцев и
прочих уголовников создавались сознательные социалистические граждане.
Орденоносцы. Такие же пасы производились над головами "свободных"
"федорушек-варварушек". Вот Булгаков и показал, к чему приводят ускоренные
методы создания "нового" человека. Я не знаю в литературе того времени
более сокрушительного апперкота.
Весьма своеобразную и, я бы сказал, шокирующую версию по поводу
происхождения Шарикова, высказал драматург В.Розов. Раз Шарикова создали
хирург Преображенский и доктор Борменталь, то, делает вывод драматург, в
появлении шариковых виновата интеллигенция. Известная вина Преображенского
действительно есть, но Розов инкриминирует интеллигенции иную статью
уголовного кодекса. Розову следовало бы убедить присяжных в том, что эти
враги народа не только придали собаке человечью внешность, но и вложили в
ее вполне доброкачественные мозги шариковский менталитет. Что противоречит
не только фактам повести, Бог с ней, с повестью, это противоречит не
только задумке Булгакова, оставим в покое Булгакова, это противоречит
исторической правде. Проходимцев с освоенной ими революционной демагогией,
пустивших под откос интеллигентную и высоконравственную Россию, Россию
Чехова, Толстого, Короленко, раннего Горького, вынесла на берег мутная
революционная волна. Гипофиз, врезанный бедной псине, был взят от
потомственного пролетария-алкоголика Клима Чугункина, о чем известный
драматург позабыл; извинением ему мог бы служить преклонный возраст, если
бы подобная антиинтеллигентская кампания не развернулась бы как раз в тот
момент, когда крайне необходимо объединение всех интеллектуальных сил
России. Если, конечно, они сохранились. Но тут уж виноват не Булгаков.
Уже в наши дни был выпущен прекрасный телеспектакль, поставленный
В.Бортко. Там есть кадры, изображающие следующую ступень агрессивной
эскалации Шарикова, он становится идеологом и выступает с речью на съезде
работников искусств - эпизод блистательно вмонтирован в подлинную хронику
тех лет. Бог мой, да что же такое этот кошкодав может там нести, невольно
спрашиваешь себя, включаясь в предложенную игру, и себя же одергиваешь:
полно лицемерить, сколько раз приходилось слушать речи шариковых на самых
разнообразных и самых высокопоставленных тусовках. Ужаснее всего то, что
они ведь и сегодня говорят, говорят, и не все окружающие замечают, как
из-под модного галстука ( la реформист лезут наружу клочья собачьей
шерсти.
Однако до сих пор я полагал, что Шариков - это все-таки художественная
гипербола, и сравнить с ним конкретного человека - значит, нанести
тягчайшее оскорбление, которое в цивилизованном обществе можно смыть разве
что ударом по физиономии. Каково же было мое изумление, когда один из
лидеров нынешних российских коммунистов, которого публицистика не раз
уподобляла булгаковскому персонажу, заявил, что он не только не оскорблен
этим сопоставлением, но даже гордится им. "Когда меня сравнивают с
Шариковым... Шариков хорошая русская фамилия, она отражает сложность
характеров в повести Булгакова. Шариков прошел путь становления от собаки
до человека, который задался вопросом: "А зачем я появился на этот свет?
Какова моя миссия?" - заявил во всеуслышание по телевидению Виктор
Анпилов, мечтающий, кстати, стать его руководителем... Да, делая из
Шарикова идеолога, Бортко как в воду глядел.
Герои повести искупают свой грех: прохвоста удалось вернуть в более
естественное для него четвероногое состояние. Но как бы ни было
удовлетворено наше чувство справедливости таким финалом, оснований для
ликования маловато: в масштабах страны шариковы и швондеры оказались
сильнее талантливых преображенских и решительных борменталей. Последствия
их кровавой пляски, во время которой они вместе с миллионами невинных
стали кидать в адские печи и друг друга, мы ощущаем до сих пор.
Не исключено, что когда-нибудь, в более спокойные времена Булгаков будет
читаться по-иному; в нем будут раскрыты новые глубины мудрости и красоты,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг