бессмысленное подчинение.
Приучил. Вот и пользуются.
А тут такое послушание - аж умилительно.
- Учитель, - невнятно промычал Интай с полным ртом, - А почему...
Вот тебе и раз.
А вообще-то вечер прошел превесело. Стряпня Интая оказалась вполне
съедобной, особенно если не придираться (хотя впредь еду готовить буду
все-таки я, а он пусть глядит и запоминает). И побеседовали мы славно. Я на
пробу запустил пару-другую бойцовских баек из арсенала мастера Дайра. С
умыслом запустил: может, хоть теперь, когда по части приемчиков я Интаю
душу успокоил, он будет более склонен думать хоть о чем-то, кроме
приемчиков? Вдруг да окажут действие старинные притчи? Не впрямую, так хоть
окольно объяснить парню. Как говорится, не в рыло, так хоть по уху...
Байки Интаю понравились, и в долгу он не остался. Во всю свою жизнь я
столько сказок не слышал, как тем вечером у костра. А где мне,
спрашивается, было их слушать? Родителей своих я и вовсе не помню. Служки
храмовые если чем таким и перемолвятся во всеуслышание, так обрывками
преданий - предпочтительно священных - а вовсе не сказками. И то если
подслушать повезет. На свалке сказок не рассказывают. А мастер Дайр меня
все больше байками да притчами воинскими потчевал... интересно - а знает ли
Дайр хоть одну-разъединственную сказку? Заковыристый вопрос. Так ведь
сразу, с ходу и не ответишь. И не сразу - тоже.
Сказок мне Интай понарассказал великое множество. Большей частью про
воинов и демонов. И меня ведь это не насторожило. Потому что - а почем я
знал, какими должны быть сказки? Может, они все такие. Нет, я сидел и
слушал, разиня рот. С наслаждением слушал. Хотя... это ведь взрослые должны
детям сказки рассказывать, а не наоборот. Или это я что-то путаю?
Сон сморил Интая совершенно внезапно. Только-только он прервал рассказ
на полуслове, потянувшись за куском лепешки, замер, призадумавшись на
мгновение - и вот уже сонные пальцы разжались, не донеся кусок до рта, вот
уже усталая рука не опирается о землю, а уютно ложится под щеку...
К моему удивлению, Интай успел невнятно пробормотать что-то вроде
"спокойной ночи". А потом, явно уже во сне, сделал движение рукой, словно
сползшее с плеч одеяло поддергивал. Несуществующее одеяло.
Я вздохнул, подобрал упавшую на траву лепешку, сжевал, достал из своей
скатки упрятанный туда за ненадобностью легкий дорожный плащ и аккуратно
укрыл Интая.
Мальчишка улыбнулся во сне и завернулся в плащ по самые уши.
Нет, это невозможно. Немыслимо.
Мальчик, так нельзя. Даже в часы смертельной усталости нельзя спать
так крепко и так... так доверчиво. Конечно, поляну для ночевки я с умом
выбирал - никто со стороны невидимо-неслышимо не подберется. Но знать ты
этого не можешь. Да и в стороннем ли неприятеле дело? Есть ведь еще и я.
Мальчик, почем ты знаешь, кто я и что я? Неужто тебя улица совсем-совсем
ничему не научила? Взрослые, они ведь разные бывают. Всякие. Сонный
мальчишка. Уличный пацан без родни и друзей, у которого никого нет и
которого никто не будет искать. Беспомощный и беззащитный. В лесу. Кричи -
не докричишься, зови - не дозовешься... и незнакомец, способный голыми
руками... мальчик, но ведь так нельзя!
Почему ты еще жив до сих пор? Или тебя все, даже мерзавцы отпетые, за
простодушие твое щадили? Нельзя ведь на такого руку поднять, грех, хуже
греха...
Или просто повезло?
В обоих случаях - дело плохо. Тогда ты и точно ничего не смыслишь.
Тогда мне за тобой надо в оба глядеть, пока не приищу надежного человека -
а уж он тебя после доставит прямиком в опытные руки Рамиллу. Из-под
присмотра - и под присмотр. Не то натворишь ты дел...
Потому что я и мысли допустить не могу, что ты обладаешь тем чутьем на
опасность, которое уличному мальчишке дается только вместе с жизненным
опытом, и то не всякому. Тем чутьем, которое оттолкнет от лицемерного
добродушия на лице вора, насильника, убийцы - но властно шепчет на ухо
распростертому, затерянному в своих снах мальчику: "Спи спокойно. Этот
человек и впрямь тот, за кого выдает себя. Он действительно хочет тебе
только добра. Ты в безопасности - спи же. Все хорошо".
Никогда, нипочем не поверю, что ты так умеешь. Неоткуда у тебя взяться
этому чутью на людей. Приобретается оно с опытом, долго и мучительно, ценой
кровавых усилий - а утратить, подрастерять его, оказывается, раз плюнуть.
Я же вот свое подрастерял.
Я же ничего дурного не ждал.
И я, Кинтар, уличный шпаненок, привычный не доверять никому и ни в
чем... я, Дайр Кинтар, привычный не доверять без проверки ни одной своей
мысли... я, Шенно Дайр Кинтар, привычный к тому, что никогда никакой
безмятежности, никакому внешнему спокойному благополучию тем более нельзя
доверять... я, Младший Патриарх - я усмехнулся, зевнул и тоже улегся спать.
Ну не ждал я от Интая такой прыти!
А должен был.
Да, он не притворялся, а крепко спал - но ведь и спящий может
проснуться. Да, он и в самом деле не такой, как я, он другой - но ведь не
настолько! У него тоже две руки, две ноги, одна голова и все такое прочее,
что человеку полагается. Человек он. А у людей и побуждения людские. По
части же побуждений... сам ты, Кинтар, в первую же ночь своего пребывания в
Королевской школе что отколол? Не забыл еще? То-то. И с чего ты взял, что
Интай устроен по-другому? То есть, конечно, по-другому, но не настолько.
Притом же сказочки его... О воинах, демонах, героях, волшебниках и
волшебных мечах... должен, ну должен был я насторожиться! Почуять хотя
бы...
Ничего я не почуял.
Мальчишка дрыхнет - пинком не подымешь. Снаружи никто не подберется -
мигом услышу. Да и некому тут подбираться. Так и есть ли мне резон глаз не
смыкать, караулить невесть что? Не лучше ли выспаться перед дорогой?
Как сейчас помню - я усмехнулся, зевнул и лег спать.
И уснул почти так же быстро, как Интай.
Я проснулся оттого, что смерть отхватила у меня прядь волос над самым
ухом. Не иначе, хотела ухо откромсать, да промахнулась малость.
Не успев еще проснуться толком, глаза открыть не успев, я отпрыгнул,
перекатился - и смерть разочарованно свистнула над моей головой, а потом
еще раз, почти огладив лопатки.
Я сумел отворить глаза только на втором перекате - и все вокруг меня
так и пошло колесом: ночное небо, обломанные стволы, расхлестанный по
поляне костер... и моя смерть в руках Интая, самая что ни на есть
взаправдашняя смерть, стальная, с бронзовой рукоятью работы лучших
мастеров!
Меч был большим. Невероятно, неправдоподобно большим... а Интай был
очень маленьким, и пальцы его не смыкались вокруг вспухшей рукояти. Меч
вывернулся у него из рук, Интай прыгнул следом, вцепился, его поволокло за
клинком, поволокло прямо в огонь, я едва успел парня за шиворот из костра
выдернуть - хоть это я успел, хвала Богам, а ничего другого не успел, и
Интай тоже не успел. Меч даже не вывернулся, он просто стряхнул мальчишку с
себя, как стряхивают назойливого щенка, ухватившего зубками полу рубахи.
Моя рука взметнулась вослед - и опоздала.
- Беги! - гаркнул я, встряхнув Интая за шиворот.
Может, хоть он спастись сумеет... ох, с какой бы радостью я ему
руки-ноги пообломал! Особенно руки. Чтоб не совал их, куда не следует. Сам
ведь меч из ножен не выпрыгнет. Его человеческая рука освободить должна.
Поглядеть поганцу малолетнему захотелось, каким мечом с демонами сражаются.
С демонами! С демонами, и больше ни с кем! Мальчишка обнажил меч - а рядом,
хоть тресни, ни одного демона! Вот меч и старается, демона ищет - и какая
разница, чью кровь придется пролить, чтобы добраться до первого попавшегося
демона. Да он же полмира в салат изрубит, чтобы добраться... и начнет с
меня, ясное дело. Уже начал. Совсем проклятая железяка сбесилась! А тут еще
Интай... нет, чтобы бежать - стоит, будто врытый. Глаза ошалелые
врастопырку - как есть ничего не соображает.
- Беги, дурак! - взвыл я - а мгновением позже опрокинул его наземь,
чтобы сверкающая дуга падения стали прошла мимо. Она мимо и прошла. А потом
оборвалась на полдороге и рухнула вниз.
От удара рукоятью по ребрам у меня помутилось в глазах - но на этот
раз я успел. Пальцы мои обхватили бронзу так плотно, что вырвать у меня меч
можно было только вместе с руками... проваль, до чего же он тяжелый!
- С-сейчас-с, - свистел я сквозь намертво стиснутые зубы. - С-сейчас-с
ты с-спать пойдеш-шь...
Спать, как бы не так. Баиньки. Где эти проклятые ножны? Рукоять все
пухнет, меч тяжелеет, скоро я его не удержу... ножны, ножны где?
Ножны валялись невдалеке. Ну, если не ножны, так то, что от них
осталось.
Теперь стальную тварь уже ничто не удержит.
Меч внезапно сделался легче, и хотя руки мои не разжались, от
неожиданности я пошатнулся. И клинок тут же огладил мою левую щеку: не
дерни я головой в последнее мгновение, быть бы мне без глаза. Впрочем, я и
так буду. Без глаза, уха, горла, сердца... без жизни.
Клинок вдруг снова отяжелел, сделался почти неподъемным - и до ужаса
живым. Он швырял меня оземь, валял по горящим угольям, тянул за собой вверх
и снова оземь, о стволы деревьев... врешь, милый! Убить ты меня, конечно,
убьешь, но я и мертвый тебя не выпущу. Нельзя тебя выпускать.
Новый рывок. Я рухнул на одно колено, и меч, с чудовищной натугой
выворачивая, почти выламывая мои запястья, вознесся надо мной.
Вот и все, как-то нелепо промелькнуло в голове. Вот теперь и правда
все.
И тут Интай наконец-то ожил. Во всяком разе, глаза у него сделались
осмысленные. Ну, не то чтобы совсем, но злые-презлые. Может, он и на себя
злился, не знаю - а только себе самому оплеуху не отвесишь.
Честное слово, именно это он и сделал. Он подскочил ко мне и отвесил
клинку оплеуху! Его счастье, что плашмя угодил, а не по лезвию. И мое
счастье - потому что меч не голову мою снес, а рухнул на мое колено - опять
же плашмя. Нелепая случайность - но она была последним, что у меня
оставалось. Демон там меня поджидает или кто - но у меня больше нет ножен,
а значит, укротить клинок мне попросту нечем.
Дурацкая случайность.
Я ею воспользовался.
Меч еще только опускался на выставленное колено - а я уже перехватил
клинок левой рукой. И ахнул его изо всей силы, что только было духу...
сталь, она ведь ломкая... должно, должно получиться!
Клинок не переломился даже, а разбился о мое колено, будто стеклянный.
Он тихо сломался, почти беззвучно. Это ведь только внутри меня взревело,
будто лопнула огромная, с дерево толщиной, стеклянная струна - а потом
сделалось тихо.
Очень тихо.
Я выронил обломки меча.
Пошатываясь, встал, еще не вполне веря в наше спасение.
Живой вроде. Или нет? Ох, больно-то как... значит, и верно, живой. И
даже вроде дышу. Вот только бок болит немилосердно. Неужели я все-таки
сломал ребро? Хвала Богам, вроде бы нет. И глаз цел. По щеке кровь течет, а
глаз уцелел. Чудом, не иначе. И теперь я по-прежнему смотрю на то, что меня
окружает, обоими глазами. На поляну, истерзанную в клочья, обожженную,
словно на ней дракон бился в предсмертных муках. На то, что еще недавно
было нашими дорожными припасами. На меч свой, изломанный в стальное ощепье.
И на мальчишку.
Он стоял, пошатываясь.
Стоит и шатается - значит, живой, а остальное, право же, такая ерунда.
Стоишь, дружочек... вот и стой... хорошо стоишь - мне не дотянуться... вот
там и стой... и ко мне близко не подходи... вообще никак не подходи.
Он судорожно всхлипнул, глаза его округлились, губы побледнели... а,
проваль - вот только ты мне попробуй еще и в обморок грохнуться.
- Мастер... - Слова клокотали у него не то в груди, не то в горле,
словно кровавые пузыри у раненного насмерть. - Мастер, я... я нечаянно...
Я стиснул зубы, но смолчал. Конечно, нечаянно. А как же. Нарочно такое
нипочем не устроишь.
- Мастер... я только... только одним глазком...
Кто бы тут говорил о глазах!
- Я... посмотреть только хотел...
И вот тут я понял, почему мастер Дайр, за вычетом того единственного
раза, так никогда и не поднял на меня руку.
Понял, потому что именно этого мне сейчас и хотелось до боли в
стиснутых зубах. Просто-напросто снять ремень или отломить хворостину - и
выдрать маленького поганца на чем свет стоит.
Думаю, мастера Дайра это желание посещало не единожды. Особенно
поначалу.
Нет, наказывал нас мастер Дайр и вообще не слишком часто, а уж чтобы
выпороть кого или зуботычину отвесить... такое и вовсе случалось реже
редкого. Да ведь за столько-то лет каждому перепало.
Почти каждому.
Никогда, ни разу мастер Дайр не ударил двоих - Сахаи Нену и меня.
Забавно, я ведь раньше и не замечал что Сахаи - тоже... о нет, во время
тренировок нас никто не щадил. Нас сбивали с ног, мы летели в пыль,
прикладывали примочки к рассеченной скуле и ворочались ночами, кусая губы,
чтобы боль не исторгла ни единого стона... но нас никогда не били. Никогда.
Мы получали удары - но не побои. Даже когда мы этого заслуживали. Даже и
поначалу.
Особенно поначалу.
По той же самой причине, по которой я сейчас не подыму руки на этого
маленького мерзавца.
Потому что НЕЛЬЗЯ.
Он захлебывался сухим, бесслезным плачем, лежа у меня в ногах. По моей
левой щеке текла кровь, заливалась узкой струйкой в уголок рта, стекала
вдоль ямочки на подбородке и срывалась с нее то на голое плечо, то на
изодранную рубаху - шмяк... плюх... шмяк... плюх... плечо мокрое от пота, и
рубаха тоже мокрая от пота, мокрая насквозь... шмяк... плюх... шмяк...
плюх...
Я нагнулся, поднял его за шиворот и одним рывком поставил на ноги.
- Сходи по грибы, что ли, - велел я ровным бесцветным голосом. - Жрать
ведь что-то надо.
В горле у него вновь клокотнуло.
- Мастер Кинтар, я...
Он не устоял на ногах, он вновь повалился на колени, и рыдания душили
его пуще прежнего - вот-вот не переможет, вот-вот задохнется...
Плохо. А, проваль - не просто плохо.
Хуже некуда.
Он не может, не сможет себя простить. И плевать ему, что я его простил
- сам он не простит себя никогда. Мне ли не знать. Правильно мастер Дайр
меня тогда... без капли жалости... потому что пожалей он меня... нет, я все
равно не смог себя простить, даже и сейчас, даже и зная то, что знаю...
поле всего, что сказал мне Тхиа, я себя не простил... но я хотя бы смог
дышать - а иначе я задохнулся, захлебнулся бы своей виной, захлебнулся бы
насмерть... как Интай захлебывается - еще хрипит, еще дышит, но уже, уже...
Он стоял на коленях, разрываясь сухим плачем, почти кашлем. И ведь не
так много ему надо, чтобы вновь вздохнуть. Вот она, его щека - совсем
рядом. Одна-единственная оплеуха. Несильная, кончиками пальцев. По моим
меркам несильная. Чтобы качнулась под моей рукой его голова, отлетая в
сторону. Чтобы щека вспухла. Одна оплеуха, одна-единственная... совсем
немного боли, только один удар - и он снова сможет дышать, сможет быть...
только один удар по этой щеке, с которой не сошли еще уличные ссадины.
Это я только думал, что сержусь. Это я только думал, что с гневом
своим совладал. Как же! Гнев вздымался мощным приливом. Вот, значит, что
тебе нужно, паршивец. Вот что тебе от меня нужно! Тебе мало, что всю твою
жизнь тебя били, толкали, топтали, давили, пинали, отпускали тебе затрещины
все, кто ни попадя. Тебе надо, чтобы еще и я - я! - тебя ударил.
И когда гнев затопил меня, захлестнул с головой, я поднял мальчишку на
руки, поднял его хрупкое, надрывно хрипящее тело, поднял и прижал к себе,
как младенца, чудом выжившего после морового поветрия, поднял на руки,
прижал к себе и начал баюкать и гладить его по голове, пока он не перестал
хрипеть и задыхаться, пока из его легких не вытолкнулся воздух, а из глаз -
слезы.
По моей левой щеке текла кровь, мокрая-премокрая, она смешно
пузырилась в уголке рта и капала с подбородка. А по моей правой щеке текли
его слезы, мокрые-премокрые, текли и срывались на воротник.
Бок-то как болит...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг