Они поговорили на темы, интересовавшие Игоря, а после как-то сами собой
переключились на тогдашнюю политическую обстановку в стране. В те дни Юрий
Николаевич поневоле все пропускал именно через эту призму - Остапович же,
как и любой живущий здесь, конечно, тоже не мог оставаться равнодушным к
происходящему. Именно он рассказал Юрию Николаевичу о вещах диких,
казалось бы, немыслимых в нынешние времена. О государственных типографиях,
которые отказывались печатать газету из-за помещенной в номере карикатуры
на Президента. О белых полосах в одном из выпусков: там должен был быть
опубликован доклад одного из опозиционных депутатов, но доклад велели "не
пущать" - и тогда газета вышла с "молоком"; в результате главреда уволили.
О звонках и "нежных беседах", в которых вам намекали о том, что и как
следует делать, - и чего делать нельзя ни в коем случае...
Рассказывая все это, Игорь, против ожидания Юрия Николаевича, не суетился
и не оглядывался через плечо. Заприметив удивление в глазах собесединка,
журналист горько усмехнулся: "Ну, не так ведь все и плохо. Не переживайце,
за нами не придут люди в чорном. Во всяком случае, не из-за гэтага
разговора... Я ведь вообщэ не чыслюсь в "политичэских". Мой круг интересау
- культура, наука и таму падобнае. Ничога сациально апаснага".
Говорил он это с пренебрежительной усмешкой, словно подтрунивал над самим
собой.
"Я специалист в гэтой обласци. Мне поздно переучывацца на деяцеля
баррикад".
"Мне тоже, - сказал тогда Юрий Николаевич. - А жаль..."
Потом они распрощались: Игорю нужно было бежать делать материал, а
Журскому - вскоре улетать обратно в Киев. Но когда Юрий Николаевич снова
приехал в Минск с гастролями, после концерта его уже подкарауливал
Остапович. Как признался Игорь, не только чтобы сделать очередное
интервью, но и просто для того, чтобы пообщаться.
Он снова уволок Журского в кафешку, где их уже ожидало несколько молодых
людей. Игорь представил их, как своих друзей, которые увлекаются музыкой и
давно уже просили познакомить их с каким-нибудь известным исполнителем.
Юрий Николаевич сделал вид, что поверил подобным неуклюжим объяснениям, и
только потом, часа два спустя, догадался, в чем же дело. Все они, эти
ребята, смотрели на него, как на чудо, ловили каждое произнесенное им
слово. Но не потому что считали его великим исполнителем - причина была
проще и... невероятнее. Он представлялся им неким символом свободы, самим
гарантом того, что где-то есть люди, которые живут иначе, чем они здесь, и
что эти люди, по сути, такие же, как они сами. Он был человеком из
"Свободной Страны"! (хотя самого Журского такой подход немного смешил:
он-то прекрасно знал, что и той стране, откуда он явился, далеко до звания
свободной).
С тех пор у них это превратилось в традицию - каждый раз, когда приезжал
Юрий Николаевич, после концерта он непременно отправлялся на встречу с
ребятами.
На одной из таких встреч Остапович и рассказал, что давно увлекается
всякими аномальными явлениями, летающими терелками и пришельцами из
космоса. Даже пытается, по мере возможностей, совмещать это с профессией
журналиста - жаль только, самому свидетелем подобных вещей быть не
приходилось.
"Ну что же, теперь придется", - подумал Юрий Николаевич, дожидаясь, пока
на том конце провода поднимут трубку.
- Алло?
- Алло, Игорь? Это Журский. Слушай, я вот по какому делу...
2
Руки дрожали и не желали повиноваться - Игорю едва удалось поднести огонек
зажигалки к сигарете. Опустившись на диван, он растерянно огляделся,
словно впервые видел эту комнату - тусклый ковер, стол с двумя полными
пепельницами, книжные полки, вымпел ("Телевизоры "Витязь" - лучшие!").
"Вось яно! Сапраудныя сляды ад НЛО", - никак не верилось в собственную
удачу: слишком просто, слишком неожиданно, слишком...
- Хто гэта званиу?
- Журский, - ответил он, затягиваясь.
Настуня удивленно вскинула бровь:
- Дык ён жа, здаецца, здбирауся тольки зимой прыехаць?
- Ён ув атпуску. Дома, у мацеры.
Она наконец заметила состояние мужа:
- Штось сталася?
Игорь ответил не сразу - боялся, что, произнесенные, слова зазвучат глупо
и смешно.
- У них в дзярэвне быу НЛО.
Настуня с запоздалым интересом взглянула на телефон:
- Паедзешь?
- Сейчас узнаю.
Дозвонился не сразу: видимо, Гусак имел с кем-то долгий разговор. А как
только Игорь услышал-таки голос главреда, понял: не только долгий, но и
неприятный.
- Слухаю. Ты, Астапович? Ну? Якия яшчэ инапланяцяне? Камандзироуку?! Нет.
...Што значыць, очань нада? Тады бяры за свой шчот. И то... Дык я
записываю - на нядзелю. И глядзи, штоб в наступную сераду быу як штык!
...Пользуешся маим харошым атнашэнням. Все, бывай. Да!.. И з фотками ж не
забудзь!
- Думаеш, там штось серьезнае? - спросила Настуня.
- Журский гаворыць, йих штук пяць, на двух палях. Кали патарапицца, можна
паспець. Глядзи, й ня усё вытапчуць - штось застанецца.
- А сами "тарелки" бачыли?
- Ён не ведае, пакуль яшчэ не цикавиуся. Пастараецца да маяго прыезду
выясниць.
- Едзеш сёння?
- Да, - часы показывали двенадцать, так что он вполне мог успеть. -
Позвоню Мирону - ён завязець да станцыи.
Настуня внимательно оглядела мужа и отобрала давно погасшую сигарету.
- Што з табой? Ты якийсь накручаный.
Игорь ничего не ответил - не знал, стоит ли пугать ее. Все-таки...
Да в конце концов, разве можно к такому относиться на самом деле
серьезно?! Какая-то странная цыганка вчера на вокзале вцепилась клещом:
погадаю, погадаю!..
Погадала.
На руку посмотрела, покачнулась: "Беражыся кругоу и звярэй. Але яшчэ больш
- людзей, якия и ня людзи!" И добавила, цепко перехватив его смущенный
взгляд: "Табе пазвоняць и пакличуць - ня едзь. Заманчыва - але ты ня
едзь". Потом повторила свое предупреждение про круги и людей-нелюдей.
Прямо тебе роман какого-нибудь Стивена Кинга, после автомобильной аварии
сдвинувшегося мозгами и возжелавшего написать книгу с экзотическим
антуражем нынешней белорусской реальности!..
Настуня уже поняла, что ответа не дождется. Она взъерошила Игорю волосы,
поцеловала и отправилась на кухню собрать ему поесть.
"Пленку не забудзь!" - крикнула уже оттуда.
- Не забуду, - пленки, как и фотоаппарат, лежали на "рабочей" книжной
полке. Здесь накапливались те издания, с которыми Игорь или Настуня (тоже
журналистка) сейчас работали. Примерно раз в месяц эта полка
освобождалась, дабы со временем заполниться новыми книгами.
Чтобы найти нужные коробочки, Игорю пришлось как следует порыться в
образовавшемся завале: он сдвинул в сторону подборку стихов Галича,
мягкообложечную "Полковнику никто не пишет", три тома "Избранных работ"
Зеленина, компьютерную распечатку рассказов Гая Давенпорта и, наконец,
отложил неизвестно как оказавшийся здесь "Атлас вредителей плодовых и
ягодных культур"... В результате поисков выяснилось, что из пленок
осталась только одна, да еще в фотоаппарат была заправлена почти
отщелканная.
"Попрошу Мирона, штоб купил, кали будзе ехаць".
Выглянула из кухни Настуня:
- Усё, я пабегла на прызентацыю. Бутерброды на столе, не забудзь узяць. И
- шчаслива зъездиць.
Пока она металась по комнате, одеваясь на ходу и переживая из-за того, что
опаздывает, Игорь пытался дозвониться к другу. Мирон тоже с кем-то
трепался, и слушая монотонное гудение в трубке, Остапович все силился
забыть, стереть из памяти слова цыганки, ее бледное лицо тяжелобольной, ее
шатающуюся походку, когда гадалка с детьми (туго спеленутый младенец - у
груди, за руку держится ребенок четырех-пяти лет) побрела прочь по
перрону.
...Ни забыть, ни стереть не удалось, поэтому Мирон вынужден был пару раз
переспросить, кто звонит.
3
Серебряк, похоже, сидел тут уже давно. И дожидался именно Юрия Николаевича
- это было понятно по тому, как проворно вскочил одноногий при виде
Журского.
- Гэта ты, Юрась, ци мае старыя вочы мяне падводзяць?
- Ну, что ж вы наговариваете на себя, - Юрий Николаевич неодобрительно
покачал головой. - Уверен, ваши глаза еще долго будут оставаться зоркими и
внимательными. Это ведь у вас профессиональное, Иван Петрович.
Старик поджал губы:
- Жартуешь, Юрась. Гэта добра, кали чалавек жартуець. Ды тольки - кали ён
мае повад жартаваць. А кали повада няма...
- Да кажется, Иван Петрович, мне и плакать особо не от чего.
Серебряк саданул кованым концом палки по земле:
- Брэшаш! И сам гэта ведаеш! Ци не ты прыглашау чарцячника к Сямёнаваму
сыну? Дагавор з мракабесам укладау? Так што...
- Иван Петрович, - Журский укоризненно вздохнул, - как можно? Мы же с вами
взрослые люди, разумные, цивилизованные. Вы ведь не один год работали в
органах, атеистом всегда были. Какой "мракобес", какой "чертячник"?
- Брось гэта, Юрась, ой брось! - Серебряк прищурился, разглядывая лицо
собеседника. - Не грай са мною, не дуры мяне - не абдурыш, не абаграеш.
Сабе ж зробиш хужэй.
- Ну хватит, - терпение у Журского закончилось, тем более, что на душе
было тошно и без угроз одноногого старикана. - Довольно, Иван Петрович,
пошутили и ладно. Мне нужно возвращаться в Камень: дела...
- Ступай, - проскрипел одноногий. - Тольки помни: пры патрэбе звяртайся,
дапамагу. Я ж не просто так, Юрасик, я ж знаю, што ты цяпер у чарцячника
на кручку; ты и плямяш твой. И ён той гачок рана чи позна дзёрниць. Так ты
звяртайся тады ка мне, не саромся. Хаця ты и не паважаеш старога -
дапамагу табе выкарабкацца.
- Не думаю, что...
- Не думай. Звяртайся.
В конце улицы появился старенький ЗИЛ, и Серебряк проворно выскочил на
дорогу, помахивая рукой:
- Зараз зупыним - не пяшком табе ж исци.
Грузовик затормозил перед самым стариком; из кабины высунулся мужик с
цыгаркой между серых губ. Водитель явно собирался обматерить одноногого,
но сдержался, стоило только их взглядам пересечься.
- Чаго ты, Иван Пятрович? Давезци куды?
- Ты праз Стаячы Камень? - уточнил Серебряк. - Падкинь добрага чалавека.
- Падкину, - мужик смерил Юрия Николаевича взглядом, указал цыгаркой на
дверцу: - Сядай.
И только когда отъехали за поворот, не стерпел, выматерился, глядя в
зеркальце заднего вида.
- Вот паршывый старичонка, заусягды падсядае у машыну: "Вязи яго!" ...И
усё муциць ваду. Жыцця ад яго няма! - добавил мужик уже спокойнее.
- Мутит, - эхом отозвался Журский. Он до сих пор потирал запястье, за
которое ухватился, прощаясь, Серебряк: "Не забудзь. Звяртайся".
4
- Мечта, значыць, збываецца? - чуть иронично подытожил Мирон, выводя
машину на загородное шоссе. - И ты, значыць, сам в усё гэта верышъ?
- Верю, - не раздумывая, подтвердил Игорь. На друга Остапович не обижался:
если и существуют в мире абсолютно приземленные и прагматичные люди, то
Мирон именно к таким и относится. Верит он только в то, что может
пощупать, понюхать или (предпочтительнее всего!) употребить вовнутрь. Что,
впрочем, не мешает Мирону оставаться просто хорошим человеком, способным
выручить в беде приятеля. Вот и пленку купил, целых две катушки -
молодчага!
Игорь мечтательно коснулся пальцами разноцветных коробочек и представил
себе, какие уникальные кадры могут получиться...
Он бредил летающими тарелками лет с десяти - когда впервые увидел
"Ангар-18". На мальчика произвел впечатление даже не столько сам фильм,
сколько то, что снят он был "на основе документальных материалов".
Вернувшись домой, Игорь тем же вечером завел специальный альбом, куда
начал вклеивать вырезки о всякого рода необычных явлениях - первой стала
заметка из утренней газеты, где как раз говорилось о кругах на рисовых
полях Китая. Постепенно альбом распухал - и в то же время росла
одержимость его хозяина "энэлами".
Мальчишкам не свойственно долго увлекаться чем-то одним, но Игорю никогда
надолго не удавалось "излечиться" от невероятной, необъяснимой тяги,
которую он испытывал ко всему тайному. Возможно, интерес этот существовал
в противовес излишне "обыденной" жизни - а может, дело в призвании, в
нашедшем себя таланте?.. Как бы там ни было, однажды альбом с вырезками
закончился и был заведен второй... а затем третий, четвертый... - сейчас
их девять, и в каждом - статьи, фотографии, его заметки на полях. В
последнем некоторые статьи принадлежат Игорю, но ни одна из них не
написана "по живому материалу" - всё это переводы и компиляции чужих
исследований.
Остаповича мучило такое положение вещей, он не желал навсегда остаться
лишь "обзирателем", как он иронически называл подобную профессию. Не
потому даже, что чувствовал себя полуворишкой, а из-за до сих пор не
угасшего стремления самолично увидеть чудо.
Неделя за свой счет? - да хоть год! Ради такого шанса Игорь согласился бы
и на большее.
- А кажуць, - продолжал неугомонный Мирон, - што гэта усё адзин абман.
Амерыканцы цяпер твораць такия чуды - ку-уды там фантастицы! И "тарелки",
кажуць, яны зрабили. Узяли абыкнавенный самалёт, чымсь накрыли и запусцили
- вось табе й НЛО. Ты б лепш, Игар, заняуся людзьми. Вазьми маю бабку -
дык яна, знаешь, скацину поглядом зупыняла. Зыркне - и карова стаиць як
укопаная. Бравой павядзе - лягла. Иншай - устала й у хлеу идзе.
Остапович огладил ладонью усы, оперся о руку, молча слушая Мироновы
откровения.
- Або ж, возмем, иншый выпадак. Прадзед. Той ваабшчэ дождж словам
выкликау. Крикне па-свойму - и за дзесяць хвилин хмары сабралися, ужо
крапае.
Вот аб чым трэба стацци писаць. А ты - "тарэлачки"... Тольки не абражайся,
но...
- Слышь, Мирон, а чаго ж ты сам ничога не умеешь? Кали бабка ды прадзед
кудесниками были, табе самый шлях - в Копперфильды.
Тот вздохнул.
Ответил только после долгой паузы:
- Бабка, памираючы у бальницы, страдала. Гаварыла - няма каму передаць
силу. Патаму што наследницай можа быць тольки дзяучынка.
- А прадзед?
- Так сама: памёр, а вучня не заставиу.
Игорь покачал головой:
- Нет, Мирон, слухаючы цябе, не пайму. У "тарэлачки" не верыш, а у гэта -
верыш. Як такоя можа быць?
Тот снисходительно усмехнулся, мол, чудак-человек, таких вещей не
понимаешь!
- "Тарэлачки" твае хто бачыу? Выгадки гэта. А бабка з прадзедам - прауда.
Таких, як яны - у кожнай вёсцы поуна. Чаго ж не верыць?
И пока Остапович решал, что же ответить, Мирон вырулил к остановке, куда
как раз подъезжал Игорев автобус.
5
- Тут выйду. Спасибо, - Юрий Николаевич пожал приятельски протянутую руку
и соскочил на грунтовку. Проводил ЗИЛ взглядом и зашагал к тропке,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг