Михаил Пухов.
Мы и наши родители
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Звездные дожди".
OCR spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Как всегда, день начался удивительно.
Сережка разбудил меня чуть свет (даже темно было) и сказал, что сейчас
мы с ним пойдем на речку испытывать змей.
Я ему объяснил, что змеи в нашем краю не водятся (объясняя, я успел
умыться); еще я объяснил, что змея - существительное одушевленное и
поэтому нельзя сказать: "испытывать змею". Испытывать можно только то, что
ты сделал своими руками. Например, робота.
Пока я возился на кухне, подготавливая печь к завтраку, Сережка долго
смеялся. Насмеявшись вволю, он сказал, что я оказался глупее, чем он
думал, потому что стыд тоже нельзя сделать своими руками, а он сейчас
испытывает стыд за меня, поскольку я оказался глупее, чем он думал.
Тогда я пошел к себе в комнату, чтобы занести это Сережкино изречение в
дневник для папы - пусть его куда-нибудь вставит, он у меня писатель.
Поэтому я все интересные фразы записываю, у нас договор. Нам жаль, если
хорошая мысль пропадает лишь потому, что я ее не записал. А мой папа за
это учит меня уму-разуму и наставляет на путь истинный. Так папа говорит
маме, когда она называет его эксплуататором.
Когда я вернулся, печь тихо гудела, а Сережка сидел на столе, болтал
ногами и ждал. Я тоже подождал минут пять, а потом догадался посмотреть на
дисплей. Печь стояла из-за противоречий. Оказывается, Сережка заказал
"яичницу всмятку и кофе черный с молоком", поэтому кибернетическая печь и,
остановилась. Я громко засмеялся, пошел к себе, записал этот Сережкин
заказ в дневник, вернулся и набрал новый: какао и гренки. Пока печь
работала, я громко над Сережкой смеялся.
Потом я вспомнил первую сегодняшнюю запись и сказал Сережке, что змей
все-таки нельзя испытывать, можно только проверять у них условные
рефлексы. А если не верит, пусть спросит у отца, он у него биолог.
Сережка на это даже не улыбнулся, просто вышел во двор, вернулся с
длинной веревкой, намотанной на квадратную дощечку, и объяснил мне, что
эта дощечка и есть водяной змей, который он вчера сделал и который сегодня
мы будем испытывать в речке.
Потом я записывал всю эту историю в дневник, и мы ужасно смеялись, а
потом вышли из дому и пошли к реке. Было уже часов семь, но поселок спал.
Вернее, спали домики; люди-то уже встали и возились на кухнях с гренками и
какао.
Мы миновали границу поселка и окунулись в лес. Трава была совсем мокрая
от росы, но лес проснулся: по верхушкам гулял ветерок. Мы бежали по
тропинке, и Сережка рассказывал мне, что такое водяной змей и где он про
него прочитал.
Он вычитал про него в одной старой книге. Водяной змей - это рыболовная
снасть. К деревянной дощечке привязывают поводки с крючками и длинный
шнур. Дощечка плавает в воде на ребре, а конец шнура держит в руке
рыболов. В сущности, водяной змей ничем не отличается от воздушного: здесь
течение, там ветер. Если рыболов умеет управлять змеем, тот может
выделывать удивительные вещи: приближаться к другому берегу, огибать
коряги и плыть против течения. Все это он делает бесшумно, поэтому рыбы на
него можно поймать видимо-невидимо, даже тайменя. Только нужно сначала
научиться управлять змеем; вот этим мы сейчас и займемся.
Я напомнил Сережке, что река у нас узковата и поэтому лучше испытывать
змей на озере, хоть оно и далеко. На это Сережка сказал, что я болен, что
у меня обострение тупости. Он спросил, где я найду на озере течение, и
изрек, что водяной змей на озере все равно что воздушный змей в
безвоздушном пространстве. Потом он обождал, пока я записывал эти вещи в
дневник для папы (я всегда ношу дневник с собой, у меня такое правило), а
потом мы пошли дальше. И, выйдя на опушку, мы увидели дедушку Сашу.
Тогда мы, правда, еще не знали, что его зовут дедушка Саша и что он
брат Вити Куницына. Просто навстречу нам по тропинке шли Витина мама тетя
Оля и Витин папа дядя Володя и с ними какой-то пожилой человек. Мы с
Сережкой нисколько не удивились, потому что тетя Оля и дядя Володя часто
бывают здесь утром, когда остальные взрослые, кроме нас с Сережкой, еще
возятся на кухнях с какао и гренками. Они еще совсем молодые, хоть и
родились в середине прошлого века. Мама говорит, что тетя Оля очень
красивая, хотя мне моя мама нравится больше.
Таких родителей, как у Вити Куницына, больше ни у кого нет. Они совсем
разные. Даже удивительно, все-таки родственники. Дядя Володя высокий,
белобрысый и очень сильный. У него серые глаза и выдающийся нос, а рот
такой, что, когда он закрыт, его и не видно, будто у дяди Володи лицо без
рта. А закрыт он почти всегда, потому что дядя Володя разговаривает мало.
Еще у дяди Володи совершенно неповторимый лоб, это моя мама заметила. И
лицо у него бледное, без всякого загара.
Тетя Оля наоборот. Она родом с Юга. Лицо у нее смуглое, а волосы
короткие, вьющиеся, даже темнее, чем лицо. Еще у нее есть большие черные
глаза. Сама она тоненькая и на вид совсем слабенькая, хотя Сережка сам
видел, как она поднимала пудовую гирю одной левой рукой. И много раз
поднимала. Это она утреннюю гимнастику делала. Где-то здесь, в лесу, на
этой самой опушке.
Вот такие они, Витины родители, совсем друг на друга непохожие. Похожи
они только тем, что оба встают чуть свет, надевают спортивную форму и
бегут в лес заниматься утренней гимнастикой, как и все, кто вернулся со
звезд. Для послеполетной адаптации, как говорит Сережкин отец. Витя
Куницын тоже с ними ходит. Только он гимнастики не делает - ему это не
надо, а идет прямо на речку или на озеро. Окунувшись, он сидит на берегу,
смотрит на воду и на небо, а потом - хлоп! - выдает точный прогноз на
завтра. Причем никогда не ошибается. Так больше никто не умеет, даже
Сережкина мама предсказывает погоду только когда она кому-то необходима.
Допустим, для урожая нужно, чтобы завтра был дождь. Тогда Сережкина мама
говорит: "Завтра будет дождь", - и назавтра действительно идет дождь. Но
Сережкина мама не волшебница. Она у него инженер-синоптик.
Витя Куницын, наоборот, ошибается только когда Сережкина мама делает
погоду. Если синоптики не вмешиваются, он предсказывает погоду точно. Ведь
он родился вдали от Земли и воспринимает природу не как мы. У него свежий
взгляд. Сережкина мама уже решила, что, когда Витя Куницын вырастет, он
обязательно пойдет работать к ней в бюро погоды. Им такой человек очень
нужен, чтобы зря в погоду не вмешиваться и не тратить энергию попусту.
Сережкина мама взяла бы Витю на работу хоть сейчас, но он еще маленький, и
пока мало знает, и ему нужно долго учиться, как и другим. Хотя, по-моему,
Витя Куницын и так знает больше любого взрослого. Да и мы с Сережкой кое в
чем разбираемся.
То, о чем я сейчас пишу, называется лирическое отступление. Папа меня
учит, что лирическое отступление нужно делать покороче. "Учти, сын, -
говорит он, - всякое отступление от темы есть отступление. Наступай, и
материал тебе покорится".
Так учит меня мой папа, а он в этих вопросах "профи", как он сам
говорит. Профессионал. Поэтому я и перехожу в лирическое наступление.
Мы с Сережкой бежали по тропинке к реке испытывать водяной змей, а на
опушке стояли в спортивной форме тетя Оля и дядя Володя, такие между собой
несхожие; и с ними еще один человек, пожилой, но тоже в спортивной форме.
Мы их поздравили с добрым утром и побежали дальше. Тетя Оля сказала
пожилому мужчине: "Это Витины товарищи", а ответа я не услышал - было уже
далеко, и я думал о другом. Я думал об этом незнакомом пожилом мужчине,
потому что внешность у него была немного странная, непонятно почему.
Вдруг Сережка остановился, и на лице у него появилось одно очень
сильное выражение, означавшее, что он загорается новой идеей. Увидев это,
я сразу понял, что испытаний змея сегодня не будет.
Я присел на пенек и стал наблюдать за Сережкиным лицом. Когда он
загорается новой идеей, смотреть очень интересно. Сначала на Сережкином
лице, как на фотобумаге, проявляется новая мысль, и кажется, что она
вот-вот станет очевидной всем без всякого исключения. Что-то вроде
телепатии, "псевдонауки номер один", как величает ее Сережкин отец. И он
прав, потому что спустя секунду эта почти очевидная мысль, вместо того
чтобы стать общедоступной, вдруг исчезает с Сережкиного лица и уходит
вглубь, и Сережка начинает изъясняться таинственным шепотом. Новая мысль
остается только в его глазах, и теперь они уже ничего, кроме отблеска этой
мысли, не выражают.
Загоревшись, Сережка сказал мне таинственным шепотом:
- Этот незнакомый человек... Ты его хорошо разглядел?
- Конечно, хорошо.
- И ничего не заметил?
Я подумал, подумал...
- Что-то заметил, но не понял что.
- А разве ты не заметил, - таинственно сказал Сережка, - как он похож
на тетю Олю?
Это Сережка увидел очень точно. Сразу же их лица встали передо мной как
живые портреты. Тетя Оля, правда, еще молодая, а незнакомец совсем старый,
но волосы у него такие же курчавые, как у нее, только седые. И губы такие
же, и цвет лица. Все это Сережка правильно углядел. Только что в этом
подозрительного? А вдруг это ее папа?
Я ему так и сказал:
- А вдруг это ее папа?
- Папа? Какой еще папа?
- Обыкновенный папа, - сказал я. - Витькин дедушка.
Сережка немного помолчал. Соображал, как бы меня уязвить поизысканнее.
- Ну что ж, - сказал он наконец, - мысль хорошая. Может быть, это
действительно ее папа. Наверняка папа. Очень дельная мысль.
Я на всякий случай кивнул, хотя было ясно, что он меня разыгрывает. Но
в таких случаях я не показываю виду. Надо же сделать человеку приятное,
особенно если это твой товарищ Сережка.
- Очень дельная мысль. - Сережка задумчиво покачал головой. - Только
объясни, будь добр, почему тогда он так похож на дядю Володю?
Сережка сказал это так язвительно, что я снова на пенек сел. И всплыл
этот незнакомый старик со дна моей памяти, и рядом с ним дядя Володя.
Точно - похожи друг на друга чрезвычайно.
Во-первых, лоб у незнакомца точь-в-точь дяди Володин - такой же
высокий, неповторимый. Нос такой же выдающийся. И сам он, наверное, такой
же молчаливый...
- Или ты считаешь, что он и его папа? - язвительно сказал Сережка.
Некоторое время мы молча думали.
- Слушай, - предложил я наконец, - пойдем еще раз на них взглянем. Надо
проверить. Вдруг мы все это выдумали?
По лицу Сережки было видно, что он в своем уме и в своей памяти уверен.
Но все-таки мы пошли назад, на этот раз не по тропинке, а лесом, в обход.
Вымокли ужасно, потому что трава мокрая и кусты тоже мокрые от росы. Вот
по этим кустам мы к ним и подобрались. Они все трое стояли на тропе и
разговаривали. То есть разговаривали тетя Оля и старик, а дядя Володя
молчал и подозрительно поглядывал на кусты, в которых мы с Сережкой
затаились. Все было точно, память нас не подвела. Сходство так и бросалось
в глаза. Мы постояли, посмотрели на них, потом посмотрели друг на друга и
тихонько пошли назад. И когда вышли на тропинку, Сережка сказал:
- И вообще. Даже если он их дальний родственник. Ведь дядя Володя с
Севера, у него все родственники северяне. А тетя Оля с Юга, и все
родственницы у нее южане. Не может же он происходить одновременно и с
Севера и с Юга.
- Да. Это только Витя родом и оттуда и оттуда, - сказал я. - На то он
их сын.
- И никаких пап у них давно нет, - сказал Сережка.
Это точно. Ни пап нет, ни мам. Ведь они почти через сто лет вернулись!
Какие тут папы и мамы! Стало мне так грустно, что я даже в дневник ничего
не записал.
До реки мы шли молча. Холодно было в мокрых штанах и мокрых тапочках.
На берегу сидел Витя Куницын с влажными волосами, а с ним незнакомый
мальчик нашего возраста по имени Коля.
- Здравствуйте, - сказал Витя Куницын. Потом он посмотрел на небо
(Солнце уже приподнималось над лесом) и добавил: - Завтра дождь будет
после обеда, можешь передать своей маме. Вы там моего братца не встретили?
- Брата? Нет, - сказал Сережка. - Вот родителей твоих видели.
- Он с ними и прогуливается, - объяснил Витя. - Такой седой и курчавый.
Его Сашей зовут. Давно они не виделись, лет восемьдесят. А это мой
двоюродный внук Колька, сын Сашиной дочери. Они вчера к нам из Антарктиды
прилетели.
Никакого змея мы в тот день не испытывали, тем более что Сережка его в
лесу потерял, когда мы в кустах сидели. Нам вместо испытаний Коля про
Антарктиду рассказывал. Мы с Сережкой ни разу в Антарктиде не были. Там
Колины родители работают. И дедушка Саша, Витин брат, которого мы
встретили, тоже там работает, хоть и старый. Но он еще крепкий и поэтому
тоже работает.
Дедушка Саша, как выяснилось, первый сын тети Оли и дяди Володи. Он
родился еще до полета. Витя Куницын рассказал, что это теперь нас
воспитывают родители, а раньше это делали специальные воспитатели в
специальных интернатах, куда детей отдавали совсем маленькими. Поэтому
тетя Оля и дядя Володя не могли взять с собой своего первого сына Сашу и
оставили его на Земле в интернате, а сами улетели на звездолете
разведывать другие миры. А их сын Саша постарел на восемьдесят лет, стал
дедушкой Сашей и теперь прилетел из Антарктиды, чтобы Витиным родителям
было легче привыкать на Земле.
Мы еще долго слушали про Антарктиду, а потом разошлись по домам,
договорившись назавтра встретиться. Когда я пришел домой, папа пил какао и
ел гренки, а мама уже ушла, ее срочно вызвали на работу. Всю эту историю я
еще не успел записать в дневник и рассказал ее папе по памяти, пусть он ее
куда-нибудь вставит, мне не жалко. Он выслушал меня очень внимательно, все
время морщил лоб, несколько раз переспрашивал, а потом долго думал, листал
какие-то справочники, разговаривал с кем-то по стереофону и в конце концов
сказал, что точно, есть такое явление в теории относительности, оно
называется "парадокс близнецов". Явление заключается в том, что если
кто-то улетит куда-нибудь на звездолете с большой скоростью и потом
вернется на Землю, то почти не постареет, а его родственники, которые
остались на Земле, могут даже умереть от старости. А парадокс состоит в
том, что моему папе в это трудно поверить. Папа добавил, что эта идея
любопытна, но вставить ее никуда не удастся, потому что она давно
использована, а читателю нужны мысли достаточно свежие и совершенно
безумные.
Потом папа пошел в кабинет работать, то есть изобретать свежие безумные
идеи, а я наделал себе пирожков с капустой и сел решать задачки по
теоретической физике. Я немного увлекся и опомнился только когда мама
позвала обедать. За обедом я все ей рассказал (а папа не обедал, он
выдумывал безумные идеи), и она ни в какие справочники не стала
заглядывать, а просто погрустнела и сказала печально: "Несчастные матери".
Даже непонятно, кого она имела в виду, потому что я ей о матерях не
рассказывал, а только о дедушке Саше и о Вите Куницыне.
Ночью мне приснился сон, будто я уже старенький и с бородой, а папа
бегает по лесу в коротких штанишках, мокрых от росы, и что-то записывает в
дневник. Я его за это учу уму-разуму, а он сердится и говорит, что эта
идея недостаточно свежая и совсем не безумная.
На другой день мы вчетвером снова встретились на реке. Перед встречей
мы с Сережкой видели в лесу тетю Олю и дядю Володю. Вели они себя странно:
тетя Оля молчала, и губы у нее были даже больше, чем обычно, а дядя Володя
говорил что-то тихое и неразборчивое, но, увидев нас, тоже умолк. Витя
Куницын, когда мы пришли к нему на берег, объяснил, что это его родители
ссорятся. Они часто ругаются между собой, у них такая привычка. Тогда мы
поговорили о привычках взрослых и нашли, что они у них очень
нерациональные.
Я сказал, что, когда ссоримся мы с Сережкой, мы почти не ругаемся.
Просто он идет в одну сторону, я в другую. Например, по домам. И мы
какое-то время отдыхаем друг от друга, пока не помиримся. И конечно, мы
никогда не ругаемся. Почему взрослые так не могут? Они почему-то кричат
друг на друга и молчат только когда дети рядом. Вернее, когда они видят,
что дети рядом. Когда они этого не видят, они такие слова произносят, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг