мне все эти размышления о человечестве? Что тебе человечество? У тебя мозг
и знания, у них деньги. Тебе нужно работать и жить, на Черном Острове
платят в семь раз больше. Его деньги? Ты не знаешь, кто он. Ты лишь
знаешь, что он вездесущ. _Хозяин_! Его воля выдолбила гигантские
катакомбы, наполнила их движением и светом, за свои деньги хозяин стоит за
спиной у каждого на этом проклятом острове, в этом угрюмом царстве камня,
искусственного света, счетных машин, автоматов. У меня здесь по-настоящему
один друг - кургузый человек с циферблатом вместо груди, в резиновом
футляре. Ровно в девять он до смешного важно начинал мигать электрическими
глазами, методично указывать себе на грудь и попеременно поднимать одну из
своих четырех ног. Я любил конструировать подобные безделки - единственный
отдых на острове. Если я не успевал встать за десять минут, человек-часы
прыгал мне на грудь и начинал отчаянно верещать. Вот и сейчас - снится
мне, что ли? Таращу глаза и долго не могу нащупать подпрыгивающий автомат,
потом долго и тщетно оглядываюсь: в дальнем углу мелькает громадная
человеческая тень, очертаниями напоминающая мистера Крэсби - директора
Черного Острова, слово которого закон для всего живого и мертвого на
острове. И только с профессором Ультом любезен мистер Крэсби, только в
разговоре с ним у мистера Крэсби сияют крупные зубы, и это всем понятно.
Профессор Ульт - мировая величина в атомной физике, сейчас он на пороге
нового большого открытия - недаром его так ревностно охраняют, он уже
много лет негласно засекречен. Временами даже я не вижусь с ним по месяцу
и больше, на звонки по телефону отвечают, что господин профессор занят и
подойти не может. Голос отвечающего всегда непреклонен, и каждый раз мне
мерещится тень мистера Крэсби. Иногда я думаю, что начинаю сходить с ума:
ведь и мистер Крэсби подставное лицо. Все равно никому не узнать
настоящего хозяина, все равно не увидеть его лица: ни имени, ни лица у
него нет. Это просто хозяин.
Я встаю с постели с головной болью, делаю несколько вялых
гимнастических движений и замираю. Из большого зеркала на меня смотрит
высокий костлявый старик, с большой сухой головой и с ненормально
пристальным взглядом. Я с усмешкой рассматриваю его. В этом теле когда-то
рождались и гасли страсти, в мускулах переливалась жадная сила. Ты
помнишь, старик, женщин? Нет, не помнишь. Все прошло мимо, и жив один
мозг, холодный, бесстрастный, способный только рассчитывать и вычислять.
Все остальное отдано ему - _хозяину_.
- Ха-ха-ха... ха!
Неожиданный смех звучит глухо и безнадежно; в подземных помещениях
звуки вообще быстро угасают. Я медлю, одеваюсь; эскалатор выносит меня в
кафе - у меня часа три свободного времени. Я оставляю почти нетронутый
завтрак и по сложной системе лифтов опускаюсь вниз, в длинный, залитый
мертвенным светом коридор. В дверях появляются и исчезают фигуры в белом -
широкий коридор многократно разветвляется. Я медленно иду из отсека в
отсек, провожаемый внимательными взглядами дежурных офицеров и мертвыми
глазами плафонов опасности. На одном из поворотов я сталкиваюсь носом к
носу с профессором Ультом; он стремительно шагает по пустому, почти
квадратному коридору, заложив руки за спину и наклонив далеко вперед
голову; у меня опять такое чувство, что, если я к нему прикоснусь, он
исчезнет. У него кривятся серые губы, глаза воспалены, он еле сдерживает
себя.
- Горинг, постойте. - Он притрагивается к борту моего пиджака. - Где вы
опять пропадаете? Я вас не вижу, старина.
Я молчу, я мог бы спросить профессора о том же.
- Вы скверно выглядите, Ульт, - говорю я, присматриваясь и отмечая
новые изменения в лице Ульта: больше нависли на глаза брови, стали
заметнее большие уши.
- Ерунда! - профессор глядит мимо меня. - Ерунда, Чарли! Наука на
пороге величайшего открытия... Фактически, Горинг, мои исследования
привели к созданию нового сверхтяжелого элемента. Он бесконечно устойчив
сам по себе. Я назвал его сверхэлементом "А".
Я гляжу на него, и у меня противно сосет под ложечкой, я всегда
боготворил профессора Ульта, великого физика и безумца. Я завидовал ему, а
сейчас я его ненавижу, от него веет страхом. Я вспоминаю все разговоры,
которые велись на Черном Острове вокруг новой работы Ульта: последние
месяцы все на острове подчинено его изысканиям, и говорят, что Ульт создал
принципиально новое вещество совершенно немыслимой силы и теперь
занимается разработкой путей его использования. И говорят, уровень
современной техники не позволяет использовать это вещество в промышленных
целях и что одна тонна его в кубическом сантиметре способна вскипятить
Балтийское море. При этом сотрудники Ульта как-то натянуто улыбались - я
боялся этих улыбок. Говорят, двух ближайших помощников Ульта увезли на
материк со следами тяжелого психического расстройства; перед этим они
имели с Ультом долгий разговор и настаивали на уничтожении всей
документации по своему открытию. Поговаривают и о бомбе из сверхэлемента
"А", способной испепелить материк, равный Африке.
Ульт долго глядит на меня, опускает набрякшие веки.
- Я знаю, о чем вы думаете, Чарли, - говорит он просто. - Не верьте,
никакой бомбы не будет. Сверхэлемент есть, его уже около четырех тонн в
моей лаборатории, но я не такой дурак. - Он усмехается. - Все расчеты,
все, что касается синтеза сверхэлемента, здесь, в моей голове. Это
надежный сейф. - Он притрагивается к своему лбу. - Иначе они бы давно
вышвырнули меня с острова. А здесь есть все, что мне необходимо для
окончания работы. Пока я не открою безопасных способов использования
сверхэлемента, правительство не получит документации. Сейчас я в тупике,
но я найду... Что вы, Чарли?
Я с трудом перевожу дыхание; я же не могу сказать Ульту, что увидел над
ним громадную тень _хозяина_. Ульт все равно бы не поверил.
- Знаете, Чарли...
- Да?
- Всем нам нужен отдых. Я думаю сделать перерыв, пожить с месяц у сына
на вилле. Берите отпуск и приезжайте.
- Вряд ли меня отпустят сейчас, Джефф.
- Пустяки, я скажу Крэсби.
Дальше, дальше... А, черт, откуда-то из-под черепа тонкой струйкой
выбивается боль; я держусь за голову и мычу; это от жары, зря я, конечно,
согласился и приехал сюда. Покачиваясь, я ухожу под навес, надо крикнуть,
чтобы принесли воды, и не хочется раскрывать рта. Это ведь не отдых, а
какой-то полутон, и втайне все встревожены состоянием старого профессора:
здесь ничего не знают о Черном Острове, и поэтому можно предполагать, что
на свете есть счастливые люди. Да, я чувствую какую-то зависимость от
Ульта и все время думаю о нем; мне это неприятно, но я ничего не могу
поделать с собою, иногда мне даже кажется, что нет на свете ни меня, ни
Ульта, а есть из нас двоих что-то одно, единое. Я все знаю: когда Ульт
встает (а встает он всегда вместе с солнцем), как он до завтрака бродит по
берегу, молчаливый, прямой, похожий на штангу циркуля. Между прочим, он
поразительно неуместен под ослепительным солнцем тропиков. Все равно здесь
он инородное тело, и кто видит его в утренние часы, безошибочно это
чувствует. И потом к нему всегда приковано внимание полудюжины скучающих
для вида молодых людей, они появились здесь вместе с Ультом. Я люблю за
всем этим наблюдать; когда солнце поднимается выше и маленькую Кэтти
выводят на террасу, сразу появляется и профессор Ульт. Он по-прежнему не
обращает внимания на старших внуков, зато возле Кэтти он может высиживать
часами. То ли он отдыхает, глядя на чистое личико ребенка, то ли
продолжает раздумывать над своим открытием. В такие часы я избегаю старого
Ульта, но вот сегодня оказываюсь с ним вместе. Утро душное и жаркое -
приближается пора тропических дождей, я обливаюсь потом и завидую Ульту; я
знаю, что он никогда не потеет. Если не считать крошки Кэтти и ее няньки,
все остальные ушли к заливу купаться. Я дремлю, наслаждаясь тишиной и
покоем; девочка возится в своей изящной клетке из бамбука, она то встает,
то садится. Я вскидываю голову, когда раздается голос профессора, он зовет
меня, и я подхожу. Опершись о набалдашник трости, Ульт глядит в одну
точку; я вижу его седые, выгоревшие брови, запавшие щеки, выпуклый
бугристый лоб мыслителя, положенные одна на другую руки. Много лет я знаю
эти руки - сильные, рыжие руки в шрамах и ожогах. Он поднимает глаза, и я
вижу перед собой просто очень старого человека.
- Чарли, - говорит он, беспомощно мигая безволосыми птичьими веками. -
Чарли... Почему она ни разу не улыбнулась мне? Она боится меня, старика.
Вот итог, к которому человек приходит.
Я гляжу на ребенка в легком кружевном платьице, со смуглыми нежными
щечками и растопыренными розовыми пальчиками, затем на старого профессора.
- Простите, как прикажете расценивать ваше новое открытие, Ульт? -
спрашиваю я.
- Не шутите, Чарли, это очень горько.
- Ну что вы, Джефф, что за чепуха, в самом деле!
- Нет, нет, Чарли, это нехорошо. Она меня боится, дети чувствуют чужую
судьбу. Вот давайте подойдем посмотрим.
Признаться, я не сразу решаюсь, в моем и без того расстроенном
воображении всплескивается темная волна неуверенности, страха, и я с
трудом заставляю себя шагнуть ближе к ребенку; я чувствую затылком горячее
дыхание старого Ульта.
- Смотрите, Чарли.
Полураскрыв губки, девочка улыбается, и в ее синих глазах прыгает
солнце. Она тянется ко мне ручонками и улыбается, и я потрясение думаю,
что она, вероятно, так же улыбается цветам, птицам, облакам, деревьям. И я
для нее просто часть этой жизни, часть утра, часть добра. А я никогда
никому не казался добрым, и никто мне сроду так не улыбался.
Я боюсь шевельнуться, в темноте сознания ворочается, всплывает прошлое
- реакторы, аппараты, чертежи. Последняя работа по созданию машины холода
для профессора Ульта - для его последних опытов. Понадобилось чудовищное
давление в сотни тысяч атмосфер. Он получил и это, в его открытии оно
сыграло не последнюю роль. Да, я причастен к новому открытию Ульта, я
твердо это знаю. До поры до времени я был доволен, даже гордился собой -
как же, генеральный конструктор Черного Острова! А теперь вот перед этой
детской улыбкой все во мне окончательно мешается: я никогда не понимал
детей, мне всегда становится неловко с ними.
И все-таки неужели я когда-нибудь так улыбался? И Ульт?
Я не могу тронуться с места, и лишь резкий голос профессора приводит
меня в себя.
Черт бы его побрал! Зачем ему вздумалось экспериментировать с ребенком?
Мало ему его уранов?
- Отойдите теперь, Чарли, в сторону... вы увидите...
- Да бросьте, Джефф.
Ульт отодвигает меня. Твердо стукнув тростью, он встает на мое место.
Вытянув шею, я вижу, как гаснет улыбка ребенка, как останавливаются,
испуганно округлившись, глаза. Девочка смотрит на профессора в упор, не
мигая, смотрит так, как могут смотреть одни дети, и в этот момент она
похожа на маленькую старушку. И я начинаю отодвигаться от Ульта шаг за
шагом, потому что мне делается немного не по себе. Я вижу его жизнь, всю
от начала до конца, и на эту его жизнь как бы проецируется моя, бесплодная
и жалкая, вложенная в железо машин, в кальку чертежей, в расчеты проектов,
лишенная добра, и смысла, и самой простой детской улыбки.
Я не выдерживаю, отворачиваюсь, сбегаю с террасы и бросаюсь в чистую,
промытую зелень сада.
- Горинг! Подождите! Что с вами?
На следующее утро начинается шторм, сдержанный, настойчивый гул дрожит
в жарком плотном воздухе. Все уходят с террасы, кроме нас. У профессора на
переносице мелко стекленеет испарина. Он выпивает кофе, отодвигает
фарфоровую, насквозь просвечивающую чашку и шире распахивает белую
фланелевую куртку.
- Сегодня всю ночь меня мучили кошмары, Чарли, - говорит он неожиданно.
- Какое-то дурное предчувствие, тревожит сверхэлемент. Он в специальном
сейфе.
- Ключи можно подобрать, Джефф.
- Зачем?
- Зачем? Чем больше дряхлеет человечество, тем нужнее ему сильные
ощущения. Вы не замечаете такого парадокса?
- Не шутите, Горинг, вы сами не знаете, что говорите. Вы не можете
представить себе... это дьявольская сила.
Он выговаривает это с трудом, у него страдающие старческие глаза,
зрачки бесцветные, тусклые, белки в густой сетке красноватых жил. Больно
глядеть в эти глаза, но я не могу удержаться. Не желая того, я мщу
профессору за его головокружительную научную карьеру, за его слепоту. Я
говорю, что мы в неумолимых тисках, что Черный Остров проклят людьми и
богом, что мы слуги дьявола. Ульт пытается меня остановить, и я срываюсь
окончательно.
- Нет, профессор, подождите, я не все сказал. Я хочу открыть вам глаза,
пока не поздно. Вы не можете не знать, что на острове есть подземная
гавань, куда не допускается ни один рядовой сотрудник. А вы...
- Знаю, Чарли, но...
- Туда заходят подводные лодки...
- Но, Чарли...
- Чтобы заправиться атомным горючим и увезти на полигоны новые виды
бомб. Молчите? Дети, дети! "Вам не улыбается Кэтти? Вас это удивляет,
профессор Ульт? Ха-ха-ха!
Я хохочу так, что у меня сотрясаются внутренности, и старый Ульт глядит
на меня с ужасом. Его взгляд для меня наслаждение. Ага, профессор! Ага!
- Крошка Кэтти! Неужели вы думаете, что рядом с вашим святилищем не
идет подготовка к широкому производству этого вашего дурацкого
сверхэлемента? Славный подарок детям, профессор, ах какой славный. Не
прикрывайтесь наукой, нет, нет, у людоедов раньше тоже были свои принципы.
Несомненно.
Я обрываю фразу и едва успеваю отодвинуться от стола вместе с креслом.
Ульт вырастает надо мной, высокий, исступленный. Он взмахивает тростью -
она брызгает кусками от удара по столу. В следующую минуту он сбегает с
террасы, нелепо размахивая длинными руками. Ветер остервенело мотает из
стороны в сторону верхушки пальм, угрюмо ревет океан. Душно и жарко.
Надоедливые крики попугаев звучат тревожнее, чем всегда. Мне нестерпимо
хочется выбежать куда-нибудь в чащу, зарыться в землю с головой.
Я прихожу в себя уже на полу. Вокруг меня бестолково суетятся, и кто-то
льет мне теплую воду на грудь и на голову.
- Пустите, - прошу я. - Дайте встать, я здоров, я совершенно здоров.
Проклятое солнце, у меня черно в голове.
Несколько дней бушует океан, ломаются пальмы, тревожно кричат попугаи.
Профессор Ульт не выходит к столу. Я вижу его лишь у залива. Он кивает мне
и молча проходит мимо с напряженно сдвинутыми бровями. Собаки, изнывая от
жары, яростно воюют со змеями. Как-то, забравшись в прибрежные скалы, я
наблюдаю одну из таких схваток. Подобрав язык, собака продвигается
медленно, ползет, словно по натянутой струне. Я любуюсь красивым
гладкошерстным псом и упускаю момент схватки. Все происходит молниеносно.
Прыжок, резкое движение головой и передними лапами - оторванная голова
змеи падает в камни. Тяжело дыша, собака отскакивает, стоит, вздрагивая
всем телом, трется носом о землю, сосредоточенно глядя на извивающееся
змеиное тело, и даже на расстоянии я чувствую, сколько ненависти в
собачьем взгляде.
Я задумываюсь. Продолжает волновать открытие Ульта. Неужели он в самом
деле перешагнул через актиноиды и даже черт знает через что еще?
Невероятно, однако этот факт существует. Пора бы мне уже перестать
сомневаться в дурацких возможностях науки.
Выбравшись на берег, я иду вдоль самой кромки прибоя. Океан еще не
успевает успокоиться, но здесь тихо. Выброшенные на песок водянистые тела
медуз бледнеют и тают на глазах, остро и горьковато пахнет солью и
сыростью, залив безлюден, и только голые дети местных туземцев что-то
выбирают из влажных водорослей. Я думаю о предстоящем отъезде на Черный
Остров и останавливаюсь. Наш век, безумная скорость, даже на минуту
задержаться нельзя - голодные не замечают красоты. Рембрандт, Сессю...
Где-то я слышал их имена. Литература? Ха! Живопись? Устарело! Бег, бег!
Вперед! От расщепления атомных ядер до их синтеза, до сверхэлементов,
до... Интересно бы погладить коралловую змею.
Я приподнимаю шляпу - голова совершенно мокрая. Бедный, неразумный наш
мир. Что-то ожидает тебя за первым поворотом истории?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг