огонек Петру. Дотянувшись до форточки, открыл ее пошире, опять - не глядя
в окно.
- И вот однажды на нашего Петра Ивановича сваливается большая беда. Можно
предположить - радость, но это вряд ли, в таких событиях обычно вся семья
участвует. Был бы Петр Иванович покрепче духом, наверняка устоял бы. Попил
бы водки, может, даже всплакнул и - преодолел. Только наш Петр Иванович не
такой, не привык он к ударам судьбы, извините за пошлость. Закуклился,
спрятался, как моллюск в ракушке, а чтоб самого себя половчей обмануть,
чтоб не наткнуться на реальность, от которой бежал, нарисовал в своем
домике другой пейзаж, на действительность совсем не похожий.
К счастью Петра Ивановича, творческой личностью он не был. В его серости -
его же и спасенье. Некоторые уходят так далеко, создают себе миры
настолько правдоподобные, что расколоть эту скорлупу удается не часто. У
нашего Петра Ивановича случай полегче: посмотрел какой-то фильмец, да и
поселился в его декорациях.
Отсюда наша тактика: найти тот фильм, познать ваш Суррогатный мир и
доказать вам, что это чья-то фантазия, не более. Разрушим ваш панцирь,
докопаемся до конфликта и будем понемногу, шаг за шагом, его снимать.
Времени прошло достаточно, теперь вас это не должно так ранить. Не
исключено, что вы и сами вернетесь, но с моей помощью - быстрее. Так что
для начала примите на веру: боев в Москве нет.
- Допустим, - согласился Петр. - Допустим, войны нет. Откуда я тогда про
нее знаю - с такими подробностями?
- Что вы называете подробностями? Картинки, которые изредка приходят вам
на память? А вы не задумывались, почему всегда вспоминаете одно и то же?
Ведь война - такое дело, там за неделю столько всего случается, что за год
не перескажешь. А у вас одни штампы. Запомнили несколько эпизодов и
спроецировали их на свою персону. Естественно, что себя вы воображаете в
качестве сотника, то есть какого-то начальника. Это очень характерно для
подобной личности - помечтать о власти. Я тоже иногда вижу себя
полководцем. Поднимаю солдат в атаку, красиво погибаю, потом выбираю себе
памятник посолиднее... Это просто такая разгрузка, ее не надо стесняться.
- Значит, все - бред, - монотонно произнес Петр. - Все, что удается
выцарапать из памяти, - обычные глюки. Толстый такой слой глюков, а под
ним - дырка.
- Не дырка, мой дорогой, а настоящая жизнь, - сказал Валентин Матвеевич,
выбивая из пачки еще одну сигарету.
- С дачей, с качелями, с сыном-приборостроителем... Все чужое, все не мое.
- А то, про войну, - ваше? Про какого-то сотника - ваше? Ну-ка, назовите
мне прицельную дальность автомата Калашникова. А вес пули?
- Девять граммов, - неуверенно ответил Петр.
- "Девять граммов", - передразнил доктор. - Это, милый мой, из песни. А
песню писали, уж конечно, не про автомат. Ну, а люди какие-нибудь из той
жизни? Живые люди, а?
- Морозова, Панкрашин, - не задумываясь, назвал Петр.
Валентин Матвеевич осекся и сразу поскучнел.
- А эти откуда?
- Из жизни. Вернее, не знаю. Просто помню фамилии.
- Та-ак. А еще?
- Нуркин, Батуганин, - безо всякого напряжения выудил Петр.
- Может, это из вашего фильма персонажи? Хотя... Батуганин... что-то мне
тоже... Постойте! Это же банкир, которого на прошлой неделе убили, -
обрадовался Валентин Матвеевич и, шутливо погрозив пальцем, сказал: -
Признаюсь, сперва озадачили. Ну теперь-то ясно. Увидели по телевизору и
вплели в свои мнимые воспоминания. Сколько раз санитарам говорил, чтоб
никаких криминальных репортажей, ничего такого! Кем же он У вас числился,
несчастный банкир Батуганин? Постарайтесь вспомнить, это может быть важным.
Петр и так старался - не для доктора, для себя.
- Предателем, - только и сказал он.
- Естественно, - неожиданно возбудился Валентин Матвеевич. Кажется, в его
мозгу постепенно проклевывалась будущая диссертация. - Если убит - значит,
враг. Ведь хорошего человека убить нельзя, это несправедливо, правда?
Узнали о чьей-то смерти, а подсознание тут же определило жертву в
предатели - задним числом, как говорится.
Оно, подсознание, продолжает вас оберегать от всяких непонятных и жестоких
вещей нашего мира. Детское восприятие, немного упрощенное. Все стремитесь
объяснить, всему найти причину. Ну, еще? Еще кто-нибудь.
- Кочергин.
- Так-так. Что у нас с Кочергиным?
- Он из того же списка.
- Гм, из списка... Из какого?
- Из черного, - вздохнув, сказал Петр. - Помню длинный столбец фамилий, а
сверху: "черный список но". "Но", и все. Бессмыслица какая-то.
Будто не успели дописать.
- "Но"? Н-да... А какими буквами - маленькими или большими?
- Большими.
- Значит, не "но", а "Н.О.". Другое дело. Это же и есть ваше Народное
Ополчение.
- Ополчение?.. Народное Ополчение?.. Да! Народное Ополчение!! - выпалил
Петр. - А я сотник! Я вспомнил! Сотник, Валентин Матвеич! Я сотник! Я все
вспомнил!!
В нем словно прорвало какую-то мембрану - за буковками "НО" повалил целый
водопад образов, настолько зримых и осязаемых, что сомневаться в их
реальности не приходилось.
Улица где-то в центре, в районе Кузнецкого Моста. Горящий дом. Из окна с
диким криком выпрыгивает снайпер. Катается по асфальту - без толку, напалм
не гаснет. Стрелок поднимает винтовку, но Петр жестом показывает:
отставить. Эта гнида должна умереть медленно. Дальше - тихо, почти
ползком. Группу в подъезд, проверить этажи. Вторую группу - во двор. Кто
местный? Пойдешь старшим. Смотреть растяжки! Кто с "мухой"?
Бегом сюда. Вон по тому чердаку. Да пригнись ты! И пакет не трогай. Что
там за пакет? Не трогать!!
Поздно. Сверток ослепительно вспыхивает, и квартал застилает черным
непроницаемым туманом. Проходит минута, другая, но мгла не рассеивается.
Поздно...
- Я вспомнил...
- Это уже было. Взрыв на Кузнецком - один из ваших любимых моментов. Раз
пять я эту историю слышал. Кстати, вы будете смеяться, но Кочергин... это
же я. Кочергин Валентин Матвеевич, честь имею, - кивнув, заявил доктор.
- Ну да. А я смотрю - знакомое в тебе что-то. По имени-отчеству не
приходилось, а рожу видел. Хоть бы бороду сбрил. Специально оставил? Я
раньше думал, ты здесь шестерка, а ты, оказывается, и есть главный.
По части общения с больными Валентин Матвеевич имел опыт обширный, но
относительно счастливый. На четвертый этаж, к буйным, он не заглядывал -
не его профиль. Что же касается обитателей общего отделения на втором
этаже, то это были люди по большей части спокойные, погруженные в себя.
Иногда попадались балагуры вроде Зайнуллина, рассказывали всякую дрянь про
вырванные ноздри и снятую кожу, но это так, говорильня.
Одним словом, к активным действиям Валентин Матвеевич был не готов. Не
сразу сообразил. Не сразу решился. А пока соображал и решался,
запамятовал, где же эта чертова кнопка тревоги. Не сразу нашел. А пока
дотягивался...
Петр фильмов не любил, поэтому ударил неэффектно - без длинного замаха,
без нравоучительных предисловий, без крика "кия". Просто воткнул пальцы в
кадык и, убедившись, что доктор потерял голос, двинул ногой в солнечное
сплетение. Кочергин вместе с креслом перевернулся на спину, при этом его
голова громко стукнулась о пол. Петр проверил - дышит. Обшарив его
карманы, он нащупал увесистую связку ключей и запер кабинет изнутри. Потом
взял со стола полупустой графин и, шумно глотнув, вылил остальное
Кочергину на лицо.
- Помогите, - смешно просипел доктор. Он попробовал крикнуть, но
мучительно закашлялся и сплюнул на голубой линолеум что-то розовое.
- Разговор есть, - деловито сообщил Петр. - Жизни тебе не обещаю, слишком
много за тобой всего накопилось, но смерть - она ведь разная бывает.
Выбирай.
- Что?.. О чем вы?
- Все о том же. Мне бы найти кой-кого. Нуркина.
Петр сделал паузу. Валентин Матвеевич трясся, как заяц, но на фамилию
своего шефа не реагировал.
- Боишься, но не дрищешь, - заметил Петр. - Молодец, Кочергин. Посмотрим,
сколько ты продержишься. Гориллы твои не явились, значит, кнопочку ты
потрогать не успел. Так? Значит, время есть.
Он вернул доктора в исходное положение и, сняв с него узкий брючный
ремень, связал руки за спиной. Оценивая качество узла, отошел назад и
хватил согнутым локтем по ключице. Кочергин замычал от боли и снова
кашлянул - кровяная слюна долетела до самой занавески.
- Адрес Нуркина, - потребовал Петр.
- Отпустите!.. Что угодно... Немедленная выписка или диагноз. Любой. Какой
хотите.
- Хочу адрес.
- Кого?
- Нуркина, мой дорогой, Нуркина.
- Не знаю такого, - взмолился Валентин Матвеевич. - Ну не знаю я!!
Петр мельком осмотрел кабинет - самым стоящим была пепельница. "Тупым
тяжелым предметом". Да, это про нее, про пепельницу. Чугунная, грамм на
семьсот. Либо в висок, либо по темени. Как получится.
- Еще одна попытка, - сказал он, хватая Кочергина за волосы.
- Вы же здоровы! - неожиданно прошептал доктор. - Дьявол, вы ведь
действительно здоровы! А я-то... - Он так удивился, что даже перестал
бояться. - Я не мог понять... А вы ведь здоровы!
Получилось в висок. Нормально.
Петр торопливо опрокинул кресло, не давая крови измазать костюм. Кочергин
был повыше, но размер примерно тот же. Переступая через труп, Петр
развязал ему руки и раздел до белья. В оклеенном календарями шкафу нашлась
вешалка. Доктора он уложил на дно; попинал ногой, чтоб не вываливался, и
прикрыл створки. Так хорошо.
Ах, черт, кровь на полу! Вряд ли сюда войдут, но если вдруг...
Пришлось открыть шкаф, выволочь Кочергина наружу и снять с него трусы с
майкой. Пятно все же осталось, но бледное, почти незаметное. Петр задернул
занавески - теперь точно не видно.
Немного отдышавшись, он перебрал трофеи: мелкая пластмассовая расческа,
пятьдесят рублей одной бумажкой, полпачки "Пегаса", спички, носовой
платок. Поплевав, вытер о него ладони и забросил туда же, в гардероб.
Осмотрел свой халат, тапки. Нигде не испачкался. Молодец.
Жалко, что Кочергин не раскололся. "Череп раскололся, а сам он - нет", -
скаламбурил Петр.
Он присел и посмотрел в замочную скважину - часть стены, кусок фикуса.
Людей нет и до обеда не будет. А что будет после, ему все равно. Что бы ни
случилось, это будет уже без него. Он вставил ключ и осторожно повернул.
Твой выход, сотник.
Глава 4
- Умоляю, умоляю, умоляю... - зачастила женщина.
Ах, как люди умеют надеяться, как умеют себя успокаивать - в тот момент,
когда нужно вцепляться, вгрызаться, когда нужно просто выживать. Но это
приходит потом, после сто первого облома, а пока человечек валяется на
пузе, мешает слезы с соплями и надеется, надеется, дурашка, что это все не
зря.
- Не убивай, миленький! За что? Ведь не за что! - заныла Панкрашина,
переползая через привязанный к стулу труп.
- Может, хоть ты скажешь?
- Чего скажу? - просветленно спросила она.
- Адрес Нуркина. Или телефон.
- Не-ет, - завыла Панкрашина. - Ну не было у Феди таких знакомых! Не-е
было-о! Мы б тебе сразу и телефон, и...
- И номер пейджера, - грустно закончил Костя. - Никто не хочет помочь. Для
вас же стараюсь... люди...
Он выстрелил в затылок и еще до того, как женщина окончательно
распласталась на полу, вышел из комнаты. Обыскав бандита с расстегнутой
ширинкой, взял у него "вальтер" и запасную обойму.
"Вооружился, как ковбой какой-то, - без особой радости подумал Константин.
- Зачем мне три "ствола"? Тащить тяжело, бросить жалко... Нет, с ножичком
удобней. Он хоть и не такой страшный, как у натовской десантуры, зато
опробован многократно - в деле, в живом деле..."
Выходя из квартиры, он на секунду задержал взгляд в зеркале и недоуменно
пожал плечами. В лице что-то появилось - не странное, но такое, на что
раньше не обращал внимания. Какая-то лишняя черточка.
Нет, это нервы. Константин собрался открыть дверь, но вернулся к зеркалу и
нахмурился. Чертовщина. Откуда усы? Наклеил для маскировки и забыл? На
всякий случай подергал - больно. Настоящие. Сколько себя помнил, ни разу
усов не заводил, даже в армии, на последнем периоде, когда по сроку службы
положено. И ведь не к лицу ему, вид получается крестьянский, однако ж вот
они. Неухоженные какие-то, топорщатся в разные стороны. И кто только
подбил на такую нелепицу? Кто внушил, что усы - это хорошо?
Приду домой и сбрею, обязательно сбрею, решил Костя.
Но как же домой?... Как же он явится в таком виде? Настя не поймет. Утром
- без усов, вечером - с усами. Комедия.
Не отдавая себе отчета, Константин зашел в ванную и выдавил на ладонь
горку пены. Порывшись в шкафчике, он разыскал упаковку с одноразовыми
станками и, подержав лезвие под горячей водой, провел им по жестким
волосам. Усы хрустели и сопротивлялись, и, чтобы ликвидировать их
полностью, Косте пришлось повторить процедуру трижды. Он доскоблил
последние щетинки и вытер лицо. Кожу саднило, но ни кремов, ни лосьонов в
ванной не оказалось. Он бросил полотенце в раковину и выключил свет.
Костя накинул на плечо винтовку, заткнул оба пистолета за пояс и надел
плащ. Многовато железа. Попрыгал на месте - не гремит.
В кармане одного из Крепких запищал мобильник. Константин в раздумье замер
над телом, но тут же опомнился. Друзья Крепкого - наверняка такие же
крепкие, как и он, - перезвонят еще разик и забеспокоятся. А норма трупов
на сегодня перевыполнена.
Открывая засов, Костя вспомнил, что не проверил кухню. Узорчатое стекло в
двери светилось - не исключено, что и там кто-то... Нет, хватит, хватит.
Четверо в одной квартире, куда уж больше? Тот, кто может сидеть на кухне,
его не видел. Пусть все остается как есть.
Телефон умолк, но через секунду зазвонил опять.
И снова Костя ощутил что-то иррациональное и невыразимое. Смутную тревогу
от того, что некоторые детали не укладывались в цельную картину, даже
противоречили друг другу. Бандиты, например. Кто мог наехать на
Панкрашина? Два каких-то "быка" - на самого Федора Федоровича?! А где
охрана? Где любимый взвод спецназа? Раньше его и до ветру одного не
пускали: трое спереди, трое сзади. Не жизнь, а мученье. А теперь? Как
будто изменилось что-то, стало немножко по-другому. И усы эти проклятые...
Мобильник звонил не переставая, но Константин чуял: это так, для очистки
совести. Те, кому положено, уже погрузились в свои "БМВ" и "Аудио, или что
там у них.
Он аккуратно прикрыл дверь и вызвал лифт. Лучше бы спуститься пешком, но с
нижней площадки доносился шорох одежды и бесконечное чмоканье.
Когда он вышел из подъезда, на улице уже совсем стемнело. И еще час до
дома. Константин раздраженно вспомнил про "штайр" и два пистолета. Нет, за
час не управиться. Настя будет беситься. Какую бы ей отговорку придумать?
Чтоб раз и навсегда, чтоб не пришлось больше мямлить про аварии в метро и
всякое такое. Скоро ведь не выдержит, проверять начнет. А список, между
прочим, длинный - до зимы хватит.
Добравшись до бункера, Костя замотал оружие в промасленные тряпки и сложил
в инструментальный ящик. Засыпал опилками и разным мусором, а сверху
положил плоскую, как варежку, дохлую крысу - для любознательных.
На "Шаболовскую" идти не хотелось. До "Октябрьской" было гораздо дальше,
но Костя всегда прислушивался к шестому чувству, поэтому, не вдаваясь в
анализ, просто повернул налево. Отмахав по сырому подземелью ровно
километр, он отворил массивный люк и спрыгнул на жирные от битума пути.
Метрах в ста маячила светлая глотка станции.
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг