на сиюминутные конкретные цели. Лозунг "Лицом к технике, к техническим
знаниям" был воспринят буквально. Человек, как главный объект литературы,
был выдворен из фантастики ("замятинщиной", "булгаковщиной" попахивало от
человека).. Рассказ становится астрономическим, химическим, авиационным,
радиофантастическим, каким угодно, только не литературным. Характернейший
пример: подведение редакцией журнала "Всемирный следопыт" итогов конкурса
на лучший научно-фантастический рассказ за 1928 год. Там в обращении к
читателю говорилось:
"Эта категория (то есть фантастика, - Г.П.) дала много рассказов, но
из них очень мало с новыми проблемами, сколько-нибудь обоснованными научно
и с оригинальной их трактовкой. Особенно жаль, что совсем мало поступило
рассказов по главному вопросу - химизации..."
И дальше:
"Весьма удачной по идее и по содержанию следует признать "Золотые
россыпи" - эту бодрую обоснованную повесть с химизацией полевого участка
личной энергией крестьянского юноши, привлекшего к себе на помощь четырех
беспризорных, которые в процессе работы сделались ценными культурными
работниками. Автор достаточно знает вопросы агрикультурной химизации и
занимательно преподносит их читателю."
Автор достаточно знает вопросы агрикультурной химизации...
Но дальше, дальше.
"Рассказы "Открытие товарища Светаша" (средство от усталости) и
"Земля-фабрика" (ленточная посадка ржи, удесятерившая урожаи) привлекают
внимание своими современными темами, но оба рассказа кончаются
беспричинной непоследовательной гибелью героев вместе с их открытиями
(например, одного - от удара молнии), так что производят впечатление
мрачной безнадежности, хотя реальная жизнь рисует нам, наоборот,
беспрерывные завоевания науки и дает живые примеры успехов изобретателей в
результате упорного труда и неуклонной энергии."
Академик В.А.Обручев (1863-1956), говоря о фантастике, удачно для
критиков заметил: цель фантастики - поучать, развлекая.
Сам В.А.Обручев, несомненно, следовал этому принципу.
Поучать...
О фантастике, если разговор заходил о ней, высказывались, как правило
неодобрительно. "Реальный познавательный материал в ней, - писал об
"Аэлите" критик А.Ивич в пространной статье "Научно-фантастическая
повесть", опубликованной в 1940 году в журнале "Литературный критик", -
так же, как и в "Гиперболоиде", сведен к минимуму, аппарат для
межпланетных сообщений описан очень приблизительно, использованы гипотезы
жизни на Марсе, но без попытки научной разработки этого вопроса, да и
подзаголовок - фантастическая повесть - предупреждает нас, что автор не
ставил перед собой задачи художественной реализации серьезных научных
гипотез."
Вот так... Художественной реализации серьезных научных гипотез... О
мире грядущем, о судьбах мировой революции, о перекройке самого человека
речи, как правило, уже не шло.
Александр Беляев в одной из своих статей жаловался:
"Невероятно, но факт, в моем романе "Прыжок в ничто", в
первоначальной редакции, характеристике героев и реалистическому элементу
в фантастике было отведено довольно много места. Но как только в романе
появлялась живая сцена, выходящая как будто за пределы служебной роли
героев - объяснять науку и технику, на полях рукописи уже красовалась
надпись редактора: "К чему это? Лучше бы описать атомный двигатель."
Критика занималась, собственно, не анализом, критики теперь
выискивали мелких блох.
Н.Константинов ("Литературная учеба", 1, 1934) особо подчеркивал, что
научная фантастика, прежде всего, должна быть как можно ближе к
действительности: она должна всерьез и конкретно знакомить читателей с
успехами науки и техники; авторы соответственно должны всерьез и конкретно
изучить все высказывания по технике, сделанные Марксом и Энгельсом,
Лениным и Сталиным.
А.Палей, сам писатель-фантаст, в большом обозрении
"Научно-фантастическая литература" ("Литературная учеба", 2, 1936)
старательно фиксирует мелкие недочеты, допущенные тем или иным писателем.
Вот, скажем, В.Каверин неверно описал действие бумеранга, вот А.Толстой
ошибся, утверждая, что Земля с Марса будет выглядеть как красная звезда,
он же был не прав, описывая луч гиперболоида, нельзя со стороны увидеть
этот луч... "В противоположность произведениям Обручева, - хвалил А.Палей
роман инженера Н.Комарова, - этот роман слаб в художественном отношении,
социальные вопросы освещены в нем плохо. Но проблема хладотехники
поставлена интересно."
Эх, если бы ты что-нибудь понимал, Булгаков...
Все реже и реже появляются фантастические произведения, показывающие
широкие панорамы грядущего, зато все чаще в самых незамысловатых сюжетах
появляются враги, шпионы, различные вредители. Весьма характерной в этом
отношении вещью следует признать небольшую повесть Андрея Зарина
(1863-1929) "Приключение", напечатанную в 1929 году в журнале "Вокруг
света", - в журнале, как указывалось на титуле, путешествий, открытий,
революционной романтики, изобретений и приключений.
Два приятеля, любившие выпить, случайно увидели с помощью бинокля в
чужом окне странного человека в белом халате, возившегося опять же с
какой-то странной аппаратурой. Совершенно ничего не зная о подозреваемом,
основываясь лишь на своей интуиции, приятели сразу понимают: это враг!
"Надо установить его преступления, потом арестовать и судить... Судить и
расстрелять. Да! Да!"
"Несомненно, - догадываются проницательные герои, - тут и
контрреволюция, и вредительство, быть может, шпионаж. Белогвардейцы и
иностранные приятели..."
И они не ошибаются.
"Большое дело сделали, большое! - сообщил представитель ЧК. - Немного
с опозданием, но все-таки...
- Что открыли? - спросил Сивачев.
- И эмигранты, и свои вредители, и эстонские шпионы. Всего есть!"
- Это сильно, - сказал Гацунаев, когда мы наконец покинули чайхану. -
Всего есть!
И спросил:
- А фантастика? Где фантастика? Не забудь, Антология посвящена
фантастике!
Как где? Научная фантастика шла параллельно разоблачениям. Советский
читатель нуждался в новых понятиях, любая кухарка должна была уметь не
только руководить государством, но и разбираться в законах природы. Герою
новой фантастики, собственно, уже и не надо было притворяться ученым.
"Сам Джон Инглис не мог понять, как ему удалось сконструировать такое
чудо... Иксофор (прибор, построенный героем писателя В.Язвицкого, - Г.П.)
работал вопреки всем известным законам природы, но факт оставался фактом -
аппарат действовал."
Этого было вполне достаточно.
Как хватало и такой характеристики героя (там же): "Гений, можно
сказать, и дуща-человек".
Почти обязательными стали многословные послесловия к фантастическим
книгам. В них, в послесловиях, объяснялось, почему та или иная идея автора
вздорна, или даже вредна. А авторы пытались объяснить, почему, на их
взгляд, та или иная идея хотя и вредна, но все же как-то полезна.
Валерий Язвицкий, автор неприхотливых научно-фантастических
рассказов, писал: "Мы обычно не замечаем того, что нам знакомо с первых
дней нашей сознательной жизни. Мы не удивляемся многим явлениям, не
спрашиваем себя, почему они происходят так, а не иначе. Например, разве
кому-нибудь приходит в голову вопрос, почему вещи, поставленные на стол,
не скатываются и не падают? Мы не удивляемся, почему мы твердо стоим на
земле, почему можем делать прыжки. Занимаясь гимнастикой, мы не
задумываемся над тем, почему легко взбираемся вверх по гладкому шесту. Нам
не приходит в голову спросить, почему завязанная узлом веревка не
развязывается, если потянуть ее за концы, а наоборот, еще крепче
завязывается..."
Действительно, герои А.Толстого, М.Булгакова, И.Эренбурга, Е.Замятина
как-то мало задумывались над такими вопросами...
"В этой научно-беспредметной повести, - оценивал критик А.Ивич
повесть А.Беляева "Человек-амфибия", - нет ни социального, ни философского
содержания. Роман оказывается ничем не загруженным, кроме серии средней
занимательности несколько статичных приключений... оказался
развлекательным романом, книгой легкого чтения, не имеющей сколько-нибудь
заметного литературного значения."
И дальше: "...Беляев берет понравившийся ему физиологический опыт и
доводит его либо до неоправданного целесообразностью чуда, либо до
нелепости - практического бессмертия - противоречащей материалистическому
пониманию природы".
Берет понравившийся ему физиологический опыт... Доводит его до
неоправданного целесообразностью чуда...
Мало кто знал, что именно Александр Беляев многие годы нуждался в
чуде, жил в надежде на чудо - тяжелая форма костного теберкулеза приковала
его к больничной койке. В статье "О моих работах" А.Беляев писал:
"Могу сообщить, что "Голова профессора Доуэля" - произведение в
значительной мере... автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на
три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался
параличом нижней половины тела, и хотя руками я владел, вся моя жизнь
сводилась в эти годы к жизни "головы без тела", которого я не
чувствовал..."
Берет понравившийся ему физиологический опыт...
5
Техническая фантастика, понятно, не привела, да и не могла привести к
большим литературным открытиям. Радостный крик героя рассказа А.Палея
"Человек без боли": "Мама, мама, мне больно!" - говорил не столько о
трагедии человека, сколько об еще одном техническом положении.
"Из-за деревьев показались пять допотопных птеродактилей - два самца
и три самки с детенышами. Я посмотрел на них, повернулся и пошел дальше."
Что могли дать читателю подобные описания?
"Всемирный следопыт", кстати, вполне всерьез, без всякой иронии
цитировал приведенные выше строки.
Не ради улыбки цитировался в журнале и рассказ, в котором на озеро
Байкал совершал посадку в межпланетном аппарате некий, как там особо
подчеркивалось, культурный марсианин. Вполне всерьез разъяснял
К.Э.Циолковский простые вещи (правда, он-то старался при этом донести до
читателя свою весьма не простую философию), а многие и многие фантасты
попросту предпочитали не отвечать на вопросы, заданные ими же. "Я не мог
получить ответа на свои вопросы. Ибо, если бы Яша или кто-нибудь другой
сумел бы ответить на них, мой рассказ перестал бы быть фантастическим, и
превратился бы в реальный." (А.Палей).
- Кто это будет читать? - спросил Гацунаев. - Про самку птеродактиля,
про культурного марсианина, про химикаты и успехи агрикультуры?..
- Подожди, - сказал я, - скоро мы коснемся патриотической темы.
Международная обстановка в конце 30-х складывалась так, что любой
непредубежденный человек мог понять - война неизбежна. В Германии к власти
пришел фашизм, итальянцы хозяйничали в Северной Африке, японцы
приглядывались к юго-восточной Азии. В СССР после гражданской войны, НЭПа,
коллективизации, массовых чисток постепенно угасла надежда на Мировую
революцию. Последней, может быть, попыткой напомнить о великой цели
явилась повесть А.Палея "Гольфштрем", опубликованная в библиотечке
"Огонька" в 1928 году.
Сюжет повести прост.
К королю свиных туш (так у А.Палея) приходит военный инженер Том
Хиггинс.
"Я предлагаю акционерское общество, - сказал он. - Цель - постройка
плотины для изменения направления Гольфштрема. Климат Северной Америки
изменится в сторону потепления. Расходы окупятся, самое большее, в 3-4
года. Европа, конечно, погибнет.
- Плевать.
Свиной король был прав: Европа уже десять лет ничего не покупала. Она
представляла собой союз социалистических государств..."
Союз Советских Республик Старого Света, естественно, озабочен
агрессивными планами короля свиных туш. А поскольку недавно к советским
республикам присоединилась, наконец, Япония, решено было дать простой и
решительный ответ этим зарвавшимся жирным американцам. В Женеве собирается
заседание ЦИК, там же в рабочем порядке создается Реввоенсовет Старого
Света.
Итак, война.
Как всегда в подобного рода произведениях - последняя.
"Необходимо напрячь всю энергию, чтобы уничтожить постройку (плотину,
воздвигнутую поперек Гольфштрема, - Г.П.) и раз навсегда сломать военные
силы Америки."
Союзником Реввоенсовета Старого Света становится в этом нелегком деле
сознательный пролетариат Америки, а победу воздушному флоту приносит некий
оранжевый луч, изобретенный неким Владимиром Полевым. Подозреваю, что этот
луч несколько раньше изобрел инженер Гарин, но в данном случае это уже не
имело значения. Ну, а пролетариат американский действует на земле.
"Страшная злоба против угнетателей выросла в сердцах рабочих за тяжелые
годы порабощения. Уже раздавались возгласы проклятия и мести. Надо было
найти русло, в которое можно было бы направить гнев трудящихся."
Такое русло было найдено - Гольфштрем.
Плотина, поставленная поперек знаменитого теплого течения, была
взорвана...
Конечно, не "Фауст" Гете, но проблема хладотехники поставлена хорошо.
Одна за другой выходят в 30-х годах книги рассказов, пьес, повестей,
романов, посвященных будущей войне. В.Курочкин - "Мои товарищи", В.Киршон
- "Большой день", Я.Кальницкий - "Ипсилон", С.Диковский - "Подсудимые,
встаньте!", Н.Борисов - "Четверги мистера Дройда", С.Беляев - "Истребитель
2Z", наконец, знаменитый роман Н.Шпанова "Первый удар", в одном только
1939 году выдержавший чуть ли не десяток изданий - от массовых до
"Библиотечки красного командира". Всеми способами - лучами смерти и жизни,
электроорудиями, суперскоростными штурмовиками, шаровыми молниями и
потрясающими воображение танками - враги Советского государства
уничтожались в первые же часы войны и, разумеется, на собственной
территории.
Известный фантаст Г.Адамов (1886-1945) сам переход знаменитой
фантастической подводной лодки "Пионер" ("Тайна двух океанов") из
Балтийского моря в Тихий океан обосновал реальной необходимостью устрашить
японцев, слишком к тому времени активизировавшихся. Подразумевалось:
появление "Пионера" приведет япошек в трепет. И понятно, переход оказался
непростым - диверсанты, шпионы... Не случайно критики не уставали
повторять: "Книга должна учить бдительности!"
Душную патриотическую атмосферу тех лет хорошо передает небольшая
заметка, служившая как бы вступлением к фантастическому рассказу
А.Россихина "Неронит", опубликованному до войны в журнале "Вокруг света".
"От неронита нет спасения? - говорит профессор Энрико Марти. -
Неправда. Любой член Осоавиахима (а их у нас миллионы) знает, как спастись
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг