- Очень рад, - отозвался Гена ледяным голосом.
- А уж как я рад! Сами-то откуда? Как звать?
- А зачем это вам? - еще холоднее поинтересовался Аристов.
- Как зачем! Для продолжения знакомства...
- Продолжения не будет.
- Да-а? - опешил Коляныч.
- Да.
Золотая улыбка командира спасателей начала тускнеть и погасла. Он ушел,
бормоча что-то про дерьмократов, разворовавших Россию и теперь вот греющих
брюхо на заморских курортах. Позже, у китайчатого портье, болтавшего,
кажется, на всех языках, мы выяснили, что пятнадцать спасателей,
помогавших американцам тушить лесные пожары, заселились в отель еще утром
и уже успели в близлежащем магазинчике купить спиртного больше, чем было
продано там за все годы, прошедшие после окончания войны Севера с Югом.
Во время ужина в полинезийском ресторане Гена был суров, как во время
воздушной атаки.
- Больше в отеле не загораем. Ходим на соседний пляж.
- Правильно, - поддержал я. - Я тоже за безалкогольный отдых. Какая
воздушная акробатика с похмелья!
- Ну зачем вы так! - с милой наивностью возразила Катя. - Отличные
ребята.
Правда, Оленька?
- Ты им уже рассказала, какие прокладки защищают тебя с утра до вечера?
- Павел! - оскорбилась Оленька. - Опять?
- Простите нам эту семейную сцену! - повинился я.
- Значит так,- лицо Аристова закаменело, как если бы он вышел
противнику в хвост и нажал гашетку. - Если они будут еще надоедать, я
позвоню министру МЧС - мы в одном подъезде живем. Он быстро им боевую
тревогу сыграет... На Алтае тоже леса горят!
- А они, глупенькие, даже и не догадаются, кто им это устроил. Вот
класс! - Катька от удовольствия захлопала в ладоши.
- Не дай Бог, если догадаются! Здоровее этих ребят разве что омоновские
мордовороты... - тихо заметил я и ласково поглядел на Катерину.
Она вздрогнула, побледнела и заткнулась на весь оставшийся вечер.
16. ГОДОВЩИНА
Гена милостиво согласился оценить меня как летчика. Мы с ним
прокувыркались в воздухе больше часа. Наша "Сесна" ревела на выходе из
пике, зависала с заглушенным мотором в "колоколе", юлой вертелась в
каскаде "бочек". От перегрузок темнело в глазах, пот не только пропитал
рубашку и летный костюм, но даже тяжелыми каплями метался по кабине. За
хороший полет пилот худеет на несколько килограммов. Наш полет был не
просто хорошим, а еще и затяжным.
Потерпев немного мои ученические выкрутасы, Гена решил вспомнить
молодость - он один из немногих летчиков, которые могут долго держать
перегрузки. На вводе в петлю и на виражах я терял сознание и приходил в
себя лишь через несколько секунд. Такие полеты - какой-то особенный
мужской мазохизм. Но как приятно после них сознавать, что ты все преодолел
и смог вернуться на землю!
Бедолага Экзюпери говаривал: "Человек в воздухе лучше человека на
земле!"
От летчиков просто веет мужественной чистотой и могучей романтикой.
Летчики - это сердце нации. А тех охламонов в Кремле и окрестностях,
которые относятся к этому сердцу как к аппендиксу, я бы просто
расстреливал в Александровском саду из мелкокалиберной винтовки - чтобы
дольше мучились. Летчики-испытатели - это спрессованный в одном элитном
коллективе генофонд нации. Их собирают, точнее собирали, штучно по всей
нашей необъятной державе. Пестовали, как скрипачей.
Жаль, что добрая половина из них встречает свое сорокалетие на
геройском кладбище в Жуковском под памятниками с пропеллерами.
Я ведь тоже после школы хотел поступать в летное училище! Не прошел
медкомиссию... "Ладно, - сказал я судьбе,- объедем по кривой!" И поступил
в авиационно-технологический. Но тут все как раз посыпалось - и пламенный
мотор советской авиации заклинило... "А вот и хрен тебе мелко порубленный!
- сказал я все той же судьбе. - Врешь - не возьмешь!" И пошел в
авиационный бизнес, который не менее опасен, чем испытательный полет. Но
это не риск жучилы, готового просадить в Лас-Вегасе в рулетку бабки,
нажитые на крови отстреленных партнеров и соплях обобранных советских
лохов. Это другое! Когда я получил свой первый кредит на развитие малой
авиации, умные люди мне говорили: "Павлик, ты добрался до своей сосиски.
Утащи ее в какое-нибудь тихое место и грызи впотай. Еще и внукам хватит!"
Но я выбрал небо. Понимаешь ты, писателишко, небо! Я строю свою
Вавилонскую башню и не виноват в том, что в наше время кирпичи кладут не
на цемент, не на раствор, а на дерьмо и кровь. На кровь и дерьмо! Я это
время не выбирал - оно прыгнуло мне на загривок. Нет, не прыгнуло...
Век-шакал... Он, мерзко воя, бродит вокруг и сужает круги. И теперь или я
его, или он меня.
Понимаешь? Вот и таскаю с собой повсюду Толика с пистолетом. Надо
пережить, перехитрить... Когда-нибудь кровь с дерьмом затвердеют - и тогда
уже мою башню не своротишь. И тогда козлы-потомки будут еще долго
разгадывать секрет неколебимости этого вечного раствора!
- Хороший монолог? - Павел Николаевич допил донское игристое и посмотрел
на часы.
Поезд уже въезжал в новый день, и утренний свет, словно вода с лимонным
соком, смешивался, с желтым светом ночников.
- Неплохой, - уклончиво ответил я.
- Обязательно вставь в повесть!
- Не стоит...
- Почему это?
- Неправдоподобно. "Новый русский" не может произнести такой монолог.
По определению...
- Но я ведь произнес! - опешил он.
- Не надо путать литературу с жизнью. В прозе главное - логика
характера...
А тут нате вам - Экзюпери... Думаю, не стоит вставлять.
- А ты не думай. Музыку, знаешь, кто заказывает?
- Ну, если ты так ставишь вопрос...
- Именно так. На чем я остановился?
- На затяжном полете.
...Приземлившись, мы с Генкой, прежде чем порулить в отель на
арендованном "фордике", зашли к толстому, как бочка, Брайену, хозяину
аэроклуба, и расплатились. Брайен когда-то был асом, но потом на нервной
почве у него что-то случилось с обменом веществ - и его разнесло. Он
обещал мне организовать прыжки с парашютом, и я на своем неандертальском
английском поинтересовался, как обстоят с этим дела. Брайен стал подробно
объяснять. Но гораздо больше информации мне удалось почерпнуть из его
мимики и жестов, чем из рычащей скороговорки. Впрочем, я и сам уже знал,
что прыгнуть в Штатах с парашютом не так-то просто. Во-первых, у нас с
Катькой не было специальной страховки. Они же там, прежде чем на унитаз
сесть, страхуются на всякий случай! Во-вторых, в Америке очень трудно
отыскать удобное и безопасное место, особенно на Южном побережье, где
сетка воздушных эшелонов и коридоров на карте выглядит как густая, почти
без просветов паутина. Кроме тысяч магистральных лайнеров, американское
небо наполняют миллионы частных самолетиков. Тарахтя пропеллерами, они
несут своих хозяев на уик-энды, деловые встречи, к любовницам в соседние
городишки, на рыбалку, а то и просто на работу и обратно. Иногда они
падают.
Помнишь соплячку Саманту Смит, которая написала письма про мир-дружбу
Рейгану и Андропову? Вот, разбилась вместе с отцом. Но все равно летают,
как пеликаны.
- Impossible! - закончил объяснения Брайен.
- Double price! - пообещал я.
- О. К! - кивнул хитрый американский боров. Мы с Геной сели в "фордик"
и порулили к отелю. По сторонам тянулись аккуратные домики, такие на вид
хрупкие, что казалось, целую улицу можно было снести вместе с пыльными
пальмами одним броском городошной биты.
- Очень хочешь прыгнуть именно в Америке? - спросил после долгого
молчания Гена.
- Очень!
- С Катериной?
- Ага!
- Ну-ну! - кивнул он с пониманием.
- А ты с Оленькой не хочешь?
- Нет... - вздохнул Аристов.
После неудачного катапультирования во время тренировочного полета
Аристову пришлось перейти на преподавательскую работу. Его межпозвоночные
диски, должно быть, напоминают теперь расплющенные пятаки, которые в
детстве мы бросали на трамвайные рельсы. Врачи так и сказали: "Можете,
конечно, Геннадий Сергеевич, прыгать, но сначала купите себе инвалидную
коляску!" Так что на боль в спине он Галине Дорофеевне не зря жаловался.
Когда мы подъезжали к отелю, Гена глянул вверх и насторожился:
- Что-то мне эти морды совсем не нравятся! Из окон наших номеров нам
призывно махал руками весь отряд спасателей. Едва мы переступили порог,
самые худшие подозрения подтвердились. Дверь между люксами была распахнута
- и на всем шестикомнатном пространстве буйствовала полномасштабная
отечественная пьянка.
- Это я догадалась! - радостно сообщила Оленька.- Я взяла ключ у
портье...
- Ну и дура! - похвалил Гена.
Номера были похожи на раздевалку сборной по футболу, одержавшей
сокрушительную победу: одежда валялась вперемежку с пустыми бутылками.
Двое спасателей спали беспробудным сном. Кто-то ревел под гитару:
Первым делом мы испортим самолеты!
Ну а девушек? А девушек потом!
Несколько мужиков азартно листали Оленькину книжку про бинарные
оппозиции.
Они играли. Суть игры заключалась в том, чтобы загадать номер страницы,
строку и слово. Проигравший становился в жертвенную позу и получал ровно
столько сокрушительных пинков, на сколько букв его слово оказывалось
короче того, что загадал победитель.
- Но она сказала, у тебя праздник! - зашептала готовая расплакаться
Оленька.
- Какой, к чертям, праздник!
- Кто сказала? - поинтересовался я.
- Ка-атя...
- Ясно.
В этот момент появилась одетая в одну длинную майку Катерина. Она
сидела верхом на Коляныче, напоминавшем битюга, которому хозяин из
озорства вставил золотые лошадиные зубы.
- Внимание! - звонко крикнула Катька.- Внимание! Сегодня исполнилось
ровно пять лет с того исторического момента, когда величайшему летчику
всех времен и народов Геннадию Сергеевичу Аристову было присвоено звание
Героя России с вручением золотой звезды и ордена Ленина! Ура!!
- Гип-гип-ура! - грянули спасатели так, что чуткие гидролокаторы на
военно-морской базе в Гуантанамо определенно зашкалило.
- Неужели пять лет? - хмуро удивился Гена, загибая пальцы.- В самом
деле...
Но "Ленина" тогда уже не вручали...
- ...С вручением ордена Академика Сахарова восьмой степени! - ничуть не
смутилась Катерина.
Меня всегда поражало, что в нужный момент она оказывалась
обладательницей самой неожиданной информации.
- До дна!- Коляныч поднес Гене пивной бокал, до краев наполненный виски.
- Я не пью! - отрезал Гена.
И это была правда. На днях исполнялся другой юбилей - год с тех пор,
как он по настоянию врачей исключил из пищевого рациона все виды и подвиды
спиртного. С этим, я думаю, и связан был бурный роман с Оленькой, не
укладывавшийся ни в какие его сексуальные навыки и жизненные принципы.
- Мужик ты или не мужик? - применил Коляныч совсем уж запрещенный прием.
- Ольга, - спросила Катька, поигрывая редкими прядями на голове
командира спасателей, - мужик Гена или не мужик?
- Я не знаю,- растерялась будущая искусствоведка.
Спасатели дружно и обидно захохотали.
- Ему нельзя! - попробовал вступиться я.
- Мне тоже было нельзя, - сообщил Коляныч. - Я дал врачу сто долларов -
теперь можно!
- Смешно сказал. - Гена побагровел, вырвал из рук искусителя бокал и
выпил одним духом, не поморщившись.
- Ура! - завопила Катерина и, взяв у Аристова опустевший бокал, вылила
оставшиеся капли на голову Колянычу.
Потом она пришпорила розовыми пяточками своего пьяного скакуна, и тот,
протяжно заржав, унес ее в соседний номер.
- Ну вот что, мужики, - нехорошим голосом начал Гена.
Но тут в дверь постучали - и два официанта втащили в номер подносы с
дымящимися бифштексами, обсыпанными картофельной струганиной и оливками.
- Ваш заказ, мистер Аристофф! - доложил один из них на ломаном русском.
Через час, вырвавшись из пьяных объятий спасателей, Гена сорвался вниз
и от портье позвонил министру МЧС. Потом он пытался отсидеться в
кегельбане, но группа спасателей, возвращаясь из очередного похода в
осчастливленный магазинчик с сумками, набитыми бутылками, скрутила его,
несмотря на яростное сопротивление, и доставила в номер. Здоровые все-таки
парни!
- Мужик ты или не мужик? - снова подступил к нему Коляныч, уже
породнившийся плечами с теплой Катькиной задницей.
- Ура-а герою России!
Под утро, изгадив наши номера до неузнаваемости, команда ушла, унося на
руках тех, кто не стоял на ногах. Вообще-то я не очень хорошо держу
алкогольный удар и поэтому слабо помню окончание юбилейных торжеств, но
предполагаю, что Катерина так уехала на Коляныче. Гена же, потерявший за
год питейную форму, отрабатывавшуюся десятилетиями, отключился где-то
после четвертого доказательства того что он все-таки мужик. В былые
времена с ним такого, конечно, не случилось бы.
Разумеется, мы проспали все наши полеты. Когда вечером следующего дня
Оленька, приговаривая "бедный папочка", похмеляла юбиляра с ложечки, как
тяжело больного, а я бессильно лежал в кресле, дверь распахнулась, грохнув
о стену, и в номер ворвались разъяренные спасатели. Опухший Коляныч, как
перчатку, швырнул в лицо Аристову телеграмму со срочным вызовом в Москву,
подписанную министром МЧС.
- Мы к тебе... А ты нас... - только и смог вымолвить он.
Я едва успел подивиться тому, как непривычно Каляныч смотрится без
наездницы на плечах, а нас уже начали бить. Меня схватили за грудки и
вырубили первым же ударом, а эмчеэсовцы все-таки не эсэсовцы и лежачих не
бьют. Гена же попытался оказать сопротивление - и, несмотря на истошное
Оленькино заступничество, получил по полной мордобойной программе.
- Ладно, хватит, - приказал Коляныч. - А то он до следующей годовщины
не доживет!
Спасатели, прихватив недопитые вечор бутылки, удалились. Внизу их уже
ждал автобус.
И вот, когда Оленька, всхлипывая, обрабатывала специальными жидкостями
аристовские синяки, а я рассматривал порванную рубашку, зазвонил телефон.
Забыв от пережитого про все инструкции, она схватила трубку:
- Алло! Нет, Геннадий Сергеевич подойти не может... Он нездоров. Ничего
страшного, просто несчастный случай... Перезвоните позже... Я? Я -
Оленька... А вы кто?
- Кто это? - взревел Гена, вскакивая и чуя неладное.
- Какая-то Галина Дорофеевна!
И хотя Галина Дорофеевна даже на сверхзвуковом истребителе могла
очутиться в Майами не раньше чем через четыре часа, уже через двадцать
минут срочно вызванное такси увозило рыдающую Оленьку в международный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг