ему позвонил начальник и как бы вполсерьеза порекомендовал послать от имени
трудового коллектива ремжилстройконторы телеграмму в поддержку ГКЧП. Взамен
он пообещал несколько коробок самоклеющейся немецкой пленки. Простодушный
Петр Никифорович, который, как и большинство, в душе сочувствовал ГКЧП, не
посоветовавшись ни с Нашумевшим Поэтом, ни с композитором Тарикуэлловым,
взял и отбил эту неосмотрительную телеграмму. После победы демократии
начальник снял тестя с должности за связь с мятежниками, а назначил на
освободившееся место мужа своей двоюродной сестры. И не было никаких
торжественных проводов на пенсию, почетных грамот и ценных подарков.
Спасибо, в Лефортово не упекли!
- А ведь он у меня паркетчиком начинал, - сокрушался Петр Никифорович,
имея в виду вероломного начальника. - Я ж ему, сукину коту, рекомендацию в
партию давал, в институте восстанавливал, когда его за драку выгнали... В
прошлом году финскую ванну и розовый писсуар за здорово живешь поставил.
Неблагодарность - чума морали!
Башмаков распил с тестем последнюю бутылочку из месячной нормы и стал
высказывать недоумение по поводу всего происшедшего в Отечестве. Начал даже
излагать свою кукольную теорию, но Петр Никифорович перебил его и, кажется,
впервые обойдясь в трудной ситуации без хорошей цитаты, сказал:
- Никому, Олег, не верь! Суки они все рваные...
Через восемь месяцев он умер на даче, читая "Фрегат "Паллада". Сначала
возил навоз с фермы, а потом прилег на веранде отдохнуть с книжкой.
Отдохнул... На похоронах не было никого из его знаменитых творческих друзей.
Даже Нашумевший Поэт не приехал, зато прислал из Переделкино
телеграмму-молнию со стихами:
Св. памяти П. Н.
Когда уходит друг,
Весь мир, что был упруг,
Сдувается, как шарик.
Прощай, прощай, товарищ!
Через несколько лет Башмаков случайно наткнулся в газете на эту же
самую эпитафию, но уже посвященную "св. памяти" композитора Тарикуэллова. И
уже совсем недавно по телевизору Нашумевший Поэт попрощался при помощи все
тех же строчек с безвременно ушедшим бардом Окоемовым.
Денег на похороны и поминки едва наскребли: жуткая инфляция еще в
начале 92-го за несколько недель сожрала то, что тесть праведными и не очень
праведными трудами копил всю жизнь. Выручил Гоша, за месяц до смерти Петра
Никифоровича воротившийся из Стокгольма. Хоронили тестя бывшие его
подчиненные - сантехники, столяры, малярши, штукатурщицы, паркетчики. Они
очень хвалили усопшего начальника, но постоянно забывали, что на поминках
чокаться нельзя. Потом хором пели любимые песни Петра Никифоровича,
приплясывали и матерно ругали новое хапужистое руководство
ремжилстройконторы.
Теперь, оглядываясь назад, Башмаков часто задумывался о том, что Бог
прибрал тестя как раз вовремя: стройматериалов вскоре стало завались, возник
евроремонт, вместо розовых чешских ванн появились четырехместные "джакузи".
А друзья Петра Никифоровича, гиганты советского искусства, очень быстро
обмельчали. Им теперь не до евроремонтов - на хлеб не хватает. Даже
Нашумевший Поэт, если верить телевизору, зарабатывает тем, что преподает
литературу в каком-то американском ПТУ на восточном побережье. Но там, там,
в раю, куда попал, несмотря на мелкие должностные проступки, Петр
Никифорович, непременно царит (не может не царить!) чудесный, вечный,
неизбывный дефицит строительных, ремонтных и сантехнических материалов,
дефицит, охвативший всю ойкумену и все сущие в ней языки. И незабвенный Петр
Никифорович после отсмотра рабочей копии нового фильма дает творческие
советы великому Феллини, а тот кивает: "Си, си, амико! Ты, как всегда,
прав!"
15
Эскейпер снова посмотрел на часы, снял телефонную трубку и набрал Ветин
номер. Нежный женский голос с приторным сожалением сообщил, что абонент в
настоящее время недоступен, и попросил перезвонить попозже. Потом то же
самое было повторено по-английски.
- Била-айн!
Странно! Сколько можно сидеть у врача? Сейчас все это просто делается:
да - да, нет - нет... Может, к отцу заехала попрощаться и отключила
'мобилу'? Странно... Однако жизнь научила Башмакова никогда не волноваться
заранее и не тратить попусту драгоценные нервные клетки. Правда, теперь
точно доказано, что нервные клетки восстанавливаются-таки, - но все равно их
жалко! Он решил перезвонить Вете через полчаса и уж потом, если ситуация не
прояснится, начать тревожиться и что-то предпринимать. Пока же самое лучшее
- продолжать сборы. Ничто так не отвлекает от неприятностей, как сборы в
дорогу. Это знает любой эскейпер.
Еще только продумывая будущий побег, Башмаков решил непременно забрать
с собой всю одежду. Нет, он не собирался тащить на Кипр это старье. Просто
было бы негуманно оставлять брошенной жене свое барахло как наглядное
свидетельство неверности и вероломства. Чего ж хорошего, если несчастная
женщина рыдает над стареньким свитером сбежавшего мужа? А почему,
собственно, он решил, что Катя будет рыдать? Может быть, она
быстренько-быстренько утешится с каким-нибудь новым Вадимом Семеновичем - и
тот станет разгуливать по его, башмаковской, квартире, в его, башмаковском,
махровом халате и в его, башмаковских, тапочках на меху?
Нет, это недопустимо: ни рыдания, ни чужое разгуливание в его,
башмаковских, тапочках! Олег Трудович полез на антресоли и начал рыться в
пыльном хламе, испускающем непередаваемый, чуть пьянящий запах прошлого.
Боже, сколько на антресолях оказалось совершенно никчемных, но абсолютно
невыбрасываемых вещей! Старые вещи напоминают чем-то выползни. Человек ведь
тоже вырастает - из одежды, из книг, из вещей - и время от времени
сбрасывает все это, как змея, линяя, сбрасывает свою шкурку. Но, в отличие
от пресмыкающихся, человек не бросает выползни где попало, а складывает в
шкафах, чуланах, сараях, на чердаках и антресолях... Впрочем, если бы змеи
были существами разумными, то, конечно, тоже не выбрасывали бы бывшие
шкурки, а бережно хранили их как память о прошлом. И в этой змеиной
цивилизации существовала бы, наверное, целая индустрия, производящая
специальные ларчики, футляры, шкафчики для сброшенных шкурок. Вот, к
примеру, маленькая розовенькая коробочка - подарок детенышу к самой первой
линьке. А вот футлярчик побольше, украшенный крылатой ящеркой с луком и
стрелами, - это для первой совместной линьки змеиных молодоженов. Большой
красивый шифоньер, где шкурки висят, как рубашки, на специальных плечиках с
бирочками для дат, обычно преподносится уходящим на пенсию заслуженным
пресмыкающимся. Ну, хорошо... А куда в таком случае деваются шкурки после
смерти хозяев? Скорее всего, хранятся у родственников или кладутся рядом с
усопшим в гробик, узкий и длинный, как футляр для бильярдного кия. А может
быть, наоборот: все выползни собирают в особом научном центре, где ученые -
очкастые кобры - бьются над проблемой воскрешения отцов и оживления
шкурок...
Но эскейпер так и не решил, куда деваются шкурки усопших разумных
гадов, ибо в этот момент нашел то, что искал, - баул из брезента. В него при
желании можно было вместить комплект обмундирования для мотострелковой роты.
Эту огромную сумку со съемными колесами изобрел Рыцарь Джедай и изготовил в
двух уникальных экземплярах, когда они начали 'челночить'. А что еще
оставалось делать? В 92-м финансирование 'Альдебарана' резко срезали,
научную работу свернули, а зарплату не повышали, хотя тех денег, на которые
раньше можно было жить месяц, теперь хватало на несколько дней. Как
выразился однажды Джедай, инфляция - инфлюэнца экономики. Докукин, правда,
сдал один из альдебаранских корпусов под страховое общество 'Добрый
самаритянин'. Сыпавшееся здание сразу же отреставрировали, устлали коврами,
утыкали кондиционерами, обсадили голубыми елями, а компьютеры и прочую
оргтехнику завезли такую, что Башмакову, работающему все-таки не на наркомат
коневодства и гужевого транспорта, а на космос, подобное оборудование даже
не снилось. Скопившиеся у подъезда иномарки охранялись специальными
громилами в камуфляже - и на территорию 'Альдебарана' теперь стало попасть
сложнее, чем в прежние режимные времена. Докукин поначалу регулярно проводил
собрания трудового коллектива и обстоятельно, со скорбными подробностями
рассказывал про то, что денег, получаемых за аренду корпуса, с трудом
хватает даже на элементарные нужды НПО. Он, надо заметить, сильно изменился,
и прежде всего изменилось положение бровей на его широком красном лице: в
прежнее, советское, время они были сурово сдвинуты к переносице, а теперь
стояли трагическим домиком. Голос тоже преобразился: из командного
превратился в устало-просительный:
- Надо, надо, товарищи, думать над смелыми конверсионными проектами! Не
мы с вами этот рынок придумали... Но в рынке жить...
- По-рыночьи выть! - подсказал из зала Джедай.
- Вот именно. Надо прорываться! Говорю это вам... совершенно
ответственно! Например, очень перспективна идея производства биотуалетов для
дачных домиков, а также фильтров для водопроводной воды, в которой теперь
жуткое количество самых чудовищных примесей. Мы, например, с женой из крана
давно уже не пьем! И действительно, вскоре были разработаны и изготовлены
фильтр 'Суперроса', а также образец биотуалета 'Ветерок-1' - изящное
обтекаемое изделие из мраморного пластика. Оба приспособления хранились в
директорском кабинете. И Докукин во время переговоров с предполагаемыми
партнерами или инвесторами торжественно указывал пальцем на 'Ветерок-1' и
говорил: 'Это
- наше будущее!' А нервных сотрудников, пришедших к нему на прием по
личным вопросам, он отпаивал исключительно отфильтрованной водой. Но
массовое производство биотуалетов и фильтров все как-то не налаживалось...
Первое время директора слушали развесив уши, верили каждому слову.
Потом, когда у него появился новенький 'Рено', а жену кто-то в городе
заметил в 'Хонде' с шофером, народ зароптал и во время очередного собрания
поинтересовался, откуда такая роскошь, если в 'Альдебаране' нет денег на
писчую бумагу для научных отчетов? Первым, как всегда, выскочил Рыцарь
Джедай и напрямки спросил, на какие шиши директор нищего НПО купил себе
пятикомнатную квартиру на улице Горького?
Собрание возмущенно зашумело, и следом за Каракозиным выступило еще
несколько правдолюбцев, добавивших к сказанному разоблачительные сведения о
том, что начальство строит себе дачу в Загорянке, а летом ездило всей семьей
в Тунис... Кто-то даже ностальгически вспомнил Шаргородского с его тремя
невинными старенькими холодильниками на скромной дачке. Ангел был,
просто-напросто седокрылый ангел в сравнении с этим живоглотом! Недолго
думая, решили выгнать Докукина из директоров прямо тут же на собрании, но
председательствовавший Волобуев-Герке осторожно заметил, что это невозможно
по причине отсутствия кворума и некоторых особенностей устава закрытого
акционерного общества, в которое к тому времени превратился 'Альдебаран'.
Бывшего парторга сначала не хотели слушать, и прежде всего из-за того, что у
него самого недавно появилась новая 'девятка'. Однако Джедай, нахмурившись,
распорядился:
- Без кворума наше решение будет недействительно. Наймем юриста и
подготовимся. Собираемся через неделю и гоним его к чертовой матери! А
материалы направляем в прокуратуру!
Докукин слушал все это не возражая, не перебивая, не оправдываясь и
только грустно-грустно глядел на своих гневных обличителей, точно
провидчески знал про них нечто очень и очень печальное. Так оно и оказалось:
всех правдолюбцев на следующий день уволили по сокращению штатов.
Заступиться было некому: ни профкома, ни тем более парткома в 'Альдебаране'
давно уже не было. Не тронули только Каракозина, учитывая его заслуги перед
демократией и личные связи с высоко взлетевшим Верстаковичем.
Впрочем, народ и сам от такой жизни стал разбегаться. Первым уехал за
границу по контракту Чубакка: у его жены, несмотря на бдительность
кадровиков, нашлись родственники в Америке. А вскоре в кабинет к Башмакову
зашла Нина Андреевна и положила на стол заявление - по собственному желанию.
- Ты? - удивился Олег Трудович. - И куда же?
- Омка в университет будет поступать. Нужен репетитор по английскому. Я
устроилась 'гербалайф' распространять. Они процент с выручки платят.
- Ну, как знаешь... - он поставил резолюцию для отдела кадров.
- Ты помнишь мою записку? - вдруг, густо покраснев, спросила Чернецкая.
- Конечно.
- Хорошо, что помнишь... Помни, пожалуйста!
- Значит, ты меня еще не простила?
- Нет, не простила. Нина Андреевна пошла к дверям, но на самом пороге
остановилась и оглянулась. Их глаза встретились, и в перекрестье возникло
размытое розовое облачко, очень отдаленно напоминающее два тела, мужское и
женское, завязанные в тугой узел любви. Потом закрыли весь отдел.
Объясняться Башмаков отправился один, потому что горячий Джедай обещал
набить директору морду прямо в кабинете. Докукин грустно выслушал
обличительно-умоляющую речь и вздохнул:
- Прав. Прав! Но ты думаешь, это мне твой отдел не нужен? Нет, это им,
- он показал пальцем вверх, - не нужен. Мы все им не нужны. Им вообще
ничего, кроме власти и баксов, не нужно! Это же враги. Вра-ги! Они
специально все разваливают. Ты еще не понял?
- А как же подполье? - с еле заметной иронией осведомился Башмаков.
- Эх, Олег, если бы ты знал, - обреченно вздохнул Докукин. - В каком я
теперь глубоком... подполье. Глубже не бывает. Единственное, что мы можем
сейчас, - сделать так, чтоб не все им, вонючкам демократическим, досталось!
А там будем посмотреть... Давай лучше выпьем! Текилу уважаешь?
Больше о делах они не говорили. Директор со знанием дела объяснял, как
нужно пить текилу: ее, заразу кактусовую, оказалось, положено зализывать
солью, закусывать лимоном и запивать томатным соком - в противном случае это
никакая не текила, а просто-напросто хренотень из столетника. Томатного
сока, впрочем, не оказалось, и запивали фильтрованной водой. Докукина быстро
развезло, Башмакова, впрочем, тоже - они стали вспоминать райкомовские
времена и даже тихонечко спели:
Красный пролетарий, шире шаг!
Красный пролетарий, выше стяг!
Красный пролетарий, не дремлет враг!
Наступает время яростных атак!
Вспомнили и зеленую книжечку незабвенного Федора Федоровича Чеботарева,
поговорили о его странном самоубийстве.
- Мы пойдем другим путем! - заверил Докукин. - Нет никаких денег
партии. Это все вранье! Мы их должны заработать, понимаешь, Олег, мы!
За-ра-бо-тать! Говорю это тебе...
Но тут дверь резко, как от удара ногой, распахнулась, и без всякого
секретарского уведомления в кабинет ввалились три 'добрых самаритянина' -
чернявые, кавказистые мужики. Один постарше, с животом навыкат, а два другие
- высоченные молодые качки в кожаных куртках. Докукин сразу вжал голову в
плечи и с трудом изобразил на лице деловитую радость. Уходя, Олег Трудович
по обрывкам гортанного, на повышенных тонах разговора уловил, что речь идет
о казино, и разместить его собираются как раз в том самом флигеле, где
располагается сейчас его, башмаковский, отдел.
- ВсЛ! Пошли к Верстаковичу! - постановил Каракозин.
Но легко сказать - 'пошли'. Две недели Джедай названивал в приемную, и
милый девичий голосок отвечал одно и то же: идет совещание.
- А кроме совещаний у вас еще что-нибудь бывает? - взорвался он на
третью неделю.
- Конечно! Переговоры...
- Так вы запишите, что Каракозин звонил. Ка-ра-ко-зин, председатель
Комитета научно-технической интеллигенции в поддержку перестройки и
ускорения! КНТИППУ...
- ...ПУ... Уже записала. Не волнуйтесь, вам перезвонят!
Перезвонили на пятую неделю:
- Аркадий Ильич вас ждет. Завтра в 14.15.
Сначала они долго томились в приемной, наблюдая, как два здоровенных
охранника охмуряют ту самую телефонную секретаршу. Кроме милого голоска, у
нее были вдобавок длиннющие ноги и стенобитный бюст.
- Нетухлые дела у этого инвалида, - проскрипел Каракозин. - Смотри,
каких 'шкафандров' себе завел!
- Да и секретутка ничего! - добавил Башмаков, который после ухода Нины
Андреевны вдруг остро затомился своим затянувшимся моногамным одиночеством.
- Высоко забрался, - покачал головой Джедай.
Ходили слухи, что к Верстаковичу нежно относится сам президент. Однажды
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг