Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Завтра. Сегодня хочу на дачу кое-что перевезти.
     - Помочь?
     - Спасибо. Мелочь, сам дотащу.
     Направляясь  к мебельному,  Башмаков казнился, зачем  на  ровном  месте
наврал, ведь завтра  он  будет  на  Кипре и  уж  никак  не сможет  обмыть  с
Анатоличем  коляску.  Когда же побег  -  очень  скоро  -  станет  достоянием
подъездной  общественности  и вранье  выплывет  наружу,  Анатолич,  конечно,
обидится: все-таки они дружили, да и к Дашкиному  замужеству он имел чуть ли
не родственное отношение.
     Магазин  располагался  на  соседней  улице  и  был  там  всегда. Точнее
сказать, двадцать лет  назад,  когда они получили эту  квартиру,  - уже был.
Именно в  нем  Башмаков купил тот диван  из гарнитура  "Изабель",  благодаря
которому  сорвался  его самый  первый побег  от жены.  Только  теперь  около
магазина нет очередей и вертлявых  общественников  с  длинными списками тех,
кто жаждет обзавестись сервантом  или полутораспальной кроватью  и для этого
два раза в  неделю  прибегает на  перекличку. Теперь  магазин  называется не
"Мебель", но "Ампир-дизайн", и набит он дорогими итальянскими гарнитурами, и
пусто в нем, как в краеведческом музее.
     Мысль  договориться о машине прямо возле магазина пришла эскейперу, как
только он  стал  обдумывать детали  побега. Конечно, в  наши  времена  проще
заказать   фургончик  по  телефону,  но  Олег  Трудович  сознательно   решил
прибегнуть   к   этой   устаревшей,  советской  форме  организации  грузовых
перевозок. Ведь диспетчер фирмы мог предупредительно  позвонить накануне для
подтверждения заказа и нарваться на Катю, а  уходить из дому с арьергардными
боями, выслушивая проклятия и насмешки  жены, он не желал. Поначалу эскейпер
предполагал спокойно и по-товарищески с  ней  объясниться. Но не решился.  И
теперь ему хотелось уйти в другую жизнь тихо и благородно - как умереть.
     Башмаков огляделся: возле магазина  стояло несколько  обычных мебельных
фургонов и  два длинномера, предназначенных, вероятно, для перевозки больших
гарнитуров  в гигантские элитные квартиры  и  загородные  дома. За фурами он
обнаружил то,  что искал, - аккуратную "газель".  В  кабине никого не  было.
Водилы, как принято, курили кружком  и с  насмешливым осуждением смотрели на
крутого  "нового  русского",  который,  рискуя  испачкать  свой переливчатый
костюм, впихивал в "опель-универсал" дорогое инкрустированное трюмо.
     - Чья "газель"? - подойдя к ним, спросил Башмаков.
     - Ну моя, - ответил пузатый мужик в майке с надписью "Монтана".
     - Вы свободны?
     - А куда надо?
     - На Плющиху.
     - Мебеля повезем?
     - Нет. Книги. Еще кое-какую ерунду.
     - Поехали!
     - Нет, не сейчас. В три часа. Мне нужно еще собраться.
     - Пятнадцать ноль-ноль. Заказ принял. Куда подать?
     - Дом семь. Возле кладбища. Знаешь?
     - Это где фотостудия на первом этаже?
     - Фотоателье. Третий подъезд. Одиннадцатый  этаж. Квартира номер 174...
Все понял?
     - Кроме  одного.  Почему  чем  человек богаче,  тем жаднее?  - водитель
кивнул на обладателя  трюмо - тот теперь никак не  мог закрыть заднюю дверцу
"опеля". - Сам-то сколько дашь?
     - Сколько стоит - столько дам.
     - Тогда договоримся.
     Направляясь  домой, Башмаков вспомнил  о катином  поручении и свернул к
гастроному. Он  купил  хлеба  и  молока, а потом, поразмышляв, что  бы могло
означать словосочетание "что-нибудь вкусненькое",  опираясь  на  многолетний
семейный  опыт, добавил  упаковку  черкизовских  сосисок  и  маленький  торт
"Триумф".  На выходе Олег Трудович задержался у бара и выпил кружку светлого
немецкого  пива,  отметив  про  себя,  что  отечественная  традиция недолива
благополучно  пережила  смену  общественно-экономической   формации  и  даже
усугубилась по причине особой пенности импортного напитка.
     "На Кипр, на Кипр! - подумал Башмаков, туманно повеселев от выпитого. -
Туда, где не нужно после отстоя пены требовать долива пива!" В прихожей Олег
Трудович снова посмотрел  в зеркало, но  уже  без всякой мистики  по  поводу
катиного  отражения, а просто так  - глянулся и потрогал выдавленный вечор и
подсохший  прыщик.  Озирая  себя,  эскейпер отметил, что в  его  узком, чуть
болезненном от оздоровительных голодовок лице,  и особенно  в грустных карих
глазах, есть какая-то  мужественная усталость  многолетнего путешественника,
которая  так  нравится  молоденьким  девушкам.  Впрочем,  с Ветой,  кажется,
по-другому.  Она из тех, кто  не знает, куда пристроить и кому подарить свою
кажущуюся  нескончаемой  молодость. В студенческие годы Башмаков  и  сам  на
институтский  "День донора"  за стакан  сока  и  бутерброд с колбасой сдавал
кровь,  да еще гордился тем, что его гемоглобин поможет кому-то -  слабому и
недужному.  Олег Трудович взял в руки массажную щетку, чтобы  причесаться, и
обнаружил  запутавшиеся  в  алюминиевых  штырьках катины  волосы.  Один  был
совершенно  седой - и это странно:  жена, особенно в последнее  время, часто
красилась и вообще очень за собой следила. Она даже  хотела лечь  в Институт
красоты, где каким-то новомодным составом выжигали на лице стареющую кожу, а
потом  образовывалась  новая, свежая и  розовая,  точно на месте зажившей  и
отвалившейся болячки.
     - А если не образуется? - спросил Башмаков.
     - Тогда ты меня  наконец бросишь! - засмеялась Катя. Но в  институт она
не легла,  а просто отобрала у Дашки, тогда еще жившей с ними, очень дорогой
французский  крем,  завалявшийся, вероятно,  еще с тех  времен,  когда  дочь
собиралась замуж за брокера по имени Антон.
     Причесываться  Олег Трудович не  стал, спохватившись, что продукты надо
убрать в  холодильник,  а  то, не ровен  час, получишь взбучку от  Кати,  не
терпевшей беспорядка.  Но сразу же вспомнил о побеге и усмехнулся. Надо было
начинать  сборы.  Конечно,  проще всего  уйти налегке  -  с зубной щеткой  и
бритвой. Но тогда вся его прежняя  жизнь словно исчезает - и  он  является в
ветину  мансарду   седеющим  сорокапятилетним  младенцем.  Обдумывая  побег,
Башмаков заранее решил взять с собой  как можно больше вещей, пусть даже  их
придется потом оставить в Москве или выбросить...
     Начать  он  решил  с  рыбок.  Аквариум,  освещенный  длинными  дневными
трубками, стоял теперь в бывшей дашкиной комнате. Башмаков с женой  задумали
переоборудовать  ее в  гостиную,  о чем  мечтали все  годы  обитания в  этой
квартире,   но   пока   купили   только   здоровенный   электрокамин-бар   с
пластмассовыми,  как  бы тлеющими полешками  и  два  подержанных, но отлично
сохранившихся велюровых кресла.
     Аквариум  был огромный,  десятиведерный, с  большой  шипастой океанской
раковиной вместо  банального  грота  и множеством  разнообразных рыбок -  от
заурядных  гуппи-вуалехвостов  до очень  редких  существ, имевших совершенно
прозрачные брюшки, так  что можно наблюдать всю  последовательность  рыбьего
пищеварения.  Этих  страшилок  к  двадцатилетию свадьбы подарила  ему  Катя,
прежде  относившаяся   к  аквариумным  увлечениям  мужа  равнодушно  и  даже
недоброжелательно.
     - Понимаешь, - смеялась она, - я хочу получше разобраться, каким именно
образом путь к сердцу мужчины лежит  через желудок... Катя и в  самом деле в
последние годы стала готовить получше.  Башмаков  склонился над  аквариумом,
намереваясь    выловить    трех    каллихтовых    сомиков    -    серых    с
зеленовато-золотистым отливом рыбок, неутомимо  роющихся усиками в придонном
иле. Конечно, интереснее взять с собой  петушков, но их уж точно не довезешь
-  они и в аквариуме-то все время  норовят сдохнуть. К тому же Вета  просила
именно сомиков. Олег Трудович пытался  ей возражать: мол, на Кипре тоже есть
аквариумные рыбки и тащить их из России глупо.
     -  Нет,  я  хочу  твоих  сомиков!  - потребовала она. - У них такие  же
грустные глаза, как  у  тебя! Особенно у мальчика... Не надо было  приводить
Вету сюда! А главное - не надо было делать это на супружеском диване... Олег
Трудович  вооружился  маленьким  сачком  и  стал  осторожно  подводить его к
замершему  от нехорошего предчувствия "сомцу". Главное  -  не спугнуть, а то
спрячется  в  самую  чащу  роголистника  или,  еще  хуже,  в раковину  -  не
достанешь. Вообще-то для размножения положено иметь в аквариуме одну самочку
(она покрупнее)  и двух самцов.  Но Башмаков,  будучи  тогда  еще  неопытным
рыбоводом, по ошибке купил на птичьем рынке наоборот - двух девочек и одного
мальчика, которого и стал называть "сомцом". Олегу Трудовичу очень нравилось
это придуманное им новое слово.
     Вдруг  он сообразил, что еще  не  определился, куда поместить рыбок для
перевозки.  Отложив  сачок, Башмаков отправился  на кухню и  там  в  глубине
нижних шкафов, среди редко используемой посуды нашел двухлитровый стеклянный
бочонок с плотно приворачивающейся  жестяной крышкой. Это было  как раз  то,
что нужно,  оставалось  только пробить в  жести  отверстия,  чтобы рыбки  не
задохнулись. Сняв  крышку,  он понюхал банку, и ему почудился  слабый  запах
черной икры, хотя это было невозможно: прошло шестнадцать лет, и с тех пор в
бочонке хранились разные крупы, даже  специи.  Вот  и  сейчас на дне  лежало
несколько рисинок, напоминающих муравьиные яйца.
     Просто удивительно,  что с этой  подлой стеклотарой ничего не случилось
за столько лет! Сколько сервизов и любимых ваз  переколотили...Тут явно была
какая-то   мистика,   ибо  бочонок  являлся  вещью  в  определенном   смысле
исторической и сыграл в судьбе  Олега Трудовича  незабываемо гнусную роль. А
случилось вот что.
     Башмакова,  работавшего   в  ту   пору  в  Краснопролетарском   райкоме
комсомола,  командировали  в  Астрахань  на  всесоюзный  семинар  заведующих
орготделами  - обменяться  опытом, покупаться в Волге и  передохнуть.  После
прощального  банкета  каждому  участнику  семинара  вручили  по  стеклянному
бочоночку  с черной икрой.  Все разъехались по домам, а Башмаков задержался,
чтобы еще повыпивать и повспоминать свою  артиллерийскую юность  с армейским
дружком, проживавшим, как на грех, именно в Астрахани. Олег и не подозревал,
а  может, просто позабыл спьяну,  что как раз в это самое  время проводилась
операция  "Бредень" -  против обнаглевших  браконьеров, которые  вылавливали
осетрих тысячами, выпарывали из них икру и бросали драгоценные останки гнить
прямо  на берегу.  Однако  на  один-единственный  день,  когда  разъезжались
заворги с двухлитровыми  бочонками, по тихой местной договоренности операция
"Бредень" была приостановлена.
     И вот вечером следующего дня Башмакова, забывшегося витиеватым хмельным
сном в купе  фирменного поезда "Волгарь", грубо разбудили люди в милицейской
форме и потребовали предъявить багаж. Шифр чемоданного замка он набрал сразу
- тот  состоял  из  трех  первых цифр номера  незабываемой полевой  почты. В
казарменной  песенке,  которую  Олег  вместе  с  армейским дружком  накануне
проорал раз двадцать, не меньше, так и подчеркивалось:
     Мы номер почты полевой Теряем только с головой!
     Зато, набрав шифр, Олег потом еще долго возился, разгадывая, в какую из
четырех сторон откидывается чемоданная крышка. Спасибо, милиционеры помогли.
На  суровый  вопрос,  что находится в  стеклянной емкости,  Башмаков, еще не
сообразив   обстановку    и   продолжая   пребывать   в   мире   алкогольной
всеотзывчивости,   ответил  в   соответствии  со  своими   гастрономическими
симпатиями:
     - Жуткая дрянь!
     Дело  в том, что "рыбьи яйца" он не любил с детства: в семье,  понятное
дело,  не приучили, а в  пионерском лагере под видом черной икры  им однажды
дали такую дрянь, что потом все пионеры во главе с вожатыми три дня стояли в
очередь к "белым домикам".
     - Документы! - потребовал милиционер.
     - Аусвайс? -  угрожающе засмеялся Олег  и стал шарить  по  карманам, но
краснокожего райкомовского удостоверения не обнаружил, а только паспорт.
     -  Что же  это вы, Олег Трудович, с таким хорошим  отчеством, а  икру у
государства воруете? - попенял милиционер, изучая документ.
     - А мне ее  подарили! - беззаботно возразил Башмаков, не понимая еще, в
чем дело.
     Понял он,  когда, предъявив  стандартное  обвинение  в браконьерстве  и
незаконном  вывозе  рыбной  продукции  из  области,  милиционеры  стали  его
ссаживать  с поезда на ближайшей  станции. Но еще  можно  было все  уладить,
пройди  Башмаков  спокойненько  в  линейное  отделение  и  тихонько  попроси
старшего звякнуть областному комсомольскому начальству.  Но  у  пьяных  свои
нравственные  императивы.  Олег  стал   вырываться,  кричать,  будто  бы  он
охренительный  московский руководитель,  что он  всех  разжалует в рядовые и
даже еще ниже...
     Крики и угрозы на участников операции "Бредень" не подействовали, Олегу
начали  выкручивать руки,  и тогда он совершил непростительное для человека,
являвшегося,  помимо всего,  еще и членом районного  штаба народной дружины:
Башмаков  ударил  одного  из  милиционеров  в  ухо. Сдачу,  как  и следовало
предвидеть, он  получил сразу от  всех.  Когда  составлялся протокол,  Олег,
отняв платок от разбитой  губы, с пьяной значительностью сообщил, где именно
он  работает, но  документально сей факт подтвердить никак не  смог. По этой
причине   в  благородное   номенклатурное  происхождение   своего   пленника
милиционеры   отказывались  верить  наотрез,   даже  издевались:  мол,  если
расхититель икры  - райкомовец, то они здесь все - министры Щелоковы и даже,
подымай выше, - Чурбановы.
     Этот смех задел Башмакова почему-то гораздо  больнее, нежели полученные
тумаки, и, потеряв от обиды всякое соображение, он предложил им позвонить по
межгороду в Москву, в приемную первого секретаря Краснопролетарского райкома
партии,  где  круглосуточно дежурил  кто-нибудь из инструкторов, а с ними-то
как раз Башмаков был коротко знаком по спецстоловой.
     Словосочетание "райком  партии" в те времена еще имело силу магического
заклинания, а может быть, милиционеры захотели торжественно убедиться в том,
что задержанный попросту надувает  фофана и  берет  их  на  пушку.  В общем,
поколебавшись, астраханские икроблюстители согласились.
     Но  если Бог  хочет  кого-то погубить,  то  прибегает к  совершенно  уж
дешевым  сюжетным  вывертам.  Трубку  снял  сам первый секретарь  Чеботарев,
человек,  под взглядом которого  падали  в  обморок  инструкторы  райкома  и
секретари  первичек.  Он задержался допоздна,  как  потом  выяснилось, чтобы
доработать свое выступление на завтрашнем заседании  бюро горкома. Кстати, с
этого  выступления  и начался его стремительный взлет  к вершинам  партийной
пирамиды - и  очень скоро  он  вместе со своей знаменитой  зеленой книжечкой
ушел сначала  в горком,  а  потом -  в ЦК. Услышав от  милиционеров знакомую
фамилию, Чеботарев потребовал к  трубке Башмакова. И  тут сыновние  чувства,
каковые  комсомол   питал  к  партии  (как   к  более  высокоорганизованному
общественному организму), сыграли с Олегом страшную шутку. Он мерзко зарыдал
по междугородному:
     - Федор Федорович, они меня тут бьют и не ве-ерят!
     Испуганный милиционер  вырвал  у Башмакова  трубку  и, серея  прямо  на
глазах,  начал сбивчиво ссылаться на инструкцию.  Неизвестно,  что Чеботарев
сказал начальнику отделения, только  тот вдруг повеселел и  верноподданно, а
точнее - верноподло рявкнул в трубку:
     - Есть, товарищ первый секретарь!
     Олега умыли, привели  в  порядок его  одежду  и  посадили  на следующий
поезд, не забыв вручить бережно обернутый газетами бочонок.  Прибыв в Москву
со злополучной икрой, Башмаков выяснил:  от  работы он отстранен  и  на него
заведено персональное дело. Как передавали, взбешенный Чеботарев  кричал  по
этому поводу,  что не в икре дело  -  с каждым может всякое случиться,  - но
хлюпики  и соплееды ему в районе не нужны! И Олег получил  строгий выговор с
занесением   в    учетную    карточку    "за   непреднамеренное   расхищение
госсобственности".
     -  Тварь ты дрожащая  и права  никакого  не  имеешь! - сказал по поводу
случившегося  начитанный башмаковский тесть Петр Никифорович.  Однако именно
ему Олег был обязан спасительным словом  "непреднамеренное". Тесть незадолго
перед этим выручил председателя парткомиссии чешским  комплектом  - унитаз и
раковина "тюльпан". В противном случае  Башмакова ожидало  бы исключение  из
рядов и  полный, как в ту  пору казалось, жизненный крах. А  с формулировкой
"за непреднамеренное  расхищение" это  был всего-навсего полукрах. Предлагая
смягчить  приговор, председатель парткомиссии  даже улыбнулся и заметил, что
не   может  человек  с   таким   отчеством  -   Трудович  -  быть   злостным
правонарушителем.
     Странноватое  это  отчество досталось Олегу,  понятное дело,  от отца -
Труда Валентиновича,  родившегося в самый разгул  бытового  авангарда, когда
ребятишек называли и Марксами,  и Социалинами, и Перекопами. Так что  Труд -
это еще ничего, могли ведь и Осоавиахимом назвать. Но удивительное дело, имя
отца ни у кого не вызывало особого удивления, быстро становилось привычным и
звучало  почти  как  "Ваня". Во  всяком случае, в  3-й Образцовой типографии
никто  особенно по поводу имени верстальщика Башмакова не иронизировал и  не
острил.  Конечно, определенную  проблему  представлял  ласкательно-альковный
вариант  этого  нерядового  имени.  Но мать  Олега, Людмила  Константиновна,
потомственная секретарь-машинистка, проведшая всю жизнь в приемной, называла
супруга  строго  по  фамилии.  Лишь  изредка  она  игриво  растягивала  "о":
"Башмако-ов" - и  это означало временное  благорасположение. Правда, однажды
Олег  снял трубку  (с  годами голосом он  стал  походить на отца),  произнес
"алло" и услышал в ответ:

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг