генетической неприязни к мужу. Джедай не только одолжил недостающие деньги,
но и вызвался поехать с ними в магазин, чтобы проверить машину и помочь
отогнать ее домой: Катины права были слабой гарантией того, что она
благополучно дорулит с Варшавки.
Наконец выкатили новенькую "пятерку".
- Кофе с молоком, - счастливо вымолвила Катя.
- Новая модификация базовой модели, - констатировал Каракозин, озирая
разбитую фару и отсутствующее зеркало. - Называется "Адмирал Нельсон".
Хмурый продавец впервые улыбнулся и предложил еще за двести рублей тут
же заменить фару и привинтить недостающее зеркало. Получив деньги, он ушел.
- Гегемоном следующей революции будет не пролетариат, а возмущенный
покупатель, которому нечего терять, кроме своих рублей! - объявил Джедай.
Он обошел машину, постукал ногами по колесам, открыл-закрыл двери и
багажник. Потом завел мотор и поморщился, как настоящий меломан от звуков
"Машины времени".
- Автомобиль - как жена. Недостатки можно выявить только в процессе
эксплуатации. - Каракозин вдохнул. - Поэтому единственное, что мы можем -
проверить, закрываются ли двери...
Вставили фару и вернули на место зеркало, а потом явно повеселевший
продавец уговорил их тут же в техцентре установить сигнализацию, мерзко
завывавшую от малейшего прикосновения к машине. Мастер, ставивший
сигнализацию, заявил, что даже он сам, если бы захотел, не смог бы угнать
"тачку" с такой "вопилкой".
Когда Каракозин аккуратно припарковал машину возле подъезда, Катя еще
раз любовно оглядела свое сокровище и вдруг страшно ахнула. Башмаков
метнулся к ней - она с ужасом показывала на незамеченную царапину толщиной с
волос на левом заднем крыле. Каракозин и Олег успокоили ее, как могли, но
Катя от подъезда вернулась к машине и тихонечко хлопнула ладонью по капоту -
в ответ раздался омерзительный вой.
- А теперь - шампанского! - крикнула она.
Поздно ночью они пошли провожать до метро Каракозина, который был пьян
и печален: перед выходом он, позвонив домой, выяснил, что Принцесса пошла к
подруге и до сих пор не вернулась. На обратном пути Катя вдруг предложила
мужу посидеть в машине. Внутри волнительно пахло новым кожзаменителем. Через
стекла в свете фонарей было видно, как меж колес плотно припаркованных
автомобилей мелькает юркая крысиная тень.
- А нас, между прочим, никто не видит! - мечтательно сказала Катя,
включила приемник и, потрещав по диапазонам, поймала нечто брамсообразное.
- Давай прямо здесь!
- Тут неудобно! - опешил Башмаков, в семейном интиме инстинктивно
придерживавшийся охранительного консерватизма.
- Отчего мужья не летают! - вздохнула Катя.
- Ну почему же?
И они полетели... На следующий день Нина Андреевна, словно уловив в
лице Башмакова что-то опасно новое, спросила с очень странной усмешкой:
- Ну и как машина?
- Незабываемые ощущения!
- Тебе теперь не до меня будет...
- Как ты можешь!
- Я приготовила мясную запеканку. И Омка уйдет...
- Ладно.
...После запеканки и бурного десерта Нина Андреевна лежала в нежном
беспамятстве. Башмаков начал потихоньку одеваться.
- Ты не должен был покупать машину! - вдруг громко сказала она,
открывая злые глаза.
- Почему?
- Потому что вещи - это цепи, которые привязывают к нелюбимому
человеку.
- Я тебе никогда не говорил, что не люблю жену.
- А зачем? Ты говорил, что любишь меня. Этого довольно. Двоих сразу
любить нельзя.
"Можно, но тяжело!" - подумал в ответ Башмаков.
Между прочим, в тот вечер он поймал себя на том, что, обладая плакучей
и крикучей Ниной Андреевной, он для остроты впервые думал о Кате, точнее, об
их вчерашней автолюбви. И это было странно, потому что обычно случалось
наоборот: в ненастойчивых Катиных объятиях он для радости вызывал в памяти
как раз Нину Андреевну или еще кого-нибудь из мимолетных.
Придя домой с дежурства, Башмаков обнаружил жену у окна:
- Знаешь, сверху она напоминает коробочку для украшений. А недавно
песик стал брызгать на колесо, а она как заревет, а собака как отскочит и
убежит... Я сегодня уже тренировалась по переулкам. В субботу поедем на
дачу. Только попозже, когда машин будет мало. Ты сыт?
- Голоден как волк!
- В каком смысле? - в голосе жены прозвучал томный отзвук вчерашнего
приключения.
- Во всех! - проклиная себя, бодро ответил Башмаков.
...Утром, измученно собираясь на работу, Олег Трудович выглянул в
окошко и спросонья не узнал собственной "пятерки".
- А где машина? - испуганно вскрикнул он.
Крик вышел таким громким, что Дашка поперхнулась бутербродом, а Катя
выскочила из ванной, широко раскрыв глаза и даже забыв вынуть из белого от
пасты рта зубную щетку.
- Да вот же! Вот! - выдохнула она, обнаружив автомобиль под окнами. -
Тунеядыч, убью!
На следующий день Дашка, собираясь в школу, уже нарочно выглянула в
окно и с деланным отчаянием закричала:
- Мама, машину свистнули!
И Катя, по интонации понимая, что ее разыгрывают, все-таки с
недокрашенными губами метнулась к окну и потом спокойно заметила:
- Садистку растим!
Автомобиль украли в ночь с пятницы на субботу. Вечером Катя еще ездила
по соседним улицам - тренировалась перед автопробегом Москва - дача.
Башмаков, накануне отмечавший в "Сирени" чей-то день рождения, встал рано
утром утолить закономерную жажду, автоматически выглянул в окно и с
удивлением обнаружил, что место, где вчера стояла машина в тесном ряду своих
одноконвейерных сестер, теперь напоминает дырку от выбитого зуба.
- А где машина-то?
- Да ну тебя к черту! Надоел! - сквозь сон ответила Катя.
- Я серьезно!
- Тунеядыч, я тебя кастрирую!
- Ты что, ночью переставила ее? - нащупал успокаивающее объяснение
Башмаков.
- Ничего я не переставляла, - так же сквозь сон сказала Катя.
- А где же тогда машина?
Наверное, в голосе Башмакова просквозило что-то неподдельное, потому
что Катя, закричав: "Ты врешь!" - бросилась к окну, несколько мгновений
стояла безмолвно, а потом бесстрастно произнесла:
- Немедленно в милицию!
Зарыдала она уже в лифте.
В милиции они долго не могли выяснить, куда именно нужно обратиться.
Мимо сновали озабоченные, не замечавшие их люди в форме, и Башмаков подумал:
приди он сюда, неся на плече ногу от расчлененного трупа, никто бы даже не
обратил внимания. Наконец их отправили в нужный кабинет.
- У нас украли машину! - трагически заявила Катя с порога.
Милиционер, не отрываясь от трубки телефона, кивнул, словно давно уже
об этом знал, и протянул им чистый лист бумаги. Пока Катя писала заявление,
Башмаков прислушивался к разговору, касавшемуся какого-то убийства с
поджогом.
- А что там дактилоскопировать? Одни головешки остались...
- Вы найдете нашу машину? - жалобно спросила Катя, протягивая
заявление.
- Застраховались?
- Н-нет, не успели...
- Сочувствую. Если что - позвоним.
Катя пришла домой, легла на диван и горько заплакала. На памяти
Башмакова так - безысходно, тоненько подвывая - она плакала еще один раз:
когда ей сказали в больнице, что детей у нее больше не будет. А вот
окончательно убедившись в существовании Нины Андреевны как альтернативы
своему супружескому счастью, она не пролила ни слезинки. Едва раздался тот
идиотский звонок, Катя, ожидая вестей от следователя, опередила Башмакова, с
утра маявшегося нехорошим предчувствием, и схватила трубку. Потом она долго
слушала, блуждая взглядом по кухне, затем глаза ее нацелились на мужа и
начали нехорошо темнеть.
- Спасибо, я учту вашу информацию, - холодно оборвала она чью-то
неслышимую скороговорку и повесила трубку.
- Что случилось?
- Ты не догадываешься?
- Нет. Дашка в школе набедокурила?
- Нет, не Дашка набедокурила, а ты, любимый, наблядокурил!
- Ну, ты... - только и вымолвил Башмаков, почти никогда не слышавший от
жены неприличных выражений, разве что когда рассказывала анекдот, и то
старалась заменить нехорошее слово каким-нибудь "та-та-та". - А в чем,
наконец, дело?
- Дело - наконец! - вот в чем: звонила какая-то ненормальная и
сообщила, что ты любишь другую женщину. То есть ее. И что я не имею права
препятствовать вашему счастью...
- Бред какой-то! - совершенно искренне возмутился Башмаков.
- Послушай, Тунеядыч, если это так, я тебя не держу и на коленях, как в
прошлый раз, стоять не буду! Я ведь тоже понимаю, что любовь - это главное в
жизни...
- Действительно, ненормальная! Кто же это мог быть? А-а, ну конечно...
- он звонко хлопнул себя по лбу. - Я тут одну недавно уволил, и она просто
мстит...
- Ты уволил Нину Андреевну? - усмехнулась Катя.
- Не-ет.
- Уволь, пожалуйста, или я уволю тебя, любимый!
На следующий день Нина Андреевна встретила его взглядом юной
партизанки, без приказа взорвавшей накануне фашистский штаб. Он отвернулся,
а в обеденный перерыв затащил любовницу в беседку возле доски почета. От
ярости у него из ноздрей били струи пара:
- Зачем ты это сделала? Я же просил! Я же сказал - я сам!
- Сам ты не можешь. Я хочу тебе помочь. Я буду бороться за тебя и за
нашу любовь!
- Не надо за меня бороться. Не надо!
- Надо. Даже Омка, ребенок, сказал мне...
- Да отстань ты от меня со своей любовью и со своим Омкой! - заорал он
так, что сотрудники, проходившие мимо беседки, опасливо оглянулись.
Нина Андреевна посмотрела на него с ужасом:
- Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?
- Извини...
- Нет. Не извиню!
Она зарыдала почти так же, как рыдала в его объятиях, и, наверное, сама
почувствовав это неуместное сходство, закрыла лицо руками и убежала.
Катя в этот вечер сначала внимательно наблюдала подавленную
задумчивость Башмакова, потом, во время ужина, завела с Дашкой разговор о
недопустимости измены в дружбе между мальчиками и девочками, а затем, уже
перед сном, накладывая на лицо ночной крем, деловито спросила:
- Неужели уволил?
- Уволил.
- Я могу спать спокойно?
- И не спать тоже.
Больше он у Нины Андреевны не ужинал. На работе они продолжали
поддерживать ровные и настолько вежливые отношения, что в отделе сразу обо
всем догадались. Лишь иногда бывшие любовники встречались взглядами, и в
перекрестье, словно голограмма, возникали два сплетенных страстью нагих
тела, но взгляды разбегались - и мираж исчезал. В свой кабинет Башмаков
теперь Чернецкую не вызывал, но однажды она вошла сама и без слов ударила
его наотмашь по лицу. На следующий день он нашел в папке для приказов
записку:
"ПРОСТИ! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ И БУДУ ЖДАТЬ, СКОЛЬКО ПОНАДОБИТСЯ!!
Н."
Башмаков приписал третий знак восклицания и разорвал записку.
13
Было уже пятнадцать минут первого, а Вета все не звонила. И это
странно. Несмотря на свою молодость, она девушка обязательная и
пунктуальная. Может быть, что-то не так с анализом? Эскейпер в раздумье
пошел в дашкину комнату к аквариуму: непойманный "сомец" высунулся из
раковины, но совсем чуть-чуть, так что сачок подвести к нему было
невозможно.
"Ишь, какой хитрый! - подумал Олег Трудович. - Не хочет переезжать! А
кто хочет?.."
В свое время, задумываясь по пустякам, Башмаков сделал вывод: все люди,
в сущности, делятся на две категории - на тех, кто любит переезжать, и тех,
кто не любит. Любящие переезжать раздвигают пространство жизни. Нелюбящие
переезжать берегут это раздвинутое пространство от запустения. Не будь одних
- человечество так и жило бы под той пальмой, где родилось. Не будь вторых -
вся земля представляла бы собой пустыню, выбитую стадами переселенцев,
витками мчащихся по земному шару. Вот такая получается гармония. Когда
человек жаждет переезда, а ему не позволяют, он превращается в бунтаря, в
революционера и меняет свою жизнь не с помощью перемещения в пространстве, а
посредством разрушения старого обиталища. В результате тот, кто даже не
помышлял о переезде, не сделав ни единого шага, однажды утром просыпается в
совершенно ином, чуждом мире и начинает этот новый мир в силу своего
отвращения к переездам беречь, лелеять и обустраивать. Башмакову иногда
казалось: если бы всем желающим, тому же Борьке Слабинзону или Джедаю,
вовремя дали возможность отъехать куда хочется, все осталось бы по-прежнему.
Советский Союз был бы целехонек, а сам Олег Трудович, глядишь, защитил бы
докторскую и стал заместителем директора "Альдебарана". Но все случилось
так, как случилось... После угона машины Катя еще долго старалась не
подходить к окну, чтобы не видеть то место, где в последний раз стояла ее
умыкнутая красавица цвета кофе с молоком. Петр Никифорович Катю успокаивал,
обещал по знакомству вне очереди купить и подарить новый "жигуль", краше
прежнего, но что-то там у него не заладилось. Деньги начали стремительно
обесцениваться, поэтому даже по знакомству сверху запросили столько, что
тесть временно отступил. Основные сбережения лежали у него на срочном
вкладе. Боясь потерять годовые, снимать с книжки он ничего не стал, а просто
вдвое увеличил цену на чешскую плитку и югославские обои. Творческие друзья
Петра Никифоровича крякнули, но выдержали...
- О время, о цены! - вздыхал он.
Башмаков на всякий случай побывал у Докукина, и тот, зная о его горе,
тоже обещал помочь, но как-то неуверенно:
- Решим твой вопрос, Олег, если, конечно...
- А что такое?
- Мне кажется, скоро начнется. Говорю тебе это как коммунист
коммунисту! Понимаешь, Горбачев стал выступать совсем уж без бумажки. А у
нас без бумажки никак нельзя - сразу бардак начинается. Бар-дак! Одна
надежда на Чеботарева. Видал, куда взлетел?
- Да!
- Я ему поздравительную телеграмму отбил. Может, вспомнит про боевого
товарища, как думаешь?
- Не сомневаюсь!
- А вот я сомневаюсь. Это болезнь у них там такая: чем выше, тем с
памятью хуже.
Катя не сразу, но простила Башмакову историю с Ниной Андреевной,
сказав, что не развелась с ним только из-за Дашки. Месяца два жена не
подпускала к себе Олега Трудовича, объясняя это природной брезгливостью. Она
и в самом деле в общепите, даже в ресторанах, всегда подозрительно
оглядывала вилки-ложки и тщательно протирала их салфеткой.
- Ладно, - соглашался Башмаков, - подождем пять лет...
- Почему именно пять?
- За пять лет клетки в организме полностью обновятся, и я стану совсем
другим человеком.
- Другим ты не станешь никогда! Грязь можно смыть с тела, а с души
нельзя. Посмотри мне в глаза!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг