чувство радостного превосходства. Когда утром, после проведенной вместе
ночи, они завтракали, Нина Андреевна, светясь, сказала:
- Ты знаешь, что Омочка спросил, когда собирался в школу?
"Омочкой" она называла сына, потому что тот в детстве не выговаривал
"р".
- Что? - поинтересовался Башмаков, поедая полноценный завтрак - в его
семье готовить такой было не принято.
- Омка спросил: "Это он?"
- А ты?
- Я сказала - "да".
- А он?
- Он сказал, что так тебя почему-то себе и представлял. Я уверена, вы
подружитесь!
На работу они ехали вместе, обмениваясь взглядами и улыбками, в
которых, как в криптограмме, была зашифрована вся их упоительная и не
исчерпанная до конца ночь.
- Ты знаешь, кажется, Омка нас слышал! - наклонившись, шепнула Нина
Андреевна.
- Почему ты так решила?
- Он спросил, отчего я ночью плакала и не обидел ли ты меня.
- А ты?
- Я сказала, что иногда женщины плачут от счастья...
- А он?
- Он задумался, а потом сказал, что с папой я от счастья никогда не
плакала.
- Наблюдательный ребенок, - оценил Башмаков, наполняясь глупой
петушиной гордостью.
И хотя за квартал до проходной они разошлись, чтобы появиться на работе
порознь, наблюдательные лабораторные дамы сразу что-то почувствовали, начали
перешептываться, и, когда в столовой Башмаков, поморщившись, отставил стакан
с подкисшим компотом, Каракозин тихо сказал:
- Горько!
После работы Башмаков и Нина Андреевна зашли по дороге домой в магазин,
и она по-семейному советовалась с ним, чего и сколько покупать, а после
ужина попросила проверить у Ромы уроки. Видимо, это был чисто символический,
совершенно не характерный для их семьи жест, но умный мальчик покорно отдал
тетради и почтительно выслушал дурацкие замечания нового маминого мужчины.
- Когда ты поговоришь с женой? - спросила она в тот момент, когда
любовь уже кончилась, а сон еще не наступил.
- Кто - я? - отозвался Башмаков так, точно Нина обратилась одновременно
к пяти любовникам, лежащим с ней в постели.
- Хочешь, я сама с ней поговорю?
- А что ты ей скажешь?
- Скажу, что ты любишь меня, а ее не любишь...
- Она может не понять.
- Неужели она не понимает, что любовь - это главное в жизни? И жить с
человеком, который тебя не любит, унизительно!
- В жизни много главного...
- Например?
- Например, дети.
- Дурачок, я рожу тебе кого только захочешь и сколько захочешь!
Представляешь, Омка меня вчера спросил: "Мама, а у тебя с Олегом Трудовичем
- ему, кстати, очень твое отчество нравится - будут дети?"
- А он не спрашивал, почему ты разошлась с его отцом?
- Нет, Омка только спросил, любила ли я его когда-нибудь.
- А ты?
- Я ответила, что не любила... А он сказал, что всегда так почему-то и
думал и что никогда не женится на девочке, которая его не любит. А ты любил
свою жену?
- Давай не будем об этом! - Башмакова раздражало, что Нина пользовалась
словом "любовь" точно кайлом.
- Когда ты с ней поговоришь?
- Как только она вернется.
Катя вернулась раньше времени: Дашка заболела ангиной, лежала бледная и
говорить могла только шепотом. Башмаков взял отгулы и сидел с дочерью,
потому что Катю только-только назначили завучем и она готовила школу к
началу учебного года. После Дашкиного выздоровления он снова стал часто
бывать у Нины Андреевны, благо ее новая квартира была в пяти автобусных
остановках от "Альдебарана". Она потчевала его отличным ужином, а если Рома
был в шахматном кружке, они наскоро любовничали - и Башмаков, провожаемый ее
отчаянными взглядами, мчался домой. А чтобы Катя ничего не заподозрила, с
показательным аппетитом съедал еще и семейный ужин. Даже иногда, для полной
достоверности, на сон грядущий любил жену, находя в этом некоторую
сравнительную остроту ощущений, наподобие той, какую испытывает, должно
быть, двойной агент. В результате сидячей работы и двойственных ужинов
Башмаков сильно растолстел.
Нина Андреевна несколько раз заводила разговоры об их будущем, ссылаясь
при этом почему-то на Рому, который, по ее словам, постоянно интересовался,
когда же "дядя Олег" переедет к ним насовсем.
- Мальчику тринадцать лет, а он понимает, что если люди любят друг
друга, они должны жить вместе. А тебе тридцать пять...
- Дай мне время!
- Для чего? Чтобы разлюбить меня?
Это повторялось каждую их встречу, и Башмаков начал тихо ненавидеть
вдумчивых подростков и все производные от слова "любовь". И вот однажды,
когда, рассказывая Кате о срочной работе, потребовавшей его задержки в
"Альдебаране", Башмаков с привычным аппетитом съедал второй ужин, раздался
телефонный звонок. Катя быстро схватила трубку: она в ту пору еще верила,
что отыщется их украденная машина, и ждала звонка от следователя. Но это
была Нина Андреевна...
12
Эскейпер взглянул на часы: с минуты на минуту должна позвонить Вета и
сообщить результат экспресс-анализа. Он встал и подошел к окну. Анатолич
вернулся на рабочее место и ковырялся в железных внутренностях "форда". В
халате он походил на хирурга, склонившегося над кишечными хитросплетениями
огромного вскрытого тела. Олег Трудович вдруг почувствовал себя студентом, с
высоченных застекленных антресолей наблюдающим за тем, как медицинское
светило делает уникальную операцию.
Сам Башмаков к автомобилям был прежде совершенно равнодушен. А вот Катя
всегда мечтала о колесах и даже иногда утром, проснувшись и потягиваясь,
сообщала:
- Тапочкин, а мне снова снилось, как я вела машину. Почему-то по горной
дороге... Душа на поворотах, знаешь, куда уходила?
- Знаю. - Башмаков с хозяйским равнодушием ерошил то место, куда на
поворотах уходила Катина душа.
Расчетливая жена давно уже начала копить на автомобиль, заведя
специальную сберкнижку. Для начала она перестала выбрасывать пустые бутылки
и по выходным высматривала из окна грузовик, собиравший у жителей
стеклотару. Сумки с бутылками стояли в прихожей уже наготове, и, едва во
дворе показывался передвижной посудосборный пункт, они мчались к лифту,
гремя емкостями, которые Каракозин однажды поэтично назвал "скорлупой от
удовольствия". Потом, пересчитывая мятые и почему-то всегда влажные
рублевки, Катя мечтательно спрашивала:
- Ты какого цвета хочешь?
- Все равно.
- Все равно не бывает.
- Бывает.
- Ну в чем дело? - начинала сердиться жена. - Тебе задали простой
вопрос: какого цвета ты хочешь машину? Напрягись!
- Черного, - напрягался Башмаков.
- А я - цвета мокрого асфальта...
Катя даже окончила заранее курсы вождения, хотя прекрасно понимала, что
на сданные бутылки машину не купишь - копить предстоит долго и упорно. Она
однажды самоотверженно отказалась от нутриевого полушубка - его продавала
знакомая учительница младших классов. Муж учительницы руководил камерным
хором слепых и плохо видящих и благодаря таинственной солидарности незрячих
мотался по всему миру. Катя принесла полушубок домой и разложила на диване.
- Нравится? - спросила она Башмакова, едва он вошел в квартиру.
- Ничего, - вяло кивнул Олег Трудович, все еще мысленно пребывая в
жарких объятиях Нины Андреевны.
- А мне цвет не нравится.
- Да? Ты какой хочешь?
- Мокрый асфальт, - вздохнула Катя.
Ожидание машины со временем стало неотъемлемой частью их семейной
жизни. Вечной светлой мечтой. И вдруг Докукин, встретив Башмакова в
коридоре, спросил:
- А деньги-то у тебя есть?
- А сколько вам нужно? - осторожно поинтересовался Олег Трудович, с
возрастом все неохотнее дававший в долг.
- Мне? Мне ничего не нужно. Машину-то ты собираешься покупать?
- А что - скоро?
- На прошлой неделе отправил списки в магазин. Жди открытку! Кстати,
хочу задать тебе вопрос...
- Весь внимание! - подобрался Башмаков.
- Сам будешь ездить или на продажу берешь? Если на продажу - есть
хороший человек.
- Жена будет водить.
- Смотри! Женщин к рулю подпускать нельзя. Не-льзя! Предупреждаю тебя
как коммунист коммуниста... Докукин хлопнул младшего товарища по
представительному животу и улыбнулся. В последнее время свое любимое
присловье он стал произносить не то что в насмешку, а скорее с оттенком
уважительной самоиронии.
Башмаков наврал Нине Андреевне, ждавшей его в тот вечер на борщ,
разумеется, с пампушками, что ему нужно идти в школу на родительское
собрание. Олегу Трудовичу хотелось как можно скорее сообщить радостное
известие Кате.
- У тебя жена в этой школе работает! - тихо удивилась любовница.
- Именно поэтому я и иду на собрание! - совершенно искренне обиделся на
такое недоверие Башмаков.
- Ты не обманываешь?
- Не приучен.
- Жаль. Рома сегодня вечером на занятиях.
Катя, подавленная, сидела на диване, а перед ней на плечиках,
прицепленных к открытой дверце гардероба, висел мужнин пиджак.
- Имею сообщить тебе стратегическую информацию... - многозначительно
начал Олег Трудович.
- Я тоже.
- Хорошо. Но я первый.
- Уступи место женщине!
- Уступаю.
- Тунеядыч, - ласково спросила она, - ты что, научился пришивать
пуговицы?
- Какие пуговицы?
- Вот эти! - Катя впилась в мужа взором следователя по особо важным
делам.
- А в чем дело?
- А в том, что я всегда обматываю нитку под пуговицей. Эти две пуговицы
не обмотаны. Может быть, ты наконец познакомишь меня со своей пассией - я
научу ее пришивать пуговицы!
- Чушь! - отмел Башмаков, вспомнив, как недавно Нина Андреевна
действительно что-то делала с его пиджаком, пока он належивал силы, чтобы
отправиться домой. - Чушь и клевета!
- Твоя версия?
- Моя? М-м... Очень просто: у нас была немецкая делегация. Одна наша
лабораторная девушка, ты ее не знаешь, заметила, что у меня пуговицы
болтаются, и срочно пришила. Интересовалась, между прочим, куда смотрит моя
жена.
- Врешь!
- Ваши подозрения мне странны!
- А вашу лабораторную рукодельницу зовут случайно не Нина Андреевна?
- Случайно - нет. Мы на дачу завтра едем?
- Мы едем в суд - разводиться!
- Отлично. Еще вопросы есть?
- Есть. Ты знаешь, что у тех, кто врет, вырастают рога?
- Читал! - рявкнул Башмаков, подошел к пиджаку, вырвал обе пуговицы с
мясом и швырнул на пол.
В тот день Катя легла спать отдельно, на Дашкиной кровати, но сквозь
сон Башмаков подглядел, как жена прокралась в комнату, шарила в поисках
закатившихся пуговиц, нашла и унесла вместе с пиджаком на кухню. А утром она
растолкала его:
- Тунеядыч, проснись же! Вот - открытка! Открытка пришла!
- Из суда присылают не открытки, а повестки.
- Балда! Открытка на машину!!!
- Именно эту информацию я тебе и хотел вчера сообщить, - голос
Башмакова из-за утренней хрипотцы прозвучал особенно сурово.
- А делегация была из ГДР или из ФРГ?
- А черт их разберет. Они же вроде объединяются...
- Прости! Я была вчера не права.
Дашка как раз гостила у бабушки, и они, быстро, но полноценно
помирившись, помчались к Катиным родителям, суетливо заняли у тестя
недостающую тысячу, а потом на такси - не дай Бог, хорошие цвета кончатся! -
помчались на Варшавку в автомобильный магазин. Толпа в магазине была
чудовищная, словно в аэропорту, из которого по метеоусловиям уже несколько
дней никто не может улететь. Открытки были у всех. Велся специальный список,
утром и вечером устраивали переклички. Народ периодически обмирал от слуха,
будто со дня на день машины подорожают в два раза или же - а это еще хуже! -
начнется обмен денег, потому что Горбачев под давлением демократов дал
указание срочно убрать Ленина с купюр... Перепуганная Катя позвонила даже
одному родителю, работавшему в Минфине, и тот ее успокоил. Другой родитель,
большой начальник, организовал звонок директору магазина, чтобы можно было
получить автомобиль, минуя дурацкий список. И вот в конце концов продавец -
человек со скорбно равнодушным лицом (будто выдает он не новенькие
автомобили счастливчикам, а урны с прахом усопших) - спросил у замершей от
восторга Кати:
- Цвет какой хотите?
- Мокрый асфальт! - прошептала она.
Он посмотрел на нее так, словно вместо одной урны с прахом от него
потребовали к выдаче две.
- Не в европах.
- А какой есть?
- Цвета детской неожиданности и цвета блюющего кузнечика.
- Я серьезно! - взмолилась Катя.
- Разве я похож на Жванецкого? - пожал плечами продавец.
Башмаков слушал весь это диалог, едва сдерживая вековую ненависть
бесправного потребителя к обнаглевшему сатрапу прилавка. И все-таки наконец
не сдержался:
- А если... э-э... поискать? Мы будем... хм... благодарны!
Продавец посмотрел на них долгим и печальным взглядом человека,
причастного к сакральным тайнам советской торговли, и куда-то ушел. Вернулся
он через четверть часа и сообщил угрюмо:
- Кофе с молоком. Но без бокового зеркала и с разбитой фарой. Двести.
- Берем! Но нам надо съездить еще за деньгами. Мы скоро!
Когда они примчались к Каракозину, тот собирался на халтуру - укладывал
в большой рюкзак рулон дерматина и инструменты. Принцесса, вышедшая узнать,
кто пришел, была одета в шелковый китайский халат, тонко перехваченный у
талии, и намакияжена как для посольского приема. Их сын, Андрон, носился по
квартире, изображая, а точнее, являясь в этот момент стратегическим
бомбардировщиком. Джедай подобрал с пола тапочек и бросил в мальчика,
нарочно промахнувшись.
- Ракета прошла справа! - скрипучим диспетчерским голосом констатировал
Андрон.
- И так целый день, - нежно сообщил Каракозин. - Приземляется, только
когда "Спокойной ночи, малыши" показывают. Атомный мальчик.
- Весь в отца, - добавила Принцесса с неуловимым оттенком какой-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг