обиднее остальных.
- Олег Турандотович, - сурово и веско произнес Рыцарь Джедай. - Если ты
не понимаешь таких простых вещей, то нам с тобой вообще не о чем говорить!
- Значит, ты... - начал Башмаков.
Он собирался выяснить, готов ли сам Каракозин, так же как
солженицынский Иннокентий, сообщить геополитическому противнику какой-нибудь
секрет, которыми "Альдебаран" был набит по самое некуда, но осекся,
сообразив: такой вопрос нельзя задавать ни в коем случае... Однако смысл
незаданного вопроса все поняли - и смех оборвался.
- Ладно, дискуссия окончена! - приказал Уби Ван Коноби и глянул на
своего заместителя с грустным удивлением. И действительно, с ним долгое
время вообще не разговаривали, а когда он внезапно входил в комнату,
кто-нибудь негромко, как в казарме при появлении офицера, предупреждал:
"Товарищ из центра" - и все сразу замолкали или переходили на показательно
деловой, чаще всего издевательски бессмысленный разговор:
- Товарищ Бадылкин, а что вы думаете о рабочих качествах фильтра
ФТО-3683/3?
- Что вам сказать, коллега... Фильтр ФТО-3683/3 - это совсем не то, что
фильтр ФТО-3683/2.
Впрочем, Чубакка однажды тайком подошел к Олегу Трудовичу и сообщил,
что он-то как раз полностью разделяет взгляд Башмакова на омерзительный
поступок Иннокентия:
- Государственная тайна - это святое! А Каракозин... Ну, ты сам все
понимаешь. Я вообще удивляюсь, как его тут держат...
Все знали, что Бадылкин Джедая не любил, особенно после одного
действительно жестокого розыгрыша. Чубакка постоянно жаловался на желчный
пузырь и даже иногда отказывался выпивать на лабораторных посиделках. И вот
однажды Каракозин вскользь сообщил, что у него есть бутылочка
чудодейственной воды, заряженной одним магом, которого даже приглашают к
пациентам в 4-е управление. Бадылкин пристал: отлей да отлей! Джедай отлил,
но строго предупредил: принимать надо каждый час, не более пяти капель на
стакан жидкости - лекарство очень сильное. Нина Андреевна тоже попросила для
своего недужного супруга, но ей было решительно отказано. Чубакка обзавелся
специальной пипеткой, каждый час накапывал в стакан и выпивал. Через неделю
ему стало лучше. И тогда Каракозин задумчиво сообщил, что этот факт
подтверждает одну его давнюю гипотезу.
- Какую? - пристал Бадылкин.
- Понимаешь, - объяснил Каракозин, чудовищным усилием воли сохраняя на
лице серьезное выражение, - я считаю, моча после очистки и дистилляции тем
не менее на атомарном уровне сохраняет свои лечебные свойства и может быть
использована в уринотерапии...
- Ты-ы!.. - благим басом заорал Чубакка и, зажав обеими руками рот,
вылетел из комнаты.
Народ повалился от хохота. Оказалось, Джедай лечил Бадылкина
дистиллированной водой, полученной из мочи в соседней лаборатории: из этой
воды потом в специальной установке выделялся кислород, пригодный для
дыхания. Таким образом, выходил замкнутый цикл, а это очень важно во время
длительных космических полетов. Чубакка потом написал докладную, и Уби Ван
Коноби заставил Каракозина извиниться перед пострадавшим, но Бадылкин все же
затаил обиду.
Нина Андреевна искренне сочувствовала Башмакову и однажды, когда они
остались вдвоем в комнате, взяла его за руку и попросила:
- Знаешь, ты все-таки извинись перед ребятами!
- За что?
- Ты еще не понял?
- Нет, не понял.
- А ты подумай! Я буду ждать, - вздохнула она с обреченностью женщины,
полюбившей рецидивиста.
А потом как-то все само собой устаканилось. Началось с того, что
однажды Докукин встретил Олега в коридоре и завел к себе в кабинет:
- Про Чеботарева слышал? Башмаков значительно кивнул, давая понять, что
слухи о переходе краснопролетарского партийного лидера вместе с его
знаменитой зеленой книжицей на большую работу в ЦК КПСС ему известны.
- В понедельник пленум. Провожать будут...
- Он в орготдел идет?
- Туда. Может, и про меня вспомнит! Как думаешь?
- Обязательно вспомнит.
- Если не сгорит со своим характером. Там, - Докукин показал пальцем в
потолок, - прямоходящих не терпят. Говорю тебе это как коммунист
коммунисту... Книжки читать любишь?
- А что? - осторожно спросил Башмаков, холодея от мысли, что
напряженная духовно-нравственная жизнь лаборатории стала известна
начальству.
- Да ничего. Перед пленумом книжная распродажа будет. Для своих. Могу
дать пропуск.
- Если можно.
- Бери. - Докукин вытряхнул на стол десяток розовых картонных
квадратиков с круглыми гербовыми печатями и витиеватой росписью какого-то
ответственного лица. - Ладно, бери два. Куда их девать-то!
Один из этих квадратиков Башмаков и предложил Каракозину, страстному
книжнику, толкавшемуся по выходным среди интеллигентных спекулянтов на
Кузнецком мосту. Иногда на своей старенькой "Победе" вместе с Уби Ван
Коноби, тоже библиофилом, Джедай объезжал сельские магазины в поисках
дефицитных изданий.
- Представляете, приезжаю в Бронницы, а там "Философией общего дела"
целая полка уставлена! Дикари...
К предложенному розовому квадратику Джедай поначалу отнесся
настороженно:
- В самое логово заманиваешь?
- Как хочешь. Коноби отдам!
- Ладно. Ради хорошей книги я даже в гестапо, к старику Мюллеру на
распродажу могу сходить. Давай!
Он брезгливо осмотрел квадратик с райкомовской печатью, пробормотал
что-то про уродливость советского герба и спрятал картонку в карман.
- Ну-у? - спросил Башмаков на следующий день после распродажи.
- Охренеть! Теперь я знаю, куда все приличные книги уходят! На двести
рублей купил. Обдирают народ, как хотят, гниды! Спасибо. Когда коммуняк
резать будут, я тебя, Олег Другович, спрячу!
Но подлинным триумфом Башмакова, окончательно примирившим его с
коллективом, стал концерт барда Окоемова. Олег, выбив деньги в профкоме,
организовал это мероприятие с помощью Слабинзона, задружившегося со
знаменитым гитареро на почве интереса к антиквариату. В самом финале
концерта, когда Докукин уже вручал нежноголосому барду здоровущую модель
космической станции, на сцену с "общаковой" гитарой выскочил Каракозин и
попросил разрешения исполнить всенародно любимый "Апельсиновый лес",
почему-то не включенный автором в программу.
- Я же предупреждал: никакой самодеятельности! - зашипел секретарь
парткома Волобуев, предчувствуя недоброе.
- Не волнуйтесь, все будет нормально! - успокоил Башмаков.
Но все было даже не нормально, а восхитительно! Окоемов аж прослезился,
когда зал следом за превзошедшим самого себя Каракозиным подхватил:
Апельсиновый лес был в вечерней росе,
И седой мотылек в твоей черной косе.
И зеленый трамвай прозвенел за рекой.
И луну ты погладила теплой рукой...
Под овации зала Каракозин исполнил еще несколько песен. В завершение
знаменитый бард обнял его, расцеловал и расписался фломастером на
"общаковой" гитаре. Довольный Докукин похлопал бледного от торжественного
волнения Каракозина по плечу и похвалил:
- Не только делаем ракеты! Знай наших! Молодец!
- Это не я, это все Олег Трудович организовал! - отмахнулся скромный
Джедай, впервые произнеся подлинное башмаковское отчество.
- Знаем и ценим! - кивнул секретарь парткома Волобуев.
В общем, Башмаков стал своим. Но главное, он постепенно втянулся в
работу, перестроил мозги с аппаратной суеты на науку и даже придумал
оригинальный метод повышения емкости кислородных шашек, которыми
восполняется недостаток кислорода на космической станции. Даже скупой на
похвалы Уби Ван Коноби, выслушав Олега Трудовича и проверив расчеты, кивнул
одобряюще:
- А что, любопытственно!
Но главное - Башмаков перестал с ними спорить. Сначала просто
отмалчивался, потом научился отшучиваться, наконец, сам принялся искренне
поругивать проклятых коммуняк с их трепаным социализмом. Ему даже иногда
казалось, будто и его самого выставили из райкома не за икру, а именно по
идейным соображениям. Джедай окончательно признал Башмакова за своего и даже
предложил вместе разыграть Чубакку. Они сообщили ему под большим секретом
(мол, из райкома позвонили!) о том, что умер Андропов, но об этом объявят
только через два дня. Бадылкин преисполнился значения, побежал шептаться и
опростоволосился, так как на самом деле Андропов оказался живехонек и умер
только через два месяца... А Нина Андреевна после их самой первой близости
шепнула Башмакову нежно:
- Знаешь, я с первого дня не верила, что ты стукач!
- Почему?
- Не знаю, у тебя глаза доброго и пушистого звереныша...
Вообще-то "зверьком", "зверенышем" или "зверем" Нина Андреевна - в
зависимости от альковной фазы - называла мужскую атрибутику своего
возлюбленного, но иногда именовала так и самого Башмакова в целом. В
литературоведении это, кажется, называется метонимией. Надо бы у Кати
спросить...
9
Эскейпер повертел в руках свидетельство о браке и после некоторых
раздумий положил его в стопку Катиных документов. В конце концов, вряд ли
она будет слишком сопротивляться разводу. На квартиру и все остальное он не
претендует. Дашка выросла - сама уж скоро родит. К тому же обещано, что ради
развода самому Олегу Трудовичу даже пальчиком шевельнуть не придется. Они с
Ветой будут лежать на собственном кусочке пляжа возле теплого моря, а тем
временем адвокат все обстряпает. Башмаков взял стул и достал со шкафа
"общаковую" гитару, потертую и кое-где треснувшую. Автограф Окоемова был
густо замазан черной краской. Две струны лопнули и завились, как усы
мультипликационного кота. Под эту самую "общаковую" гитару Каракозин пел на
башмаковской защите специально сочиненную по такому случаю песенку. На
защите Нина Андреевна впервые увидела Катю.
В самой защите, кстати, не было ничего торжественного, и напоминала она
расширенное производственное совещание, после которого в кафе "Сирень"
устроили шумный банкет. Первый тост сказал Докукин. Он горячо и сердечно
поздравил Олега с получением степени, а советскую науку - с приобретением
перспективного ученого. Остальные тосты были вариациями на эту тему: мол,
кандидатская есть, теперь давай докторскую! Правда, в застольных
перешептываниях мелькала мысль и о том, что, если бы не Докукин, черта с два
соискателя допустили бы к защите с таким сырым материалом и одними лишь
депонированными статьями. Даже странно, что ему не кинули ни одного черного
шара. Впрочем, тогда - "под "Буран" - защитилось довольно много народу, даже
те, кто при других обстоятельствах никогда бы не "остепенился". Чубакка,
например.
Секретарь парткома Волобуев, шевелюристый мужчинка на высоких каблуках,
посвятил свой пятнадцатиминутный тост неоценимому вкладу, каковой
талантливый общественник Башмаков вносит в жизнь парторганизации НПО
"Старт". И только галантный Уби Ван Коноби провозгласил тост за жену
новоиспеченного кандидата, ибо муж и жена не только одна сатана, но еще и
как бы соавторы, единая научно-исследовательская группа. В самом конце
торжества к ним подошла захмелевшая Нина Андреевна в черном бесформенном
платье, наподобие тех, что носила в ту пору Алла Пугачева:
- Олег Трудович, познакомьте меня с вашим соавтором!
- Это Нина Андреевна Чернецкая. В нее влюблены все мужчины нашего
отдела...
- Включая тебя? - спросила Катя, казалось, потерявшая из-за обилия
комплиментов всякую бдительность.
- Разумеется! - и Башмаков, чтобы уж наверняка обезопасить себя, обнял
и поцеловал любовницу в щеку.
- У вас замечательный муж, - отстранившись, воскликнула Нина Андреевна.
- Он, наверное, еще и очень хозяйственный, все по дому делает и
поливает цветы?
- Какие цветы? У нас нет цветов... - удивилась Катя.
- Как же вы живете без цветов? Это очень скучно!
Чернецкая глянула на Башмакова с прощальным недоумением, точно он
страшно обманывал ее, а теперь вот ложь и вскрылась.
- Странная дама, - подозрительно заметила Катя, наблюдая, как Нина
Андреевна безумствует со старомодно грациозным Уби Ван Коноби в почти
акробатическом танго.
Но в это время над столиком навис пошатывающийся Докукин и пригласил
Катю на танец.
- Жена у тебя, Башмаков, просто конфитюр. Кон-фи-тюр! Говорю тебе это
как коммунист коммунисту! - шепнул он, уходя, и поцеловал кандидата
технических наук в глаз.
В самом конце вечера Чернецкая начала так громко хохотать, что
благородный Рыцарь Джедай увез ее домой на своей красной "Победе". Техник
первой категории Нина Андреевна Чернецкая, полненькая шатенка со
скорбно-чувственным ртом, понравилась Башмакову с первого же дня работы в
"Альдебаране". Ей было тридцать, но выглядела она, как сама же любила
пошутить, на двадцать девять. Некогда Нина Андреевна обучалась в
художественной школе, что по соседству с Третьяковкой, и собиралась стать
архитектором, но на вступительных экзаменах в институт провалилась, получив
двойку за рисунок. Когда она явилась за объяснениями в приемную комиссию,
профессор кафедры рисунка, потрясая ватманом и тыча пальцем в изображенную
на нем голову Аполлона, спросил:
- Это, по-вашему, гипс?
- Гипс, - пролепетала абитуриентка.
- Нет-с, милочка, это - чугун!
Целый год Нина боролась с чугуном, посещая подготовительные курсы и
беря частные уроки у бородатого художника - одного из героев знаменитой
"бульдозерной выставки". Его натюрморт, изображавший виноградоподобную
гроздь человеческих глаз, попал под гусеницы одним из первых и таким образом
прославил автора. Художник никогда, даже направляясь в душ, не снимал свой
черный берет. Он хвалил работы своей юной ученицы и гарантировал ей
поступление в архитектурный, называя строгих экзаменаторов "петьками" и
"кольками". Он и лишил ее невинности - между делом, объясняя архетипический
смысл нефигуративной живописи. Некоторое время Нина, уйдя из дому, состояла
при нем подругой и натурщицей, разинув рот, слушала шумные споры
собиравшейся в его мастерской богемы, где самыми бранными словами были
"реализм" и "Глазунов".
Через год, как раз накануне новых вступительных экзаменов, она ему
вдруг надоела и мэтр попытался передать ее, как эстафету, ответственному
работнику художественного фонда, ведавшему продажей произведений искусства
предприятиям и организациям. Тот взамен обещал выгодный заказ на большое
панно "Русь колхозная" для дворца культуры совхоза-миллионера. Наставник
подстроил так, чтобы Нина осталась в мастерской наедине с этим деятелем из
фонда, но Чернецкая, возмущенная приставаниями, расколотила о голову
ответственного искусствоведа здоровенный подрамник. Вышвыривая Нину из
мастерской, герой "бульдозерной выставки" кричал, что никогда она не
избавится от своего чугуна и самое лучшее для нее - навсегда забыть об
архитектуре и, учитывая ее архаическое отношение к сексу, близко не
подходить к людям искусства. Чернецкая впала в депрессию, сожгла все свои
рисунки, а через год поступила в химико-технологический институт, где
проректором работал друг ее отца. В стройотряде она познакомилась со
скромным пареньком, учившимся на параллельном потоке и никогда не
принимавшим участия в шумных и бестолковых студенческих спорах у костра,
когда главное не докопаться до истины, а просто выкричаться. И если речь
заходила о чем-нибудь изящном, Тарковском например, он просто молча вставал
и уходил.
В Нину парень влюбился так, как влюбляются в обложку журнала с
портретом заграничной кинозвезды - Катрин Денев или Ромми Шнайдер, -
трепетно и безнадежно. Ее это забавляло, он ей почти не нравился, но однажды
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг