поиски третьего - тому свидетельство. Разве нельзя выпить бутылку вдвоем?
Конечно, можно. А поди ж ты...
Труд Валентинович колебался недолго, но строго-настрого предупредил
сына: если мама будет спрашивать, что пили, намертво тверди: пиво.
- А это пиво? - удивился Олег.
- Конечно, пиво. Только в бутылке. Так вкуснее...
Как выпивающий мужчина никогда не перепутает на вкус пиво и "Зубровку"
(хотя цвет примерно одинаковый), так жена выпивающего мужчины никогда не
ошибется, что именно - пиво или "Зубровку" - употребил супруг, прежде чем
заявиться домой.
- Да нет, Люд, кружечку, как обычно! - обиделся даже Труд Валентинович.
- Может, это какое-нибудь особенное пиво, повышенной крепости?
- Обычное. Жигулевское. Правда, старое, зараза, мутное...
- И в бутылке! - добавил Олег, крутившийся под ногами у выяснявших
отношения взрослых.
- В бутылке?
- В бутылке, - окончательно обиделся на такое недоверие Труд
Валентинович. - А что, разве пива в бутылках не бывает?
- Бывает. А что, Олеженька, было нарисовано на бутылке?
- Бычок.
- Какой бычок?
- А вот такой. - будущий эскейпер приставил указательные пальчики ко
лбу и замычал.
Из-за ширмы вышла доживавшая уже последние месяцы бабушка Лиза и, чуть
надломив в презрительной улыбке сухие, бескровные губы, поплелась на кухню.
Так с тех пор и повелось: если Труд Валентинович выходил за рамки
внутрисемейной конвенции, ему задавался лишь иронический вопрос: "А пиво
было с бычком?"
Но вернемся к убеждению Труда Валентиновича в том, что карабкаться
высоко вверх по уступам жизни совершенно не обязательно и что счастье
заключается совсем в другом. Эта житейская мудрость, кстати, крепко запала,
а может, просто перешла с генами к Олегу Трудовичу. Нет, он не был чужд
честолюбия, но это было какое-то особенное, попутное честолюбие. Башмаков
никогда не шел напролом, разрывая и расшвыривая злокозненные липкие сети,
сплетаемые судьбой. И, как правило, выигрывал. Где теперь незабвенный Рыцарь
Джедай? Где теперь грозный Чеботарев со своей зеленой книжкой? Где Докукин?
Зато он, Олег Трудович, вот он, здесь, целехонький - и собирается на Кипр с
молодой любовницей. И жить теперь будет что твой феодал - в замке, на берегу
моря, а спать - в фантастической кровати, которую в любой момент специальный
механизм может поднять из спальни на крышу - к звездному небу... Конечно, к
такому замку еще бы и ветвистое, как рога неуспешного мужа, генеалогическое
древо! Только кто ж теперь расскажет подробно про беклешовскую ветвь? Белая
дворянская кость так же безмолвно истлевает в земле, как и черная
простолюдинская. Никто не расскажет. А от бабушки Дуни, кроме причитаний о
пропавшем без вести деде Валентине, остались лишь только смутные предания о
прадеде Игнате, который был огненно-рыж и настолько грозен во хмелю, что,
когда напивался, улицы Егорьевска пустели и даже собаки за воротами
притихали...
Эскейпер вздохнул о прямом, как телеграфный столб, генеалогическом
древе и продолжил разбор документов. За годы, прошедшие с тех пор, когда он
вот так же, готовясь к своему первому побегу, раскладывал документы на две
кучки, прибавилось много новых покойников и много новых бумажек. Появилось
Катино свидетельство об окончании курсов повышения квалификации учителей,
корочки к значку "Отличник народного образования", башмаковский кандидатский
диплом, несколько загранпаспортов, смешные бумажки под названием "ваучеры" и
еще более смешные под названием "мавродики", масса разных других
свидетельств и удостоверений. Зато исчезли документы Дашки...
Олег Трудович подумал о том, что вот это перепутанное сообщество его и
Катиных документов и есть, собственно говоря, совместная жизнь, а разрыв -
это когда документы будут храниться отдельно. Башмаков бросил в свою кучку
злополучное райкомовское удостоверение и партбилет, абсолютно бесполезный
теперь в деле сохранения семьи. Постепенно перед ним на диване образовались
две примерно одинаковые стопочки, а свидетельство о браке он пока положил
посредине. На самом дне обнаружились Катино свидетельство о крещении и
башмаковская фотография три на четыре, из тех, что он сделал, когда
оформлялся в секретный "Альдебаран".
Надо же, как все преобразилось! Самого-то Олега в беспамятном
младенчестве окрестила бабушка Дуня. Она специально для этой цели приехала
из Егорьевска, якобы понянчить внучка, умученного яслями, дождалась, покуда
все уйдут на службу, и отвезла его в Елоховскую церковь. Крестильное имя ему
дали - Игнатий. Это бабушка специально так подгадала, потому что с самого
начала хотела, чтобы внука назвали Игнатом в честь прадеда. Но Людмила
Константиновна, конечно, свекровь не послушала. Когда мать обнаружила на шее
сына веревочку с алюминиевым крестиком, она схватилась за сердце, пила
валерьянку вперемежку с седуксеном и кричала на свекровь:
- Вы что, ничего не понимаете?! Они всех записывают! Всех!
- А чего записывать? Господь, он и так всех новообращенных наперечет
знает, - простодушно оправдывалась бабушка Дуня.
- Да не для Бога они записывают, а для органов, наивная вы женщина! -
не показываясь из-за ширмы, упрекала Елизавета Павловна. - Ах, вы все равно
не поймете!
- Каких еще таких органов? - недоумевала бабушка Дуня, явно
прикидываясь. - Для участкового, что ли?
- Поймете, для каких органов, когда нас всех с работы поувольняют! -
кричала Людмила Константиновна.
С работы никого, конечно, не уволили, но бабушка Дуня, наезжая из
Егорьевска, выкладывая на стол молоденькую морковку и лучок с огорода,
всякий раз интересовалась:
- Ну и приходили органы-то? Аль где замешкались?
Во всяком случае, именно так, посмеиваясь, рассказывал историю крещения
сына Труд Валентинович. В ответ Людмила Константиновна чаще всего намекала
на то, что бесспросным крещением, собственно, и исчерпываются заслуги
бабушки Дуни перед внуком, а остальные силы она потратила на устройство
своей личной жизни. Это было, конечно, несправедливо, так как у бабушки в
Егорьевске Олег проводил почти все лето. Но, с другой стороны, бабушка Дуня
и в самом деле была замужем пять раз. Однако все браки, за исключением
первого, от которого родился Труд Валентинович, оказались неудачными. Олег,
приезжая на каникулы и обнаруживая в домике очередного "дедушку", очень
быстро заметил одну закономерность: все ее последующие мужья были внешне
чем-нибудь, но обязательно похожи на самого первого - Валентина, пропавшего
без вести под Мясным Бором в 42-м. Его галстучный портрет висел над комодом.
Лицо деда, по тогдашнему фотографическому канону, было напряженным, глаза
преданными, а губы чуть тронуты кармином. По рассказам, он был человеком
образованным, политически грамотным и работал наборщиком в типографии. Жену,
почти девочкой взятую из близлежащей деревни, он обещал, если родит ему
сына, обучить грамоте, а потом все откладывал и, уходя на фронт, очень
сокрушался, что не успел-таки. Ведь письмо, под диктовку составленное на
почте, совсем не то, что весточка, написанная родной рукой. А бабушка Дуня
так и умерла неграмотной, хотя Башмаков, будучи уже школьником и приезжая на
каникулы, несколько раз принимался учить ее чтению и письму, но выучил
только расписываться.
Принять исключительно физиологическую версию бабушкиного многомужества,
на которую, как понял с возрастом Башмаков, туманно намекали Елизавета
Павловна, а позже и Людмила Константиновна, он не мог. Вероятно, в каждом
новом муже бабушка Дуня жаждала обрести своего пропавшего без вести
Валентина. Но внешнее сходство не гарантировало искомых внутренних качеств.
Смириться с этим она не могла и потому жила с "дедушками" недолго, а
основное время проходило в ожидании еще кого-то, кто будет окончательно
похож на первого мужа. На вопросы, чем не устраивал ее очередной изгнанный
спутник жизни, бабушка Дуня отвечала обычно в таком роде:
- Жадный, как черт, прости Господи! На всем готовом жил, а как
собираться стал, даже духи - на донышке оставались - забрал... Скопидом!
Последнего сожителя она изгнала, когда ей было под семьдесят. В тот год
как раз родилась Дашка. Бабушка Дуня специально примчалась из Егорьевска. Но
тут Людмила Константиновна и Зинаида Ивановна проявили бдительность и
перехватили злоумышленницу, вызвавшуюся погулять с внучкой, чуть ли не на
автобусной остановке. Крестили Дашку через много лет, одновременно с Катей.
Жена решила креститься неожиданно, сразу после истории с великим
Вадимом Семеновичем. Тогда все повалили в церковь - и даже бывшие
обкомовские вожди норовили отстоять всенощную, держа в руках свечки на манер
вилки с маринованным закусочным грибочком. Крестили сразу человек по десять,
без купели, с помощью обрызгивания. Замотанный батюшка, собрав
новообращенных в кружок, наставлял их усталой скороговоркой, как курортный
инструктор по плаванию, напутствующий отдыхающих перед первым выходом на
пляж. Крестик, который Башмаков привез Кате из-за границы еще в райкомовские
времена, не подошел, ибо ступни у католического Иисуса скрещены и пробиты
одним гвоздем, а у православного - рядком и на двух гвоздочках. Катя
дунула-плюнула на происки сатаны, подразумевая, очевидно, Вадима Семеновича,
и получила крестильное имя Александра. Во время таинства Башмаков стоял в
толпе воцерковленных дачников в притворе, наблюдал все издали, через головы.
Храм был сельский, тесный и располагался неподалеку от тестевой дачи. В мае
поехали на сельхозработы к вдовствующей Зинаиде Ивановне, покопали, а заодно
и окрестились.
Дашка выскочила на паперть радостная.
- А ты знаешь, что значит "Дарья"? - спросила дочь.
- Нет.
- Сильная! - Дашка раскрыла брошюрку, купленную в храме. - А знаешь,
что означает "Катерина"?
- Что?
- Всегда чистая и непорочная.
- Всегда? - Башмаков чуть заметно усмехнулся. - А что означает "Олег"?
- Ничего не означает. Просто - Олег... - удивленно сообщила Дашка.
- Странно. А Игнатий?
Дочь стала снова листать брошюрку и выронила вложенные в нее
крестильные корочки.
- Дай мне удостоверения, а то потеряешь! - потребовала Катя.
- Не дам. Игнатий значит "не родившийся"...
- Как это - не родившийся? - оторопел Башмаков.
- Дарья, дай сюда удостоверения! - строго повторила жена. - Дай сейчас
же - я спрячу!
И спрятала. Дашка, когда уезжала во Владивосток, весь дом перерыла -
искала, чтобы увезти с собой. Нашла между книжек - и свое, и материно. Но
Катя совершенно не обрадовалась, а молча сунула картонку с большой печатью
приходского совета Благовещенской церкви в коробку с семейными документами.
8
Эскейпер положил крестильное удостоверение в Катину кучку и взял в руки
альдебаранскую фотографию. На снимке он был мрачен, вероятно, еще не отошел
от скандала с черной икрой. А может, напротив, уже проникся новой
ответственностью, ведь научно-производственное объединение "Старт"
занималось космосом, а точнее, разрабатывало достойный ответ американцам с
их чертовыми "звездными войнами". В первый же день Башмакова вызвал к себе
начальник отдела Викентьев, по прозвищу Уби Ван Коноби, - седой сухощавый
человек с движениями спортивного пенсионера. Его кабинет был увешан
дипломами победителя соревнований по настольному теннису, а на самом видном
месте, под портретом Циолковского, располагалась большая фотография:
Викентьев, одетый в трусы и майку, размазанно-резким движением проводит свой
коронный "гас".
- Очень, голубчик, рад! Вас, Олег э-э... Трудович, - он глянул в
бумажку, лежавшую перед ним, и улыбнулся, - Михаил Степанович рекомендовал
мне как очень исполнительного и знающего организатора.
Михаилом Степановичем звали заместителя директора НПО Докукина. В
недавнем прошлом Докукин заведовал отделом науки и вузов Краснопролетарского
райкома партии и хорошо знал Башмакова. Самого его "ушли" с партийной работы
за развод, но по старой памяти он продолжал пристально следить за
происходящим в районе, вероятно, в душе надеясь на возвращение. Конечно же,
он не мог не заметить икорного происшествия с Башмаковым. Из чувства
солидарности, которое всегда сближает обиженных по службе, Докукин позвонил
Олегу и предложил ему место зама в отделе Викентьева. Когда Башмаков уже
работал в "Альдебаране", Михаил Степанович женился во второй раз - на
уборщице, тихой, как библиотечная мышь, матери-одиночке, наводившей по
вечерам порядок в его кабинете. Докукин по райкомовской привычке часто
засиживался допоздна, она приносила ему чай-бутерброды - так у них
потихоньку и сладилось...
- Ну а чем, голубчик, вы у нас раньше занимались? - продолжал
расспрашивать Башмакова его новый начальник.
- Я окончил МВТУ. Энергомаш. Диплом писал...
- Да нет же, - с мягким недовольством оборвал Викентьев. - В райкоме-то
вы чем занимались?
- Был заведующим орготделом.
- Ага, это значит... - он сделал руками такое движение, словно заключил
неорганизованное пространство в невидимую форму, - значит, организовывали?
- Ну да.
- Любопытственно! В последнее время у нас участились случаи опоздания
на работу. Заместитель по режиму жаловался. Потом, знаете, второй год никак
не сдадим соцобязательства. Тоже ругаются. Ну а с наглядной агитацией просто
катастрофа какая-то! Ходила тут комиссия от вас, из райкома, опять же
бранились... Ну, вы сами знаете, что мне вам рассказывать. Вы уж
озаботьтесь, голубчик!
- Виктор Сергеевич, я рассчитывал... - залепетал Башмаков.
- Эх, Олег... - Викентьев снова заглянул в бумажку, - Трудович,
считайте себя пока работником героического тыла. А на передний край науки
еще успеется. Договорились? И не забудьте о досуге коллектива. Ну, театры,
концерты, выставки... И конечно же, спорт! Я вас прошу!
Вскоре стены лабораторий покрылись, как цветной плесенью, всевозможной
наглядной агитацией, включая большой стенд "Ленин и космос". Роскошно
переплетенные соцобязательства вызвали буйный восторг секретаря
институтского парткома Волобуева. Прошли шахматный и теннисный турниры, а
также соревнования по преферансу: в двух последних состязаниях победил
Викентьев. А дети сотрудников стали регулярно посещать кукольный театр - тут
по старой памяти помогла брошенная кукловодка. Она к тому времени успела
выйти за главного режиссера, сверстника Сергея Образцова, но сохранила
теплые воспоминания о Башмакове и их недолгом романе. Оставленные женщины
почему-то зла на Олега Трудовича не держали. И только Катя после той
памятной истории с выносом дивана сказала однажды:
- Если бы ты от меня тогда ушел, я бы ненавидела тебя до самой смерти.
И Дашку научила бы тебя ненавидеть! И Дашкиных детей...
Атмосфера в отделе царила шутливо-академическая. Тут-то Олег хлебнул
лиха со своим необычным отчеством. В первый же день, представляя его
коллективу, Викентьев невольно улыбнулся, произнеся "Трудович". А
лабораторный остроумец Каракозин, по прозвищу Рыцарь Джедай, тут же
поинтересовался:
- Олег Гертрудович, а вы, собственно, кто по образованию - заместитель?
- Олег Трудович окончил МВТУ! - еще шире улыбнулся Викентьев.
- Ах, простите великодушно, перепутамши! - издевательски заизвинялся
Каракозин.
С тех пор чуть ли не каждый день, к восторгу сотрудников, он придумывал
Олегу все новые и новые издевательские отчества. Вообще, в "Альдебаране"
прозвища и разные обзывалки очень любили. Собственно, НПО "Старт" в
просторечье довольно долго называли "Шарагой", учитывая некоторые
особенности его возникновения в ведомстве Берии. А словечко "Альдебаран"
появилось после того, как в клубе состоялся закрытый просмотр нашумевшего
американского фильма "Звездные войны". Огромный зал был забит до отказа -
как говорится, на люстрах висели. Сотрудники притащили с собой родственников
и разных нужных людей: врачей, парикмахеров, механиков автосервиса...
Тогда же, после просмотра, многие сотрудники получили прозвища - по
именам героев фильма, но лишь за некоторыми эти прозвища закрепились, так
сказать, навечно. Эпидемию обзываний начал Каракозин, заметивший, что
седовласый спортсмен Викентьев удивительно похож на актера, снявшегося в
роли старого джедая, космического рыцаря Уби Ван Коноби. А дальше просто
началась цепная реакция: сам Каракозин сделался Рыцарем Джедаем, завлаб
Бадылкин стал именоваться Чубаккой, в честь человекообразной
собаки-штурмана. А директора "Старта", старенького академика
Шаргородского, передвигавшегося той же семенящей подагрической походкой, что
и позолоченный робот Р2Д2 из "Звездных войн", так и прозвали - Р2Д2. В
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг