глядящего в мир. Я хотел, я правда очень хотел вернуть это, но у меня не
получалось и вскоре - о, как быстро - я перестал хотеть даже размышлять,
отчего не получается. Я сам стал неинтересен себе, и мне стали неинтересны
дни, в которых я живу, и места, которые миную. В главном все было
одинаковое - брошенное, готовое вот-вот разрушиться, но никак не
разрушающееся, и мне казалось теперь, что даже в тех изменениях, что
происходят, - с каждым осевшим домом, упавшей опорой, поржавевшим днищем
перевернутого автомобиля, - умирает часть меня. Где, где дни, когда я
встречал радостно эти картины! Нет, я и сейчас не желал возвращения былого,
но пришедший на смену мир не принимал меня, и это вдруг сделалось очень
тяжело.
Я выскреб ложкой банку до дна и безучастно подумал, не открыть ли еще.
Хотя в общем-то был сыт.
- Ну что, Риф?
Риф чувствовала во мне неладное. Она часто подходила и клала голову
мне на колени и смотрела в глаза.
- Ты умная собака, Риф. Ты даже умнее, чем я.
Она никак не реагировала на эту грубую лесть.
- Пойдем-ка, дружочек, произведем с тобою моцион.
Ноги тонули в траве и промокали. Может, дело в погоде? Дожди - все,
надо сказать, теплые - не прекращались с того дня или, вернее, ночи. Небо
было сизым, серым, вязким, тяжелым. Здесь, в гористой местности, утро не
проходило без плотного тумана, который рассеивался только во второй
половине дня. Отчасти этим же объяснялась малая скорость моих передвижений:
я вовсе не горел желанием ломать себе шею на неизвестных серпантинах.
Попалась ржавая банка, я отфутболил ее, она слабо звякнула о другой
металл. Только тогда я увидел проволоку. Осторожно взялся, чтоб не
пораниться колючкой, посмотрел на деревья и кустарники за проволокой. Они
убегали вверх по некрутому склону. Что это? Военный объект? Чья-то -
возможно - частная земля? Зона неосуществленного строительства? Или
осуществленного?
...лишь пересеку невидимый луч слабого излучателя, лишь тепло мое
будет уловлено, лишь нога ступит на квадрат дерна, охраняемый
пьезоэлектриком, - и коротко бухнет под почвой, и дрогнет земля, крякнут,
разрываясь, корни, струя порохового двигателя разметет вспыхивающие стволы,
как спички, раскинутся круглые створки, уедет вбок плита под ними, и из
шахты, в подземном гуле и грохоте, и в облаках пара полезет тупой нос
межконтинентальной акулы в пестром обтекателе, - ох, да когда же наконец я
забуду о них, о насованных в землю и подвешенных над землей акулах!..
Нет. Это ты уже откровенно выдумываешь. Я прижмурил глаза. Сколько их
было, таких проволок. И лазил я через них, и находил разное (ракетных шахт
не находил), и через эту бы полез, всего десять дней назад полез бы, точно
бык на мелькающую тряпку, а сейчас... Нет. Что-то случилось со мною, и я
понял - что.
Я заночевал в той же рощице, а наутро обнаружилось, что пропала Риф.
К середине вторых суток я понял, что если не посплю немедленно хоть
пару часов, то обязательно сорвусь на следующем повороте. Я упал лицом на
скрещенные руки, но сон не шел.
За эти полтора дня и одну ночь я исколесил и излазил всю округу. Три
горы, две речки, глубокая и мелкая, впадающие одна в другую, долина с
деревушкой. Я знал теперь, что гора с двойной конической вершиной поросла
молодым дубровником, и с той стороны шоссе на ней проходит длинный туннель
и несколько коротких. В деревушке было двадцать пять домов, одна лавка,
одна столовая с баром и одна церковь - типовой домик с простым крестиком на
коньке и маленьким колодцем. Возле речки, которая глубокая, есть хутор,
состоящий из двух домов и риги, а лес вокруг дичью небогат - кроме
кроликов: километрах в четырех я нашел остатки фермы, откуда они, должно
быть, разбежались. (Проволока, кстати, не огораживала ничего, тот же лес,
участок соток в двадцать, я исходил его вдоль и поперек, и никаких
катаклизмов не произошло). Я не знал одного - куда подевалась Риф. У машины
отпечатался десяток следов, а дальше они терялись в траве. Да и не были ли
они старыми, вчерашними? Или вообще другой собаки?
Я подумал: ну конечно, вот она где! - когда наткнулся на собачьи норы
в откосе над рекой. На вытоптанной площадке во множестве валялись мелкие и
крупные кости, время от времени из норы высовывалась собачья голова и
тявкала. С некоторой опаской я приблизился и позвал. Собаки-обитатели пор
дружно лаяли на меня, но от выстрелов попрятались в испуге и лишь рычали,
когда я подходил близко. Запомнилась одна - у нее на шее болтался кусок
некогда оборванной цепи.
Но ни Риф живой, ни Риф мертвой, ни даже клочка ее шкуры я не нашел.
Значит, здесь ее нет, подумал я. Я не верил, что она не отозвалась бы на
мой голос. И снова ездил, отдалялся и возвращался, и выходил, и искал, и
кричал.
Я расстрелял все патроны и ракеты - это было, конечно, глупо. Я сорвал
голос и больше не мог кричать. В довершение ко всему забастовал мой никогда
раньше не подводивший грузовик. Я тащился на второй скорости и едва
пробовал нажать, мотор захлебывался. Глаза резало, я плохо соображал и уже
плохо видел дорогу перед собой. Тогда я остановился.
Бессмысленно.
Бесполезно и бессмысленно. Если я не нашел ее вчера и сегодня, то и не
найду, то, значит, она далеко. Я вообще не могу понять, куда она пропала. Я
никогда не запирал ее на ночь в кабине.
Она бросила меня, подумал я, да и что ей во мне. Просто взяла и
убежала в лес. Повинуясь, видите ли, зову инстинкта. Или она что-то почуяла
во мне? Но я же прежний, я - такой, каким был всегда. Я - не изменился,
слышите?.. Но почему так вдруг? А вот потому. Потому - и все. Подумалось: а
не... да нет. Это невозможно. Перестань. Лучше спи. Лезь в кузов и спи, как
будто ничего не случилось.
Но я не мог спать. Риф! Риф! Я и не представлял себе, что она
когда-нибудь уйдет. Теперь я умру в одиночестве, твердил я, рядом не будет
даже бессловесной твари, - и мне дела не было, что я так и так пережил бы
Риф. Риф! Риф! Что же? Как же?
У меня уже ни на что не осталось сил.
Прошел вечер и прошла ночь. Я и не вспомнил о еде, сне, жег огромный
костер, но среди ночи его потушил дождь, к утру, впрочем, прекратившийся.
Сквозь облепивший все туман просвечивало солнце, и туман быстро таял,
обливая землю и впитываясь ею.
Не имеет смысла говорить, что творилось у меня на душе. Но я не умер,
а продолжал жить, хотя мне не особенно и хотелось. Однако я знал, что это
пройдет, и старался терпеть.
Что ж, все время к югу и - на запад, краем Европы, к Срединному морю,
которое, наверное, все-таки стало чуточку голубее, чем еще в прошлое
лето... Но нужно ли оно мне, это мое кочевье? Стоило ли, если твой путь,
вечный романтический клич "В дорогу! в дорогу!" сделался всего только
включением зажигания, переводом скоростей и прочим над лезущей под обрез
капота бетонной рекой, и редкие, частые ли остановки твои - это не отдых
даже, а перерыв в действе дьявольского тренажера, заведенного неизвестно
кем, неизвестно зачем. И все большие и большие силы употребляешь ты, чтобы
стряхнуть наваждение, чтобы помнить, что это неправда, заскок в
заболевающем сознании; чтобы не кинуться ощупывать вон те камни или
деревья, или дорожный указатель - убедиться в их существовании как тел, а
не просто плоских изображений на стекле кабины... Я могу останавливаться и
жить, где угодно, доберусь в конце концов до самых дальних уголков, но -
стоило ли? Зачем я приду туда, что принесу и что получу? Я растерял все -
все свои надежды и желания, и последнего друга в этом мире я потерял. Я
вновь на злосчастном пути людей, я стреляю и убиваю, я оставляю после себя
черные выгоревшие поляны. Зачем? Я-то - зачем? Ведь я так хотел этой
пустоты и тишины, и одиночества, и верил, что смогу творить одно добро, или
хотя бы не делать зла, если только мне не будут мешать люди. Я первый, кто
так сбежал от людей, но все равно не смог убежать от себя самого. Я верил,
что, зная об этой ловушке заранее, я-то смог, что я - исключение, нет, -
что сумею, заставлю себя стать этим исключением, - и не смог.
...и сантиметр за сантиметром отдаляется крыша кабины, уплывает ниже и
влево, и виден верх фургона, когда-то зеленый, а теперь серый, в лохмотьях
и с дырками, а вокруг разбросано несколько уже малоразличных вещей, и сам
грузовик - нелепая вещь, торчащая на другой вещи - шоссе; и столбики вдоль
дороги - одинаковые вещи; деревня у подножья горы - кучка разновеликих
вещей; вещи-заводы, промышленные зоны и обогатительные комбинаты,
захламившие почву на десятки километров вширь и вдаль; и те вещи, которые в
земле, и те, которые на ней и над ней, вещи, вещи, вещи, терпеливо
дожидающиеся очереди, чтобы раствориться в дожде, размывающем все, чтобы
раствориться в земле, быть разнесенными струйками и ручейками, чтобы
никогда уже не быть тем, чем были, чтобы нечто превратилось в ничто...
И кто будет всерьез принимать скрюченную запятую на подножке под
распахнутой дверцей, думающего головастика, тщетно, как и все в его роду,
попытавшегося измыслпть себе новый мир, опрометчиво при том отрешившись от
мира его окружавшего. Опрометчиво - потому что иного ему было не дано, да и
не может быть дано.
12
Когда машина, тяжело всхрипнув, скрылась за поворотом, через малое
время после того, как стих последний ее звук, стал накрапывать мелкий
грибной дождик, а потом выглянуло солнце. Оно уже закатывалось. Осветился
теплыми тонами лес по одну сторону от шоссе. Ветер взметнул и разбросал
бумажные клочья, часть из них запуталась в траве, часть попала в лужи и
размокла, так что сделалось совершенно невозможным прочитать те слова, что
угадывались там.
Операция Биомен: Рассказы и повести // Ред.-сост.: В. Новопрудский/. -
Ташкент: Изд-во лит. и искусства, 1989,- 400 с. - (Фантастика.
Приключения).
ISBN 5-635-00536-5
Стр. 328-396.
(c) Н. Полунин, 1990 г.
Также опубликовано, с сокращениями:
В.Щербаков Меч короля Артура. И.Ткаченко Разрушить Илион. Н.Полунин
Коридор огней меж двух зеркал. - М.: Мол. Гвардия, 1990. - 288 с., ("Румбы
Фантастики"), стр. 232-288.
ISBN 5-235-00974-6
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 12.08.2003 15:21
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг