пополнял. Но кое к каким вещам я был сентиментально привязан, например, к
той моей старой сумке. Не знаю почему, не задумывался как-то. Надо же хоть
к каким-то вещам быть привязанным душой. Про сумку я помнил, как подобрал
ее от дождя в первый день, и теперь ее за это любил. Любил и пистолет,
который забрал в милиции, хоть он часто заикался - перекашивало патрон.
Любил еще одну безделку - чертика на присоске из какой-то случайной машины.
Сперва я бездумно сунул его в карман (в самом начале, когда хватал все, что
попадалось под руку), и он моментально потерялся. Уже забыв, я вновь увидел
его на мостовой, где обронил, и уже специально остановился подобрать. И еще
раз он пропадал и отыскивался. Занятная вещица.
8
Тронувшись в путь, я продолжал размышлять о судьбах вещей. Что с ними
происходит после нашей смерти и все такое. Темнело быстро - что значит ниже
широта. Я разглядел впереди деревушку и решил остановиться заночевать. Это
дело у меня было хорошо отработано. Я нашарил фарами колодец в конце улицы,
подогнал к нему. Включил мощную фару на крыше кабины - в свое время я
порядком повозился с ее установкой. Вышел в световой круг, захватив ручной
фонарь. Теперь следовало поставить палатку и развести огонь. Сегодня теплая
ночь, можно обойтись и без палатки. Я выбросил из кузова тюк с постелью.
Что-то не давало мне покоя, неправильность какая-то... ага.
- Эй, - позвал я, - твое сиятельство! Вы выходите? (Я засмеялся,
вспомнив, по скольку раз на дню мне приходилось повторять эти два слова. Но
то было миллион лет назад).
Обыкновенно Риф не надо было приглашать. Насидевшись в тесной кабине,
она вылетела на волю еще до того, как я выключал мотор. Сейчас она замерла
неподвижно, уши у нее окаменели, ноздри сжимались и разжимались,
отблескивая мокрым.
- Эй, - повторил я совсем не так уверенно. - Эй, Риф! - Становилось не
смешно. - Риф, сюда. Ко мне, Риф!
Она спрыгнула, подошла на прямых лапах, не переставая нюхать и
слушать. И глядела в темноту за кузовом.
- Риф! Что случилось, Риф? Что ты? Где?
Она коротко глянула на меня.
- Бух!
- Что, Риф?
- Бух! Гав! Гав!
Я достал пистолет. Риф больше не лаяла, но напрягшееся тело ее дрожало
возле моей ноги. И тут я увидел их.
Сначала одна пара светящихся точек, потом другая, Еще, еще, еще,
желтые, желто-зеленые, зелено-красные. Особенно много их собралось позади,
дальше от фар. Так, подумал я, тщетно стараясь не пугаться, "у него
зашевелились волосы на голове". Нет, дурь, конечно, никакие не волосы,
чушь, но... Риф уже рычала своим жутким низким рокотом, но и ей было явно
не по себе. Да кто же это?! Стрелять я пока не решался. Для волков или
собак глаза слишком маленькие и близко посаженные. И у волков глаза желтые,
ровно желтые. Лисы? У лис светятся глаза?
Теперь и я различал тихий гнусавый вой. О господи, да кто же это?!
Меня затошнило от страха.
Двое из них прыгнули, и я увидел, кто это. Кошки. Вернее, коты, потому
что для самок они были слишком крупные. Но это я определил позднее. Я
выстрелил навскидку и промазал. Один из них схватился с Риф, другой прыгнул
на меня, я успел закрыться. Он драл мне локоть зубами и когтями, а я,
ошалев, размахивал рукой, будто надеялся стряхнуть этот комок злых
мускулов. Целая секунда понадобилась мне, чтобы вновь начать соображать. Я
приставил дуло к широкому кошачьему лбу и снес тварь выстрелом. Капли
теплого мозга попали мне на лицо.
Я едва успел заметить, что Риф крутится, лапами отдирая с морды
воющего кота, - и за первыми кинулись другие. Им не хватало прыжка, и они
какое-то расстояние бежали; появляясь из тьмы, с задранными хвостами, потом
взвивались с расчетом угодить мне на лицо и на грудь ближе к горлу. Через
три секунды обоймы не стало. Я отбивался руками, увертывался. Риф рычала и
визжала. Штук десять их сидело на мне, когда я пробился к автомату. Тремя
очередями опустошив и его магазин, я все-таки расчистил место вокруг себя.
С размаху упал навзничь - в голове загудело, но из-под меня коротко вякнули
раздавленные. Воняло порохом, в ушах звенело от выстрелов, в голос кричала
Риф, и я - о боже! - должен был быть съеден котами!
Второй рожок оказался трассирующим. Росчерки взрывали землю чуть не
под самыми ногами, одному коту оторвало голову, один отлетел, в боку у него
плевался зеленый факел трассера. Возле комка котов, которым была Риф, я
заработал прикладом. Вся в крови, Риф перекусывала зверей пополам и едва не
рванула меня. Я запихал ее в кабину, вскочил сам. Последнего кота я
прихлопнул дверцей.
Они тотчас же напрыгали на капот, зашипели, заплевали в лицо. Сейчас,
пробормотал я, сейчас, сейчас... Я давно сделал кабину сообщающейся с
кузовом. Пролез в квадратную дверцу, включил лампочку. Сразу стало видно,
как они дерут брезентовую крышу и стенки. Рубашка промокла, липла к спине,
с лица капало. Сейчас, сейчас... где же она... сейчас... а, вот. Я откинул
стопор и саму крышку, наклонил канистру над задним бортом, где сводились
зашнурованные створки полотнища. Бензин забулькал. Я не думал, что
произойдет, если из глушителя вылетит искра. Выбросил еще не опорожненную
канистру на землю, проковылял обратно за руль.
- Сейчас, Риф...
Она выглядела неважно. Ухо висело клочьями, на морде везде кровь,
поджимает лапу.
- Мы им, Риф...
Коробка хряснула, колеса провернулись, как по мокрому. Коты посыпались
от стекла. Тряхнуло. Я выхватил из бардачка патрон ракетницы, тормознул,
высунулся и, прицелившись, рванул шнурочек.
Пламя взрывом взметнулось выше кузова, сразу лопнула канистра с
остатками бензина, и только тогда я смог разглядеть, сколько же их. Они
были повсюду, тут и там мелькали на фоне огня их черные силуэты. Нас с
Рифом спасло только то, что они не напали все разом.
Меня так трясло, что я еле сумел запустить двигатель. Почему-то теперь
горела только правая фара. Мы не успели как следует разогнаться, под
колесами затрещало, мелькнули какие-то цветущие деревья, стена, и мы
врезались. Риф, визжа, стукнулась в стекло, меня бросило на баранку.
Кажется, я потерял сознание, потому что больше ничего не помню.
Едва я попробовал пошевелиться, в тело воткнулось десятка три иголок и
ножей. Тогда я открыл только глаза. Различил в полумраке свои колени,
резиновый коврик на полу, педали. Одно веко залипало, в нем тоже сидела
игла.
Кое-как, ломая корку на спине, шипя и ругаясь, я распрямился. Руки
сплошь покрывали черные и бурые полосы. Уже был рассвет, Риф рядом крупно
вздрагивала, лежа головой на лапах. Когда я окликнул, подняла
страдальческие глаза. Мы стояли в гуще яблоневых веток, зарывшись
радиатором в окно с пожелтевшей занавесочкой. Пока давал задний ход и
выворачивал из палисадника, игл и ножей добавилось, но я, кажется, уже
начал привыкать.
Медленно, как лунатик, сполз я с сиденья, заковылял к месту побоища.
Котов больше не было видно, живых, я имею в виду. Зато мертвых валялось
предостаточно. Целиком или наполовину сгоревших, растерзанных и
расстрелянных, превратившихся в кучки пепла. От них тянулись длинные тени
по выгоревшей земле. Дымился забор у ближайшего дома. Я немедленно хотел
уехать, но выяснилось, что из радиатора вытекла вода, и мне все-таки
пришлось идти к колодцу. К тому же надо было вымыть хотя бы лицо. В одной
руке я держал автомат со снятым предохранителем, в другой - ведро.
Судя по тому, как быстро я привык к иглам, с каждым движением
втыкающимся в спину и руки, раны мои не были слишком тяжелыми. Я
перешагивал через трупики, жалкие и нестрашные сейчас, и думал о своем
ожесточении, когда выливал бензин и поджигал его ракетницей. Бессмысленное
убийство - мне-то они уже не угрожали. Отомстить за свой страх и боль. И -
мне особенно неприятно это сознавать - в те секунды я со злобой вспоминал о
десятке-другом кошек, что выпустил из запертых квартир. Вот-вот, этим и
оборачивается наша искреннейшая самоотверженность. Рано или поздно.
Мне сделалось до того противно, что я остановился и несколько времени
постоял зажмурившись. Ты хотел освобожденной природы? Природы, отринувшей
человека? Получай. Она, оказывается, имеет зубы и когти, ты об этом
подумал?
Ладно, хватит самоедства, сказал я себе. На меня напали, я защищался.
Струсил, ударился в истерику, - но и не такое случается в первом бою.
Впредь будем осмотрительнее. Будем опираться на опыт. Риф в кабине, когда я
вернулся, вылизывала лапу и поскуливала. Доставая бутыль с йодом, я
подумал, что хорошо бы дать ей полизать мою спину. Еще раз огляделся на
всякий случай. Нет, решительно никакого движения вокруг. Лишь в небе парит
кто-то широкий, большой, с прямыми крыльями - какой-нибудь стервятник,
почуял уже. Рубашку я снимал в несколько приемов, отмачивал, охал и ахал, и
сразу прижигался йодом. На спину я его просто плескал. Йоду у меня было
много, я прихватил его в какой-то амбулатории по пути. Был еще йод в
ампулах. Риф я помазал ухо.
Чтобы окончательно загнать вглубь неприятные мысли, я, возясь с
машиной, попробовал догадаться, какая причина могла собрать здесь столько
кошек. И чем я им помешал. То есть даже не столько, чем помешал, это-то
ясно - вломился в самую гущу, сколько - чем вызвал ненависть столь
небывалой силы. Когда-то я слыхал о случае с замерзавшим человеком,
которого отогрели бродячие кошки. Они ложились на него рядом и грели.
Возможно, но верилось что-то с трудом.
Я захлопнул капот.
Для брачных игр поздно. Миграция, наподобие как у леммингов? Но тогда
почему одни самцы? Нет, положительно, черт его знает, какие у них там могли
пробудиться инстинкты.
Солнце взбиралось выше, палило дорогу. Появились миражи на бетоне. Это
интересная штука - выезжая на очередной горб шоссе, я отчетливо видел
метрах в пятидесяти перед собой как бы лужи, большие и черные. Стоило
приблизиться чуть-чуть, и они пропадали, а впереди появлялись новые. Сперва
меня это здорово отвлекало, потом я научился не обращать внимания.
Начинались предместья какого-то города. Я прочитал монументальные буквы
названия, тут же забыл. Я вообще не старался запоминать названия разных
мест. Всегда, и раньше тоже. Какое это имеет значение по сравнению с тем,
счастливы ли живущие здесь. Но теперь спрашивать было не у кого.
Притормозил у пруда в каменной облицовке. Вода была прозрачной и на
вид чистой. В одном месте камень обвалился, подмытый весенним ручьем. Риф
тоже вышла - полакать воды. Она все еще выглядела неважно. Затем я долго
искал по городу бензин. Вот так, втемяшилось мне. Было очень много крыс,
они то и дело шмыгали от бордюров. Одну я раздавил. Крысы и кошки. Война за
территорию. Победитель размножится, а затем, ослабленный нехваткой пищи,
сам будет побежден кем-то третьим, новым и активным, и все это очень
естественно, и идет мимо меня, и так и пройдет мимо меня, лишь слегка
оцарапав мне кожу...
...естественно - ползут, сжирая вырождающиеся от самосева хлеба,
армады жиреющей, растящей крылышки саранчи; естественно - выплеснутся из
болот, из знойных устьев рек холерные палочки, и возродятся - обязательно
возродятся! - чумные и прочие, ныне покойные штаммы, то окутывая мир, то
отступая удовлетворенно; естественно - крысы загрызают кошек, а кошки душат
крыс, а взрывом, неведомо отчего расплодившиеся тараканы переливаются
живыми лентами из подвала в подвал длинно трескающихся черных зданий;
естественно - высвобожденный всеобщий жор, который, принимая всё менее
чудовищные формы, найдет наконец, словно маятник, свою нижнюю точку и вновь
будет выбит из нее какой-нибудь, скажем, сверхновой или кометой, или с чем
еще там сравнить краткий миг царствования вида, в самом лучшем случае
продлившийся бы несколько галактических минут...
Как-то вдруг я невероятно устал. Заболели укусы. Риф опять спала и
вздрагивала во сне. Тогда я плюнул на все, остановился, где ехал, и полез в
кузов выбирать местечко помягче. Мне приснилось, что я - крыса и продолжаю
воевать с кошками, а потом я-я - снова иду по берегу океана.
Трое суток я пробыл в городе, отдышался и пополнил запасы. С бензином
было трудно. На заправочных станциях он подавался под давлением и,
следовательно, поскольку насосы не работали, мог считаться для меня
потерянным. Выручали железнодорожные цистерны и заправщики на аэродромах.
Пока. Да и то двигатель то и дело чихал от разного бензина. Мне
представился я - грязный, в шкурах, грызущий сырую кость. Ну-ну, посмотрим,
каков ты будешь. Ничего, кончится бензин - перейду на пар или построю
гидростанцию на какой-нибудь речке. Или существующую подключу. Нужда
научит.
Мысль попробовать подняться и вообще путешествовать по воздуху
прельщала меня отчего-то мало. Как-то однажды я попытался пощелкать
тумблерами в стрекозином глазе - прозрачной кабине маленького вертолетика,
но у меня ничего не получилось, хотя я и имел перед глазами всевозможные
справочники и руководства. Со временем, надо думать, я все же займусь этим
- если найду исправную еще машину, уцелевшую от стихий в каком-нибудь
закрытом эллинге.
9
Из города я выезжал строго на юг, к морю, до которого, по моим
расчетам, оставалось менее суток. Вскоре вокруг уже была солончаковая
степь, а к вечеру я увидел первый лиман. Я еще не знал, что он лиман, и
принял его за обмелевшее озеро или пересыхающую реку. Дорога местами
оказывалась занесенной песком, он был везде ровный, со строчками птичьих
следов, и временами довольно глубокий. Я ориентировался по верхушкам
столбиков и всякий раз вздрагивал, когда колеса пробуксовывали. Ночь
провел, оставив грузовик на чистом участке шоссе, а с рассветом был уже на
побережье.
Море.
Что ж море. Оно всегда было таким и всегда знало, что когда-нибудь
последний из людей придет к нему и посмотрит в него, как в себя. Наверное,
море тихонько улыбалось сейчас.
Я простучал пятками по слежавшемуся песку, запрыгал на одной ноге,
стаскивая штаны. Волны, когда я вошел, стали толкать меня, то поднимаясь до
груди, то опускаясь почти до колен. Вдруг сзади зарокотала и оглушительно
залаяла Риф. Я стремглав обернулся, но она, оказывается, лаяла на море. Она
никогда не видела, чтобы вода вела себя так беспокойно.
- Риф! - позвал я. Она убегала от очередной волны, гналась за откатом
и снова убегала. Пусть развлекается.
Я поплыл. Море было теплым, уже успело нагреться. Я специально не
оборачивался, пока не отплыл далеко от берега. Мой грузовик был такой
маленький, один на всем берегу, на краю сползающего в море щита. Риф снова
залаяла, теперь она звала меня, не решаясь зайти в страшную ожившую воду.
...раствориться в тебе, море; стать простейшими соединениями, как
станут ими окаменевший в твоем теле остов галеона и золотые слитки,
консервные банки и оброненные якоря, куски сбитых спутников и опорожненные
ракеты-ускорители, контейнеры без клейм страны-производителя, от которых
светится твоя кровь на дне великих впадин; сорвавшиеся стальные шары, все
хранящие спертый воздух, уже ненужный мертвецам в них; "вечные"
полиэтилены, которые все-таки тоже растворятся, ибо вечно можешь быть
только ты, но и ты не вечно; раствориться... зачем?
Зачем? - спрашивал я себя, ухватившись за проваливающийся подо мной
берег. Из ушей выливались теплые капли, спину жгло.
Чтобы в болтанке адской кухни, в грозах и бурях взопрела новая
закваска и поднялось новое тесто? Э, вздор, вздор, жизнь осталась, и когда
на этот берег выползет, хрипя зачатками легких, возможный новый прообраз
меня, место уже будет занято. У кого-нибудь да не хватит осторожности не
научиться говорить и бросать предметы. Да и не выползет он, сожрут его
раньше сильные и безмозглые или хитрые и безмозглые, или слабые, но
терпеливые, и безмозглые.
Я перевернулся на спину. Чайка подрагивала в одной точке надо мной, к
ней подплыла вторая и остановилась рядом. Где-то начались затяжные ливни
первой половины лета, и отросшие космы дерев моет холодная пресная влага, а
на меня светит солнце, и на коже проступает изморось соли.
Вечером того же дня мы въехали в большой приморский город. Мне не
хотелось удаляться от моря, и я решил проехать город насквозь, его
вытянутые пестрые окраины, центр со множеством зелени и пыли, безликие
застройки последних лет, порт, и - снова домики, домики, сады и
перевернутые шаланды. Прошлогодние штормы успели угладить берег, сметя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг