Коля уложил магнитофон в спортивный чемоданчик, надел приготовленный
Анфисой Тимофеевной новый полотняный костюм и отправился на станцию. Новый
костюм несколько стеснял Колю; казалось, все смотрят и говорят: "Ишь,
бездельник, вырядился! Это в будний-то. день!" Костюм был сшит к
выпускному вечеру, но сегодня Анфиса Тимофеевна сама предложила его надеть.
- К людям идешь, - сказала она.
Приехав в город, Коля зашел в ближайшую телефонную будку и набрал номер,
который ему дал Михантьев. Трубку тотчас же сняли. Коля услышал
чрезвычайно приятный женский смех, потом тот же голос спросил:
- Да-а?..
- Это Ростиков с вами говорит, - крикнул Коля в трубку. - Мне товарища
Михантьева позвать нужно. Можно Михантьева позвать?
- Ах, Михантьева? Он, видите ли, в другом корпусе... А вам он очень нужен?
- Он дал мне этот номер и сказал...
- Михантьев дает этот номер всем. Всем!
- Но как же тогда?..
- Лучше всего приезжайте. Наш адрес вы знаете? Девятого Мая, семьдесят,
вход с Малаховского.
С особенным чувством вошел Коля в здание научно-исследовательского
института, в котором работал Михантьев. Он ведь и сам мечтал стать
физиком, научным работником.
Здесь сыграли свою роль научно-фантастические романы, статьи в популярных
журналах, рассказы школьных преподавателей. Сыграли свою роль и те
изумительные творения науки и техники, которые со свистом и ревом
проносились по утрам в его родном небе, бороздили дальние моря,
раскалывали горы, меняли русла рек и производили массу другой
интереснейшей и героической работы. Он жил возле станции, и каждая новинка
железнодорожного транспорта вплеталась в его жизнь. Новый электровоз,
синий, коренастый, без дыма и шума, огни электросварки, сиявшие на
строящемся переходном мосту, ножовка с метровой ручкой для распиливания
рельсов, имели не меньшее значение для Коли, чем фотографии замысловатых
приборов, поднятых -со дна Ледовитого океана. И вот он в институте, и
перед ним какая-то, вероятно, очень ученая женщина.
- Я бы хотел видеть Михантьева, - робко сказал Коля, - Дмитрия
Дмитриевича. Он мне велел позвонить... Вот... - Он достал из нагрудного
кармана листок, который дал ему Михантьев.
Наталья Степановна, секретарь-машинистка, мельком взглянула на листок.
- Одну минутку...
Она подняла трубку внутреннего телефона и сказала номер.
- Дмитрий Дмитриевич? У меня сейчас сидит один юноша. Говорит, что вы его
вызывали... Нет, нет, я с ним не беседовала. Семен Яковлевич? Семен
Яковлевич болен... Да, симпатичный... Нет, не влюбилась, он еще
маленький...
- Дмитрий Дмитриевич сейчас придет, - сказала Наталья Степановна, вешая
трубку, - посидите немного. - Она выдвинула ящик стола и погрузилась в
чтение какой-то книги.
Дверь широко распахнулась, и вошел Дмитрий Дмитриевич. Тогда, в лесу, Коля
не успел рассмотреть его и, пожалуй, не узнал бы, встретившись с ним на
улице. Худой, носатый, стремительный, он сразу понравился Коле.
- А, Николай Ростиков? Отмечай пропуск, и пойдем потолкуем.
Они прошли по коридору и оказались в небольшой пустой комнате. Сбоку была
дверь в лабораторию. Через узенькую щель Коля успел заметить какой-то
причудливо изогнутый прибор, выкрашенный в серо-голубую краску. Слышалось
какое-то журчание, запах горящего металла.
- Что там? - спросил Коля.
- Там? Лаборатория... А что, интересно?
- Очень...
- Как-нибудь в другой раз покажу. Ну?.. Принес? Показывай свой метеорит.
- Откуда вы знаете?.. Я потерял его, то есть я точно не могу сказать, что
это был метеорит... Я нашел камень...
Волнуясь и путаясь в ворохе воспоминаний, Коля рассказал все. Дмитрий
Дмитриевич долго молчал, затем сказал негромко:
- Не верить не хочу. Мне приятно тебе верить...Действительно, меня тебе
обманывать нечего, незачем; Ведь так? Но мне кажется, что сейчас нужно
отделить твою находку там, в лесу, от появления этого твоего незнакомца.
Камень, пропавший камень! Что с ним, где он? Исчез, растворился в бочке,
рассыпался? Ведь его я и искал... Яму, воронку твою, придется осмотреть с
величайшей тщательностью. Может быть, сохранились осколки...
- Я виноват...
- В крайнем случае мы соберем землю перед твоим домом, там, где
опрокинулась бочка, и, я думаю, сумеем отделить "небесное" от "земного".
Это не просто, но можно. Давай свой адрес, я подъеду к тебе и...
- А незнакомец? Разве он вас не интересует?
- С Человеком твоим сложнее... Я не биофизик и, сказать по правде, не
очень... А, Коля?
- Не верите?..
- Ты говоришь, что он горячий? А температуру измерял?
- Нет, но стоило только прикоснуться к нему...
- Этого мало! Если ты настаиваешь, я его, конечно, поищу, но найти его
будет, пожалуй, трудновато: не говорит, не слышит и вдобавок горячий...
- Он говорит! Я, кажется, записал его на пленку.
- Записал? Но ты же мне сам...
- А все-таки записал, только не пойму, как это получилось. Я записывал
его, и ничего не было слышно. А вчера вот включил, и там оказалась запись,
Я принес ее. - Коля поставил магнитофон на стол.
- Это твой магнитофон? Сам сделал?
- Сам...
Коля включил магнитофон, и, когда грохочущая речь незнакомца наполнила
комнату, дверь, ведущая в лабораторию, приоткрылась и показалась чья-то
поцарапанная, с припухшими глазами физиономия.
- Иди сюда, Глеб, - позвал Дмитрий Дмитриевич. - Это по твоей части... Вот
познакомься, Коля. Глеб также любитель звукозаписи, только с
танцевально-музыкальным уклоном. - Дмитрий Дмитриевич усмехнулся.
Глеб прослушал запись и сказал:
- Так это же задом наперед!
- Да? Вы так думаете? Пожалуйста! - Коля поменял бобины местами и опять
включил магнитофон.
- Ну-ка, дай мне, - попросил Глеб. Он отключил мотор и стал прокручивать
бобину рукой, но звуки были по-прежнему неразборчивы.
- Чудеса! - сказал Глеб и бросился назад в лабораторию, где неожиданно
замолкло жужжание какого-то прибора.
Михантьев посмотрел ему вслед и проговорил:
- Только в одном случае возможен этот эффект... Скажи, Коля, ты записывал
при обычной скорости?
- Да, и ничего не получилось. Губами он все время двигал, все время...
Потом я поставил на перемотку, а он поломал магнитофон, а когда пришел
Виталий - это мой друг...
- Постой, постой, а какая у тебя в магнитофоне скорость перемотки?
- Два метра в секунду, но Виталий...
- Не перебивай! А воспроизводишь при какой скорости?
- Двадцать сантиметров в секунду, приблизительно.
- Так... Теперь слушай внимательно. Скажи, при перемотке могла быть
включена кнопка записи? Твоя конструкция это допускает?
- У меня она все время включена. Я ведь перед записью все равно стираю.
- Знаешь, что ты записал? Ты записал ультразвук! Теперь все понятно! Я
так, на слух, оцениваю самые низкие частоты в этих звуках, примерно, в
тысячу колебаний в секунду, в тысячу герц... Не меньше. Но это при
нормальной скорости воспроизведения. Следовательно, в его речи были
частоты в десять раз больше. Странно, что ты его не слышал... Хотя бы
свист?
Коля задумался.
- Был какой-то едва слышный писк, теперь я припоминаю... Мне только
казалось, что это у меня в ушах звенит, я даже изобразить не могу, такой
он был слабый и тонкий.
- Вот этот "писк" ты сейчас и слышишь. Не понимаешь? Ведь, когда тормозишь
патефонную пластинку, все звуки становятся ниже.
- Да, да, я знаю! Поет певица, а если затормозить, то получится мужской
голос...
- Правильно... Говорит твой Человек, только говорит ультразвуками, как это
ни странно, и если только это все не фокус. А, Коля?..
- Что вы? Разве я обманщик какой? Я сам не понимал, почему записалась его
речь... Но кто же он? Кто этот Человек?
- Еще один вопрос... Какие у тебя емкости между каскадами усилителя?
- - Я их подбирал, взял даже меньше, чем нужно было по схеме. Разве легко
найти подходящий конденсатор...
- Удачно подобрал. Ну ладно... Я займусь твоим Человеком. И если он жив,
то...
- Он жив?! Он такой... такой на всех не похожий! Неужели вы думаете, вы
думаете, что он...
- Будем надеяться... Ну, пошли.
В автобусе Дмитрий Дмитриевич спросил:
- Тебе от отца не влетит, если к обеду опоздаешь?
- У меня нет отца.
- Ас кем же ты живешь?
- У меня мачеха, но она хорошо, очень хорошо ко мне относится. Вот, костюм
сшила... И вообще любит меня. Когда отец еще с нами жил, пил он сильно, а
потом куда-то пропал. Письмо было одно, из Астрахани, а сейчас уже давно
ничего нет... У нас дом в низине, коза есть, и лягушек видимо-невидимо...
Они подошли к огромному, с полквартала, зданию; прошли через двор к
внутреннему корпусу и поднялись по темной лестнице на третий этаж.
Дмитрий Дмитриевич открыл английский замок, пропустил вперед Колю.
В кабинете Дмитрия Дмитриевича был беспорядок. На столе, возле телефона,
лежал на боку осциллограф. Снятый с него корпус валялся в стороне и уже
успел наполниться книгами и мотками проводов... Дмитрии Дмитриевич отыскал
телефонную книгу и стал набирать номер за номером.
- К вам не привозили больного, чрезвычайно горячего, в такой странной
круглоносой обуви?.. Нет, нет, вас никто не дурачит. Я серьезно... Черт!
Не хотят даже разговаривать!.. Простите, - звонил он в другую клинику, -
простите, человек с зелеными глазами, человек без зрачков к вам не
поступал?
- Повесьте, пожалуйста, трубочку! - услышал Коля громкий ответ.
- Я рассчитываю на то, - сказал Дмитрий Дмитриевич, просматривая
телефонную книгу, - что если в клинику поступил такой странный человек, то
вся клиника должна об этом знать.
- Как фамилия, имя, отчество больного? Возраст? Кем приходитесь больному?
- слышал Дмитрий Дмитриевич в ответ.
Он не мог ответить на эти вопросы, и в трубке слышались торопливые сигналы
отбоя. Наконец, когда список клиник почти истощился,, ему ответили:
- Несчастный случай на железной дороге?.. Да, у нас...
- Нашли? - спросил Коля.
Дмитрий Дмитриевич кивнул.
- Просили не класть трубку, сейчас подойдет хирург, - шепотом сказал он.
- Нужно иметь нормальных родственников, а не печку? - послышалось в
трубке. - Кто интересуется больным? Его знакомый? Приходите в клинику,
спросите заведующего отделением Бориса Федоровича.
"Борис Федорович", - записал Дмитрий Дмитриевич на полях телефонной книги.
- Так, незнакомец твой жив, Коля, и вообще существует...
"НАДЕЕМСЯ, НАДЕЕМСЯ..."
Борис Федорович пользовался заслуженной врачебной славой. В свое время ему
посчастливилось в выборе темы для диссертации, его научным руководителем
долгие годы был один из виднейших наших хирургов, и двадцати восьми лет
Борис Федорович стал доктором наук.
Все считали его незаурядным, а некоторые даже талантливым хирургом, но до
сих пор ему нравилось вспоминать о том, что когда-то, в школе, он
прекрасно успевал по математике. "Мне следовало бы стать инженером, -
думал он, - я строил бы мосты-гиганты, глубочайшие шахты, длиннейшие
туннели... Это мое истинное призвание". С каждым годом хирургия все меньше
нравилась ему. Он пытался - и не без успеха - освежить свою область
привлечением физических и химических методов исследования. Он ломал
трубчатые кости на ударных копрах кафедры сопротивления материалов
строительного института, фотографировал и описывал осколки;
сдавливал черепа в гидравлическом прессе; замерял биотоки в открытых
ранах; изучал модель головки бедренной кости, сделанной из органического
стекла, в поляризованном свете. Его работы были опубликованы, обсуждены на
научных сессиях, некоторые легли в основу диссертаций его учеников, но не
было шумных поздравлений, фотографий в газетах, всемирно известных премий,
не было "настоящей" славы...
- Хирургия себя изжила, - с горечью говорил Борис Федорович, - косная,
консервативная специальность. Нужно искать, нужно открыть что-нибудь
необыкновенное!..
Но время шло, а заветное открытие не приходило. Где-то рядом, казалось
ему, пробивался родничок в какой-нибудь, пока далекой от медицины, области
знаний... Увидеть, испытать, внедрить!
И вот в его палате появился этот необыкновенный больной. Надо было что-то
предпринять, и немедленно, как можно скорее! Но что именно? Надежды,
которые появились у Бориса Федоровича в связи с телефонным звонком и
визитом кандидата наук Михантьева, не оправдались. Выяснилось, что ни
Михантьев, ни сопровождавший его мальчишка ничего толком не знают. Борис
Федорович выслушал сбивчивый рассказ о какой-то бочке, об ультразвуковой
речи и выпроводил посетителей, так и не допустив их к больному. Это было в
субботу вечером.
В воскресенье Борис Федорович отправился со своим сыном Алешей в
политехнический музей. Алеша заболел "атомной болезнью" в острой форме. Он
приставал к отцу, заставляя его рыться в специальной литературе, замучил
своего преподавателя по физике вопросами, не укладывающимися в программу.
"Об этом тебе подробно расскажут в десятом классе, - уговаривал его
преподаватель, - подожди немного, все узнаешь". В музей Алеша приходил уже
несколько раз: ему нужно было сфотографировать макет атомной станции, но
ему не позволяли, так как для этого нужно было какое-то специальное
разрешение. За помощью Алеша обратился к отцу, предварительно обрисовав
ему всю важность вопроса применения и использования атомной энергии в
мирных целях.
- Ты постоишь возле меня, а когда кто-нибудь из служащих войдет, ты
крикнешь: "Атас!" Я тебе покажу, кого нужно бояться.
- Атас? - переспросил Борис Федорович. - Странное слово.
- Да, атас. В твое время кричали: "Шухер!"
Борис Федорович сдвинул брови, но тут же вспомнил: действительно, когда-то
в юности он использовал что-то в этом роде, и дал согласие.
- Атас так атас, - сказал он.
Они поднялись на третий этаж музея, где в зале энергетики стоял макет
атомной электростанции. Макет был выполнен учениками свердловской средней
школы.
- И это нельзя снимать? - удивился Борис Федорович. - Да это же тема для
"Вечерки"!
- Тихо, на нас смотрят, - прошептал Алеша. Внимание Бориса Федоровича
привлекла модель паровоза. Проходившая мимо экскурсия оттеснила его, но он
успел рассмотреть, что экскурсовод поворачивал какой-то кран за паровозом
и паровоз начинал резво вращать колесами и через равные интервалы давал
лихой милицейский свисток.
Когда экскурсанты прошли, Борис Федорович тоже открыл краник, но тут из
своего уголка выбежал консультант и сказал, что "это возмутительно".
- Простите, но пар...
- Здесь нет никакого пара! Здесь сжатый воздух! И консультант, полузакрыв
глаза, немедленно влез в такие технические дебри, что Борис Федорович с
опаской отошел от него и поискал глазами Алешу. Но Алеши не было видно.
Борис Федорович прошел в соседний зал, где одновременно журчали голоса
трех экскурсоводов, но Алеши не было и там.
- Вы моего мальчика не видели? - спросил Борис Федорович у консультанта.
- Того, что фотографировал макет? - обиженно сказал консультант. - Я все
видел... Ваш мальчик... ваш мальчик там! На лекции! - Он указал на черный
занавес, закрывавший вход, к которому вела широкая деревянная лестница.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг