- Именно хуже, - сказал Борис Федорович и подошел к третьей кровати.
- Вот, вот, - продолжал Серафим Яковлевич, - мало того, что носом свистит,
так еще по ночам светится. Подумать только! Будто у него в брюхе
электросваркой кто занимается. Чудеса! Какой уж тут покой! Опять-таки
медицина...
- Все медициной недовольны... А ведь ваше счастье, что пенициллин
открыли...
- Это вы оставьте - насчет пенициллина. Все говорят: у вас рука
искуснейшая, а как взглянете, так кровь затворяется.
Борис Федорович сделал такой жест, будто отогнал назойливую муху, и присел
на табурет возле третьей койки.
- Как температура?
- Возьмите, Борис Федорович. - Сестра протянула температурный листок.
Борис Федорович встал:
- Пятьдесят градусов?! Непостижимо! Чем же вы мерили?
- Брала у биохимиков в лаборатории. На триста градусов термометр. Уж как
они допытывались, зачем нам, в хирургическом, такой термометр понадобился!
- улыбнулась сестра.
Борис Федорович ощупал тело больного, отдернул пальцы.
- Тяжелый шок, до сих пор не пришел в себя. Да у него, я вижу, и
анатомические расхождения. Вот эта мышца... бицепс... А вот эту, на груди,
вы знаете, сестра? И я не знаю! Три года работал ассистентом на кафедре
анатомии - и не знаю!
- Отклонение от нормы? - робко спросила сестра.
- Какие там отклонения! Новые, совершенно новые мышцы! Следовательно, и
кость должна быть другой! А почему, сестра, не раздели его, почему не
сняли этот шутовской балахон?
- Снимали, разрезали, а он сразу восстановился. Мы еще раз разрезали, а он
опять...
- А почему я ничего не знаю об этом?
- Вы, Борис Федорович, не поверили бы, накричали...
Борис Федорович смутился.
- Вот что, попросите сюда рентгенолога. Пусть поднимется... - Борис
Федорович глубоко задумался.
- Григорий Матвеевич пришел, - сказала минут через пять сестра. Она тяжело
дышала: рентгеновский кабинет помещался этажом ниже.
- Григорий Матвеевич, - обратился Борис Федорович к рентгенологу, -
посмотрите-ка. Обратите внимание на общую "архитектуру" организма... И
откуда он - неизвестно... Пришел ли со дна моря, сошел ли с каких-нибудь
неизведанных ледников, но ясно одно: эволюция пошла в этом случае по
совсем другому пути, это совсем другое решение...
Борис Федорович взял руку незнакомца, с минуту подержал ее, осторожно
опустил.
- Это не пульс, - сказал он, - какая-то вибрация. ударов нет... Но он жив,
он борется. Как ему сейчас нужен покой, полный покой! А у нас как раз в
части здания ремонт, и, кажется, надолго... И потом, Григорий Матвеевич,
вот возьмите температурный листок... Что скажете? Невиданный случай
нарушения интерорецепторной регуляции организма, невиданный...
- Как, как? - переспросил Серафим Яковлевич. Он давно уже прислушивался к
разговору.
- Нарушение интерорецепторной терморегуляции организма, - рассеянно сказал
Борис Федорович, - интерорецепторной...
- Сплошное "р-р-ры" какое-то, - прошептал Серафим Яковлевич. - Должно
быть... собачья болезнь?
- Гораздо проще... У нормальных людей температура всех частей тела
примерно одинакова. А здесь она и разная и, в среднем, очень высока...
Ничего он не говорил, больной-то, а, сестра?
- Нет, нет, Борис Федорович.
Они помолчали.
- Возьмем его вниз, - предложил Григорий Матвеевич. - Что вас будет
интересовать в первую очередь?
- Череп, в первую очередь - череп, потом попробуйте снять таз... Сестра,
вызовите санитаров. Больного - в рентгеновский кабинет... Да, Григорий
Матвеевич, перед нами другое решение... И, боюсь настаивать, не лучше ли...
- А решил-то кто? Чье решение? - опять вмешался напряженно
прислушивающийся Серафим Яковлевич. (Борис Федорович не ответил.) -
Человека нужно от смерти спасать, - въедливо продолжал Серафим Яковлевич,
- а не обсуждать божественные решения...
- Так то человека, - откликнулся Борис Федорович, и в палате стало
тихо-тихо.
Замолк Серафим Яковлевич, замер у стены охотник.
- Как?! Так что же вы его здесь держите? Как это можно человеков с
нечеловеком в одной палате держать!..
* * *
В рентгеновском кабинете был сумрак. Санитары уложили Человека на твердый,
покрытый линолеумом стол.
- Легкий какой! - удивился один из них. - Прямо весу в нем нет!
- Начнем, - сказал Григорий Матвеевич и щелкнул выключателем на пульте
рентгеновского аппарата.
Светящаяся в темноте стрелка поползла вверх, и сразу же вокруг одного из
концов горизонтально расположенной рентгеновской трубки появился свет.
Григорий Матвеевич увеличил напряжение, и по пластмассовому цилиндру
трубки с треском поползли синие искры. Григорий Матвеевич выключил
установку и включил свет.
- Что-нибудь не в порядке? - спросил Борис Федорович.
- Нет, нет, дело не в аппарате, - ответил Григорий Матвеевич. - Миша,
протрите, пожалуйста, трубку спиртом. Не жалейте, не жалейте: Борис
Федорович нам еще выпишет! - сказал он лаборанту.
Трубка сохла минут пятнадцать. Борис Федорович подсел к столу и стал
рассматривать рентгенограммы, накладывая их на ярко освещенное матовое
стекло.
Вот он, охотник, - сказал Борис Федорович, рассматривая одну из
рентгенограмм. - Вы как раз ушли в отпуск, когда к нам его на самолете
доставили.
- Медведь, говорят? - спросил Григорий Матвеевич. - Да... Ружье осечку
дало, медведь его и подмял. Снял скальп, а потом руку правую стал жевать.
Пока жевал, наш-то левой рукой нож вынул и вспорол мишке брюхо снизу
вверх. Убить - убил, а вылезть из-под него не смог: сил не хватило... Двое
суток пролежал под ним один в тайге, пока не нашли.
- Рука как?
- Кисть отняли. И челюсть дьявол мохнатый прихватил. Вот рентгенограмма,
видите?
- Отохотился... Ну, Борис Федорович, можно приступать.
Григорий Матвеевич включил аппарат, и снова корона искр окружила трубку.
- Миша, - сказал после некоторого раздумья Григорий Матвеевич, -
отнесем-ка больного в сторону. Аппарат сразу стал работать нормально. -
Есть, - сказал Григорий Матвеевич. - Работает... Теперь больного на место.
Миша и Борис Федорович поставили столик с Человеком на прежнее место.
Григорий Матвеевич включил аппарат, и сразу же раздались частые хлопки
разрядов, а внутри пульта управления включился аварийный звонок.
- Рентгенограмму этого больного получить нельзя! - уверенно сказал
Григорий Матвеевич, вытаскивая из-под головы Человека кассету с пленкой. -
Может быть, дело в его странной одежде, а может быть... - Он не договорил.
(Человек медленно открыл глаза. В полутемном кабинете они светились двумя
яркими зелеными огнями, далекими и загадочными.) - Э, нет, это в нем самом
дело!
- Но что же происходит с установкой? - спросил Борис Федорович.
- Воздух становится электропроводящим, ионизируется, что ли, - в раздумье
проговорил Григорий Матвеевич. - Боюсь, что ему не врач нужен, а хороший
слесарь...
Борис Федорович резко, повернулся и пошел к двери.
- А как же спирт? - спросил Григорий Матвеевич. Борис Федорович не ответил.
"ТАКОМУ ТАК И ГОВОРИТЬ!"
Наконец наступил долгожданный день - день последнего экзамена. С утра
настроение Коли было омрачено.
- Тетя Фиса, - спросил он, проснувшись, - а где все-таки мой камень, что
под кроватью лежал?
- Какой? - ответила, гремя умывальником, Анфиса Тимофеевна. - Тот, красный?
- Ну да, красный.
- Вставай скорее, поздно уж! Ишь, разоспался! По воду бы сходил, а то все
я да я.
- Вы его взяли, да?
- Ну взяла, подумаешь! Будто твой камень денег стоит! Я тебе другой такой
найду.
- Я из-за него, может, жизнью рисковал. Честное слово!
- Да разве я нарочно? Понимаешь, Коля, я им бочку парила...
- Бочку?
- Ну да, чтобы рыбий запах перебить. Раскалила и бросила в воду. Потом,
когда ты стал его искать, посмотрела я туда-сюда, а камня и след простыл.
Наверно, рассыпался или тот, зеленоглазый, забросил его куда-нибудь.
- Тетя Фиса, тетя Фиса, что вы наделали?!
- А сейчас что я могу сделать?.. Я не думала...
Так и окончился ничем этот разговор, который Коле пришлось вспомнить при
самых невероятных обстоятельствах.
Коля экзаменовался во второй подгруппе, с двенадцати часов дня. Экзамен
был по химии - предмету, который в классе любили и знали. Все тревоги и
опасения были связаны с ассистенткой, преподавательницей химии из другого
класса, молодой, энергичной и решительной. Вопросы, которые она задавала,
не были сложными, но в накаленной атмосфере экзамена они звучали, как
выстрелы в пустой комнате.
Вторая подгруппа, которой стало известно, что "молодая химичка режет",
долго рассаживалась за сдвинутыми в угол лабораторными столами.
- Ну, кто первый? - спросила "страшная" ассистентка. - Кто самый смелый?
- Можно мне? - тихо спросил Коля. Он подошел к столу, на котором были
разложены маленькие квадратики - билеты последнего экзамена.
- Пустых билетов нет, - сказал второй ассистент, преподаватель физики,
повторяя древнюю, как мир, остроту.
Все заулыбались, а Коля, взглянув на билет с круглой школьной печатью,
радостно сказал:
- Двадцать второй!
Этот билет Коля повторил последним и хорошо помнил его. Он вышел к доске и
стал рисовать точки - ядра с бегущими вокруг них такими же точками -
электронами. Бойко ответил и на все другие вопросы, краем уха услышал:
"Можно поставить "четыре", и вышел. Это сказала его учительница по химии,
у которой Коля был "четверочником", правда твердым, но "четверочником".
"Ну, "четыре" так "четыре", - подумал Коля. О медали не могло быть и речи:
подводили другие предметы, в основном за девятый класс.
Коля разыскал Виталия и вместе с ним вышел из школы. Под баскетбольным
кольцом, раз за разом забрасывая мяч в кольцо, прыгал Борис Рыбаков -
комсорг их класса. Они присоединились к игре, и не прошло двадцати минут,
как экзамен стал далеким; кровь стучала в висках, все трое тяжело дышали.
Утомившись, они отошли в сторонку и разлеглись на траве.
- Ты куда пойдешь? - спросил Виталий Рыбакова.
- Хочу в мореходное училище.
- В Одессу?
Рыбаков кивнул.
- У него фамилия морская - Рыбаков, - лениво сказал Коля, глядя в небо и
кусая травинку.
- Туда, наверно, конкурс будет огромный, - вздохнул Рыбаков.
- А если не пройдешь?
- Не пройду - все равно не вернусь. Пойду во флот, год поплаваю кем
угодно, опять рискну. А вы куда, ребята?
Виталий не ответил. Коля сказал, по-прежнему глядя в небо:
- В институт попробую. Мне вот жалко как-то... Учились вместе, дружили. Мы
вот с Виталькой с первого класса вместе. Шутка ли, десять лет! А теперь
расходимся...
- Подумаешь, - сказал Виталий, - сегодня - со мной, завтра - с кем-нибудь
другим... Друзья всегда будут. Ты это говоришь, потому что страшно одному
идти в жизнь. А чего бояться? Конечно, не все будет гладко, но мы тоже не
лыком шиты. Верно, Борька?
Борис открыл было рот, чтобы ответить, но тут его позвали, и он, схватив
мяч, убежал. . И тогда Коля сказал:
- Виталий, дело есть... Идем ко мне.
Они спустились в овраг, подошли к дому, Анфиса Тимофеевна в этот день не
работала и с утра возилась у плиты, которую в свое время собрал Коля из
обрезков железа, старой чугунной плиты и водосточных труб. Плита была
похожа на катер с высокой трубой. Из трубы валил дым, сыпались искры.
- Ну, Коля, - спросила Анфиса Тимофеевна, - как твои дела?
- Наверно, "четыре", - -ответил Коля.
- Почему же "четыре"?
- А я у нее никогда "пятерок" не получал. Как будто все ответил...
- Ну, а ты, Виталий? Слыхала я, медаль получишь?
- Нет, не получу, да мне она и не нужна, - ответил Виталий. - Я все равно
в любой институт сдам.
- Сдаст, - подтвердил Коля, и в его голосе, может быть, только любящее
сердце Анфисы Тимофеевны уловило маленькую, совсем маленькую нотку
зависти. - Виталий сдаст, - продолжал Коля, - он умеет отвечать. Я тоже
иногда как будто и знаю, а ответить не умею. Виталька напористый... Я тоже
напористый, но по мне это как-то не видно.
Ребята вошли в дом, а Анфиса Тимофеевна тяжело опустилась на скамейку у
плиты. Все, о чем она мечтала, свершилось. Она, малограмотная женщина,
поставила на ноги хорошего парня, и вот он, взрослый, о чем-то своем
толкует с Виталием, которого она тоже знала мальчишкой. Она видела, что
мешает им, но не обижалась на них; на сердце было как-то по-особенному
спокойно. На мгновение мелькнуло: "А кто ты ему?.. Мать!" - уверенно
ответила она сама себе.
С Виталием Коля делился всем и всегда, а Виталий, несмотря на самые
убедительные доказательства, говорил только "может быть"... И это его
неверие удерживало Колю от рассказа о незнакомце. Может быть, Коля так и
не открыл бы Виталию свою тайну, если бы тот не предложил ему принести на
выпускной вечер свой магнитофон.
- Мы здорово поем всем классом, вот ты и запишешь на память.
Коля принес магнитофон, поставил его на стол, и они, поминутно отнимая
друг у друга отвертку, стали его просматривать. Коля впаял вырванное
Человеком сопротивление, поправил свернутую набок головку
записи-воспроизведения и включил магнитофон. Динамик спокойно гудел, лента
перематывалась, но записи не было слышно. Потом раздался уже знакомый Коле
гудок паровоза.
- Работает, - сказал Коля, протянув руку, чтобы выключить магнитофон.
И вдруг в динамике возник какой-то странный звук. Коля насторожился. Из
динамика понеслись то гневные, то радостные звуки. Кто-то говорил на
незнакомом языке. Эта гортанная, свистящая речь ничем не напоминала
русскую. Вскоре она оборвалась.
Коля подождал, пока кончится пленка, потом перемотал ее и, заложив
кусочком бумаги то место, с которого начиналась удивительная речь, поменял
бобины местами. И снова непонятные звуки.
- Ну, я пойду, - сказал Виталий. - Понимаю, секрет-Коля догнал Виталия у
шоссе.
- - Ты пойми, Виталька, тут такое дело... В общем, был у нас один человек.
Очень странный, такой странный, что, может быть, он из другого мира...
- Может быть, - сказал Виталий, и Коля, огорченно махнув рукой, побрел
домой.
- Тетя Фиса, - сказал он, - Человек-то наш говорил! Я его записал!
- Да ведь ничего слышно не было!
- А вот послушайте. - Коля включил магнитофон и прогнал пленку справа
налево и слева направо. И тетя Фиса, наморщив лоб, уверенно сказала:,
- Он... Такому так и говорить!
ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ МИХАНТЬЕВ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг