что истории с гексхузе мамуты куаферам прощать вовсе не собирались. Узнал
он об этом тогда, когда уже поздно было что-нибудь узнавать.
Мамуты отомстили в тот самый момент, когда Федору с грехом пополам
удалось уговорить куаферов подождать с диверсиями до конечной стадии
пробора - его приемки.
Они собрались взорвать дом Аугусто и, надо сказать, операцию эту
продумали досконально. Чтобы отговорить их, Федеру пришлось выдержать
целую бурю.
- Это очень подозрительно, Ант, что ты заставляешь нас тратить время на
болтовню и делаешь все, чтобы мы не переходили к акциям, - заявил ему
Бамбалак Джентрей, узкоглазый гигант с Сорбонны, который умудрился
сохранить с Федором приятельские отношения.
- Бамба, ты меня обижаешь, - ответил на это Федер, укоризненно качнув
головой.
Но Бамбалака поддержали другие:
- Ты что-то крутишь, Федер, это каждому видно...
- Может, и вообще нам не стоило с тобой связываться...
- Ты не можешь не понимать, что сейчас очень выгодный момент для
вылазки. Ну что они будут без Аугусто! Это и правда подозрительно, что
ты...
Даже Мери-Мо, выявленный стукач, очень ядовито на Федора напал и
обвинил, собака, в двойной игре.
В маленькой прачечной, где они обычно собирались для обсуждений,
обстановка накалилась до уровня "вот-вот сейчас кого-нибудь убью!".
Со странным, горьким чувством самоуничижения пополам с гордостью долго
будет потом вспоминать Федер, как он переиграл куаферов, как использовал
свое необыкновенное умение уговаривать. Их напряженные позы. Их попытки
что-то противопоставить доводам командира. Их взгляды - мол, ну ладно, но
как-то все это...
Кондиционер почему-то вырубился, и все они жутко потели - все
одиннадцать, которым остальные куаферы доверили детальную разработку
плана.
Сбоку сидел Антон и тоже вроде как подавал голос - нет, ну правда, ну
на самом деле... Они с самого начала договорились с Федером, что напрямую
Антон его поддерживать не будет, потому что слишком важно было скрыть от
Мери-Мо и прочих стукачей их тайный сговор.
Федер превзошел самого себя. Убедительный голос, решительные жесты,
идеально подобранная поза - все это просто не позволяло присутствующим
хотя бы на секунду усомниться в вескости его доводов. Он говорил им, что
немедленная месть - просто безумие, что они все погубят, что удар должен
быть абсолютно неожиданным и абсолютно подготовленным, что партизанщина в
данной ситуации неизбежно приведет к противостоянию в момент, когда еще
ничего к бою с мамутами толком не подготовлено...
Ответом ему было тяжелое молчание. Им хотелось одного - немедленного
действия. Они хорошо понимали резоны Федора о том, что время еще не
настало, что удар должен быть беспроигрышным, но очень хотелось
действовать прямо сейчас.
И еще - сами не сознавая того, они чувствовали фальшь в словах Федера.
Каким бы убедительным он ни был, что-то все-таки в нем было не так.
9
Нападение было неожиданным и жестоким. Был неплохо выбран момент -
после тяжелого дня, проведенного в бесчисленных коррекциях территории,
девять куаферов толпой возвращались к себе в гексхузе. Почуять засаду им
помешала усталость. Никто из них не успел ни схватиться за оружие, ни даже
вскрикнуть, когда мамуты обстреляли их парализаторами из-за штабеля желтых
пронумерованных ящиков.
Едва они рухнули, обездвиженные, едва успели сообразить, что с ними
происходит, на них налетела целая толпа разъяренных мамутов и принялась
избивать.
Когда человек обездвижен парализующим выстрелом, чувство боли у него
сильно притуплено. Даже странно: он хорошо слышит, его зрение сохраняет
почти обычную остроту, даже обоняние какое-то остается, а у некоторых,
более того, обостряется... Вот только с осязанием у замороженного
проблемы. Любую боль человек в таком состоянии ощущает словно бы сквозь
толстую шубу.
Последнее сравнение, впрочем, грешит неточностью - на самом деле
фиксированный человек ощущает себя чем-то вроде микроскопической точки,
затерянной в глубинах его собственного тела, ставшего невообразимо
огромным. Но вся эта боль даром не проходит - она копится, она дожидается
того момента, когда начинается разморозка, когда человек-точка
стремительно разбухает, стремительно заполняет громаду своего тела. Как
сказал один из пострадавших в той бойне, корректор Соломон Бетбай,
любитель сочинять похабные песни: "Я бежал навстречу собственной боли, я
пожирал ее километрами".
Их, превратившихся в точки, били без пощады. Остервенело, с хаканьем,
мамуты молотили их ногами в утяжеленных ботинках, разбивали суставы,
вышибали зубы, ломали ребра и позвоночники - и чувствовалось, что эти
уроды еле сдерживаются, чтобы не забить куаферов насмерть.
Когда Соленому Уго, толстому, на вид неповоротливому флор-мастеру,
вышибли второй глаз, один из нападавших - как видно, главный мамут - резко
крикнул с гортанным пьяным акцентом уальских воинов:
- Не убивать!
При этой команде мамут, вышибший Уго глаза и занесший ногу для нового,
сокрушающего удара, досадливо зарычал и с тем же рыком добавил:
- Повезло тебе, хармат, на этот раз!
Потом, через тысячу лет, прибежали "родственницы" в черных негнущихся
балахонах, с телами, разрисованными хищно и непристойно. При их появлении
мамуты с визгливыми смешками, с похабными, жутковатыми шуточками по
приказу того же уальца "уступили место дамам и заняли места в зрительном
зале".
- Раздвинь ножки, золотко! - обнажая в садистских улыбках зубы,
заворковали дамы. - Вот сейчас тебе штанишки снять помогу. Ну-ка, что там
у тебя за сокровище?
Эти били только в пах. Били так, что боль пробивалась даже сквозь
толстую шубу заморозки, что люди-точки корчились и съеживались еще больше.
Куаферы, к боли привычные профессионально, забыли про свой профессионализм
и с ужасом ждали того момента, когда заморозка начнет проходить, с ужасом
прикидывали, навстречу какой же боли придется тогда им бежать и хватит ли
у них сил выдержать эту боль.
Потом, еще через сто тысяч лет, по команде мучительницы исчезли,
оставив избитых истекать кровью в желтой пыли.
Никто из куаферов ничего не слышал, хотя побоище происходило совсем
недалеко от гексхузе, каждый спокойно занимался своими делами, многие
спали, используя короткую передышку по графику; один только Федер,
уединившийся, как всегда, с Антоном для текущих поправок проборного плана
на завтра, вдруг почувствовал беспокойство.
- Что-то не то! Что-то случилось!
Он выбежал, лязгнув дверью - Антон за ним. Что было сил помчались они
по тропинке, откуда-то зная наверняка, где находится источник острого
беспокойства. И вскоре застыли на миг в ошеломлении, наткнувшись на
разбросанные, медленно обмякающие тела - к тому времени действие фиксатора
заканчивалось, избитые уже мчались навстречу боли.
Федер бросил Антону:
- Зови людей!
Антон повернулся было, но тут же понял, что уже не надо никого звать:
кто-то заметил бегущего Федера, и все остальные куаферы уже мчались к
месту побоища.
- Бож-же мой!
- Ах с-сволочи!
Скрипнув зубами, Федер приказал им не кипятиться, запретил даже думать
о немедленной мести и распорядился со всеми предосторожностями перетащить
избитых в медицинскую комнату к аппарату, именуемому "вторым врачом".
После первого, шокового, приступа четкой деятельности Федером овладело
то, с чем он был уже хорошо знаком и называл болтоманией. Он вдруг стал
очень много ненужного говорить, хотя и стремился к тому, чтобы его приказы
были, как всегда, лаконичными, почти односложными, но сейчас и сам
понимал, что у него ничего не получается. Словесный понос был сильнее его.
Сейчас его несло, и он никак не мог заставить себя заткнуться.
И пока избитых переносили в гексхузе - всего-то шестьдесят - семьдесят
метров, - заморозка кончилась, бегство к собственной боли благополучно
завершилось, и раздались дикие крики избитых.
- Сволочи, ах сволочи! - бессильно ругались куаферы.
10
- Ничего не предпринимайте! - сказал Федер. - Ни в коем случае ничего
без меня.
И со всех ног помчался к Аугусто.
В спину ему уставились злые глаза куаферов.
Сначала он быстро шел, сохраняя деловой вид и в такт своим мыслям
решительно кивая головой. Но потом побежал, сам того не заметив. И тут же
остановился, запыхавшись, когда увидел на своем пути Веру.
- Что случилось? - спросила Вера.
- Нападение. Мне некогда, извини.
- Вас поодиночке всех перебьют, а ты это позволяешь. Я не понимаю, в
чем дело, Федер. Я уже давно не могу ничего понять вообще. Может,
поговорим?
- Извини, милая. Сейчас совсем не до объяснений.
Он почти оттолкнул ее с дороги - так спешил.
Мамуты его уже ждали и моментально препроводили к Аугусто. Тот со
встревоженным лицом мерил шагами свой всеми цветами радуги расцвеченный
кабинет.
- Мне только что сообщили...
Молча, в упор глядя на Аугусто, выслушал Федер все его заверения в
случайности происшедшего, в том, что виновные "несомненно будут наказаны -
правда, не сейчас, сейчас по политическим соображениям вредно", в том, что
такое ни при каких обстоятельствах уж точно не повторится...
Федер прервал его посреди слишком затянувшейся фразы - почти к
облегчению Аугусто:
- Зачем вы так? Ведь вы умный человек!
Тот переменил лицо и зло улыбнулся.
- Я всегда считал, что это самый вежливый способ назвать человека
идиотом, а? Что вы хотите этим сказать, дорогой Федер?
- Есть два варианта, - жестко чеканя слова, заявил Федер. - Или это
сделано без твоего ведома...
- Именно без...
- ...или был твой приказ.
Аугусто помолчал с покерно непроницаемой миной, затем удивленно
приподнял бровь:
- Вот даже как!
Федер в ответ деловито кивнул, словно делая заметку в записной книжке,
и продолжил:
- Первому я не верю, потому что они у тебя тут все по струнке ходят, не
чихнут, разрешения не спросив. Здесь ты ошибся, Аугусто. Ты одинок. Ты
хотел иметь вокруг себя идиотов, потому что умных боишься, но у идиотов
есть не только преимущества - у них есть серьезные недостатки. Дурак
всегда подставит куда хуже, чем умный. Правда, насчет дисциплины с
дураками - полный порядок... Словом, остается второй вариант - что ты сам
все это и затеял.
- Зачем бы мне затевать такое? - тихо спросил Аугусто. В его тихом
голосе неприкрыто звучала угроза.
- Да я не знаю, зачем. И знать не хочу. Но то, ради чего ты всех нас в
живых оставил, вот этот вот самый пробор ямайский - все это теперь под
большим вопросом.
- Вот этого не надо! - быстро сказал Аугусто. - С пробором все
остается, как договаривались.
Федер отрицательно покачал головой.
- Еще чего! На неделю, не меньше, твои ублюдки вывели из строя почти
пятую часть команды - команды, заметь, малочисленной, в которой каждый -
специалист и уже потому незаменим. Ты начал войну и теперь уж империю-то
свою ты потеряешь точно. Ты, дорогой, кажется, не понимаешь, что вся затея
с Ямайкой вот-вот рухнет. Вместе с тобой.
- Рухнет, значит, - задумчиво пожевав губами, заключил Аугусто. - И
прямо-таки вместе со мной?
- У тебя есть какой-нибудь другой прогноз? - ядовито и агрессивно
поинтересовался Федер. Инстинктом, чутьем, Бог знает чем еще он жестко
держался за ту грань агрессивности, которую в разговоре с человеком типа
Аугусто ни в коем случае переходить нельзя.
Аугусто словно не услышал вопроса.
- Надеюсь, - продолжил он угрожающе-вежливым тоном, - что ваши люди,
дорогой Федер, не станут делать чего-нибудь такого, о чем впоследствии
пожалеют. Надеюсь, они не станут строить планы кровавой мести. Было бы
грустно превращать обыкновенный конфликт, которыми переполнен наш
разнесчастный мир, в повод для войны на уничтожение. Тем более что
виновные, повторяю, будут не-пре-мен-но наказаны. Они просто не оставят
мне другого выбора.
- Я тоже надеюсь, - несколько неудачно копируя тон Аугусто, процедил
Федер, - но вы сами сделали эту надежду мизерной.
Как многие властные люди, Аугусто не то что не любил, когда его
перебивали, но даже и не замечал этого. Не один раз обещал он себе
избавиться от этой привычки, не один раз наказан был судьбою за то, что не
дослушал, когда надо было дослушать, но от дурных привычек так просто не
избавишься - он продолжал в вежливых тонах долдонить свое, чувствуя себя
донельзя оскорбленным за то, что его, самого Аугусто Благородного,
беспардонно перебивают. Вот и сейчас он Федера тоже не услышал.
- И еще на одно питаю я большие надежды, дорогой Федер, - продолжал он,
- еще одно всей душой своей хочу отмести как немыслимое. Заклинаю вас,
дорогой Федер, а через вас соответственно и ваших куаферов заклинаю -
полностью соблюдать договор о темпах и качестве нашего с вами, Федер,
пробора.
- Вы ставите меня в чертовски сложное положение, - сказал Федер. - Я
даже и не знаю теперь, как вывернуться из всего этого. И, главное,
совершенно не понимаю, зачем это вам понадобилось.
Аугусто велеречиво понес прежнюю ахинею, но, в общем, все было ясно -
зачем-то Аугусто решил показать зубы. Рискуя очень многим, он решил
показать Федору и всей его команде абсолютную полноту своей власти. И
заодно продемонстрировал, что о плане Федера - настоящем плане тайного
пробора, еще даже не до конца продуманном, - он ничего не знает, и,
кажется, даже подозрения такие у него пока не возникли. Единственный
объяснимый повод избиения куаферов, который мог предположить Федер,
сводился к тому, что Аугусто, детально осведомленный своими "стрекозами" и
стукачами о продвижении куаферского плана бунта, стал потихоньку этого
заговора опасаться и предпочел спровоцировать куаферов - тогда стихийно
поднявшееся восстание можно задушить в зародыше.
Но так или иначе, то ли намеренно, то ли по незнанию всех проборных
сложностей, он сделал успех пробора очень проблематичным. Все повисло на
волоске, и, похоже, этот волосок устраивал Благородного Аугусто.
Хочешь не хочешь, а Федеру оставалось только одно - каким-то чудом
уговорить куаферов отказаться от немедленных выступлений и продолжать
пробор прежними темпами, как будто ничего не случилось.
11
"Второй врач" вылечил избитых на удивление быстро. Это была далеко не
новая, но очень удачная модель - коньком аппарата были неизвестные яды,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг