стульях, соединенных планками, у стола - на обычных стульях. Рядом со столом
- кафедра. За нею стоит маленький человечек с испуганным лицом. Читает
текст, время от времени выходя с указкой к большой карте, висящей на стене.
Слушаю, ловлю мысли, разбираюсь в ситуации. Итак, люди за столом -
ученый совет. Это они решат, присуждать ли степень. Один член ученого совета
- из моей комнаты. Тот, кто недавно сказал: "Просто бездарь." Его соседи...
Я принимаю мысли: "Кто же всего этого этого не знает?.." "Повторяется
молодой человек..." "Не сам же он получил эти цифры. Никогда не поверю..."
"А вот Николай Васильевич просил помочь этому дурачку. Но- не могу..."
Отношение людей в зале недоброжелательно. И эта недоброжелательность
растет с каждой минутой.
Маленький человечек кончил говорить. Присаживается у края стола, не
выпуская из рук указки.
- Слово - объявляют, -предоставляется оппонентам.
Те выступают вяло и неуверенно- "с одной стороны, с другой стороны".
Что-то мешает им говорить искренно, но и поддерживать человека они не
расположены.
А он боится. Боится, что напомнят об одной малоизвестной статье, откуда
взята - без ссылки - важная идея. Боится сравнения своей работы с какой-то
диссертацией, защищенной на ту же тему пять лет назад в Ростове. Боится,
боится, боится...
Судьба диссертации предрешена, и все это понимают, даже диссертант,
лицо у него уже не испуганное, а обреченное.
Впервые я ощущаю, что разделяю чувства землян, что я, пусть на час,
такой же, думаю так же. Это приятно. Очень.
- Кто из присутствующих хочет выступить?
Поднимаю руку.
Встаю. Говорю. То, чего он боится, именно то. Лицо человечка теперь
нельзя назвать даже обреченным... Он уничтожен, стерт с лица земли, его нет
- ни заседании, ни в институте, ни во Вселенной.
И тут на меня обрушивается из зала волна жалости. Жалости к человечку,
которого на самом деле нет. За что его жалеют? Что изменилось?
Они же и так всё понимали, даже если не всё знали.
Растерявшись, обрываю выступление.
И тут же над залом поднимаются руки. Одна, другая, третья... Просят
слова, настаивают, требуют. И - говорят!
Мой сосед по комнате, сказавший полтора часа назад о диссертанте
"бездарь" и только что предвкушавший, как проголосует "против", бурно
восхищается важностью темы, потом запинающимся голосом что-то бормочет о
крупном вкладе. Бормочет и сердится на себя. И - на меня. На меня намного
больше.
Потом выступают еще четверо. И каждый, запинаясь, хвалит диссертанта!
Каждый лжет. И сам это понимает. И все вокруг тоже понимают. И принимают.
...Я опять в нашей рабочей комнате. Соседи на меня не смотрят. А я
отключился, сделал так, что не различаю их мыслей,- и без того чересчур
хорошо представляю себе, что они обо мне думают.
Дверь хлопнула - вошел член ученого совета.
- Эх вы! - сказал он мне.- Это надо же - я проголосовал "за". И еще
одиннадцать человек. Ваша заслуга! Кто же не заступится, когда на его глазах
о человека вытирают галоши? Удивительно другое: пятерым хватило стойкости
подать голоса "против". Вот у кого сила воли! Завидую.
Все почему-то расплывается у меня перед глазами. Провожу по ним рукой.
Она влажнеет. С недоуменьем смотрю на ладонь. Ах да! Здесь это называют
слезами. Значит, жалость на Земле cильнее, чем гнев, милосердие важнее
справедливости.
Достаю зеркальце, перед которым столько тренировался в мимике. Мои губы
снова раздвинуты и изогнуты в улыбке - но совсем другой, чем та,
безразлично-вежливая, выработанная трудом и терпением.
Лжецы,- думаю я.- Какие лжецы! - и смеюсь. Впервые в жизни. С
удовольствием.
6
Теперь я был учителем. Одним из учителей. Да, моим коллегам трудно
здесь работать. Особенно этому. До чего он боится своих учеников! У него
буквально поджилки трясутся, пот проступает по всему телу в начале каждого
урока. Он сжимает кулаки, всаживает ногти в ладони, сдерживает крик боли,
стоит школьнику заговорить вызывающим тоном... Конечно, с точки зрения
синфянина здешние дети представляют собой нечто ужасное. Да и могут ли
существа, живущие в атмосфере лжи и лицемерия, быть другими? Но-испытывать
подобные чувства к несозревшим разумным существам? Даже местная мораль,
точнее, то, что заменяет ее у землян осуждает такое отношение к детям.
Я несколько раз заглядывал в душу этого "педагога" - и тут же
отшатывался в ужасе. Но тут над одним из его учеников нависла угроза
исключения. За проступок невероятный, в нормальном обществе невозможный, да
и в этом-то - нестерпимый. И что же? Мой коллега перед педсоветом объявляет
случившееся мелочью! И призывает продолжить воспитание "заблудшего" с опорой
на его класс. Там ведь, оказывается, чудесный коллектив (а ведь он и во
время выступления на педсовете вспоминал их лица со страхом...), совершенно
замечательные дети!
Лицемерие? Ложь? Нет ведь. Он любил их, любил...
7
Я-землянин был Младшим на скамейке вечернего парка, когда обнял девушку
с тонким, постоянно изменяющимся лицом, таким непохожим на каменные лица
синфянок. Я ухаживал (так это называется здесь) за нею уже несколько недель.
И в любви они тоже обманывают друг друга. Мужчине понравилось лицо
женщины, ее тело показалось соблазнительным - и вот она слышит, что
прекраснее ее нет на свете, и умнее тоже нет, что самое удивительное в ней -
душевная тонкость...
Мужчина говорит слова, в которые не верит. И женщина тоже не верит
тому, что слышит. Но радуется лжи - пока не перестает отличать ее от правды
и не начинает считать, будто он искренен; а мужчина тем временем убеждает
себя в справедливости собственных похвал. И если обоим удается обратить ложь
в правду, то возникает взаимная любовь...
Я-синфянин не хотел заглядывать в мысли и чувства своей девушки. Потому
что боялся того, что мог бы увидеть. И с самого начала нашего знакомства
оградил себя мысленным барьером, какие умеет строить каждый из синфян,
правда, строить сравнительно ненадолго.
...А ведь что-то есть в этом и притягательное: сказать о любви, не
зная, разделяют ли твои чувства. И замереть, ожидая ответа, и услышать: да,
она любит, никого не любила раньше, верит, что будет счастлива.
И в это мгновение рухнул мой барьер, да и зачем было его теперь
поддерживать? - и вместе с ним вера в возможность счастья. Ей было сразу и
хорошо и тоскливо, смешивались надежда и ожидание разочарования, страх и
восторг, радость - и болезненные воспоминания о руках и губах кого-то
другого. Я был ошарашен этой разноголосицей, оглушен этим взрывом, я почти
терял сознание. На последнем пределе сил отчаянным рывком восстановил барьер
- и услышал только одно слово: люблю - она повторяла и повторяла его.
Хотел вырваться, убежать, но тут барьер снова исчез, и вдруг я понял:
она искренна Они меня любит! Или хотя бы думает, что любит. У землян ведь
это не обязательно одно и то же.
Я с тоской вспоминал о том, как проста и ясна любовь на моей Синфе. Как
проста и ясна там дружба. Как просты и ясны работа и сама жизнь. С тоской -
потому что знал: к этому нет возврата.
- Нет возврата,- отозвался мне издалека Старший.
- Нет возврата,- откликнулся Средний.
8
Я очнулся. Голова кружилась. Слегка знобило. Южная ночь отодвинула в
сторону домик, приблизила к земле небо с горошинами звезд. Было прохладно.
Человек-нет, синфянин-тревожно смотрел на меня.
- Простите, я не смог удержаться. Вы так же мучились от непонимания,
как мы - в свои первые дни на Земле. И показались мне таким близким.
- В первые дни? А теперь - вы понимаете?
Он закивал головой:
-Да! - потом поправился.- Не всё, конечно. Но и то, чего не в силах
пока постичь, притягивает,- он засмеялся. - Что, высокопарно получается?
Вы-то стесняетесь точно выражать возвышенные мысли. Нет, я вас не сужу. Не
нам судить тех, кто волен выбирать слова и поступки.
- Выбираем не лучшее.
- Ох! Нам тоже так иногда кажется. Но не удивились же вы тому, что я
вам показал?
- Не очень. Я ведь человек Земли. Планеты лжи, как вы ее называли.
Помогите же нам! На Синфе мы были бы вашими гостями, и здесь мы - ваши
гости. Помогите! Чтобы у нас тоже чувство прямо превращалось в мысль, мысль
в дело. Вам так легко и просто жить...
- Было легко и просто. Но разве простое лучше сложного? И какое
разумное существо удовлетворится простым, когда знает сложное... Чувство - в
мысль, мысль в дело! Да! Но между этими звеньями не остается места для
выбора и решения. Ваша ложь - плата за право выбора.
- Дорогая цена!
- Но не чрезмерная.
- Значит, вы уже не хотите нас спасать?- только это я и понял, кажется.
Синфянин покачал головой:
- Вы еще ничего не поняли. Не страшно. У вас будет время подумать. - Вы
нашли способ вернуться на Синфу? И улетаете?
- Пока не нашли. А придется. Синфа должна узнать правду вашей планеты.
Мы - выбрали!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг