действительно знавший много языков. Старик, видимо, вправду пережил немало
приключений. Долго жил в Европе, в оборотах речи чувствуется влияние
одного из романских языков. Какого - сказать трудно. В рукописи
встречаются имена мелких немецких князей, английских, французских,
итальянских любознательных аристократов, ученых, художников, артистов,
торговавших с Востоком купцов. И только два "гения его жизни" ни разу не
названы по имени. Может быть, это сделано без сознательного желания скрыть
их фамилии; возможно, автор, наоборот, полагал, что читатель сразу поймет,
о ком именно идет речь. Обозначают же Аристотеля в восточной средневековой
литературе словом "Философ" с большой буквы. Правда, в рукописи не указаны
ни страны, в которых автор встретился с "гениями", ни языки, на которых он
с ними говорил. Боюсь, что речь все-таки идет о мелких ученых, последних
алхимиках XVIII века. Впрочем, я ведь только специалист по восточным
языкам. Может быть, знатоки западной науки той эпохи что-нибудь подскажут?
- Знаете, - я замялся, но потом решился: - Имя второго гения назову вам
я.
- Ого! - Знаток впервые сменил свою бесконечно снисходительную улыбку
на более эмоциональное выражение лица: - Ого! А ну-ка!
- Я люблю Дюма, профессор. А у него есть роман "Жозеф Бальзамо". Это о
графе Калиостро, профессор. У Бальзамо, который позже выступал под именем
графа Калиостро, был учитель по имени или прозвищу Альтотас. Армянин.
- Это можно проверить?
- У вас в библиотеке должен быть весь Дюма. И есть еще такая книга на
русском: "Знаменитые авантюристы XVIII-XIX веков". Там тоже упоминаются и
Калиостро и Альтотас.
- А кто такой граф Калиостро? - торопливо спрашивала меня молодая
архивистка, когда мы с ней, едва поспевая за профессором, бежали по
лестнице в библиотеку.
- Называл себя волшебником, прорицателем, великим исцелителем. Дурачил
королей и князей, в том числе нашего Потемкина. В конце концов попался на
уголовщине перед самой французской революцией. Кончил жизнь в Риме, в
тюрьме.
- ...Да, это так. - Профессор, совсем недавно олимпийски спокойный,
теперь был возбужден до крайности. - Был у Калиостро учитель по имени
Альтотас! Был!
- Для редакции одного Калиостро, пожалуй, маловато, - сказал я. - Вот
узнать бы, кто первый "гений"! Если он окажется личностью покрупнее...
СОН ПЕРВЫЙ. У ГРАФА КАЛИОСТРО
Сырые каменные стены, у одной из них кое-как сколоченный топчан, на нем
лежит толстенький человек с умным и немного хищным лицом. Я присаживаюсь
на край топчана и спрашиваю:
- Do you speak English, monseur Josef?
- Какой болван меня будит! Могу я хоть в тюрьме выспаться или нет?
- А вы и так спите, мсье Жозеф. Я вам снюсь.
- "Я"? Кто этот "я", во имя всех дьяволов?!
- Я из России, журналист.
- Я был у вас. В Санкт-Питербурхе, еще кое-где... Что-то я вас не
помню, молодой человек.
Жозеф Бальзаме, покряхтывая, растирая руками широкую волосатую грудь,
сел на кровати. Роскошный бархатный халат, слишком просторно висевший
сейчас на его плечах, явно успел повидать виды, обрюзгшее лицо было
бледно. Да и откуда взяться румянцу на лице человека, второй год сидящего
в тюрьме?
- А память у меня хорошая, - продолжал Калиостро. - И потом... Что это
вы на себя напялили? Скажите, ну скажите же мне, что это последняя русская
мода! Какой-то изуродованный сюртук, штаны совершенно немыслимые... У меня
чуткий сон. Почему же я не слышал лязганья засова? Может быть, вы хотите
помочь мне бежать? Ради бога! Говорите быстрее, что я должен делать?
Спасите меня!
- Это не в моих силах, мсье Жозеф. Увы. Я ведь вам снюсь. Для вас меня
еще нет на свете. Я моложе вас на два столетия, мсье Жозеф.
- Мсье Жозеф! Почему не монсиньор? Почему не господин граф? Значит, вы
не верите в меня?
- Я слишком много о вас знаю, мсье Жозеф.
- Так звали бы тогда по-русски: Осип Карлович - как князь Потемкин.
- Мне не хочется звать вас по отчеству, мсье. Я не слишком вас уважаю,
хотя кое-чем, вы мне, бесспорно, нравитесь.
- На дьявола мне ваше уважение, мсье невежа! Я приближенный древних
фараонов и новых королей, Великий кофт розенкрейцеров и вождь масонов...
- Я слишком много о вас знаю, мсье Жозеф.
- От кого?
- Ну, скажем, от Альтотаса.
- Эта старая сова, ко всему, еще и болтлива? Ну, дайте мне только выйти
отсюда...
- Вам не выйти отсюда, мсье Жозеф. Это ведь замок святого Ангела. В
Риме.
- Неужели Великий кофт, мари мудрец, не может повторить то, что сделал
какой-то ювелир по имени Бенвенуто Челлини?
- Да, великий художник, скульптор и ювелир Бенвенуто бежал отсюда. Но у
него были, кроме гениальности, железная воля, стальные мышцы. Ну и
невероятное везение. А вы силой никогда не отличались, мсье Жозеф, и на
папских харчах не окрепли, конечно. А уж насчет везения...
- Тогда зачем вы здесь? Если я выйду на свободу... Нет, когда я выйду
на свободу, я вызову тебя на дуэль, человек, вселивший в меня ложные
надежды!
- Такую же дуэль, какую вы предложили некоему врачу?
- А! Ты действительно кое-что обо мне знаешь. Да, меня вызвал на
поединок врач вашего великого князя Павла Петровича. Кстати, как он сам,
этот принц Поль?
- Давно умер, ведь прошло уже почти два столетия...
- Ну да, ну да, ты же мне снишься... А я предложил этому лекарю дуэль
на свой лад. Каждый дает другому изготовленный им самим яд - не зря же мы
оба врачи, и победит тот, кто сумеет найти противоядие... Ладно, мне было
приятно вспоминать прошлое, поэтому давай расстанемся без обиды. Наверно,
уже утро. Пора просыпаться.
- Одну минуточку! Скажите, какого великого человека учил Альтотас до
вас?
- Ты слишком много хочешь знать, мой юный друг. Видишь, к чему меня
привела та же страсть? Ах, добрые советы, добрые советы... Они всегда
бесполезны. Мой покойный друг Юлий Цезарь слышать ничего не желал про
мартовские иды... Ты улыбаешься? Вон! Я окончательно просыпаюсь.
Проснулся-то, конечно, я, Рюрик Варзин. В самолете, возвращавшем меня в
Москву.
3. ЗА СОБСТВЕННЫМИ ОШИБКАМИ
- Что вы кончали, юноша? - седой толстый человек утомление раскинулся в
кресле, предварительно бросив на стол перевод рукописи Альтотаса. Он был
академиком, а я журналистом, и я был вдвое моложе его, потому стерпел и не
очень понравившийся мне тон вопроса и обращение "юноша", давно уже
неуместное.
- Исторический факультет пединститута, Михаил Илларионович, - ответил
я.
- Чему же вас там учат, на вашем факультете, что вы не можете понять, о
ком здесь идет речь! Двадцатилетние физики сейчас знают больше своих
академиков, а историки... Эх!
- Да я ведь давно не историк, Михаил Илларионович.
- Юноша! Историк не профессия, даже не призвание. Историк - это способ
мышления и сумма знаний. Я знаю историков-физиков, историков-врачей,
историков-поэтов. Смею вас заверить, это не худшие среди физиков, врачей и
поэтов.
- Михаил Илларионович, но ведь вы все-таки академик и специализируетесь
по истории науки. Не мудрено, что для вас тут нет загадки. А уверены ли
вы, что ваши дипломники разгадают тайну рукописи?
- Дипломники?! Минутку, юноша. - И академик нажал кнопку на столе. В
дверях появился секретарь.
- Будьте добры, Анна Митрофановна, доставьте сюда Юру Колесничука.
Того, со второго курса.
...Я бы вообще принял этого Юру в лучшем случае за девятиклассника. Он
был Так юн, что я ловил себя на желании начать обращенную к нему фразу со
слова "мальчик". Он был так худ, что еще немножко - и костюму было бы не
на чем висеть. Он был так застенчив... Впрочем, не успел я подыскать
сравнение, как это у него прошло.
Текст перевода Юра проглотил почти молниеносно.
- Юрий Иванович, - обратился к нему академик, - вот юношу интересует, о
ком тут идет речь.
- Простите, - ответил Юра. - Кто именно интересует нашего уважаемого
гостя?
- Делатель золота, - сказал я.
- О, это же ясно. Исаак Ньютон.
- Видите? - засмеялся академик. - И в дипломниках-то нужды не было.
Обошлись второкурсником!
- Может быть, не совсем обычным второкурсником? - спросил я, насколько
мог ядовито.
- Может быть, может быть. Я позвал того, кто особенно интересуется
алхимией.
- Но разве Исаак Ньютон занимался алхимией?
- Эх, юноша, юноша! Ответьте-ка ему, Юрий Иванович.
- Еще как занимался! Почти целиком пять лет отдал. Шуточки!
- Он что-нибудь написал об этом?
- Ничего, - забасил академик. - Не тот человек! Сэр Исаак по двадцать и
тридцать лет не публиковал своих настоящих открытий. Все удостовериться
хотел. А тут открытий быть не могло.
- Почему же не могло, Михаил Илларионович? Может быть, он просто не
успел или не захотел их опубликовать?
- Это говорите вы, Юрий Иванович? А еще солидный человек. Ах, Юрий
Иванович, ну какие же открытия в алхимии можно сделать в конце
семнадцатого века? Она уже изжила себя, она уже прошла. Великий Ньютон не
мог этого не понять.
- А если он понял что-нибудь другое, Михаил Илларионович? - Юра
окончательно повернул фронт против своего учителя. - Он ведь начал
интересоваться алхимией в расцвете сил. Вспомните его письмо к Астону.
- Какое письмо, Юрий Иванович? Что-то запамятовал.
Мальчик (виноват, студент) вскинул руку и начал читать наизусть: "Если
Вы встретитесь с какими-либо превращениями веществ из их собственных
видов, как, к примеру, железа в медь, какого-нибудь металла в ртуть, одной
соли в другую или щелочь и т.д., то обращайте на это наибольшее внимание,
так как нет опытов в философии более проясняющих и обогащающих, чем эти".
- Причуда гения, - сердито сказал старик, - вы же знаете, Юрий Иванович
(меня он теперь полностью игнорировал), Ньютон занимался и богословием
тоже. Сделаете ли вы из этого вывод, что богословие стоит изучать?
- А вы должны были бы помнить, Михаил Илларионович, - студент переходил
в решительную атаку, - Ньютон ничего не делал плохо. В Кембридже сегодня
студенты-теологи проходят его комментарии к Апокалипсису. Англиканская
церковь, Михаил Илларионович, считает Ньютона своим видным богословом.
- Это-то верно, - неохотно согласился академик. - Хотя кое-какие
взгляды были у старика явно еретическими.
- Ну вот, так почему бы Ньютону не изготовить золота?
- Да потому, что это невозможно. Нынешняя физика запрещает.
- Мы-то с вами историки ж должны прежде всего обращаться к своей науке.
Вам все ясно в истории Раймонда Луллия, Михаил Илларионович?
- Нет, я же вам говорил об этом на семинаре.
- Простите, - я позволил себе вмешаться, - а что случилось с Раймондом
Луллием?
- А! - академик отмахнулся от меня, потом смутился собственной
невежливостью и скороговоркой сообщил: - Он добыл для своего короля
чертову уйму золота, и никто никогда не знал и теперь не знает откуда. Сам
он, естественно, ссылался на философский камень...
И старик снова повернулся к студенту:
- Мало ли в истории загадок. Но чудесами их объяснять не надо. Вы еще
так молоды, мой друг, вам свойственно увлекаться...
- А что вы скажете о наследстве Ньютона, Михаил Илларионович? Не
слишком ли оно было большим?
- Все это давно подсчитано, Юрий Иванович. Сэр Исаак получал за
заведование монетным двором сначала тысячу фунтов стерлингов, потом две.
Огромные деньги по тому времени! А жил строго, скромно, этакий типичный
британский старый холостяк. Мог он, мог сэр Исаак накопить эти двадцать
или тридцать тысяч фунтов - склероз у меня, не могу вспомнить точную
цифру.
- Тридцать две тысячи фунтов. И давайте подсчитывать точно. Первые три
года службы в монетном дворе Ньютон получал 750 фунтов стерлингов в год.
Не так-то много. Следующие двадцать шесть лет - пока он не передал
фактически свою должность мужу племянницы - его жалованье составляло
полторы тысячи фунтов стерлингов.
- Юрий Иванович, теперь не точны вы. Исследователи прикинули, что
доходы Ньютона достигали двух тысяч фунтов в год.
- Что ж, приму и это, хотя не очень верю в данную цифру. Итак, за
двадцать шесть лет Ньютон получил 52 тысячи фунтов, а истратил только 20.
Откладывал больше шестидесяти процентов жалованья в кубышку! Не верю. И
жил он не так уж экономно - помните, сколько у него было родственников?
Взять хоть Кондюиттов, он ведь им помогал.
- Что же вы, Юрий Иванович, предполагаете? - в голосе академика
зазвучала насмешка. - Что за прошедшую четверть тысячелетия наука не
смогла бы заново обнаружить это открытие Ньютона?
- Вспомните раскопки Отто Николаевича Бадера - на Сунгире под
Владимиром. Его сунгирьцы двадцать с лишним тысяч лет назад умели
размягчать и выпрямлять Мамонтову кость. А мои учителя-археологи - они же
ваши ученики, Михаил Илларионович, - этому только учатся.
- Научились вы спорить, Юрий Иванович.
- Сами учили, Михаил Илларионович.
- Ну что ж, подумайте над этой историей еще, Юрий Иванович. Каждый, как
известно, должен сам сделать свои собственные ошибки. Я в ваши годы как-то
почти нашел живого мамонта...
- Попробую и я найти своего мамонта, Михаил Илларионович.
- Ради бога, простите, - опять вмешался я, - но почему вы решили, что
речь идет именно о Ньютоне? Почему?
- Ответьте вы, Юрий Иванович, - разрешил академик.
- Да там же ясно написано! Как хоронили первого ученика Альтотаса? Гроб
- сказано - несли герцоги и графы. Так было с Ньютоном. Великий канцлер,
три герцога и два графа принимали ближайшее участие в его похоронах.
Герцоги Монтроз и Роксбург, графы Пемброк, Суссекс, Микельфорд. Уж не
скажу точно, несли ли они гроб на руках, но за кисти на нем держались. Это
документально удостоверено. Герцоги и графы, да еще прекрасных
исторических фамилий. Почти всех вы могли встретить у Вальтера Скотта...
если вы, конечно, его читали.
Это была последняя горькая пилюля. Но мне ведь случалось брать интервью
у молодых кандидатов физико-математических наук. А их презрение ко всем,
кто не знает известных даже им азов, кого угодно закалит.
И я спросил у историков, как бы мне поближе познакомиться с материалами
о Ньютоне и об алхимии.
- Да зачем вам это, юноша? Вы же журналист, репортер. Печатайте прямо
сенсацию: Ньютон умел делать золото. А там пускай работяги ученые
разбираются, где правда, а где... преувеличение.
4. ОСТЫНЬТЕ, ОТВЛЕКИТЕСЬ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг