было так, то люди ученые и сведущие, как ты, пользовались бы
исключительным и постоянным уважением!
Ле Корбюзье улыбнулся, глаза его сделались чистыми, как у ребенка:
- Великий флорентиец Данте Алигьери, живший за шесть столетий до
меня, сказал:
О Музы, горный гений, помогите;
О дух, что описал мои виденья,
Ты тут проявишь мощь своих наитий.
Мы возвратились из небытия, Марк Витрувий, и, может быть, именно потому,
что сердца людей стали, наконец, отверстыми и ясными.
2
- Когда это случилось, мне было семьдесят восемь. - Ле Корбюзье
откинулся на спинку воображаемого кресла... - Лазурный берег. Средиземное
море... Что поделаешь, но рано или поздно это случается. Заплыл далеко,
впрочем, не дальше, чем обычно. И внезапно сдало сердце...
Вдруг книгу мне огромная прохлада
Захлопнула, звеня в морской пыли.
Летите, ослепленные страницы!
Ломайте, радостные вереницы,
Кров, где еще пасутся корабли!
Это из "Морского кладбища" Поля Валери.
- Помню это имя, произнесенное тобой, - задумчиво сказал Витрувий. -
Ты обогатил мой ум, поведав о поэте, которому удалось выразить понятие
архитектуры так, как это не сумел бы сделать ни один зодчий...
- Да, он, как никто, мог выразить невыразимое. Утверждали, что поэзия
Валери трудна для понимания. Абсурд!
Когда я пролил в океан -
Не жертва ли небытию? -
Под небом позабытых стран
Вина душистую струю,
Кто мной тогда руководил?
Быть может, голос вещуна
Иль, думая о крови, лил
Я драгоценный ток вина?
Витрувий распростер руки:
- И в мое время, Корбю, поэты умели выразить невыразимое.
Катулл измученный, оставь свои бредни:
Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Когда ты хаживал, куда вела дева,
Тобой любимая, как ни одна в мире.
Но увы, уже давно совет небожителей водворил меня в обитель смерти.
- Или бессмертия... Право же, что бы мы делали без поэзии, Марк
Витрувий? Поэзия - это общечеловеческий акт: создание согласованных связей
между выражаемыми образами. В книге Поля Валери "Эвполин или Архитектор"
Сократ говорит: "Я не знаю ничего более божественного, более жизненного,
более простого, более могущественного, чем..."
- Поэзия?
- Геометрия, Витрувий, геометрия! Не прекрасно ли: поэзия вдохновляет
архитекторов, а поэт устами мудреца воздает дань геометрии, видя в ней
средство, с помощью которого мы воспринимаем среду и выражаем себя...
- Геометрия, - назидательно проговорил римлянин, - приносит большую
пользу архитектору, и прежде всего она учит употреблению циркуля и
линейки, что чрезвычайно облегчает составление планов зданий...
Корбюзье не стал скрывать досады:
- У вас, римлян, вера в богов, поклонение императорам поразительно
сочетались с трезвостью, рассудительностью, стремлением свести буквально
все к азбучным истинам. Вы почитали Вергилия и Катулла, но оставались
рационалистами. Нет, геометрия - прежде всего основа, материальное
воплощение поэзии символов, выражающих все совершенное, возвышенное. Она
доставляет нам высокое удовлетворение своей математической точностью.
Мысль рвется за пределы случайного, и геометрия приводит ее к
математическому порядку и гармонии. Геометрия и боги сосуществуют!
- Ты слишком много хочешь от нас, Корбю, - в голосе Витрувия
послышался укор. - Римляне были всего лишь смертными, а не богами. Мы
ошибались, могли предаваться слабостям и порокам, что самой природой
человека объяснить должно. Но ведь и достоинства тоже оставались нам не
чужды. Когда я с увлечением занялся теоретическими и прикладными
предметами и писанием заметок, то понял: нет никакой необходимости
обладать лишним, истинное богатство заключается в том, чтобы ничего не
желать для самого себя.
Ле Корбюзье положил руку на плечо Витрувия:
- Простите меня, Марк, я был не прав...
- Поверь, Корбю, я приношу и чувствую величайшую и безграничную
благодарность своим родителям за то, что они, одобряя закон афинян,
позаботились обучить меня науке, и притом такой, в которой нельзя достичь
совершенства, не будучи грамотным, не получив всестороннего образования.
То, что я сказал о геометрии, показалось тебе азбучной истиной, но в мое
время не существовало азбучных истин. Для меня геометрия есть наука
измерения, помогающая выравнивать площади и вычерчивать земельные участки,
для тебя же - средство выражения образов. Будем же принимать друг друга
такими, какие мы есть. Сойдемся на согласном мнении: ни дарование без
науки, ни наука без дарования не в состоянии создать совершенного
художника.
- Да, человек показывает себя либо художником-творцом, либо
ремесленником, - согласился Ле Корбюзье. - Возьмем музыку и математику.
Казалось бы, что у них общего? Тысячелетиями люди пользовались звуком в
своих песнях, играх и танцах. И эта первоначальная музыка передавалась
только из уст в уста. Но пришел день - это случилось за пять веков до
вашего рождения, - и Пифагор задумался над возможностью передавать музыку
из поколения в поколение посредством записи. Он принял за отправную точку,
с одной стороны, человеческий слух, а с другой - числа, то есть
математику, которая сама по себе дочь Вселенной. Так была создана первая
музыкальная запись - Пифагоров строй, сумевший зафиксировать музыкальные
композиции и пронести их сквозь все времена и пространства.
Витрувий одобрительно кивнул:
- Когда Пифагор это открыл, он, не сомневаясь, что открытие внушено
ему Музами, принес им, в знак величайшей благодарности, жертвы...
Математическая теория и музыка воистину едины. Но многое я почерпнул и из
писаний Аристоксена, хотя он кладет в основу музыки не начало числа, как
Пифагор, а свидетельство слуха.
- Свыше двух тысячелетий, - продолжал Ле Корбюзье, - потребовалось,
чтобы создать новую систему - модулированную гамму, более совершенную,
способствовавшую величайшему подъему музыкальной композиции. Три века, а
возможно и значительно дольше, служила она тончайшему выражению
человеческого духа, музыкальной мысли Иоганна Себастьяна Баха, Моцарта и
Бетховена, Дебюсси и Стравинского... Может быть - здесь я решаюсь на
предсказание, - уже создана еще более поразительная музыкальная гамма,
объединяющая звуки, неиспользованные или неуслышанные, незамеченные или
нелюбимые в ваше и в мое времена?.. Научились же мы управлять тембром
звука, передавать музыку и речь на огромные расстояния, тысячекратно
повышать громкость...
- И мы умели усиливать звук, - возразил Витрувий. - В нишах под
скамьями или между сиденьями театров мы помещали медные сосуды,
издававшие, согласно математическому расчету, звуки различной высоты.
Сосуды распределяли соответственно музыкальным созвучиям - по квартам,
квинтам и октавам, чтобы голос актера, попадая в унисон с ними, вызывал
ответное созвучие, становился от этого громче и достигал ушей зрителя
более ясным и приятным. Ты, Корбю, скажешь, что в Риме из года в год
строилось много театров, но что в них ничего такого в расчет не
принималось. Однако ты будешь не прав, так как все общественные деревянные
театры имели много дощатых частей, которые также резонируют. Это лишь в
глубокой древности, как свидетельствует Овидий,
Только и было всего, что листва с палатинских деревьев
Просто висела кругом, не был украшен театр.
Располагался народ, сидел на ступенях из дерна
И покрывал волоса только зеленым венком.
А при мне театры, не только деревянные, но и мраморные, где использовались
резонирующие сосуды, были известны каждому. Предложу тебе в качестве
свидетеля Луция Муммия*, который, разрушив театр коринфян, вывез его
бронзовые голосники в Рим. Такие театры были в разных местностях Италии и
во многих городах Греции.
_______________
* Римский консул (II в. до н. э.). После победы при Левкопетре
взял Коринф и разрушил его по приказанию сената; произведения
искусства перевез в Рим.
Ле Корбюзье улыбнулся воспоминанию:
- Двадцати с небольшим лет я, тогда еще Шарль Эдуард Жаннере,
путешествовал по Италии и Греции. Я видел вечные памятники - славу
человеческого разума! Меня пленила средиземноморская культура. К слову,
когда я затем вернулся в Париж, сам Огюст Перре* предложил мне вместе с
ним строить театр на Елисейских полях.
_______________
* Известный архитектор (1874 - 1954), построивший в Париже
первый железобетонный дом (1903).
- И ты, конечно, согласился?
- Увы... От этого блестящего предложения пришлось отказаться. Меня
ждали дома, в моем родном городе Ла-Шо-де-Фон, там я стал преподавателем
прикладного искусства и живописи.
- Оставив архитектуру?
- О нет, живопись всегда была для меня частью архитектуры. Я искал
новое в живописи, стремясь выявить архитектонику вещей, стремясь к ясной,
уравновешенной композиции. Это новое направление мы назвали пуризмом, от
французского слова "чистый". И, конечно же, как писал мне Поль Валери,
поиски чистоты форм в искусстве не могут быть даже начаты, если не
опереться на примеры из наследия прошлого.
Витрувий взволнованно взмахнул руками:
- Клянусь Юпитером, ты прав! Живопись должна изображать то, что есть
или может быть в действительности, вещи отчетливые и определенные.
- Единственный критерий суждения, - поддержал Ле Корбюзье, - в
котором одновременно присутствуют и сила, и ясность, это дух правды. Им
силен человек. Когда мы принимаемся за работу, все должно быть ясным,
поскольку мы существа разумные...
- О, если бы бессмертные боги исправили то безумие и заблуждение, что
установилось в живописи! - не успокаивался Витрувий. - Древние, я имею в
виду живших до меня, трудолюбиво принимаясь за работу, старались добиться
искусством того, чего при мне достигали пышностью красок. Видано ли, чтобы
кто-нибудь из древних не пользовался киноварью бережливо, как лекарством?
В мое же время ею повсюду и большей частью целиком покрывали стены. Сюда
же относится и горная зелень, багрец и армянская лазурь. А когда
накладываются эти краски, то, хотя бы они положены и без искусства, они
все равно создают яркий колорит.
- И тысячелетия спустя, Марк, декоративное искусство не обходилось
без так называемых "стилей", носивших случайный, поверхностный характер.
Вещи фабриковались в "стиле", чтобы облегчить творческий процесс, скрыть
недостатки произведения. Размножаясь, они порождали пышность. Подобное, с
позволения сказать, искусство не имеет права на существование! "Стили" -
ложь!
- Было бы небесполезно знать, почему побеждает ложное начало?
- Вовсе нет! - протестующе воскликнул Ле Корбюзье. - То, что лишено
духа правды, не может победить. Рано или поздно оно лишается всякого
смысла и выбрасывается как негодное. Если же вещь служит вечно, перед нами
искусство. Будь то литература, геометрия, театр, живопись... Творчество
объединяет поэта с архитектором, математика с музыкантом.
- Подобным же образом астрономы могут рассуждать вместе с музыкантами
о симпатии звезд и созвучиях в квадратурах и тригонах, а с геометрами - о
зрительных явлениях, да и во всех остальных науках многое или даже все -
общее, поскольку это касается рассуждений. И все же, - лукаво усмехнулся
Витрувий, - если понадобится лечить рану или спасти больного, то за дело
возьмется не музыкант, а врач.
- Но и врач тоже художник. И учитель, и портной. Что такое
произведение искусства? Это инобытие человека-творца, вашего или моего
современника, либо человека другой, неведомой эпохи. Творчество, в чем
угодно - в физике, технике, генетике, - словом, в любой сфере, всегда
х у д о ж е с т в е н н о е творчество. Это момент глубочайшего
откровения, страстная и искренняя исповедь, быть может Нагорная проповедь.
- Теперь я верю, - с торжественной убежденностью заключил Витрувий, -
огонь Прометея не погас.
- И не погаснет, - сказал Ле Корбюзье.
3
- Надо воздать нашим предкам, - убежденно заметил Витрувий, - не
умеренную, а бесконечную благодарность за то, что они не скрыли в
завистливом молчании своих знаний. Если бы они так не сделали, мы не могли
бы знать ни того, как рассуждали Сократ, Платон, Аристотель, ни о том, что
происходило в Трое.
Ле Корбюзье едва заметно улыбнулся:
- Древние греки, да и вы, римляне, считали непререкаемой истиной
каждое слово "Илиады". Потом наступила пора, когда все в ней сочли
вымыслом. Но за семнадцать лет до моего рождения Генрих Шлиман* нашел-таки
легендарную Трою, а спустя четыре года он же раскопал "обильные златом
Микены"
_______________
* Немецкий археолог (1822 - 1890).
Витрувий продекламировал распевно:
Но живущих в Микенах, прекрасно устроенном граде,
И в богатом Коринфе, и в пышных устройством Клеонах...
- "Всех их на ста кораблях предводил властелин Агамемнон", -
подхватил Ле Корбюзье. - До чего же точно выразил наши чувства Валери
Ларбо*:
О Гомер! О Вергилий!
О Corpus Poeticum** Севера! Лишь на твоих страницах
Отыщутся вечные истины моря,
Отыщутся мифы, в которых отразился один из ликов времени,
Отыщутся феерия моря, и генеалогия волн,
И весны морские, и морские осени,
И затишье морское, простертое плоской зеленой дорогой
Под колесницей Нептуна и хороводами Нереид.
_______________
* Французский поэт и путешественник (1881 - 1957).
** Совокупность поэзии (лат.).
В одном ошибся Ларбо: мифы вовсе не были мифами. Находки археологов
реабилитировали Гомера! Но подлинный его триумф связан с сенсационным
открытием англичанина Майкла Вентриса. При раскопках на Крите, Пилосе и в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг