понимали, не могли не понять, что идут против большинства, разрушают
традицию, исподволь ставшую самозванной моральной нормой!
И все-таки поступили по-своему.
Ну что ж, черноглазая женщина выиграла спор...
15
Рассвет
Произошло невозможное: о Строме вспомнили. Десять лет он ждал, не
признаваясь себе в этом, иронизируя над собой, впадая в отчаяние. И
дождался.
Радиосигнал шел с Мира около трех с половиной часов по цепочке
ретрансляторов, тянувшейся в космическом пространстве от планеты к планете.
Лазерные нити вели его от Мира к Утопии, от Утопии к Миру.
Обычный разговор был невозможен: он продолжался бы месяцами, и ответа
на заданный вопрос приходилось бы ждать не менее семи часов. Поэтому
пользовались вероятностно-кибернетическим алгоритмом разговора, основанным
на методе последовательных приближений.
Каждый из собеседников общался не с другим собеседником, а с его
кибернетическим аналогом - компьютером, что позволяло моделировать разговор
в реальном масштабе времени, без тягостных пауз.
На другом конце космической радиолинии модель разговора - версию
первого собеседника - прослушивал второй собеседник, после чего, в свою
очередь, моделировал новый вариант, который передавали в обратном
направлении.
Уточняя позиции собеседников и развивая разговор, процесс повторяли до
тех пор, пока очередные версии обоих собеседников не совпадали полностью.
Со сложным чувством торжества, растерянности и печали слушал Стром
первую версию Председателя. Собственные реплики, вернее фразы, приписываемые
ему компьютером, вначале вызвали у него досаду и недоумение: вот в каком
деформированном виде воспроизведена его личность! И все же Стром узнавал
свои мысли, резкие, не щадящие чужого самолюбия, выражения.
"Неужели я такой? - ужаснулся Стром. - Тогда многое понятно..."
Он знал за собой неприятные свойства, порой сожалел о них, но то, что
его манера общения столь возмутительна, осознал только сейчас.
Компьютер-аналог создал карикатурный образ, выпукло подчеркнул интонации,
акцентировал грубость. Если бы не вошедшая в пословицу объективность
компьютеров, Стром подумал бы, что над ним издеваются. Но об этом не могло
быть и речи...
И при всем утрированном характере версии бывший футуролог не мог не
признать, что по своей сути она близка к тому смыслу, который в более мягком
словесном обрамлении был бы, да и будет вложен в его ответы. Компьютер
действительно моделировал личность Строма, мыслил по тому же алгоритму и,
допуская промахи в трактовке тактической линии поведения, правильно
предугадывал стратегию.
Подавив возникшее в его душе неприятное чувство, Стром вновь, уже
холодно и отстранение, прослушал первую версию своего разговора с
Председателем.
Председатель: Вы, конечно, знакомы с результатами референдума?
"Стром" (компьютер-аналог Строма): Какого черта вы меня об этом
спрашиваете?
Председатель: Интересуюсь вашим мнением.
"Стром": ...этот референдум! Впрочем, вы называете... прогрессом.
Председатель (изменившимся голосом): Уже не называю. По-видимому, ваша
теория дисбаланса подтверждается.
"Стром" (злорадно): Долго же до вас доходило!
Председатель: Признаю свою ошибку и жду от вас совета. Человечество в
опасности.
"Стром" (с подвохом): Человечество Гемы?
Председатель: И Мира тоже. Понимаете, что ему грозит?
"Стром" (почти кричит): Вы еще спрашиваете? Или не я распинался перед
вами, убеждал, доказывал! Эх, вы! Духовное вырождение, вот что ожидает людей
Мира. И вы сделали все, чтобы его ускорить. Толковали о прогрессе, козыряли
идиотскими показателями, а того, что прогресс должен быть сбалансированным,
не поняли.
Председатель: Помогите исправить ошибку. Как быть с Гемой?
"Стром": Разбирайтесь сами.
Председатель: А Мир, как помочь ему? Что подсказывает ваша теория?
"Стром": Моя теория не панацея, а диагностическое средство. Диагноз
поставлен. Так лечите же, черт возьми!
Председатель: Возвращайтесь на Мир. Вы нужны здесь.
"Стром" (непреклонно): Я уже давно никому не нужен. Сумейте обойтись
без меня. Конец связи.
Обмен версиями продолжался несколько дней. Под конец к Строму
присоединились Игин и Джонамо. (Десятая и одиннадцатая версии совпали.)
Председатель: Вы, конечно, знакомы с результатами референдума?
Стром: Да, знаком.
Председатель: Интересуюсь вашим мнением.
Стром: Результаты не могли быть иными.
Председатель: По-видимому, ваша теория дисбаланса подтверждается.
Стром: А вы рассчитывали на другое?
Председатель: Признаю свою ошибку и жду от вас совета. Человечество в
опасности.
Стром: Я ведь предупреждал вас об этом.
Председатель: Помогите исправить ошибку. Как быть с Гемой?
Стром: Утопия готова принять ее обитателей.
Председатель: А Мир, как помочь ему?
Стром: Вылечить себя могут лишь сами люди. Все вместе, без оглядки на
компьютеры. Прочь с проторенных дорог! В поиск! Разумная и мужественная
ответственность за все, в том числе и за технику, отсутствие которой не
должно делать людей беспомощными! А для этого нужна полнота знаний не только
в памяти компьютера, но и в собственном мозгу. И пусть жизнь станет
полнокровной. Вам есть на кого опереться!
Председатель: Вы говорите о Джонамо?
Стром: Да, и о ней тоже.
Джонамо: Здравствуйте, Председатель. Рада, что вы с нами.
Председатель: Здравствуйте! Мое имя Ктор.
Джонамо: Я хочу добавить к тому, что сказал Стром. Пусть люди научатся
понимать и ценить прекрасное. И тогда сами будут прекрасны!
Стром: Пусть каждый станет личностью. Уникальной, неповторимой!
Игин: Не будем бояться неудач. Без них жизнь не жизнь!
Стром: И ошибок. От них застрахован только компьютер. Но уподобиться
компьютеру - значит совершить самоубийство!
Председатель: Возвращайтесь, друзья мои! Вы так нужны здесь!
Стром: Я остаюсь на Утопии. Буду готовиться к встрече братьев по
разуму.
Игин: Я тоже.
Председатель: А вы, Джонамо?
Джонамо: Возвращаюсь на Мир, Ктор. Там я сейчас нужнее.
Стром: Конец связи.
16
Триумф
В двадцать часов центрального времени единая энергетическая сеть Мира
испытала небывалую нагрузку. Счетчики энергии выдавали числа поистине
астрономические, и числа эти все возрастали.
Управитель энергоиндустриала Гури, срочно вызванный
контроль-компьютерами, метался по информационному залу от дисплея к дисплею,
от пульта к пульту. Нагрузка приближалась к предельному значению, а ведь
оно было взято с тройным запасом. Еще немного, и автоматы, спасая систему от
аварии, начнут отключать потребителей...
Это стало бы для Гури профессиональным позором, но что он мог поделать,
если все многомиллиардное население Мира, исключая разве его самого и
горстку таких же бедолаг, собралось, отложив все дела, у включенных
глобовизоров. Даже те, кому полагалось спать, поскольку у них наступила
ночь, бодрствовали в ожидании чрезвычайного события: возвратившаяся на днях
Джонамо впервые выступала по глобовидению.
Если бы не обстоятельства, Гури был бы одним из них, но сейчас его
мысли сосредоточились на том, как поступить, если нагрузка достигнет
предела...
Казалось бы, после отлета Джонамо на Утопию о пианистке должны были
быстро забыть: не зря этот крошечный филиал Мира называли иногда планетой
забвения. Однако произошло обратное. Ее известность продолжала возрастать.
Ситуация напоминала ту, с которой столкнулся управитель Гури...
Причина столь неожиданного, непредсказуемого и бесконтрольного роста
популярности Джонамо заключалась в том, что по всему Миру распространились
записи ее концертов, сделанные в свое время слушателями. Внезапное
исчезновение пианистки подогрело интерес к ней, окружило ее ореолом тайны.
Она, не подозревая об этом, превратилась в легенду, стала символом
прекрасного. Культ Джонамо, которого так опасался Председатель, сделался
всеобщим поветрием, вошел в моду.
Особенно неистовствовала молодежь. Оказывается, в молодых душах дремала
жажда прекрасного. И вот она вспыхнула, принимая порой наивно-восторженные
формы. Появились прически "под Джонамо", девушки удлиняли разрез глаз,
подкрашивали их в черный цвет...
Когда звездолет с пианисткой произвел посадку, ей не дали сойти с
трапа, подхватили на руки и понесли по усыпанной цветами дорожке сквозь
ликующую толпу почитателей. Джонамо пыталась высвободиться - безуспешно!
Среди тех, кто нес ее, был и никому не известный человек с серебряными
волосами. И хотя остальные сменяли друг друга, он упорно не уступал места
... Наконец управитель Гури облегченно вздохнул, потряс взъерошенной
рыжей головой, сбрасывая крупные, словно дождевые капли пота: нагрузка
стабилизировалась. Правда, автоматам пришлось-таки снять со снабжения
несколько индустриалов, располагавших автономным энергетическим резервом, но
это был пустяк по сравнению с неприятностями, к которым готовил себя Гури.
На сей раз пронесло. Но завтра же он потребует от
компьютеров-экономистов повысить энергоемкость сети: случившееся дает на то
все основания.
"Я больше здесь не нужен!" - понял Гури и помчался к глобовизору.
Счетчики зарегистрировали еще один скачок нагрузки, но настолько
незначительный, что его можно было не принимать во внимание.
Джонамо решилась на выступление по глобовидению, как на рискованную
операцию. Она не видела иного пути к миллиардам сердец, которые готовы были
распахнуться перед ее искусством. Окажись операция неудачной, вмиг исчезнет
все, чего удалось достичь с таким трудом. Как пересохший ручеек, иссякнет
преклонение. От нее отвернутся, не простят обманутых ожиданий. И она рухнет
с пьедестала, на который была вознесена людьми.
Джонамо вспомнила, как восторженная толпа несла ее на руках, и зримо
представила: руки, такие прочные, такие надежные, вдруг размыкаются, она
падает, и нет конца этому падению...
А как же Ктор, неужели не подхватит, не убережет? Но что он может,
Председатель Всемирного Форума, человек, облеченный высшей, но, увы,
эфемерной властью, самый могущественный и в то же время самый бессильный из
людей?
Подумав так, Джонамо физически ощутила глыбу ответственности, лежащую
на ее хрупких плечах. То, что она должна сделать, не сделает пока никто,
кроме нее.
Но что если ее искусство, лишившись одного из важнейших компонентов -
биоволнового резонанса со слушателями, - утратит волшебную силу воздействия
на человеческие сердца, и музыка будет восприниматься не душой, а лишь
слухом? Тогда конец всему!
Джонамо все чаще задумывалась: почему же такую необъяснимую
популярность приобрели, как утверждают, записи ее концертов, притом
любительские, далекие от совершенства? Почему их передают из рук в руки,
многократно переписывают, бережно хранят, точно реликвии? Причем те самые
люди, которые не так давно довольствовались компьютерной псевдомузыкой, а
подлинную музыку презрительно отвергали, словно замшелую, никому не нужную
древность!
И здесь Джонамо невольно сделала открытие. Ее успех вовсе не
объясняется биоволновым резонансом, лживой обратной связью со слушателями.
Все это лишь способствовало успеху, но не предопределяло его.
Дело даже не в самой Джонамо, сама по себе она не смогла бы совершить
переворота в сознании людей, их мировосприятии. Просто необходимость в
музыке не покидала человеческие сердца, она лишь впала в летаргический сон,
и вот теперь настала пора пробуждения.
Процесс духовного обнищания людей, которого так опасался Стром, к
счастью, не зашел слишком далеко, был обратим. Возможно, не будь Джонамо,
человеческий дух все равно сбросил бы компьютерные оковы. Она помогла ему в
этом, утолила дремавшую жажду прекрасного. Не так уж мало, чтобы испытывать
удовлетворение!
Но какой бы ни была истинная роль Джонамо - движущей силы или
катализатора, - она не считала свою миссию исполненной. Напротив, с еще
большей страстностью продолжала делать то, что подсказывало ей сердце.
Готовясь к концерту по глобовидению, пианистка не щадила себя -
просиживала за роялем с рассвета и до полуночи.
- Доченька, - пыталась предостеречь Энн, - не надрывайся, прошу тебя!
Вспомни, как было в тот раз... Ах, если бы доктор Нилс, светлая ему
память...
- Он бы понял меня, мамочка! Поверь: все будет хорошо, вот увидишь.
Теперь я знаю меру своим силам, не волнуйся, пожалуйста...
И вот Джонамо держала экзамен перед человечеством.
... Эффект присутствия, создаваемый глобовизором, был настолько силен,
что управитель Гури, при всей своей психологической подготовленности, ахнул:
вероятно, сказалась пережитая только что стрессовая ситуация. От пультов и
дисплеев энергетического индустриала он мигом перенесся в гулкую,
торжественную атмосферу концертного зала.
На возвышении - рукой подать - стоял сияющий черным лаком старинный
инструмент, громоздкий, необычных очертаний. Было в нем что-то реликтовое,
не вписывающееся в современность. И все же он внушал чувство невольного
почтения...
Вот откуда-то из глубины сцены вышла тоненькая, грациозная, похожая на
изящного подростка женщина. Оптика подхватила ее, приблизила так, что видна
была пульсирующая синяя жилка на виске, под прядью темных волос.
Невидящим взглядом женщина посмотрела в глаза Гури, постояла минуту,
словно прислушиваясь к чему-то, затем села за инструмент. А потом... могучая
волна музыки подхватила Гури, повлекла в немыслимые выси, прервала дыхание,
умертвила и снова вернула к жизни. С ним происходило чудо. Он не узнавал
себя, поражался силе и глубине собственных чувств...
Никогда прежде не достигала пианистка таких высот эмоционального
воздействия на слушателей. Она перевоплотилась в музыку, музыка стала формой
ее существования, катализатором доброты проникая в тайники человеческих душ.
Экспрессивность и красочность звучания усилились обилием диссонансов -
еще недавно Джонамо не признавала их. Но столь же недавно она воспринимала
окружающее как бы спроецированным на плоскость сквозь призму безысходности.
Теперь же действительность стала объемной, многоплановой. Серые тона
сменились спектром цветовых оттенков. Надежда на возрождение духовного
богатства, утраченного человечеством, переросла в уверенность.
И это была не уверенность в себе и тем более не самоуверенность.
Джонамо верила в торжество разума, который снова начнет прогрессировать, как
только его питательной средой станет активная, действенная доброта.
Живительная противоречивость бытия вплелась в мелодию величественного и
бессмертного человеческого духа. Рояль то взрывался громовыми раскатами,
исторгал утробный рев органа, то пел нежно и грустно, словно виолончель.
Люди окаменели у глобовизоров, казалось, перестали дышать. Нет, не на
старинном инструменте играла Джонамо - на их сердцах. И сами сердца, а вовсе
не акустические системы, исторгали ее святую музыку, резонировали аккордами
боли, стыда, восторга.
А Джонамо играла беспрерывно, и неисчерпаемы были ее силы. Но вот
отзвучал последний аккорд... Из инобытия вернулся к своим дисплеям и
терминалам Гури. Провел пальцами по щекам... Стряхнул слезы, как раньше -
пот. И миллиарды людей по всему Миру сделали то же самое.
Это был триумф Джонамо. И одновременно триумф человечества.
17
Мыслепортация?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг