- Здесь не место для научных дискуссий... - запротестовал биолог.
- Это диспут, коллега. Антрополог Бунак свидетельствует, что средний
рост мужчин за сорок лет стал больше на три сантиметра. Допустим, что
акселерация - постоянный спутник эволюции. Тогда за двести лет мы подросли
на пятнадцать сантиметров, за две тысячи - на полтора метра. А ведь
история человечества продолжается, кажется, не менее шестисот тысячелетий!
Выходит, наши пращуры были ростом с нынешних муравьев.
Биолог оскорбленно молчал.
- Вот и получается, - не дождавшись ответа, продолжил Браницкий, -
что акселерация - процесс временный, микроэволюционный, не более того! И
опасаться, что наши потомки станут гигантами, не следует.
- Значит, вы утверждаете, что эволюция кончилась? - выкрикнули из
зала.
- Вообще, конечно, нет, - улыбнулся Антон Феликсович. - Я имею в виду
эволюцию человека. Что поделаешь, приходится признать, что природа, увы,
уже давно сняла рабочий костюм и, умыв руки, предоставила нас самим себе.
Но не будем путать понятия "человек" и "человечество". Если эволюция
человека, как высшей ступени живых организмов на Земле, закончилась, то
развитие человечества, напротив, все убыстряет темпы. Я, кажется, увлекся?
- Продолжайте, профессор!
- Рассказывайте дальше! - послышались голоса.
- Представьте себе перегруженный самолет. Он долго бежит по земле,
затем, с трудом оторвавшись, движется над самой ее поверхностью, не в
силах начать взлет, пока не наберет достаточную скорость, и только потом
круто уходит ввысь. Так и человечество. Оно медленно, по крупице
накапливало знания, но несколько десятилетий назад началась
научно-техническая революция, и вот за эти десятилетия добыто столько же
знаний, сколько за все предшествующие тысячелетия. Человечество пошло на
взлет.
- Но как же так? - раздался растерянный возглас. - Я стою на месте, а
человечество взлетает все выше!
Сидящие в зале засмеялись, зашумели. Улыбнулся и Браницкий, но тотчас
согнал улыбку. Аудитория притихла.
- Это вопрос, который серьезно тревожит ученых. Техника взвинтила
темп жизни, увеличила силу и число раздражителей, воздействующих на
нервную систему человека. Его привычки, обычаи, пристрастия инерционны,
психика хронически не поспевает за временем. Знаете, что писал лауреат
Нобелевской премии академик Басов? "Еще никогда научно-технический
прогресс не опережал духовное развитие человека так, как в наш век". Могу
лишь присоединиться к этим словам...
Юноши и девушки в форменных куртках молчали.
- Решительно не согласен с таким подходом! Нужно сохранять
исторический оптимизм! - пришел наконец в себя профессор-биолог.
Браницкий промолчал.
13
В глубине души Браницкий не относил себя к большим ученым. Кое-что
сделал - пожалуй, мог бы сделать гораздо больше, если бы не расплескал на
жизненной дороге юношеской веры в свое предназначение.
В расцвете этой веры Антону еще не исполнилось шестнадцати. Война
занесла его в районный город Вологодской области Белозерск.
Мутно-красная луна
Из-за туч едва мигает,
В Белом озере волна
Неприветливо седая...
Он лежал на протопленной печи в блаженном тепле и при свете коптилки
решал задачи, собираясь во что бы то ни стало сдать экстерном экзамены за
два последних класса. Голова была поразительно легкой и ясной. Все
давалось буквально с лета. На него вдруг снизошло высокое вдохновение!
Февраль сорок второго года, темень, вьюга... А уверенность в
собственных силах - необычайная! Словно ты не песчинка, влекомая ураганом
войны, а былинный богатырь Илья Муромец, которому предначертаны великие
подвиги.
Сомнения, колебания, неуверенность пришли позднее. Чем больше узнавал
Антон Браницкий, тем скромнее оценивал свои возможности. Его путь в науке
как бы повторял путь самой науки.
...Последняя треть XIX века. Завершается создание классической
физики, этой пирамиды Хеопса в человеческом познании. Ученые преисполнены
фанатической веры во всемогущество науки. Они убеждены, что можно
объяснить все на свете. Если некоторые явления пока остаются
необъяснимыми, то лишь из-за отсутствия достаточного количества фактов.
Стоит их добыть, и они сами собой впишутся в классическую, на все случаи
жизни, схему, в лоно незыблемых, раз и навсегда установленных законов
природы!
Но в том-то и беда, что природа не приемлет незыблемости законов,
приписываемой ей человеком. Природа не признает схем. Ей по душе экспромт,
в ее пасьянсе бесчисленное множество раскладов, и, какой из них она
выберет в следующий раз, не предскажут ни дельфийский, ни электронный
оракулы.
На рубеже прошлого и нынешнего веков природа наказала ученых за
самомнение пощечинами физических парадоксов, не укладывавшихся в
прокрустово ложе "незыблемых законов".
Браницкий был уверен в познаваемости мира, просто он понимал, что при
всей возросшей стремительности развития, при всех успехах наука еще не
миновала своего каменного века, что нынешние синхрофазотроны, электронные
микроскопы и квантовые генераторы - всего лишь кремневый топор по
сравнению с теми изящными, высочайшеэффективными инструментами, которые
создаст для себя наука в грядущем.
И он сознавал также, что рядом со своим прапраправнуком в науке
выглядел бы отнюдь не как Архимед рядом с ним, Антоном Феликсовичем
Браницким, а скорее как пещерный человек, только-только научившийся
добывать огонь!
И при всем при том Браницкий страстно мечтал хоть одним глазком, хоть
на миг заглянуть в это, не слишком лестное для него, сегодняшнего,
будущее...
14
Умер профессор-механик. На гражданской панихиде Браницкого попросили
произнести речь, и он чуть ли не с ужасом обнаружил, что не помнит, как
звали покойного. Видимо, не удосужился внести его в произвольную память...
Хорошо хоть распорядитель догадался незаметно передать листок с
краткими сведениями о покойном. Браницкий был поражен, впервые узнав, что
профессор Илья Ильич Сергеев - автор учебника, по которому Антон
штудировал "теормех", как называли теоретическую механику студенты. В
новом свете представились и старческая суетливость Сергеева, и его
пристрастие к стихотворным здравицам, и либерализм, которые, оказывается,
проистекали вовсе не от узости мышления, а от доброты душевной.
И все же произнесенные Браницким традиционные слова прощания
показались ему самому высокопарными и неискренними.
Приглушенно играла музыка. В задних рядах стоял главный бухгалтер
Савва Саввич Трифонов и беззвучно плакал. Странное дело, сейчас Браницкий
не испытывал к нему ни малейшей неприязни...
Возвращаясь с кладбища, Антон Феликсович размышлял о том, о чем
размышляют многие, если не все, после похорон. К счастью, здоровая психика
предусматривает наличие ограничителей, благодаря которым человек вскоре
отвлекается от мыслей о бренности всего сущего. Поиски смысла жизни - удел
чувствительных молодых людей и пожилых, умудренных опытом... Поскольку
Браницкий по справедливости принадлежал к последним, феномен жизни и
смерти занимал определенное место в его мыслях.
Человек издревле грезит бессмертием. Религия умело эксплуатирует эту
мечту. Земная жизнь, провозглашает она, всего лишь испытательный срок. За
ним - вечность, ибо душа бессмертна.
Мечту поколебал разум. Но что ей противопоставить?
"Человек уходит, и это, по-видимому, закономерно, - рассуждал сам с
собой Браницкий. - Как это сказал Джакомо Леопарди*? "Мудрому Хирону, хоть
он и был богом, по прошествии времени жизнь до того наскучила, что он
выхлопотал себе у Зевса разрешение умереть и умер... Если бессмертие и
богам в тягость, то каково пришлось бы людям".
_______________
* Итальянский поэт и философ (1798 - 1837).
"И все-таки, может быть, человеку религиозному легче, - возражало его
второе "я". - Он боится смерти всего лишь как перехода в новое,
неизведанное состояние. Так боятся темноты, боятся окунуться в холодную
воду. Для нас же, атеистов, смерть - пустота, небытие, конец всему... Не
оттого ли столь живуча религия?"
Но добро и зло, великое и ничтожное не бесследны. Сколь ни
быстротечна человеческая жизнь, она - прикосновение к вечности,
оставляющее свой, пусть микроскопический, отпечаток. Смертен человек, но
не его творческое начало, не его созидательный дух, не жажда познания.
Вновь и вновь задавая себе вопрос: "Зачем я живу?" и не находя на
него сколько-нибудь исчерпывающего ответа, человек самим своим
существованием утверждает смысл жизни.
"Расскажи это ему!" - язвительно сказало второе "я".
Чуть впереди к выходу шел Иванов. Вот он повернулся, и Антон
Феликсович увидел лицо человека, довольного добросовестно исполненным
долгом. В меру скорбное, но преисполненное тем самым историческим
оптимизмом, к которому взывал профессор-биолог на памятном диспуте.
- Послушайте, Иванов, - окликнул Браницкий. - Вы думали когда-нибудь
о смысле жизни?
- Я - член философского семинара, - с достоинством ответил бывший
аспирант.
- А в бога вы верите?
- Шутите, Антон Феликсович! - взметнулся Иванов.
И Браницкий припомнил разговор с ленинградским профессором Шпаковым,
специалистом по научному атеизму. Разговор этот происходил в доме похожей
на амазонку философини, которая, по ее словам, коллекционировала будд и
интересных людей. Будды во множестве населяли массивный сервант, а
интересных людей она сводила друг с другом и молча сопричаствовала их
беседам, подогреваемым вещественным компонентом ее гостеприимства.
- Как вы относитесь к проблеме существования внеземных цивилизаций? -
спросил Антон Феликсович.
- Положительно, - ответил профессор Шпаков.
- А к проблеме искусственного интеллекта?
- Так же.
- Представим себе, - продолжал Браницкий, - что одна из цивилизаций,
назовем ее первичной, послала к удаленной необитаемой планете космический
корабль с...
- Роботами, - подсказал Шпаков.
- Не совсем так. Слово "робот" дискредитировало себя, став символом
тупого повиновения...
- Но другого термина нет!
- Будем иметь в виду носителей искусственного интеллекта. Так вот,
осваивая планету, они образовали своего рода вторичную цивилизацию. А
затем произошло событие, нарушившее связь между первичной и вторичной
цивилизациями, причем последняя продолжала существовать, но уже вполне
автономно...
- Любопытно... - заинтересовался ленинградский профессор.
И Браницкий, как ему показалось, захлопнул ловушку:
- Так, может быть, ученый, создавший носителей искусственного
интеллекта, буде теперь они и не догадываются о своем искусственном
происхождении, и есть бог? Ведь он положил начало, подумать только, целой
цивилизации!
Шпаков улыбнулся.
- А может, носители искусственного интеллекта - это мы с вами и
вторична как раз наша, земная цивилизация?
- Вот именно!
- Нет, ваш ученый не бог, - проговорил Шпаков серьезно, - а как бы
лучше сказать... главный конструктор, что ли. Бог нарушает законы природы,
создавая материю из ничего... Здесь же все в порядке, все, все в полном
порядке. Выходит, не бог это, батенька, а обыкновенный конструктор!
- Ну уж и обыкновенный, - рассмеялся Браницкий.
- Пожалуй, вы правы... Мозговитый был мужик! Так выпьем за него, а?
И они чокнулись бокалами с вещественным компонентом.
15
Браницкий пытался и не мог понять: как можно пользоваться телефоном,
автомобилем, холодильником, наконец, телевизором - и... верить в бога?
Будучи в заграничных поездках, повидал множество храмов, начиная со
стамбульской Айя-Софии и кончая крупнейшим в мире католическим собором
святого Петра в Ватикане. Всюду примета современности: сумеречные в
прошлом своды освещены электричеством. Электричество и бог?! Нет, у
Браницкого бог ассоциировался с восковыми свечами, а не с электрическими
лампами.
Та же амазонка-философиня свела Антона Феликсовича с православным
епископом Максимом, в миру Борисом Ивановичем. Браницкий, воспользовавшись
обстоятельствами, решил проникнуть в психологию верующего, и не просто
верующего, а одного из высших чинов церкви. Но епископ уклонился от
обсуждения догматов веры, сославшись на то, что он практик, а Браницкому,
мол, лучше поговорить на эту тему с теоретиком, например с одним из
профессоров духовной академии.
Браницкий подумал, что вряд ли этот симпатичный пятидесятилетний
мужчина с умным и немного лукавым взглядом эпикурейца сам верит в
библейские легенды. В лучшем случае и он, и духовные профессора верят не в
бога, а в религию - ее моральную функцию, нравственное начало. Дескать,
религия оставляет человеку надежду: "Я же воззову к богу, и господь спасет
меня".
"Казалось бы, оглянись вокруг: космические полеты, квантовая
электроника, ядерная энергетика, - вновь и вновь недоумевал Браницкий. -
Брось ретроспективный взгляд: Иисус Христос, Будда, Магомет, Моисей -
какое они имеют ко всему этому отношение, что дали человечеству? Посмотри
на дело рук своих, и распадутся в прах устои религии... Но, увы, не
распадаются, даже, пожалуй, крепнут... А все дело в том, что наука не
оправдала связанных с нею чересчур радужных сиюминутных надежд, не
оказалась всесильной, как господь бог, не сумела исчерпывающе разобраться
в бермудских треугольниках бытия. И это не могло не вызвать разочарование
тех, кто искал в ней замену религии... Жернова научно-технического
прогресса перемалывают мир обывателя, и он, предав науку анафеме, словно
блудный сын, возвращается в лоно церкви. Неустойчивая микрочастица
неустойчивого мира втягивается в орбиту религии..."
"И тем не менее, - не унималось второе "я" Браницкого, - все дело в
страхе перед смертью. Смерть нелепа, она ставит под сомнение сам смысл
жизни. Ну что останется после тебя? Два десятка книг? Они стареют еще
быстрее, чем люди. Богатства, накопленные твоим мозгом, превратит в ничто
смерть!"
Неужели оно право, это чертово второе "я"?
16
Дядя Браницкого Михаил Павлович в гражданскую войну был
красноармейцем, а в тридцатые годы - киномехаником. Кино тогда уже обрело
голос, и дядя часто возился со звуковоспроизводящей аппаратурой, что-то в
ней усовершенствуя. Делал он это с явным удовольствием. Примостившись
рядом, Антоша разглядывал большие стеклянные радиолампы и алюминиевые
цилиндры, вдыхал елейный аромат канифоли.
Как оказалось впоследствии, дядины уроки не прошли бесследно. Михаил
Павлович заразил-таки племянника своей страстью, но так никогда и не узнал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг