- И передо мной оказался бы не симпатичный, полный и, увы, успевший
облысеть холостяк ниже среднего роста, а долговязый, рыжий, отталкивающей
внешности, многодетный отец семейства. К тому же тощий.
Леверрье обиженно фыркнул.
- Это скорее ваш портрет, Милютин!
- Польщен. Но я не рыж и не многодетен. А жаль, тогда бы хоть
чем-нибудь выделялся среди современников.
- Сейчас вы скажете, что Мальтус ошибся и демографический взрыв нам
не угрожает.
- Вы, как всегда, проницательны, - одобрил Милютин. - Но я не думал
ни о Мальтусе, ни о мальтузианстве. Имел в виду совсем другое.
- И что именно?
- Вы, Луи, нагромождение случайностей!
- Ну, знаете...
- Не сердитесь. Это относится к любому человеку. Единственная наша
закономерность - генетический код. Остальное чистой воды случайность. Не
обольщайтесь, Луи. Тысяча против одного, что у вас не было бы другого
отца. Потому что не было бы вас самого. В старину на ярмарках судьбу
предсказывали попугаи. Природа представляется мне таким попугаем. Она
вытаскивает разноцветные билетики из шляпы старого шарманщика - бога.
Леверрье торжествующе засмеялся.
- Вот вы и попались, Милютин. Выдаете себя за атеиста, а сами...
- Не придирайтесь к словам, Луи. Я сказал "бог", подразумевая
всемогущую случайность. Но дело не в этом. Самое любопытное, что
большинство билетиков пустые. Вам повезло: достался билетик с
предсказанием. Один из тысячи.
- Вы сегодня в мистическом настроении, Милютин. И представьте, я
догадываюсь, чем оно вызвано.
- Вашей интуиции можно позавидовать!
- У вас творческая неудача. Зашли в тупик или опровергли самого себя.
Милютин покаянно наклонил голову.
- Вы тысячу раз правы, Луи.
- Вот видите!
- Но сегодня по счету тысяча первый.
- Значит...
- На сей раз у меня творческая удача. Правда, самая неудачная из
удач!
- С вами не соскучишься, Милютин, - разочарованно проговорил
Леверрье. - И что же вы такого придумали?
- Как инженер, Луи, вы знакомы с понятием флуктуаций.
- Еще бы! Микроскопические скачки тока, шумы радиоприемников...
- Словом, те же случайные процессы. И человеческая жизнь - это не
более, чем цепь флуктуаций.
- Решительно возражаю! - запротестовал Леверрье. - Вы исключаете
детерминированное начало, роль самого человека в становлении своей судьбы.
Наконец, воспитательную функцию общества!
- И вот ваш детерминированный и воспитанный человек вышел подышать
свежим воздухом, а ему на голову упал никем не предусмотренный метеорит!
- Пренебрежимо редкое явление!
- Тогда кирпич с крыши... Ну, пусть просто поскользнулся и сломал
ногу.
- Или случайно стал астронавтом, о чем мечтал с детства, случайно
построил дом, вылечил больного, прочитал лекцию? Случайно шагнул в пламя,
чтобы спасти ребенка? И это, как вы полагаете, цепь флуктуаций?
- Браво, Луи! Примите мою капитуляцию, - торжественно произнес
Милютин. - Честно говоря, я просто хотел немного вас подразнить, однако
перестарался. Но не станете же вы отрицать, что человеческая жизнь
проходит на фоне флуктуаций и что судьба человека во многом зависит от
них?
- Не стану, - великодушно подтвердил Леверрье. - И вы считаете этот
тривиальный вывод своим открытием, творческой удачей? Увы, ничего нового в
философские категории необходимости и случайности уже не внести.
- Даже случайно? - пошутил Милютин.
- Помните классическое определение: "Где на поверхности происходит
игра случая, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной
внутренним скрытым законам. Все дело лишь в том, чтобы открыть эти
законы"?
- У вас завидная память, Луи, - отметил Милютин. - Так вот, я как раз
и открыл их. Более того, мне удалось избавить необходимость от ее
непременной спутницы - случайности.
- Вы здоровы, Милютин? - заботливо спросил Леверрье. - Разве вам не
известно, что необходимость и случайность - это диалектические
противоположности, взаимосвязанные, взаимопроникающие и неспособные
существовать друг без друга? Диалектический материализм...
- Не упоминайте его имени всуе, - строго сказал Милютин.
- Тогда в чем же дело?
- Вы прямолинейны, Луи. Категоричность во всем, таков уж ваш
характер. Черное для вас всегда черное, а белое...
- Всегда белое, хотите сказать? Да, я не признаю компромиссов!
- А в науке очень многое, если не все, зиждется на компромиссах. Мы
принципиально не можем постичь абсолютную истину и все же, зная это,
стремимся приблизиться к ней. Компромисс? Вот именно! Корпускулярная
теория света, созданная Ньютоном, и волновая теория Френеля смертельно
враждовали. Но возникла еще одна, квантовая, теория и примирила кровных
врагов. Что такое квант света? И частица и волна, говорим мы. Но ведь это
типичный компромисс, потому что на самом деле квант не частица и не волна.
Просто мы тяготеем к зримым аналогиям и навязываем их кванту. А он
аналогий не имеет...
Леверрье заломил пухлые руки.
- Пощадите, Милютин! С вами спорить бесполезно. У вас наготове
арсенал аргументов. Расскажите лучше конкретно, что вы открыли на этот
раз.
- Мое научное кредо, Луи, заключается в решении задач типа "что было
бы, если бы...". Лишь затем встают вопросы: как, каким образом...
- А вопрос "ради чего" вы себе задаете? - в голосе Леверрье
прозвучали ехидные нотки.
- Увы, в последнюю очередь, подобно многим ученым. Когда-то это
называли "чистой наукой". Кстати, именно "чистая наука"
облагодетельствовала человечество атомной бомбой!
- Вы беспощадны к себе подобным, Милютин. Но почему бы вам не перейти
на практические рельсы? Удовлетворение текущих потребностей общества...
- Тогда бы я не был собой. Но хватит. Вы интересовались моим
последним открытием? Так вот, я задал себе вопрос: что было бы, если бы в
жизни человека не существовало случайностей?
- Вопрос, на который в принципе нельзя ответить, - проронил Леверрье.
- Вот как? Однако мне удалось сделать это. Из Центра генной инженерии
я получил безукоризненный со всех точек зрения генетический код и,
обработав в виде программы, ввел в компьютер.
- Вы смоделировали...
- Человеческую жизнь. В ней реальному году соответствовал час
машинного времени. Из этой жизни были исключены случайности.
- А болезни, срывы, тупики, блуждание в потемках, неудачная любовь,
наконец?
- Я постарался сделать моего человека счастливым. Он шел по жизни на
зеленый свет, был огражден от зла. Ведь зло, убежден в этом, тоже нелепая
случайность.
- Желал бы оказаться на его месте... - задумчиво проговорил Леверрье.
- У него было все для счастья.
- Да, - сказал Милютин. - Иначе он бы не покончил с собой.
ПАРАДОКС
На Таганке они въехали под "кирпич". Заслышав трель милицейского
свистка, Плотников подрулил к тротуару, выключил зажигание и - точно по
инструкции - затянул ручной тормоз.
- Ваши права, - сказал подошедший регулировщик.
- Я еще учусь, - с достоинством пояснил нарушитель правил движения. -
Но рядом водитель с правами, так ведь разрешается?
- Леша, - зашипел спутник, - разве ты не знаешь, что у меня отобрали
права за пьянку? Спросил бы, прежде чем ехать!
- Ну вот что, - скомандовал регулировщик. - Через квартал отделение
милиции. Поезжайте туда и ждите. Талон техпаспорта я с кем-нибудь передам,
не покидать же из-за вас перекресток!
Плотников, разволновавшись, позабыл отпустить ручной тормоз. При
попытке тронуться машина делала рывок на несколько метров и
останавливалась с заглохшим двигателем.
Мотор у первых "Москвичей" был чувствителен к перегреву и как раз на
трамвайных путях не пожелал более заводиться. К счастью, Алексей Федорович
обнаружил промашку и освободил тормоз. Под негодующий трезвон скопившихся
с обеих сторон трамваев добровольцы во главе с автоинспектором откатили
автомобиль в сторону. Тут наконец завелся двигатель.
- Вы же совершенно не умеете ездить! - сказал рассерженный
регулировщик. - Поезжайте в отделение!
В отделении пообещали наложить на машину арест или же вообще ее
конфисковать. Часа через два их все же отпустили, оштрафовав Плотникова по
максимуму - на двадцать пять рублей (в нынешнем масштабе денег - на два с
полтиной). Алексей Федорович стал обладателем пяти чистеньких, без даты,
пятирублевых квитанций, которые на месяц заменили ему "права".
Когда его останавливали, он предъявлял квитанцию о взыскании штрафа.
Поскольку дважды за одно и то же не наказывают, его отпускали с миром,
надорвав квитанцию, как надрывает троллейбусный билет контролер.
Исчерпав запас квитанций, Плотников поднаторел в вождении настолько,
что легко сдал шоферские экзамены с первого раза, правда, не в
Подкопаевском переулке, а в Мытищах (у него была областная прописка).
Через четверть века, на Памире, Плотников не без оснований подумал,
что так и не избыл в себе юношеского безрассудства. В тот день он,
неисправимый романтик, обладатель высшего ученого звания, вел по
Памирскому тракту бензовоз ЗИЛ-130.
На высокогорном плато близ Мургаба прямая, как взлетная полоса, лента
асфальта. Скорость - 90 километров в час, и мучительная, изматывающая
головная боль.
Впереди такой же ЗИЛ, за его рулем известный памирский ас.
- Не отстану, ни за что не отстану! - твердит, как заклинание,
Плотников.
Педаль "газа" прижата к полу. Но тот, второй, бензовоз постепенно
уходит: мотор у него новый, мощнее. Так уходил, вероятно, Владимир Кривой
от Вали Цветкова, а Цветков в азарте погони выжимал из своего видавшего
виды У-2 все возможное и невозможное...
Плотников остается один...
В мургабском общежитии шоферов, не раздеваясь, лег в постель и поверх
одеяла покрылся еще полушубком. Заснуть не мог: как только наступал сон,
дыхание прерывалось и он приподнимался на локте, ловя ртом разреженный
воздух. А утром, напившись чаю в компании водителей-памирцев, поехал
дальше как ни в чем не бывало.
"Зачем мне все это?" - спрашивал себя не раз Алексей Федорович.
Впрочем, он знал зачем. Ему была необходима периодическая встряска, как
средство борьбы с накапливающейся энтропией, с неизбежным старением.
После рискованного, трудного автомобильного путешествия, которому он
много лет посвящал отпуск, Плотников чувствовал себя посвежевшим,
преисполненным сил. Обломовское начало в его душе на некоторое время
оказывалось подавленным.
Порой ему думалось, что в путешествиях он вообще живет иную жизнь,
чем та, обычная, оставшаяся за первым поворотом шоссе, что перед ним не
просто дорога, а путь к дальним мирам, таящий разгадку множества
неизбывных тайн, и только сумасшедшая гонка по этому пути с калейдоскопом
чувств и впечатлений, обостряющим и убыстряющим мировосприятие, позволит
найти в конце концов свой философский камень.
Алексей Федорович относил себя к домоседам. Он не любил ездить в
командировки. Одна мысль о билетах, вокзалах или аэропортах с их суетой и
неустроенностью, гостиницах, где вечно нет мест, бивачном укладе жизни и
прочих мытарствах приводила его в уныние. Но автомобиль с
палаткой-багажником на крыше был для него тем же домом, где все привычно и
обжито. Здесь он не чувствовал себя временным жильцом, наоборот, машина
давала свободу выбора, возможность в любой момент, не сообразуясь с
расписанием поездов или самолетов, отправиться куда глаза глядят.
За плечами заядлого автотуриста были уже Урал и Западная Сибирь,
Прибалтика и Приэльбрусье, Военно-Грузинская дорога и Карпаты, наезженный
асфальт Черноморского побережья и пустынные кручи Нагорного Карабаха. Но
вот однажды Плотников прочитал в "Известиях" короткую заметку "Визит за
облака" о тяжелом и романтическом труде водителей одной из самых высотных
трасс планеты - Памирского тракта.
Так в мозг и сердце профессора вошло слово "Памир". Памир лишил его
покоя, влек, как в былые времена влекло небо. Чем заворожил он Плотникова?
А чем заворожили горы ректора Московского университета Рэма Викторовича
Хохлова, имел ли академик право ставить на карту свою столь дорогую для
науки жизнь? Или не знал, на что идет? Знал... Так и Плотников...
Странное дело: микроб безрассудства особенно часто поражает сердца
ученых. Тех самых сухарей, которые, по мнению обывателей, живут лишь
своими интегралами, колбами, электронами, отгородясь от всего, что не
имеет отношения к их науке.
- Едем на "Крышу мира"! - решил Алексей Федорович.
- До лета еще далеко, - отрезвляюще рассудила его жена Тамара
Васильевна, штурман семейного экипажа, олицетворявшая собой разумное
начало.
Вдобавок к плохой непроизвольной памяти Плотников скверно
ориентировался в пространстве: чуть отойдя от опушки леса, становился
беспомощным, мог заблудиться в трех соснах. Тамара Васильевна же обладала
каким-то шестым голубиным чувством - выбирала правильную дорогу даже в
незнакомом месте.
Ей и в жизни удавалось находить верные пути, взвешенные решения,
убеждающие аргументы, что снискало ей уважение и любовь не только мужа, но
и большинства знавших ее людей. Алексей Федорович признавал превосходство
жены в том, что принято называть прозой жизни, разделял многие вкусы и
привязанности, но... нередко поступал вопреки мудрым советам.
Вот и теперь, вместо того чтобы взвесить все "за" и "против", сразу
же начал действовать: написал главному инженеру ПАТО - Памирского
автотранспортного объединения - Дарвишу Абдулалиеву (о нем упоминалось в
заметке). И был обрадован скорым ответом. До лета он жил предвкушением
Памира...
Ош встретил их солнцем, яркими красками, характерным колоритом
восточного города. Особенно поражал базар, равного которому по изобилию
фруктов и экзотичности они никогда прежде не видели. Но в первую очередь,
конечно же, нужно было разыскать ПАТО.
И вот путешественники в кабинете главного инженера. Совсем еще
молодой, энергичный человек с добрым прямым взглядом поднялся навстречу.
- Я уже стал беспокоиться, - сказал Абдулалиев приветливо. - Мы вас
ждали еще позавчера.
На следующий день Алексей Федорович прочитал памирцам лекцию о
современной научно-технической революции. И неожиданность: полный зал
слушателей, неподдельный интерес, масса вопросов.
Плотников вмиг стал знаменитостью, чем-то вроде кинозвезды. Его с
несравненным памирским гостеприимством встречали в кишлаках, поили кумысом
и зеленым чаем, до отказа потчевали фруктами, зеленью, шурпой и пловом.
Возил Плотниковых по "Крыше мира" Имомбек Мамадодов - один из
памирских асов. Пройдет год и еще один - Алексею Федоровичу доверят руль
бензовоза, и будет он гордиться этим куда больше, чем докторской степенью.
Всякий раз, приезжая на Памир, Плотников заново с душевным трепетом
постигал инопланетное величие высочайшего Акбайтала, кровавые потоки Алая,
лунный ландшафт Долины смерчей, сапфировое сияние мертвого озера Каракуль.
Впечатлял и Нагорный Карабах с его отвесными - таких на Памирском
тракте, от Оша до Хорога, нет - обрывами, пропастями, речушками, по
каменистому дну которых можно проехать и мыть машину рядом со стадом
нежащихся в солнечной воде буйволов. Но все это было свое, земное. Памир
же ассоциировался с космосом. Здесь Алексей Федорович соприкасался с
Вселенной, оставляя в иной галактике обетованный мир.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг