В расцвете этой веры Алеше еще не исполнилось шестнадцати. Война
занесла его в районный город Вологодской области Белозерск.
Мутно-красная луна
Из-за туч едва мигает,
В Белом озере волна
Неприветливо седая...
Он лежал на протопленной печи в блаженном тепле и при свете коптилки
решал задачи, собираясь во что бы то ни стало сдать экстерном экзамены за
два последних класса. Никто его не понукал. Алеша все решил сам. Голова
была поразительно легкой и ясной, не отвлекала даже сосущая пустота в
желудке. Знания усваивались как бы сами собой: на него вдруг снизошло
высокое вдохновение!
Февраль сорок второго, темень, вьюга... А жизнь кажется прекрасной,
уверенность в собственных силах - необычайная! Словно ты не песчинка,
влекомая ураганом войны, а былинный богатырь Илья Муромец, которому отроду
предначертаны великие подвиги.
Летом Наркомздрав отозвал мать в Москву, и Алеша вернулся домой. И
через какую-нибудь неделю поступил на подготовительное отделение МАИ -
Московского авиационного института имени Серго Орджоникидзе.
- Занятия уже давно начались, - сказал начальник подготовительного
отделения доцент Лейтес. - Вряд ли догоните. Но попробуйте, чем черт...
Алеша догнал. Единственная тройка в аттестате была у него по
черчению. Ее поставил доцент Буков, желчный пожилой человек, придирчивый и
скупой на оценки.
По выбору Алеши зачислили его на факультет оборудования самолетов и
приборостроения (через три года он перешел на вновь открытый
радиотехнический факультет).
На первом курсе Алексея Плотникова считали примерным студентом и даже
назначили старостой группы. Учился он охотно, однако в его зачетной книжке
пятерки чередовались с четверками, отличником Алеша так и не стал. И уже
не чувствовал себя Ильей Муромцем, которому любая наука нипочем. Остался
богатырь в былинном городке Белозерске...
Вот тогда и совершил Плотников первое и, к счастью, единственное в
жизни преступление, хотя лишь много лет спустя осознал его как таковое.
Как-то вечером сидел Алексей в чертежном зале и чистил хлебными
крошками приколотый к доске лист ватмана. Уже это одно было кощунственным:
в блокадном Ленинграде люди умирали от голода, да и в Москве хлеб выдавали
по карточкам.
- Что вы делаете! - послышался возмущенный возглас.
Алеша обернулся. За его спиной стоял доцент Буков.
- Я... я чищу чертеж...
- Белым хлебом! Послушайте, юноша... - голос Букова неожиданно стал
просительным, даже жалким, - у меня язва желудка, мне противопоказан
черный хлеб. Не надо чистить листы, я приму и так. Передайте вашим
друзьям... Если у них есть...
- Да-да, конечно... Я передам... Мы найдем, обязательно...
С тех пор группа, в которой Алеша был старостой, не знала забот с
черчением.
Плотников не раз вспоминал этот эпизод. Сначала чуть ли не с
гордостью за свою находчивость, затем со снисходительной усмешкой и в
конце концов со жгучим стыдом. У него не поднималась рука осудить Букова,
поступок которого был по меньшей мере антипедагогичным: видимо, крепко
допекла того жизнь, если решился он на такое унижение. Но себя Алексей
Федорович осудил безоговорочно, хотя по всем юридическими канонам подлежал
амнистии за давностью совершенного преступления.
Начались летние каникулы. Алеша остался ремонтировать институт. На
нескольких участках работали военнопленные. Были они одеты в болотного
цвета мундиры со споротыми погонами, сытые, уже вполне освоившиеся со
своим положением и, по-видимому, довольные им.
Плотников ходил в выгоревшей хлопчатобумажной гимнастерке, галифе и
сапогах, тогда эта одежда была самой модной, да другой у него и не
имелось. Повстречавшись с ним, пленные вытягивались в струнку и козыряли.
Алеша не испытывал к этим людям ненависти, которую они заслуживали. Юность
отходчива, отходчив и русский характер...
Только-только начал он постигать ремесло маляра, как вдруг ему на
ногу свалилась железная штанга, едва не раздробив большой палец. Врач дал
освобождение от работы.
Неделю Алеша проторчал дома, затем не утерпел, поехал на
переполненной электричке в Москву. Он заметно прихрамывал и был горд, что
его принимают за раненого.
Навстречу, из институтской проходной, выбежал Изя Брискин,
однокурсник.
- Читай объявление, Плотников. Записывают в парашютную школу!
Пойдешь?
Над Алешей еще довлел комплекс маменькина сынка. Он жаждал
самоутвердиться, проверить себя. А тут представлялась такая возможность!
Конечно же, Алексей записался в парашютисты одним из первых.
Сколько воды утекло, а помнит до сих пор профессор Плотников все,
чему его обучали в парашютной школе. Парашюты - тренировочный ПТ-1 и
десантный ПД-6... Площадь главного купола шестьдесят три и запасного сорок
и три десятых квадратного метра... Число строп двадцать восемь...
Прочность стропы на разрыв...
Стоит закрыть глаза, и он в передней кабине У-2. Перед лицом панель с
приборами и совсем рядом постукивают клапана звездчатого мотора. Стрелка
высотомера движется к отметке "600". Резко падают обороты. Из-за спины
доносится команда летчика:
- Вылеза-ай!
- Есть, вылезай!
Он разворачивается вправо по диагонали в тесной кабине, привстает,
берется обеими руками за стойку центроплана, подтягивается. Левая нога на
крыле. Правая нога на крыле. Руки перебирают борт кабины, ноги переступают
вплотную к фюзеляжу. Улыбающееся лицо летчика. Правая рука на вытяжном
кольце, левая держится за борт. Самолет парашютирует, скорость -
восемьдесят километров в час. Комбинезон на ветру облепил тело. Летчик
командует:
- Поше-ел!
- Есть пошел!
И солдатиком вниз, навстречу кувыркающейся земле...
На втором курсе Алексей Плотников перестал быть образцовым студентом.
Теперь его можно было чаще встретить на аэродроме, чем в аудитории. К нему
отнеслись с пониманием, установили свободное расписание; в авиационном
институте традиционно, еще с довоенных времен, жаловали увлечение
парашютным спортом. Тем более, что Алексей по-прежнему учился легко,
слишком легко, чтобы приобретать глубокие знания, - об этом он пожалел
впоследствии...
Так или иначе, но в то время небо стало для него мощным магнитом, а
самолет - средоточием каждодневных помыслов. Радиотехника была забыта,
надолго ли?
Именно тогда попались ему на глаза и пришлись по душе стихи умершего
двумя годами раньше швейцарского поэта Альбина Цоллингера, которые
выражали его собственные чувства:
Если бы не было ничего, в тебе уже заключалось бы все;
Величие безбрежной пустоты, всеобъемлющее спокойствие
Цветущей синевы...
Высоко,
Высоко в отдалении
Струятся мечты твоих водопадов.
Еще не переведен на русский язык Антуан де Сент-Экзюпери, и не
прочитал Алеша его "Планету людей", зато полюбилась парашютисту
замечательная книга Джимми Коллинза "Летчик-испытатель", предвидевшего и
талантливо описавшего собственную гибель...
Читал он взахлеб и о мифическом индусе - летающем Ганумане, и о столь
же легендарных Дедале и Икаре, и о вполне реальных братьях Монгольфье,
изготовивших из бумаги (они были бумажными фабрикантами) первый воздушный
шар.
Алеша строил первый планер рука об руку с Отто Лилиенталем, самолет с
паровым двигателем вместе с Александром Федоровичем Можайским. Рядом с
Валерием Чкаловым летел через Северный полюс в Америку, разумеется, в
мечтах, в воображении...
У него появились друзья-единомышленники, как и он помешанные на
авиации. И первая глубоко личная утрата тоже была связана с величественным
и беспощадным небом.
Все знают Александра Матросова, закрывшего телом вражескую амбразуру,
но лишь немногим известны имена сотен героев, совершивших такой же подвиг,
- слава избирательна. Все знают Алексея Маресьева, летчика, который после
ампутации ступней обеих ног продолжал воевать и сбил еще семь самолетов.
Но мало кто слышал имя летчика-штурмовика Валентина Цветкова. Он,
потеряв в бою ступни, тоже продолжал летать, пусть не на фронтовом ИЛ-2, а
на учебном самолете ПО-2 парашютно-планерного клуба.
Начальником летной части в парашютно-планерном клубе был мастер
парашютного спорта Владимир Кривой - летчик, что называется, от бога:
смелый, расчетливый и вместе с тем бесшабашный. Мог приземлиться если не
на пятачке, то уж на деревенской улице - точно.
Было в нем что-то от Валерия Чкалова. Уже став пожилым человеком,
Плотников понял: под бравадой скрывался комплекс неполноценности - на
фронт Кривого почему-то не брали, летать приходилось на "кукурузнике", и
это ему, пилоту божьей милостью!
И подумал тогда Алексей Федорович: какие же еще резервы были у нас в
той кошмарной войне, если обошлись на фронте без Володи!
На Кривого и Цветкова Алеша смотрел как на старших, а с лейтенантом
Толей Алексеевым, штурманом транспортного "Дугласа", подружился крепко.
20 августа 1944 года на подмосковном аэродроме близ станции
Силикатная в узком кругу праздновали День авиации, и Алеша участвовал в
двух групповых прыжках. Парашюты были новенькие, "ненадеванные", шелковые,
многоцветные - зрелище необычайно красочное. А вывозил парашютистов на
своем "Дугласе" Толя, тогда они и познакомились.
В те времена летчики не любили "зазря" прыгать с парашютом и по
возможности от этого отлынивали. Но одно дело - по принуждению, а другое -
по доброй воле. Толе прыжки понравились, и он стал наведываться к
парашютистам, благо военный аэродром располагался неподалеку - в Щербинке.
У Плотникова сохранилась выгоревшая фотография: Толя и он, оба в
гимнастерках, один с погонами, другой без. Сидят в обнимку. На Толе
фуражка с летной кокардой, на Алеше шлемофон. И еще такая деталь: в руке у
Алеши Толин пистолет ТТ.
Снимок сделан отцовским ФЭДом. Плотников помнил, как проявлял пленку,
печатал снимки...
Дней пять он не появлялся на аэродроме - хворал. И чувствовал себя
неловко, потому что была его очередь лететь за бензином.
Бензин добывали правдами и неправдами - в основном клянчили на
военных аэродромах. Алеша вначале не переносил запах авиационного бензина
- сладковатый, въедливый, тошнотворный. Затем привык и даже стирал в ведре
с бензином доставшиеся невесть от кого синие бостоновые галифе. А запах
бензинового выхлопа с самого начала казался ему волнующе привлекательным.
Автомобильный выхлоп совсем другой, резкий, удушающий.
В фюзеляже ПО-2 имелся грузовой отсек. В него как раз помещалась
бочка. Управлялись с ней вдвоем - летчик и подсобная сила, роль которой в
тот раз должен был играть Плотников, если бы не заболел...
Поправившись, Алеша поехал на аэродром. Первым делом спросил:
- Толя не появлялся? Я ему снимки привез.
А в ответ услышал:
- Так ты ничего не знаешь? Похоронили Толю и Валю Цветкова...
Алеше было тогда девятнадцать лет, Толе исполнился двадцать один.
"Толя умер... Умер? Невозможно! Как же так, ведь неделю назад мы с
ним бродили по Москве, разговаривали... Он признался, что у него еще не
было девушки. Значит, теперь уже и не будет? И вообще ничего не будет... А
ведь лететь с Цветковым полагалось мне!"
Мистика, да и только: судьба старательно оберегала в те годы Алешу
Плотникова. Дважды он допускал непростительную ошибку, не по трусости, а
перестаравшись: слишком рано дергал вытяжное кольцо. Первый раз произошло
ужасное: вытяжной парашютик зацепился за стабилизатор самолета, и Алеша
повис, причем у него не было с собой ножа, чтобы обрезать стропы и
спуститься на запасном куполе. К счастью, он не успел еще осознать, что
произошло, как стропа парашютика перетерлась, и Плотников полетел вниз.
Во второй раз вытяжной парашютик "выстрелил" в лицо летчику. Тот, не
растерявшись, схватил его, не дав запутаться. С тех пор Алеша раскрывал
парашют, лишь убедившись, что самолет остался далеко вверху.
Однажды несколько строп прошли поверх купола. Получился так
называемый перехлест - явление довольно редкое и опасное: купол съежился,
площадь его уменьшилась, скорость спуска резко возросла. Действуя по
инструкции, Алексей попытался раскрыть запасной парашют. Купол полагалось,
придерживая руками, бросить, вернее, вывалить по ветру. Алеша же, не сумев
сориентироваться, направил против ветра, и его обмотало шелком, как
куколку. Он отчаянно старался распутаться - до самой земли. Затем
оглушающий удар и...
На счастье, внизу был глубокий снег.
Среди встречавших его на земле была Римма Литова - студентка,
инструктор по лыжам, начинающая парашютистка. Алеша помогал ей, точнее,
делал за нее чертежи, и как-то раз вечером, когда они остались вдвоем,
Римма, смущаясь, прошептала непонятные слова:
- Сетуле менуа...
Потом она призналась, что по-фински это означает: "Поцелуй меня".
Плотников так никогда и не удосужился проверить правильность перевода...
А тогда на аэродроме Римма подбежала к нему первой, помогла
освободиться от парашюта. По ее словам, Алеша был бледен как мел и нес
какую-то бессмыслицу.
И еще один раз был Алексей Плотников на волосок от гибели. В канун
Победы Москву посетила болгарская делегация. Ее привезли на аэродром. Из
парашютистов в этот момент оказался один Алеша. На него быстренько надели
парашют и дали задание: продемонстрировать затяжной прыжок с полутора
тысяч метров.
В те годы парашютистов не учили управлять своим телом в свободном
падении. Инструкция запрещала убирать руку с вытяжного кольца.
Алеша должен был раскрыть парашют через десять секунд после отделения
от самолета. Но на четвертой секунде он попал в плоский штопор: голова
начала быстро вращаться по малому кругу, а ноги по большому. Полагалось
немедленно выдернуть вытяжное кольцо, но это означало бы, что задание не
выполнено. И Алексей, стиснув зубы, отсчитывал секунды.
Купол не заполнился воздухом, как обычно, а вытянулся колбасой.
Стропы были скручены. Тело Алеши вращалось вокруг оси, и он догадался
ускорить раскручивание. Парашют раскрылся, но до самой земли вертело Алешу
то в одну, то в другую сторону.
...В тот злосчастный день отправиться за бензином решили на двух
машинах. Вместо Алеши напросился случайно заехавший на аэродром Толя
Алексеев, его посадил к себе Цветков.
Возможно, если бы летел Плотников, все бы обошлось благополучно. Но в
самолете летчика-штурмовика оказался штурман с транспортного "Дугласа",
который понятия не имеет о настоящем полете!
На машине Кривого стоял новый мотор, к тому же форсированный. У
Цветкова - старый и слабенький. Лететь парой было тяжело. Договорились
встретиться на подлете к цели. И вот Кривой отмеривает круг за кругом, а
Цветкова нет и нет. Радио на самолетах отсутствовало. Оставалось лететь
обратно.
Берег Москвы-реки. Толпа. Перевернутый самолет... Нужно быть Кривым,
чтобы приземлиться там, где приземлился он.
Цветков погиб сразу, Алексеев еще жил. Он успел сказать:
- Летели бреющим. Подвел мотор. Впереди крутой берег. Перевалили. А
там линия электропередачи...
Сколько еще потерь будет в жизни Плотникова! Но та, первая, оказалась
для него жестоким откровением. Здесь же, на аэродроме, уйдя подальше в
поле, он сочинил стихотворение:
Перевернутый самолет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг