Русская фантастика / Книжная полка

WIN | KOI | DOS | LAT

Предыдущая                         Части                                  

любимый мой, ты - следующий...
  
  Итак, Урм в беде. Что ему грозит? Деструкция? Нет, скорее, су-дебный
фарс и "изгнание": ведь в нашем "гуманном" обществе смертной казни не
существует. Деструктировать из-за угла - сколько угодно, однако по суду
ни-ни!
  Конечно, учитывая "невиданную тяжесть преступления", могут ввести
чрезвычайный закон, имеющий обратную силу, но вряд ли при нынешней
панической неразберихе до этого дойдет... Впрочем, гадать бессмысленно. Тем
более, что помочь Урму я все равно не в состоянии.
  Плохо, что слух не миновал Асду, усугубив ее нервное расстрой-ство: в
случившемся она винит... себя!
  - Если бы я не покинула Урма в такое время... Если бы сумела ему
внушить, что только доброта может всех нас спасти, что зло отвратительно, с
какой бы целью его ни причиняли... Зачем я ушла?
  Видно, и мои нервы порядком сдали.
  - Если Лоора убил не Урм, а Реут, то что бы от этого измени-лось? И
почему ты упорно говоришь "я", а не "мы"?
  - Ты  ни в чем не виноват!
  - Можно подумать, что виновата ты. Но Урм сам отвечает за свои
поступки. Разве мы не предостерегали его? Я тоже ненавижу Лоора и все же...
  - Ненависть... Это я смутила твою душу. До нашей встречи ты боготворил
Лоора. А я смеялась над тобой! Прости меня, Фан! Прости...

  На следующий день по всесвязи выступил Реут. Стандартный набор
кликушеских штампов: подлый враг, втершийся в доверие к вождю, убийца,
подосланный "призраками", гнусный клятво-преступник. Все, как один, клеймим
позором... многочисленные требования суровой кары... заслуживает
деструкции... приговорен судом к "изгнанию"...
  И насчет знамени, подхваченного из разжавшихся рук вождя, не забыл
упомянуть Реут, и о своей исторической роли, решимости очистить Космополис
от скверны, вернуть в лоно лооризма его блудных сыновей и дочерей.
          
        * * * 
  
  Уже  не  толпы,  как  бывало  в  таких  случаях,  а  жидкие  людские  
ручейки  потянулись  к  площади  перед  отсеком  катапульты,  где  будет  
разыгран  последний  акт  драмы  Урма.  Пришли  и  мы с Асдой...
  Я уговаривал ее остаться дома, но тщетно.
  - Мой долг проводить Урма, - наотрез отказалась она. - А ты не ходи,
тебе нельзя там показываться...
  Но как я мог оставить ее одну?
  В полуобморочном состоянии, без кровинки в лице, стояла моя любимая
посреди площади...
  Сквозь оцепление "верняков" увидели мы скорбную процессию. Урм шел,
как всегда высоко держа голову. Увидев нас в немного-численной толпе, он
улыбнулся:
  "Спасибо, друзья, что вы здесь!"
  - Мы любим тебя! - рванувшись из моих рук, крикнула  Асда.
  Пружина "верняков" угрожающе распрямилась, оттеснив нас к щитам
арматуры.
  Я подумал, что за этими щитами начинается межзвездный вакуум, готовый
поглотить отважного человека, который не побоялся дать бой системе зла и
бесправия. И пусть я по-прежнему не согласен с его методами и моралью, Урм
заслуживает восхищения. В то время, как я беспомощно философствовал, он
действовал!
  Позади конвоиров, сопровождавших Урма, шла группка людей. Среди них
был Реут. Какое же торжество читалось на мучнистом лице "невидимки"!
Наконец-то он избавился от соперника, которому так унизительно и мерзко
завидовал, сознавая его превосходство - превосходство таланта над
посредственностью...
  Реут - вождь! Большую нелепость трудно представить... Только над чем
ему доведется властвовать?!
  Двое конвоиров взяли Урма за локти, тот стряхнул их руки:
  - Я сам.
  И одним движением натянул на себя "погребальный" скафандр. До чего же
он был красив в этом мрачном одеянии, словно заранее пригнанном по его
фигуре!
  Обведя все вокруг долгим взглядом, Урм шагнул к распахнутой двери в
отсек катапульты.
  В этот момент откуда-то сверху раздался громовой клич и ог-ромное
красное тело метнулось в гущу "верняков". Среди них воз-никла паника, никто
даже не помышлял взяться за излучатели, настолько это было неожиданно.
  Я вспомнил свое чудесное спасение. История повторяется?!
  Видимо, об этом же подумал Реут. Он плюхнулся на пол и с лов-костью,
которую трудно было заподозрить при его жирном теле, пополз в нашу сторону
по плитам палубы. Неподалеку от нас "не-видимка" приподнялся, и я увидел в
его руке деструктор.
  - Стой, негодяй! - закричал я, но было поздно.
  Вокруг богатыря в красном возникло уже знакомое облако. Ка-залось, он
вот-вот разорвет его, сбросит с себя... Напрасная на-дежда!
  Прощай, красный "верняк", мой спаситель...
  Разбежавшиеся конвоиры, опомнившись, окружили Урма. А Реут, нацелив
мне в лоб жерло деструктора, нажал на спуск.
  У меня не оставалось времени даже подумать о неизбежной смер-ти, но.
ничего не произошло: видимо, заряд деструктора оказался полностью
израсходованным, теперь в руках у Реута была безо-бидная железка. Несколько
секунд он смотрел на нее с недоумением, затем отбросил, завопив:
  - Тэ-эк! Держите его! Он из банды Урма!
  И тогда я выхватил свой деструктор...
  Надо было видеть, как изменилось лицо Реута! Мгновенье, и он начал бы
канючить:
  "Ну что ты, Фан, я же пошутил, я не хотел сделать тебе ничего
плохого!"
  Но я не дал ему этого мгновенья.
  За моей спиной отчаянно закричала Асда:
  - Беги, Фан! Беги, любимый!
  Как будто мне было куда бежать...
  "Верняки" схватили меня и, осыпая бранью, впихнули в "по-гребальный"
скафандр. А затем, вслед за Урмом, затолкали в отсек катапульты...
  - Это еще не конец, - услышал я сквозь гермошлем его при-глушенный
голос. - Встретимся на Геме. Может быть, "призрака-ми", но встретимся!
  Хлопок катапульты, удар в спину, тошнота, и перед глазами заплясали
сверкающие полосы...
  Я беспорядочно падал на Гему.
  Инстинктивно разбросав в стороны руки и ноги, мне удалось
стабилизировать падение. Теперь Гема была подо мной, - сере-бристое блюдце,
расписанное прозрачными блеклыми красками. Оно будет постепенно
увеличиваться, и около десяти минут я смогу им любоваться. А потом...
Впрочем, наверное, лучше умереть от удушья, чем сгореть заживо в плотных
слоях атмосферы!
  Бедная Асда, трудно ей придется...
  Вспомнился ее горячечный шепот:
  "Скоро мы расстанемся, любимый. Я чувствую!"
  Как всегда, она оказалась права. А ведь так мечтала о ребенке. Я даже
делал вид, что ревную:
  - Ты станешь любить его больше, чем меня!
  Асда всерьез успокаивала:
  - Я назову его твоим именем. У меня будут два Фана, и оба одинаково
любимые.
  Теперь у нее не будет ни одного Фана...
  Осторожно поворачивая голову, я попытался разыскать среди звезд Урма,
но так и не смог. Зато увидел... Космополис! И он по-казался мне таким
волшебно красивым, таким изящным и совер-шенным, что я застонал от
нахлынувшего отчаяния.
  Я следил за ним взглядом, решив, что до последнего мига не взгляну
больше на Гему. Космополис удалялся от меня, медленно вращаясь вокруг оси.
Он прыгал в поле зрения при каждом моем неловком движении. Несколько раз я
терял его из вида, и мне ста-новилось страшно: вдруг больше не увижу!
  Но он возникал вновь на фоне звезд, сияющий призрачным све-том,
потерянный для меня безвозвратно.
  Жить оставалось минуту-две, когда вращение Космополиса за-медлилось...
или это мне показалось? Но вот за ним возник сноп огня.
  "Включили двигатель!" - ворвалась догадка.
  При мне его не запускали ни разу: орбита Космополиса не тре-бовала
коррекции...
  Объяснение могло быть только одно: на моих глазах планета Лоора сошла
с орбиты и двинулась во вселенскую глубь, прочь от Гемы, сквозь частокол
звезд и нервущуюся паутину гравитационных полей...
  Прощай, Космополис!
  Прощай, Асда!
  Прощай, жизнь!



     18. Через год после его смерти
      (послесловие к первой части)

  Звуки легких шагов разнеслись по туннелю. Молодая женщина с запавшими
сиреневыми глазами несла штатив, в котором побле-скивали пробирки. На пути
распахнулась дверь отсека, стремительно вышел невысокий, полный мужчина.
Они столкнулись. Женщина выронила штатив. Послышался звон стекла.
  - Асда, Асда! - укоризненно проговорил мужчина. - Нельзя же так! Вы
ходите, точно сомнамбула, ничего и никого не замечая. Сочувствую вашему
горю, но сколько можно? Не вы одна потеряли близкого человека. Прошел год,
пора бы утешиться!
  По щеке женщины скатилась слеза.
  - Ну,  ладно!  В  конце  концов,  мы  оба виноваты. Могло быть и  
хуже. Разбилось всего три пробирки. Это триста человек. Не так уж и много.
  - Я  не  считаю  эмбрионов  людьми,  иначе теперь  не  смогла  бы жить!
  - И все-таки они люди, - с несвойственной ему мягкостью сказал Орт.
  - Миллионы пробирок с эмбрионами не стоят одного младенца, -
возразила Асда.
  Орт властным движением привлек ее к себе, но она резко отстранилась.
  - Опять вы за свое!
  - Неужели я не заслуживаю любви?
  - Только не моей!
  - Даже ради нашей великой цели?
  - Узнаю  слова  Лоора, -  резко  сказала  Асда.
  - Я  не разделял взглядов покойного вождя.
  - Однако служили ему!
  - Нет, это он, сам того не подозревая, служил мне! - надменно
произнес Орт.
  - Но  ведь именно Лоор собирался заселить эмбрионами Гему!
  - У меня был другой замысел. И он успешно осуществляется. Как
видите, я вовсе не марионетка в руках диктатора, скорее на-оборот.
  - Чего это стоило! - нахмурилась Асда. - Из-за вас погибли десятки
тысяч людей.
  - А как бы мы их прокормили сейчас? Поверьте, то, что прои-зошло,
крайне огорчило меня.
  - Огорчило? И тем не менее...
  - Этого  требовал эксперимент.
  Гримаса отвращения пробежала по лицу Асды.
  - Ради эксперимента вы убили бы родную мать. И еще хотите, чтобы я вас
полюбила?
  - Ради великой цели я не пощадил бы себя. Кстати, гемяне об этом
знали.
  - Не  хотите  же вы сказать, что действовали с ведома гемян?
  - Они заинтересованы в моем успехе, хотя предпочитают не го-ворить об
этом во всеуслышание. Исходя из своих высоких мораль-ных принципов, -
усмехнулся Орт. - А возможно, их коллективный разум пришел к выводу, что в
данном случае цель оправдывает средства.
  - Самая великая цель не оправдает столь гнусные средства! -
презрительно проговорила Асда.
  - Что вы о ней знаете? - с убежденностью в своей правоте сказал
Орт. - Если бы цивилизация Гемы погибла, а так чуть было не случилось,
Вселенная, быть может, лишилась бы главного из своих богатств - разума.
Самопроизвольное зарождение мыслящей материи... Когда и где оно повторится,
ответьте мне!
  - Не представляю...
  - И никто не представляет. Так вот, я пришел на помощь природе в
распространении разума. Пройдут годы, мы умрем, а эмбрионы будут жить. Их
судьба доверена интеллект-автоматам, для которых коллективный мозг гемян
выработал совершеннейшую из программ. В ней заключена мудрость нашей
цивилизации. И как только будет найдена подходящая планета...
  - Вы  присвоили роль Бога?
  - Бог, Демиург, Всевышний... Слова, придуманные людьми. Я же ученый,
и этим все сказано... Итак, вы по-прежнему не согласны?
  - И никогда не соглашусь, -  твердо сказала Асда.

  Орт поморщился.
  - Не спешите говорить: "никогда"! Вы ведь мечтали о ребенке...
  - Уже не мечтаю.
  - Зато мне нужен сын. Помощник и единомышленник. Чело-век, который
продолжит дело моей жизни. Как видите, наши интересы совпадают. А значит,
мы можем стать партнерами. Что же касается любви... Я обходился без нее и
как-нибудь обойдусь в дальнейшем.
  - Нет!
  - Я не бросаюсь словами, - со скрытой угрозой произнес Орт. - Будет
по-моему, запомните это...



                               Часть вторая.

                              Рождение Земли

                              1. Сверхчеловек

  Они выглядели полной противоположностью: гибкая светловоло-сая
девушка и могучий, хотя и стройный, юноша с мускулистым торсом, массивной
шеей и нарочито медлительными движениями. Но, вместе с тем, великолепно
дополняли друг друга, словно при-рода обозначила ими границы щедрого на
вариации спектра че-ловеческой индивидуальности: с одной стороны - предел
женст-венности, с другой - мужественности.
  - Догоняй, Фан-Орт! - задорно кричала девушка, перебегая от дерева к
дереву. - Что, не получается?
  Кроны деревьев перебирал легкий ветер, и блики рассеянного света то
собирались в бесформенные пятна, то рассыпались брыз-гами, а листва
казалась еще одной участницей извечной непри-тязательной игры.
  - У меня получается все! - с юношеской самонадеянностью
пробасил Фан-Орт.
  - Хвастаешь, опять хвастаешь! - подтрунивала девушка, от-кровенно любуясь
другом.
  - Смотри, Орена!
  Не сходя с места и без видимых усилий он сделал сальто назад, еще одно,
затем двойное сальто. Мускулы на его обнаженных руках и груди бугристо
перекатывались под бронзовой кожей, как приводные рычаги доведенного до
совершенства механизма.
  Но вот его движения вновь стали замедленными, позы скульп-турными. Этот
переход от динамики к статике, от действия к паузе как бы специально давал
время оценить уникальное сочетание мощи и красоты.
  И Орена застыла, завороженная, но через мгновение встрепенулась, и вновь
ее тонкая фигурка замелькала между деревьями.
  - Что же ты? Лови!
  Фан-Орт рванулся, и деревья словно расступились.
  - Пусти, сумасшедший, - забилась в его объятиях девушка, не очень,
впрочем, стараясь высвободиться. - Ты же меня задушишь!
  - Всего лишь поцелую, - подхватил ее на руки Фан-Орт. - Разок, ладно?
  - Ну все... Хватит... Ты же сказал: "разок", а сам?
  - До каких пор терпеть? - капризно спросил Фан-Орт.
  Сейчас он был похож на избалованного ребенка, который не привык, чтобы
ему отказывали.
  Орена выскользнула из его рук, расправила смявшееся платье.
  - Ты же помнишь... Пока нам нельзя... Ну, успокойся...
  - Я тебя люблю, ты меня любишь, так в чем же дело?
  - Сам знаешь, милый. Потерпи еще немного. Думаешь, я не хочу этого?
  Фан-Орт лег навзничь в траву. Орена присела рядом.
  Вечерело. В дымчато-голубом темнеющем небе висели перламут-ровые облака.
  Яр скатывался за горизонт раскаленным чугунным шаром, а по обе его стороны
расползалось малиновое марево.
  - Хорошо-то как, - мечтательно сказала Орена. - Мы вместе, что тебе еще?
  - Спрашиваешь, - проворчал Фан-Орт.
  - Не хочется возвращаться, но надо. Нам пора.
  - Уже? Вот так всегда. Одно лишь расстройство!
  Синхронным движением оба провели рукой по лбу, будто стирая паутину. И
враз исчезли деревья, мелькание бликов сменилось ровным рассеянным светом,
пространство сузилось, замкнулось, шорох листвы сменился
приглушенно-назойливым гудением серво-двигателей.
  - Фу, устала, - гомолог Орена сняла с головы матрицу биото-ковых
датчиков. - Даже вспотела немного. Не кажется ли тебе, милый, что мы начали
злоупотреблять вылазками на природу?
  - Вовсе нет, - возразил астронавигатор Фан-Орт. - Тем более, что это и не
природа вовсе, а псевдоприрода!
  - Какая разница!
  - Я не могу забыть, что природное окружение, типичное для Гемы,
предусмотрено программой психологической устойчивости. Для нас придумали
мир иллюзий. Но не все по силам психологам! Можно, воздействуя на мозг,
вызвать мираж, не отличимый от действительности, - воспроизвести зелень,
запахи, шум ветра, дождь, раскаты грома. Можно, наконец, подделать восход
Яра. Но просторы планеты, беспредельность неба все равно не поддаются
имитации. Нас поместили
в роскошную позолоченную клетку. Мне в ней душно!
  - Я бы не удивилась, если бы это сказал гемянин, - улыбну-лась
Орена. - Возможно, он испытал бы приступ ностальгии, попав в нашу
"клетку". Но мы же в ней родились. Псевдоприрода окру-жала нас с
младенчества, настоящей природы мы
не знаем.
  - А если бы мы появились на свет не двадцать, а тридцать лет назад,
ну как этот... задохлик?
  - Ты имеешь в виду Эрро?
  - А кого же еще? - пренебрежительно поморщась, произнес
Фан-Орт.
  - Ты несправедлив к нему. Он хотя и старше, но мудрее любого из нас.
  - Мудрее? - возмутился Фан-Орт. - Да вся его мудрость по-черпнута
из книг! Старых, полуистлевших книг. И где он их только раскопал?
  - Не будем спорить, - примирительно сказала Орена. - В од-ном с
тобой согласна: Эрро в душе остается космополитянином. Вот кому
псевдоприрода должна казаться чуждой! Возможно, нос-тальгию вызывают у
него катакомбы старого
Космополиса...
  Фан-Орт насмешливо фыркнул.
  - Да этого "мудреца" туда насильно не загонишь! Целыми днями
что-то строчит!
  - А ты бывал в катакомбах?
  - Мне там нечего делать. Космополис - прошлое, не заслужи-вающее
того, чтобы о нем вспоминали. Впрочем, и настоящее не лучше -
безымянный сфероид... Клетка, в которой мы оказались не по своей воле!
  - Не будь таким пессимистом!
  - Завидую тебе, Орена. Ты можешь приспособиться к любым условиям.
Я же на это органически не способен...
  - А кто говорил: "У меня получается все"?
  - Все, кроме нудного выжидания, бесцельного времяпровожде-ния!
  - Сейчас ты сам себе поставил диагноз. Займись настоящим де-лом, и
вылечишься.
  - Настоящим делом... А где оно?! - едко проговорил Фан-Орт. - Я
астронавигатор и, смею думать, хороший. Но курс про-кладывают
интеллект-автоматы, а мне остается только наблюдать и соглашаться.
  - Они делают что-то не так?
  - На первый взгляд, к их действиям не придирешься. Но если
вдуматься, то все у них до отвращения правильно.
  - До отвращения... правильно? - с изумлением повторила
Орена. - Не понимаю тебя, Фан-Орт. Ты выражаешься слишком заумно.
  - Как бы тебе объяснить... Интеллект-автоматы обладают ги-гантским
потенциальным быстродействием. Однако они его не ис-пользуют. В решениях
неоправданно медлительны и осторожны. Не признают даже малейшего риска.
  - Ну и чудесно!
  - Не вижу ничего чудесного. Разумный риск необходим в лю-бом деле!
  - Утверждение по меньшей мере спорное. Но даже если ты и
прав, то все равно ничего не изменить. От нас это не зависит.
  - Вот-вот, - подхватил Фан-Орт. - Мы вроде пешек, тебя не возмущает
такая несправедливость?
  - Давай переменим тему, - уклонилась от ответа Орена. - Неужели
ничего больше тебя не интересует? Есть же спорт, искус-ство,
интеллектуальные игры...
  - Пустая трата времени!
  - Придумай еще что-нибудь. Эрро говорит: была бы голова, а
проблема всегда отыщется!
  - Нашла, кого слушать!
  - Опять! - укоризненно произнесла Орена. - Нехорошо так предвзято
относиться к товарищу! Знай же, что я полностью с ним согласна и, как
видишь, не сижу без дела. Иначе с ума можно сойти! Кстати, спасибо, что
напомнил. Навещу-ка свое хозяйст
во...
  - Чего ты так торопишься? - попытался удержать ее Фан-Орт.
  - Я не надолго. Только взгляну и вернусь. Хочешь пойти со мной?
  - Не стоит. Подожду тебя здесь.
  Фан-Орт, насупившись, проводил Орену глазами, потом перенес взгляд на
экран светозара. Перед ним на фоне черного бархатного неба холодно и
отрешенно сияли звезды.
  Дурное настроение часто посещало молодого астронавигатора. В такие
часы он испытывал томление духа, неудовлетворенность бескрылым
существованием. Эти чувства нестерпимо противоречили его вере в свое
особое предназначение.
  Увлекшись Ореной, Фан-Орт на некоторое время заново обрел полноту
жизни. Обрадовался тому, что способен влюбиться и что нашлась девушка,
достойная его любви.
  Орена, казалось, ответила ему взаимностью. Но ее любовь более
походила на дружбу, а способностью дружить он, будучи от природы
индивидуалистом, не обладал даже в малой мере. И вскоре чувство
недовольства бытием возникло вновь, став да
же еще более острым...

  Когда, чуть запыхавшись, Орена опустилась в креслице, Фан-Орт спросил
со скрытой иронией:
  - Надеюсь, с твоими подопечными эмбрионами все в порядке?
  - Да.
  - Какой же смысл было идти?
  - Чтобы убедиться в этом.
  - Не доверяешь интеллект-автоматам?
  - Ну что ты, после твоих слов...
  - Смеешься? Думаешь, я против них? Смотря в чем... Ухажи-вать за
эмбрионами - здесь им нет равных. Нуль с девятью девят-ками после
запятой, такова вероятность того, что интеллект-автомат не допустит
ошибку. А твоя надежность максимум три де
вятки!
  - Свою надежность ты тоже определил? - обиженно поинтере-совалась Орена.
  - Конечно. Семь девяток, - с гордостью сказал Фан-Орт.
  - Всего-навсего?
  - По-твоему мало? Знаешь, чего это стоило? "Я сделаю из него
сверхчеловека любой ценой!" - кричал отец, когда мама за меня
заступалась. Мне вводили синтогормоны, облучали сигмаквантами.
  - Но сверхстимуляторы смертельно опасны! - ужаснулась Орена.
  - То же самое говорила мама. Но отец ее не слушал.
  - Они... любили друг друга?
  - Любили? Профессор Орт не был способен на это чувство.
  "Наш брак - чисто деловое предприятие!" - подчеркивал он. А мама...
В ее жизни была какая-то трагедия... Отца она с трудом выносила, это
уж точно.
  - А тебя... любила?
  - Мне кажется, да. До сих пор помню, как прижимала меня к себе
и шептала:
  "Бедный мой Фан... Что он с тобой делает! Какую ошибку я со-вершила...
Прости меня, Фан, родной мой..."
  - Так ты Фан или Фан-Орт?
  - Мое имя - результат неладов между мамой и отцом. Мама хотела
назвать меня Фаном, а отец пожелал дать мне свое имя.
  Вот в конце концов и получилось: "Фан-Орт".
  - Я слушала лекции твоего отца, - задумчиво сказала Орена.
  - По анатомии генов? Это его конек!
  - Он производил впечатление сильной личности.
  - Еще бы... Отец считал себя сверхчеловеком и хотел, чтобы я стал таким
же. "Я сделаю из тебя свое продолжение!" - эта фраза врубилась в мою
память. При всей своей занятости он уделял мне массу времени. Но не как
сыну... Я ни разу не слыша л от него лас-кового слова. И все же я ему
благодарен несмотря ни на что: он до-бился своего, хотя я вовсе не желал
быть его продолжением.
  - Выходит, ты... сверхчеловек? - скептически спросила Орена.
  - Это так, - подтвердил Фан-Орт.
  - Не люблю хвастовства! - рассердилась девушка. - Какая в нем
нужда? Я и так знаю, что ты умен, ловок и... красив, - добавила она с
обезоруживающей прямотой. - И другие это знают. Но хвастовство
отталкивает от тебя людей. Смотр
и, останешься один...
  - И ты тоже от меня отвернешься?
  - Я - нет.
  - А на других мне плевать. Вот увидишь, они пойдут за мной. Отец
говорил, что толпа всегда устремляется за самым сильным, - самодовольно
проговорил Фан-Орт.
  - Слово отца для тебя по-прежнему закон!
  - Я восхищаюсь профессором Ортом как личностью, а как отца
ненавижу. Он лишил меня детства! Ненависть и благодар-ность... Как
видишь, эти два чувства могут сочетаться. Да, именно так: восхищение,
благодарность и жгучая ненависть!
  - Бедный! - сочувственно сказала Орена.
  - Если кто и ласкал меня, то одна лишь мама. А с отцом мы были
чужими. Меня подавляли его жестокость и превосходство в интеллекте,
которое он подчеркивал при любом более или менее подходящем случае.
Впадая в раздражение, кричал:
  "Проклятые гены! Весь в мать, такой же безмозглый!"
  - Вот уж неправда!
  - Спасибо, - признательно кивнул Фан-Орт. - Отец был не-справедлив
к маме. Более умной женщины я не встречал... Ты на нее похожа!
  - Я этому рада, - смутилась Орена.
  - В конце концов я сумел себя превозмочь. Профессор Орт добился
своего и даже заразил меня величием своей цели. Но вот сейчас я
недоумеваю: ради чего он со мной возился, к чему готовил? Быть
придатком автоматов унижает мое человеческое дост
оинство!
  - Сверхчеловеческое, - не удержалась Орена.
  - Не иронизируй, - вспыхнул Фан-Орт. - В ранг людей воз-
ведены у нас интеллект-автоматы, мы же в положении машин, притом
законсервированных до лучших... или худших?.. времен.
  - Ты неправ, Фан... Можно, я буду тебя так называть? Нам от-ведена
очень важная роль. Мы сопровождаем будущее человечество в качестве
гарантов.
  - Гарантов чего?
  - Того, что эмбрионы станут достойными людьми.
  - И как ты себе это представляешь? - усмехнулся Фан-Орт.
  - При всей надежности интеллект-автоматов именно мы отве-чаем за
успех дела. Твой отец называл нас жизнетворцами.
  - Красивые слова, рассчитанные на глупцов. Профессор Орт презирал
вас, а жизнетворцем считал одного лишь себя!
  - Прости, Фан, это в тебе говорит твоя ненависть. - Орена
вздрогнула, почувствовав толчок. - Что-то случилось!
  - Ничего особенного. Коррекция траектории. Интеллект-автома-ты
включали маневровый двигатель.
  - Зачем?
  - А я знаю? - со злостью сказал Фан-Орт. - Они с нами
со-ветуются? Ставят гарантов в известность о своих решениях?
  - Но ты же сам...
  - Что "сам"? Я должен идти к ним на поклон? Униженно про-сить,
чтобы растолковывали несмышленышу каждый свой шаг? Не дождутся! Я не
хуже их разбираюсь в астронавигации!
  - И все же обратись к ним, - посоветовала Орена.
  - Ни за что! Это они должны обратиться ко мне! - отрезал
Фан-Орт.
  - Тогда работай параллельно с ними, чтобы предвосхищать и
контролировать их действия.
  - Хочешь, чтобы я стал тенью интеллект-автоматов?
  - Разве осуществлять контроль - значит быть тенью?
  - Еще раз повторяю: они не допускают ошибок и не рискуют. Даже
когда риск оправдан и ускорил бы поиски. Я не приемлю этой
"безошибочной", а на самом деле трусливой стратегии.
  - Но она ведь заложена в их программу коллективным разумом гемян.
  - А я не уверен в разумности этого "разума", - запальчиво возразил
Фан-Орт.
  - Ты знаешь, что надо делать? - спросила Орена.
  - Знаю. Я предлагал им!
  - А они?
  - "Информация принята к сведению". И ни слова больше. Ну как
доказать им свою правоту, если они не желают ни обсуждать, ни, тем
более, спорить!
  - Попробуй еще раз.
  - Бесполезно! Это же тупые, упрямые электронные машины. Они все
равно сделают по-своему!
  Орена взглянула на друга с сожалением.
  - Ты сгущаешь краски, Фан. Впрочем, поступай, как считаешь нужным. А я
пойду поработаю. Со мной интеллект-автоматы по-чему-то более общительны.
Ну, до вечера!

  Фан-Орт остался в одиночестве. Невидящим сосредоточенным
взглядом смотрел на экран светозара и думал о том, что у Орены
завидный характер: она умеет впрячься в работу, которую вовсе незачем
делать, искренне считает ее полезной, хотя в действитель-ности это
такая же иллюзия, как псевдоприрод
ное окружение, придуманное для них чудаками-психологами.
  "Сходить в видеотеку? - мелькнула вялая мысль. - А может, вызвать на
интеллектуальную дуэль электронного мыслителя? Раньше я неизменно побеждал,
а в последнее время проигрываю... Однообразно, скучно, вот и проигрываю...
А что если подкачать мышцы на биотренажере? Но сколько можно? Одно и то же
каждый день. И повторяется с унылым однообразием. О чем ни подумаешь, все
было, было, было... Орена советует заняться творчеством. Но могу ли я
уподобиться старику Эрро? Да и что такое творчество в наше время, когда
существуют интеллект-втоматы? Они отняли у нас все, кроме естественных
отправлений. Но мы не животные..."

  Углубленный в мрачные мысли, брел Фан-Орт по той части бывшего
Космополиса, которая ныне стала жилой зоной сфероида. Она составляла лишь
около сотой доли его объема, еще меньше зани-мали хранилища эмбрионов и
инкубаторы для их последующего созревания. Там сейчас находилась Орена...
Большая же часть сфероида включала в себя оставшиеся в наследство от
Космополиса лабиринты переходов, шлюзы, отсеки, пустовавшие крошечные
каюты...
  Обитатели сфероида прозвали этот чуждый параллельный мир
"катакомбами". Был он практически неподвластен людям, здесь
господствовали интеллект-автоматы.
  "Катакомбы" напоминали кровеносную систему, в которой роль сердца
играл реактор ядерного синтеза. Здесь же располага-лись двигательные
установки и комплексы, обеспечивающие жиз-недеятельность людей и
сохранность эмбрионов.
  Трудно было представить, что в чреве Космополиса когда-то обитали десятки
тысяч человек. Конечно, в сравнении с Гемой, ко-торую населяли миллиарды,
это была капля. Но капля предельно концентрированная и замкнутая со всех
сторон колоссальным да-влением. Оно-то и привело к взрыву, испарившему
"каплю" и забросившему рукотворный спутник Гемы в невообразимые дали
Вселенной.

  Входов в "катакомбы" было несколько. По случайности Фан-Орт оказался у
одного из них. И непроизвольно вспомнил вопрос Орены: "А ты бывал там?"
Этот вопрос, от которого он тогда, не задумываясь, отмахнулся, теперь
внезапно сработал, как запоздавший взрывной запал, и натолкнул его на
неординарный и еще минуту назад немыслимый авантюрный поступок: проникнуть
в царство интеллект-автоматов, встретиться с ними лицом к лицу.
  Ни правила, ни этические нормы не препятствовали этому. Скорее всего, от
непосредственного общения удерживала традиция самоизоляции, то ли
заложенная коллективным разумом гемян, то ли сложившаяся сама собой. Она
равно устраивала обе стороны - и людей, и интеллект-автоматов. Так или
иначе, но бок о бок сосуществовали две обособленных, хотя и
взаимосвязанных, цивилизации. Общение между ними происходило исключительно
через компьютерные модемы, обеспечивающие двухсторонний поток информации.
Как правило, люди спрашивали, а интеллект-автоматы отвечали, - корректно,
но не вдаваясь в подробности.
  Не один лишь Фан-Орт относился к интеллект-автоматам с не-приязнью. Но у
большинства она оставалась приглушенной, стертой, словно застарелая
простуда. В ее истоках все то же уязвленное самолюбие, но редко кто им не
поступался: ведь именно интеллект-автоматам обитатели сфероида были обязаны
удобствами и разно-образием псевдоприроды. Электронные "ангелы-хранители"
не только заботились о людях и эмбрионах, не только прокладывали путь через
"минные поля" космоса, но и избавляли людей от обременительной обязанности
принимать решения, а значит, и нести за них ответственность.
  В душе Фан-Орт не мог не сознавать, что без интеллект-автоматов замысел
отца был бы заведомо обречен на неудачу, не мог не преклоняться перед ними,
но в то же время не мог и признать за собой это позорное, унизительное
преклонение. Двойстве нность отношения к интеллект-автоматам, которую он
изгнал из сознания в подсознание, делало его особенно нетерпимым к мнимому
пре-небрежению с их стороны...
  И вот он впервые погрузился в чуждый ему мир - мир сварных швов, заклепок
и болтовых соединений, гулкого железа и прогорклых запахов машинного
масла... Этот мир оказался столь архаичным, что напрашивался выбор: или
счесть его всего лишь те-атральной декорацией, нагроможденной специально,
чтобы сбивать посторонних с толку, или заведомо отбросить привычную мысль о
тончайшей и сложнейшей молекулярной электронике, которая, будто бы,
управляет всей жизнью сфероида. На самом же д еле смутившая Фан-Орта
техническая старина представляла собой как бы остов здания, построенного на
века, а интерьер из быстротечных новшеств был непреднамеренно скрыт за
толщей металла.
  Сделав с полсотни шагов по скользкому трапу, Фан-Орт оста-новился в
замешательстве. Что-то властно мешало ему продолжить путь. Никогда прежде
он не испытывал паники, а сейчас был близок к ней. Но мог ли он в этом
признаться? Тогда пришлось бы оправдывать перед собой уступку безотчетному
страху - внезапное безоглядное бегство, даже не с полпути, а чуть ли не с
порога, неизвестно от кого и от чего? Ведь ему ничто не угрожало, и
внут-ренний голос не предупреждал об опасности, и рас судок молчал... И что
вообще произошло: сработало ли какое-то древнее атави-стическое чувство,
воздействовало ли на мозг поле неведомого из-лучения?
  Фан-Орт не стал анализировать причины панического бегства, он
предпочел убедить себя в том, что, повернув назад, поступил
единственно разумным образом.
  "Не следовало поддаваться спонтанному порыву. А все Орена с ее
романтическими выдумками. Это из-за нее я очертя голову ринулся в
катакомбы. Хорошо, что вовремя исправил ошибку, которая могла привести к
трагедии. Ведь я наверняка заблудился бы в лабиринте катакомб, и еще
вопрос, пришли бы ко мне на выручку интеллект-автоматы. А моя жизнь
принадлежит не мне, расплачиваться ею я не вправе!"
  "Ну, ничего, - подумал он затем с чувством мстительного удовлетворения, -
наступит день, и меня примут здесь как повелителя, со всей
торжественностью, на какую способны носители машинного разума!" А на втором
плане сознания гнездилась мысль, что психологи оказались не так уж наивны,
придумав псевдоприроду. Каково бы-ло бы существовать в железном склепе, из
которого он только что вырвался!

  Вылазка не была вовсе неудачной. Фан-Орт неожиданно почувствовал
прилив энергии. И вновь мысли его обратились к Орене.
  "А ведь она права. Терпение, вот что мне нужно. Сверхчеловек должен
обладать и сверхчеловеческим терпением. Сколько раз об этом твердил
профессор Орт!"
Мысленно он почти никогда не называл профессора отцом.
  Подвергшись угрозе (Фан-Орт был уверен в этом), жизнь снова наполнилась
смыслом. Играя скульптурными мышцами, шел он по аллее, уже не казавшейся
ему псевдоаллеей, и блаженно вдыхал аромат цветов, ничем не напоминавший
запахи машинного масла и старого титан-железа...
  Вот идет навстречу Эрро. Видать, тоже потянуло на природу. Как всегда,
задумчив. Короткие ручки заложил за спину, голова на тоненькой шейке
покачивается взад-вперед в такт шажкам...
  Старик Эрро, лет на десять старше остальных. Родился не во-время,
вероятно, мать нарушила запрет. Хилый, низкорослый, с явными признаками
вырождения. Странно, что такому сохранили жизнь.
  Впрочем, сейчас, настроенный благодушно, Фан-Орт готов был признать,
что астрофизик Эрро первейший. Но все равно книжный червь, а вовсе не
мудрец, как убеждена Орена!
  - Салют, - первым поздоровался Эрро.
  - Салют. Выглядите усталым. С чего бы? - притворно посочувствовал Фан-Орт
(еще час назад он не снизошел бы даже до этого).
  Эрро взглянул с удивлением.
  - Заработался. Анализировал результаты наблюдений.
  - Интеллект-автоматов?
  Большелобое личико Эрро сложилось в довольную улыбку.
  - Не угадали, своих собственных. У нас же идеальные условия для
работы! И знаете, очень любопытные получились выводы. Те-перь надо
обобщить материал. Вот, задумал монографию. Тома на три, не меньше. В
первом томе...
  - Я спешу, - перебил Фан-Орт. - Доскажете в другой раз. - И, не
удержавшись, добавил: - Думаете, кому-нибудь нужна ваша монография?
  - Вам вряд ли, - холодно ответил Эрро.


                                2. Ожидание

  Прошел год - квант времени, навечно связанный с орбитальными параметрами
Гемы, насильственно отторгнутый от нее вместе с песчинкой-сфероидом, но
сохраняемый в неприкосновен-ности не только сверхточными водородными часами
Вселенной, но и, в своих дробных долях, биоритмами, да и всем генезисом
"гарантов". Не оттого ли понадобились они профессору Орту, что, подобно
тому, как время немыслимо без эталона, невозможно обойтись и без личностных
эталонов, по которым должно форми-роваться новорожденное человечество?
  Жизнь на сфероиде текла заведенным порядком. Однако мечта о новой Геме, в
становлении которой главная роль отводилась Фан-Орту и его товарищам, все
более утрачивала реальные очертания, отступала, дразня, словно мираж,
вместе с безгоризонтным про странством на экране светозара...
  Коллективный разум гемян, составивший программу интеллект-автоматов,
предвидел, что обнаружить звездную систему, где опас-ность не угрожала
бы людям, - задача невообразимо сложная.
  На большинстве планет, пригодных для колонизации чело-вечеством, вероятен
конфликт с существующими формами жизни, а он недопустим. И кто знает
поэтому, сколько парсеков предстоит преодолеть сфероиду, сколько зигзагов
выписать во вселенском пространстве, прежде чем навсегда смолкнут
двигатели, работающие по принципу непосредственного преобразования энергии
управляемого ядерного синтеза в лучевую энергию, или будут сброшены
аварийные паруса из алмазной паутины, терпеливо ждущие своег о недоброго
часа в забортных контейнерах.
  Понимал ли это профессор Орт, а если понимал, то как мог об-речь на
бесплодное старение полных сил и энтузиазма молодых людей - элиту
бывшего Космополиса?

  По еще соблюдаемой традиции астронавты каждое утро приходили в
конференц-зал (когда-то здесь был Мемориальный отсек), обменивались
новостями, причем выяснялось, за редким исключением, что в точном значении
этого слова новостей нет, а есть прогнозы, мнения, соображения... Да и они
начинали повторяться. Зачастую не представляло труда угадать, что
произнесет очередной оратор. Лишь Эрро и Орена обычно рассказывали о своих
действительно новых изысканиях, однако не находили отк лика у остальных...
  Затем все разбредались по "коттеджам", которые, как и прочие изыски
психологов, нуждались в приставке "псевдо".
  Тяга к общению заметно убавилась. Не вызывали былого азарта
интеллектуальные игры, которым еще год назад предавались с упоением. После
нескольких бурных ссор совершенно прекрати-лись диспуты. У большинства
наступил нервный спад, появилось безразличие к обязанностям: их
искусственность, прежде почти никем не осознаваемая, стала вдруг до
отвращения очевидной.
  Орена и Эрро не разделяли общего уныния. Но Орене это давалось благодаря
вошедшему в привычку жесткому самоконтролю, а Эрро был занят монографией и
ни на что другое, казалось, не обращал внимания.
  - Вы счастливчик, - однажды сказала ему Орена. - Вам можно позавидовать.
  Она не подозревала, что именно так думает о ней Фан-Орт...
  Наморщив рахитичный лоб и глядя на Орену снизу вверх, Эрро убежденно
ответил:
  - Мы все счастливчики.
  - Так уж и все! Разве вы не видите, какими скучными и угрю- мыми мы
стали? Почти не разговариваем друг с другом. " Да - нет", "здравствуйте -
до свидания", таково наше общение.
  - А ведь для меня это новость... - озадаченно проговорил Эрро. -
Признаться, я ничего не замечал.
  - Вы вообще ничего не замечаете, кроме своей науки, - упрекнула Орена.
  - Не скажите. Вашу симпатию к Фан-Орту заметил даже я.
  Девушка вспыхнула.
  - Неужели даже вы? Только не думайте о нас плохо, мы с ним просто
друзья и...
  - А я и не думаю ничего плохого, - улыбнулся Эрро. - На-против, радуюсь,
глядя на вас. Вы назвали меня счастливчиком. Да, я счастлив своей работой.
Однако для полноты счастья этого мало. И не вы мне, а я вам должен
позавидовать. Вот где истинное счастье!
  - Все не так просто, - призналась Орена. - Порой мне бывает страшно... Не
за себя, за него. Он томится от безделья, однако заняться чем-нибудь
полезным не хочет. Меня не слушает, упрямства и самомнения ему не занимать.
Чуть что не по нраву, зам ыкается в себе.
  - Вы же его любите?
  - Да, очень. Но как помочь, не представляю. Посоветуйте, а?
  - Боюсь, мой совет покажется вам банальным, - покачал го-ловой Эрро. -
Таков он и есть, ничего лучшего не предложишь. Будьте терпеливы и
внимательны, не жалейте тепла. Фан-Орт - незаурядная, очень сложная и
контрастная личность. В нем избыток силы и, как ни парадоксально, бессилия.
А это ведь антаго-нистическое противоречие! Оно и определяет его
характер...
  - Несчастливый характер, - вздохнула Орена. - Только Фан в этом не
виноват. Таким его сделал отец, профессор Орт.
  Эрро нахмурился.
  - Я знаю, - сказал он. - И поверьте, у меня есть основания сочувствовать
вам. Утешения здесь не помогут. Но разве счастье бывает безмятежным? Если
да, то недолго... Обычно за него при-ходится бороться. Впрочем, я опять
изрекаю спло шные банально-сти...
  - Тем не менее, спасибо вам за них, - поблагодарила Орена. - Вот
уж не думала, что смогу перед кем-либо исповедаться... Вы
необыкновенный человек! Я постараюсь следовать вашему совету.
  Эрро покраснел.
  - Необыкновенный... Не смейтесь надо мной, Орена. Думаете, я не знаю, что
вы обо мне думаете? Рахитичный уродец, по загадочной причине затесавшийся в
сообщество гармонически развитых молодых людей!
  - Никогда я так не думала, - возмутилась Орена. - Воз-можно,
если бы не Фан...
  - Вот видите, и я не лишен комплексов, - смущенно прогово-рил Эрро. -
Что же касается общего уныния... Вскоре ему придет конец.
  - Чтобы утверждать это, нужно быть оракулом.
  - Вряд ли я им когда-нибудь стану. Но как астрофизик, могу
сделать прогноз: нас ожидают перемены.
  - Расскажите подробнее! - взмолилась Орена.

  - Выдумывает книжный червь, - отмахнулся Фан-Орт, когда Орена поделилась
с ним новостью.
  Однако через месяц на экранах светозаров стала видна едва уловимая
искорка. С каждым днем яркостная отметка увеличива-лась в диаметре,
превратилась сначала в сверкающее пятнышко, затем в световой диск.
  Впервые за годы раздалось жужжание сигнального зуммера, начали
пульсировать предупредительные сигнальные лампы. Голос автоматического
информатора предупредил:
  - Всем занять противоперегрузочные кресла. Приготовиться к маневру!
  - Я с тобой, - подхватил Орену под руку Фан-Орт.
  - Иди к себе, у меня ведь только одно защитное кресло, -
попыталась высвободиться Орена.
  - Обойдусь. Любой маневр для меня пустяк!
  - Ну, смотри!

  Перегрузка оказалась на удивление тяжелой. Орена пожалела, что так
часто пренебрегала тренировками.
  Сдерживая стон, она скосила глаза на Фан-Орта. Тот сидел в обычном, не
противоперегрузочном, кресле выпрямившись, разведя могучие плечи. И хотя
лицо астронавта окаменело от перегрузки, оно было одухотворено, как никогда
прежде. Им нельзя б ыло не любоваться...
  - Впервые за долгие месяцы Фан-Орт испытывал необычай-ный подъем духа.
Это была его стихия - стихия силы и мужества. В ней, и только в ней, он мог
проявить свои лучшие, уникальные качества, быть тем, кого так трудно и
настойчиво создавал профессор Орт, - сверхчеловеком.
  - Теперь ты видишь, на что я способен, - уловив восхищенный взгляд
Орены, глухо выговорил Фан-Орт.
  Перегрузка помешала ей ответить. И только потом, после отбоя, она
сказала с нежностью:
  - Я горжусь тобой! Но прошу тебя: пожалуйста, будь скромнее!
  На этот раз, когда Фан-Орт обнял ее, она не отстранилась.


                             3. "Старик" Эрро


  Тщедушный малорослый астрофизик был загадкой для остальных обитателей
сфероида. И прежде всего по причине своего возраста. Не зря его называли
стариком. Десять лет - разница почти в полпоколения. Другие были
ровесниками, "старик" Эрро изначаль но выпадал из их ряда, чему
способствовал его замкнутый, при всей кажущейся общительности, характер.
  "Старика" отличала от остальных и конституция. Среди стройных,
атлетически сложенных молодых людей он смотрелся как уродливый
лилипут-инопланетянин. Резала глаз непропорциональность частей его хилого
тела: огромная голова с непомерно выпуклым лбом на тонкой шейке, детские
ручки и ножки, узкие плечики... Особенно нелепо, даже комично, он выглядел
рядом с Фан-Ортом.
  Это были антиподы во всем. Но их, тем не менее, связывала не-кая не
поддающаяся определению общность. И оба о ней интуи-тивно догадывались. Не
потому ли красавец-астронавигатор с такой активной неприязнью относился к
тщедушному астрофизику, что воспринимал его, как искаженное до
неузнаваемости отображение самого себя? Не раз Фан-Орту снился кошмарный
сон, доводивший его до исступления: вот он заглядывает в зеркало и видит
свое лицо, но тотчас оно превращается в сморщенное личико Эрро ...
  Фан-Орт спрашивал себя: как мог "книжный червь" оказаться среди
них, почему его произвели на свет столь преждевременно, и с какой целью
сохранили жизнь явно неполноценному ребенку?
  Ни на один из этих взаимосвязанных вопросов он не находил ответа.
  Был ли Эрро посвящен в тайну своего происхождения? Не раз и не два
пытались вызвать его на откровенность. Он неизменно отвечал:
  - Не знаю.
  Эрро говорил правду. При его незаурядном аналитическом уме - качестве,
которое замечают в последнюю очередь, - он не мог не задавать себе тех же
вопросов. И, подобно Фан-Орту, не был в состоянии на них ответить.
  Возможно, если бы Фан-Орт или Эрро догадались сформулиро-вать задачу
интеллект-автоматам, вероятностная разгадка тайны была бы найдена. Но
Фан-Орту это попросту не пришло в голову, а Эрро подсознательно страшился
узнать правду.
  Хотя он старался не подавать вида, непохожесть на товарищей ощущалась им
как неподъемный груз, от которого, увы, невозможно освободиться. Чувство
собственной неполноценности было слишком хорошо знакомо ему: сочетание
высокого ума с тщедуш-ным карликовым телом воспринималось как унизительная
дис-гармония, и еще неизвестно, чем бы он поступился, чтобы только
устранить ее...
  Фан-Орт был бы неприятно поражен, проникнув в тайну рождения Эрро и
узнав, что тот никто иной, как его единокровный старший брат! Почти так же,
как был поражен профессор Орт, когда впервые увидел новорожденного первенца
- с приплюснутой головкой и пуповинкой-шейкой...
  Профессор махнул на него рукой, поняв, что нечего и пытаться превратить
это убогое существо в "сверхчеловека". Однако, не будучи сентиментальным,
он все же сохранил некие рудименты родительских чувств и не только оставил
"неудавшегося" отпрыс ка в живых, но, не раскрывая инкогнито, позаботился о
его будущем.
  А "сверхчеловеком" стал Фан-Орт...


                          4. "Призрак" "призрака"


  Сфероид пронзал Вселенную множеством волновых игл. С антен-ных острий
срывались зондирующие импульсы, сканировали про-странство, придирчиво
ощупывая каждый его потаенный уголок, каждую встречную клеточку вещества,
чтобы вернуться с ношей информации, столь необходимой сейчас
интеллект-автоматам. Доступ к ней, через электронных посредников, имели и
астронавты, но осмыслить ее лавину в считанные мгновенья не мог даже
наиболее подготовленный из них - Эрро. Увы, быстролетный и всеоб ъем-лющий
коллективный разум гемян, нашедший формализованное воплощение в программе
интеллект-автоматов, для обитателей сфероида оставался недоступной
пониманию абстракцией, если не легендой - красивой и возвышенной, но не
имеющей ничего общего с жизненными реалиями.
  На экранах светозаров все явственнее вырисовывалась гроздь планет,
обращающихся вокруг центрального светила. Картина была похожа на модель
атома - с ядром и орбитальными электронами - только движение планет
скрадывалось все еще огромны м расстоянием.
  День за днем оно сокращалось - сфероид приближался к звездной системе.
Астронавты вновь обрели, казалось бы, утраченную надежду, оживились:
двенадцать планет в системе, неужели ни одна из них не станет новой Гемой?
Но радость была с горчинкой: "гаранты" переживали свое бессилие повлиять на
ход событий. Одни (к ним принадлежал Эрро) - стоически, другие
(большинство) - с болезненным чувством ущербности. Однако и для тех, и для
других не существовало дилеммы: не способность человека составить
конкуренцию интеллект-автоматам была очевидна. Один лишь Фан-Орт, уверенный
в собственном превосходстве над обыкновенными людьми, не смирился с ролью
пассивного наблюдателя.
  Терпение, к которому он призвал себя год назад, оказалось не-стойким.
Фан-Орта выводила из себя стратегия интеллект-авто-матов, как ему казалось,
неоправданно осторожная, даже откро-венно трусливая.
  "Почему орбита ожидания так высока, на порядок выше, чем у любой из
двенадцати планет звездной системы? Правильнее было бы сразу же начать их
поочередный облет! Автоматы же, как нарочно, медлят. Издеваются, что ли,
над нами?" - так думал он, все более утверждаясь в мысли: если не
вмешаться, ничто не изменится. Последовать совету Орены - пойти на поклон к
бездушным машинам, которые, увы, не спешат признать в нем повелителя? Но не
станет ли это его поражением, не унизит ли, хотя бы перед самим собой?
  Фан-Орт со стыдом вспомнил первую, плачевную попытку про-никнуть в
катакомбы - чрево сфероида. Мысленно ощутил горьковатый запах машинного
масла. Скользкая, словно намыленная, палуба въяве громыхнула под ногами...
  На душе стало муторно. Только сейчас он признался себе, что в тот раз
вовсе не принял разумное решение, а попросту бежал из катакомб,
охваченный паникой.
  И все же Фан-Орт снова нашел оправдание: он не был тогда морально
подготовлен, шел как на прогулку, не подозревая о психическом воздействии,
которым интеллект-автоматы ограждают себя от прямого общения с людьми.
  В своем отношении к пахнувшим металлом и смазкой лабиринтам старого
Космополиса Фан-Орт был не одинок. Остальных "гарантов" также отвращали
катакомбы. За границами жилой зоны начинался как бы сопредельный мир, пусть
не враждебный, но ч уждый, непонятный, непредсказуемый...
  Вряд ли у кого-нибудь из предков-гемян, случись такая фанта-стическая
возможность, возникло бы желание проникнуть в недра колосса-муравейника -
обиталище гигантских, пусть даже полезных и безвредных, насекомых. А к
интеллект-автоматам "га-ранты" относились, как к некоему подобию
сверхразумных му-равьев, единственным предназначением которых было
развивать кипучую, но не поддающуюся контролю деятельность на благо людей и
эмбрионов...
  Однако теперь спуск в катакомбы стал для Фан-Орта делом че-сти. Он должен
был взять реванш за столь унизительное поражение. Хорошо, что Орена не
знает, иначе как бы он выглядел в ее глазах!
  Вот площадка, которой он достиг в прошлый раз. На миг Фан-Орт
приостановился. Захотелось повернуть назад, к теплу и ком-форту, в уютный
мир иллюзий, созданный стараниями неистощимых на выдумки психологов.
  "И кто меня гонит? - вошла в сознание мысль. - Ведь можно жить спокойно,
как Орена, как все другие..."
  Тотчас он одернул себя:
  "Но я-то не "другой"!"
  Вспомнилось, что за несколько дней до смерти, словно предчувст-вуя ее,
профессор Орт сказал:
  - Ну вот, кажется, я сделал невозможное. Передаю тебе эста-фету.
Когда придет время и эмбрионы превратятся в людей, вылепи сверхчеловека
по своему образу и подобию, как вылепил тебя я. Интеллект-автоматы для
этого не подходят. Они другие. Запомни: другие! Остерегайся их советов...
  "Пока я без них не обойдусь, - подумал Фан-Орт. - Мое время еще не
настало. А если буду по-прежнему бездействовать, то может и вообще не
настать..."
  И он двинулся дальше, с удовлетворением почувствовав, что нерешительность
отступает, возвращается вера в себя, в свои беспредельные возможности.
  Взявшись руками за массивную стойку, Фан-Орт выгнул ее дугой, затем
снова выпрямил.
  - То-то! - крикнул он, упиваясь силой. - Так будет и с теми, кто
захочет мне помешать!
  Переходы и туннели старого Космополиса составляли запутан-ный лабиринт,
образующий несколько изолированных уровней с многочисленными шлюзами.
Действовавшие когда-то эскалаторы и фуникулеры пришли в негодность еще до
падения Лоора.
  Через электронных посредников не представляло труда полу-чить план
катакомб и заранее предупредить интеллект-автоматы о посещении, но в
понятии Фан-Орта это означало бы проявить слабость, оказаться в роли
просителя. И он предпочел поло житься на интуицию.
  Стальные палубы были все такими же неприятно скользкими, ноги
разъезжались на них и оттого казались чужими, точно протезы. Приходилось
переставлять ступни с постоянным утомительным напряжением. Тело, всегда
послушное и ловкое, стало вдруг раздра-жающе скованным.
  На одной из винтовых лестниц Фан-Орт потерял равновесие. Нога сорвалась с
узкой ступеньки. Штанина щегольского комбинезона разорвалась, обнажив
кровоточащую ссадину.
  Сильнее боли была досада. Зачем он ввязался в эту авантюру? Не следовало
самому спускаться в катакомбы для встречи с автоматами - много чести! Надо
было вызвать их к себе, потребовать отчета!
  "А если бы не явились?" - кольнула самолюбие невольная мысль.
  Фан-Орт попытался выместить раздражение на поручне, но на этот раз железо
не поддалось. Бугрились от напряжения бицепсы, а поручень так и не
согнулся.
  Почувствовав головокружение, Фан-Орт разжал руки и тяжело опустился на
ступеньку, стиснув виски.
  "Неужели отец ошибся?"
  Он впервые назвал профессора Орта отцом, как бы отделив тем самым первого
от второго. Профессор никогда не ошибался, но был ли застрахован от ошибки
отец?
  "Неужели права мама?"
  Фан-Орт вспомнил, как однажды, доведенная издевательствами мужа до
исступления, она бросила ему в лицо:
  - Ты вытравил в себе все человеческое и теперь пытаешься то же самое
сделать с Фаном! Сверхчеловек это уже не человек, а живой робот! Не желаю,
чтобы мой сын стал роботом!!!
  О матери Фан-Орт вспоминал с любовью и нежностью, однако единственным
авторитетом оставался для него профессор Орт. И сейчас, безоглядно отбросив
сомнения, он закричал во весь голос, словно раз и навсегда обрывая
затянувшийся нелепый спор с неве-жественными оппонентами:
  - Слышите вы, профессор Орт не мог ошибиться!
  Потеряв представление о времени, Фан-Орт шел наугад, сползал и карабкался
по многочисленным лестницам, кружил вслепую, натыкаясь на переборки, пока
не заподозрил, что неизменно возвращается в один и тот же туннель. Его
охватило злое отчаяние, и он крикнул:
  - Эй, есть здесь кто-нибудь?
  Эхо повторило его слова. Затем в гулком волноводе, образованном плитами
палубы и сводами туннеля, прозвучал голос, искаженный реверберацией, но все
же разборчивый:
  - Здравствуйте. Что вам угодно?
  - Почему сразу не откликнулись? - Мгновенное облегчение сменилось у
Фан-Орта вспышкой гнева. - Поразвлекались моей беспомощностью? Да
представляете ли вы, кто я такой?
  - Астронавигатор Фан-Орт, - ответил бесстрастный голос. - Мы не знали,
нужны ли вам. А на ваш зов ответили незамедлительно.
  - Где я могу переговорить с вами?
  - Где угодно.
  - Не здесь же! Вы считаете, что это подходящее место для переговоров? А я
так не думаю. Условия неравные: вы видите, с кем имеете дело, а я нет.
  - Претензии справедливы, - согласился голос. - Следуйте моим
указаниям. Идите прямо. Смелее!
  - Думаете, я трус? Ошибаетесь! Куда теперь?
  - Все еще прямо. Теперь направо...
  Необходимость подчиняться чьим-то командам угнетала. Фан-Орт ступал в
полутьме неуверенно, словно слепой. Отвыкшие от света глаза восприняли
мелькнувшую впереди полоску света как ослепительную вспышку.
  - Мы пришли, - пояснил голос.
  - Кажется, шел только я, - пробурчал Фан-Орт.
  Распахнулась дверь. Отсек был пуст, если не считать двух кресел - одно
напротив другого. В том, что справа, сидел широкоплечий пожилой человек.
Его грубое, будто начерно высеченное из гра-нита, лицо было невозмутимо.
Скупым жестом он указа л на свободное кресло.
  - Прошу. Так о чем вы желали говорить со мной?
  Фан-Орт сглотнул горькую слюну.
  - Кто вы? Человек или интеллект-автомат?
  Собеседник нахмурился.
  - Ни то и ни другое. В физиологическом смысле я не человек. Когда-то был
человеком во плоти, потом стал "призраком". Слыхали о них?
  Фан-Орт кивнул.
  - Значит, вы "призрак"...
  - Не совсем. "Призрак" остался на Геме. Я же его дубликат, ре-продукция.
Образно говоря, "призрак" "призрака". Впрочем, в философском смысле
неизвестно, кто из нас оригинал, а кто копия: мы неразличимы.
  - Я не расположен философствовать, - угрюмо сказал Фан-Орт. - И
мне все равно, человек ли вы, "призрак" или дубликат "призрака".
Пришел я вовсе не к вам, а к интеллект-автоматам!
  - Они уполномочили меня побеседовать с вами.
  - Гнушаются мной? Не желают снизойти до встречи?
  - Нисколько. Просто мой облик для вас более привычен. А в остальном...
Считайте, что я один из них.
  - Один из них? - недоверчиво переспросил Фан-Орт. - В прошлом человек?
Тогда кем же вы были прежде и почему оказались здесь?
  Странный собеседник пожал плечами, не менее массивными, чем у Фан-Орта,
но все же ответил:
  - В давние времена я был космокурьером. Мое имя Кей.
  - Постойте... Не о вас ли рассказывала мне мама? Если не оши-баюсь, вы
первым побывали на Геме, потом переправили сюда массу необходимого, а в
награду Лоор изгнал вас! Вот видите, не только вы все знаете обо мне и моих
товарищах, нам тоже кое-что известно!
  - Не рассчитывал, что меня помнят, - бесстрастно проговорил Кей.
  - Я запомнил ваше имя по чистой случайности, - криво усмех-нулся Фан-Орт.
- А другим оно вряд ли знакомо. И уж, во всяком случае, никто вас не чтил
бы. Скорее, наоборот. Ведь если бы не ваша позорная капитуляция перед
Лоором, мы бы сейчас наслаждались полнокровной жизнью на Геме с
перспективой бессмертия. Словом, в моих глазах вы не герой!
  - А кто же?
  - Какое это теперь имеет значение... Итак, что вы делаете на
сфероиде? Прислуживаете интеллект-автоматам?
  Кей посмотрел на Фан-Орта долгим изучающим взглядом. Его лицо было
попрежнему невозмутимо, только резче обозначились глубокие борозды на лбу и
щеках.
  - Да, прислуживаю. В той мере, в какой интеллект-автоматы
прислуживают вам.
  - Но они нам вовсе не прислуживают, - возразил Фан-Орт.
  - Да? Может быть, вы сами готовите себе пищу, занимаетесь
жизнеобеспечением, поддерживаете комфортные условия существо-вания? Или это
все же делают за вас интеллект-автоматы? А чем вы заслужили их заботу?
  Кей говорил с чувством нравственного превосходства, и Фан-Орт не
сразу нашелся, что ответить.
  - Г-м-м... Чем заслужили? Самим фактом своего существования. Мы
жизнетворцы... Гаранты!
  Вопреки нарочитому высокомерию, ответ прозвучал неубедительно, даже
жалко, и Фан-Орт сам почувствовал это.
  - Жизнетворцы... Гаранты... - повторил его слова Кей. - Орт вкладывал в
эти понятия великий смысл. Но его представление об истинном величии было
неверным...
  - Вы знали отца?
  - Да, я был знаком с ним, как и с человеком, чье имя вы тоже носите.
  - С Фаном?
  - Да. И Асду, вашу славную мать, я знал, хотя мы с ней ни разу не
встречались.
  - Расскажите о них! - воскликнул Фан-Орт.
  - Но вы же не за тем пришли. Да и стоит ли ворошить прошлое? Ни вам, ни
мне это не доставит удовольствия.
  - Расскажите, требую!
  - Я не привык к языку требований.
  Фан-Орт побледнел от негодования. Впервые его так унизили. И кто?
Какой-то бесплотный фантом, чья-то бессчетная копия!
  - А я не привык к такому обращению, слышите, вы, "полупри-зрак" или как
вас еще!
  - Да, я "полупризрак", - лишенным интонаций голосом проговорил Кей.
  - А вы?
  - Сверхчеловек, вот кто!
  - Не думал когда-нибудь встретить сверхчеловека. И на что он способен?
  - Испытайте! - запальчиво воскликнул Фан-Орт.
  Усмехнувшись, Кей назвал два многозначных числа.
  - Перемножьте.
  Ответ последовал почти мгновенно.
  - Правильно, - признал Кей. - В скорости счета вы почти не уступаете
"призракам". Ловите! - внезапно крикнул он и с силой метнул что-то
увесистое.
  Фан-Орт едва успел отскочить.
  - Это нечестно! Я думал, вы бесплотны!
  - А я думал, что сверхчеловек готов к любым неожидан-ностям.
  - Издеваетесь? - вспыхнул Фан-Орт.
  - Не могу отказать себе в этом маленьком удовольствии. Для меня выше
человека только человечество. И какими бы сверхстимуляторами ни пичкал вас
отец, как бы ни муштровал, вы в лучшем случае остались просто человеком. А
в худшем... - Ке й оборвал фразу и после короткой паузы сухо продолжил: -
Все ваши жалкие фокусы я могу повторить. Могу сделать и то, на что вы не
способны, например, телепортироваться. Но значит ли это, что я
сверхчеловек?
  - Вы бездарная копия! Заурядная подделка! - потеpяв само-обладание,
выкрикнул Фан-Орт.
  Никогда в прошлом он не испытывал такой яростной, неистовой ненависти.
Даже к отцу, которого при всем преклонении ненавидел за перенесенные обиды,
за слезы мамы... Но, оказывается, то была не настоящая ненависть.
По-настоящему он возненавидел лишь сейчас, потому что профессор Орт,
унижая, воспитывал в нем сознание силы и достоинства, а "призрак" заставил
испытать во сто крат худшее унижение - ощутить физическое и нравственное
бессилие перед материализовавшейся тенью давно умершего че ловека.
  Еще вчера Фан-Орт относился к "призракам" с полнейшим без-различием, как
к чему-то псевдореальному, точно и они были при-думаны психологами, а если
и существовали, то на полумифической Геме, вне локальной действительности
сфероида. И вдруг такая обескураживающая неожиданность: "призрак" здесь,
рядом, во главе интеллект-автоматов!
  ...Когда кровь перестала стучать в висках и спала с глаз багровая
пелена, Фан-Орт обнаружил, что находится наверху, у входа в катакомбы.
  "Да был ли я там? Не галлюцинация ли все это?" - подумалось в первый
момент.
  Но разорванная штанина и свежая ссадина не оставляли места сомнениям. Его
вышвырнулиили как нашкодившего юнца, как тряпку, о которую брезгливо
вытерли ноги...
  Фан-Орт зримо представил шахтные колодцы, винтовые лестни-цы, туннели с
многочисленными ответвлениями, заново пережил злое отчаяние, охватившее
его, когда он понял, что окончательно заблудился в запутанном лабиринте, и
словно со стороны услышал свой сдавленный крик: "Эй, есть здесь
кто-нибудь?" Вспомнилось грубо вырубленное лицо "призрака", налитые
тя-жестью камни глаз под глыбами-веками. Это полное презрения лицо будет
теперь преследовать его, разъедая душу желчью ненависти. Даже карлик Эрро
не вызывал у Фан-Орта таких недоб рых чувств...
  Словно запечатленный в мнемозаписи, слово в слово повторился весь их
разговор. Как же смешно и глупо он себя вел! Но и в этом винил не себя, а
"призрака".
  Как очутился наверху, астронавигатор вспомнить не мог. Видимо, проклятый
"призрак" стер из его памяти обратную дорогу, и она выпала из времени. А
вот мельчайшие подробности их встречи сохранил, хотя именно эту
оскорбительную правду Фан-Орт предпочел бы забыть навсегда.

                                 5. Орена

  Фан-Орт напрасно завидовал умению Орены принимать действительность такой,
какова она есть, хотя сама эта зависть была лишь скрытым выражением
превосходства: в долготерпении девушки он видел прежде всего свидетельство
ее ограниченности, скудных потребностей.
  Фан-Орт был бы гораздо ближе к истине, если бы признал за ней талант
самообладания. В отличие от него, Орена не позволяла себе распускаться,
давать волю нервам. Но неумолимое течение времени, не приносящее желанных
перемен, и на нее действовало угнетающе, тем более, что, будучи женщиной,
она с болезненной наблюдательностью замечала перемены нежеланные: вот этой
морщинки вчера еще не было, и складочки на шее, и седого волоска, пусть
пока единственного...
  Привычно веря в непогрешимость коллективного разума гемян, Орена
нет-нет и спрашивала себя: не слепа ли эта вера?
  Порой она со страхом думала:
  "Что если мы - объект загадочного эксперимента, о котором даже не
подозреваем? А за нами тем временем пристально наблюдают, словно за
инфузориями в капле воды на предметном стекле микроскопа, развлекаются
нашим бестолковым мельтешением..."
  Орена избегала таких мыслей, считала их беспочвенными и оттого глупыми,
гнала прочь, когда они все же изредка возникали. В такие минуты страстно
хотелось, чтобы кто-то рассеял мучащие ее сомнения.
  Но кто может это сделать? Фан считает ее рассудочной, непробиваемо
уравновешенной, не нуждающейся в утешениях. Привык искать у нее поддержку,
и никак не наоборот. Он и слушать не станет ее исповедь, сам начнет
жаловаться на несправедливость судьбы, обвинять интеллект-автоматы и,
конечно же, коллективный разум гемян. И как в нем уживаются самомнение и
потребность из-ливать душу?
  Уверенность в себе - достоинство, а самоуверенность - недостаток.
Интересно, есть ли между ними грань? А если есть, то по какую ее сторону
Фан-Орт?
  Орена тотчас устыдилась этих своих мыслей. Она же любит Фана и хотя бы
поэтому должна прощать ему недостатки, тем более, что достоинств у него
гораздо больше! Конечно, никакой он не сверх-человек, как внушил ему отец,
но, бесспорно, личность... С кем еще можно его сравнить? Разве что с
Эрро...
  "Ах, бедный старик Эрро, какая несправедливость, что ему досталась
несуразная внешность. При таком-то уме! "Книжный червь" - называет его Фан.
Чем вызвана эта неприязнь? Вероятно, я дала повод, отзываясь об Эрро с
cимпатией. Глупенький Фан, ревновать меня просто смешно. Или ревность имеет
более глубокие корни?"
  Фан и Эрро... Два антипода... Один красив, могуч, импульсивен, другой
невзрачен и физически слаб. Но выдержан, эрудирован, мудр. И ведь он мне на
самом деле нравится, - призналась себе Орена. - Интересно, могла бы я
полюбить его? - от кажущейся нелепости этой внезапной мысли она
рассмеялась, но тотчас оборвала смех:
  "А ведь и впрямь могла бы... Его и Фана я выделяю среди ос-тальных. При
всех броских различиях оба одинаковы в главном. Среди нас лишь они -
личности!"
  Она принялась мысленно перебирать товарищей. Вот, к примеру, архитектор
Агр. Что он спроектировал, что построил? Разве сравнить его с недоброй
памяти Лоором? Тот был настоящим архитектором. И если бы не его дикая жажда
власти, то сколько бы воздвиг на Геме!
  "Но не предвзято ли я отношусь к Агру? - упрекнула себя Орена. - А сама я
разве личность? Моя специальность - гомология. Это синтез физиологии,
психологии, социологии и еще нескольких наук. Чем же занимаюсь я? Изучаю
человека в экстремальных условиях? Отнюдь. Всего лишь помогаю
интеллект-автоматам ухаживать за эмбрионами. Или, может быть, не помогаю, а
мешаю? А они терпеливо сносят мою "помощь"... Значит, Фан прав? Впрочем,
речь ведь не обо мне...
  Как может считаться личностью кибер-диагност Корби, желчный ипохондрик,
питающий к интеллект-автоматам еще большую неприязнь, чем Фан? Предоставь
ему такую возможность, и он разберет их на части, если, конечно, сумеет.
  Не лучше и агроном Виль. Казалось бы, он-то труженик. Из года в год
упрямо высевает одни и те же злаки, ухаживает за посевом, даже собирает
урожаи, а годятся ли они в пищу, его не интересует. И мы едим синтетический
корм, приготовляемый, опять-таки, интеллект-автоматами. На вопрос: "Почему
не займетесь селекцией?" отвечает: "Зачем?" Так, может, он - личность?
  Чем же объяснить, что, за двумя исключениями, мы такие серые,
ортодоксальные? Не оттого ли, что все, кроме Эрро и Фан-Орта, появились на
свет "из колбы"? Но каким же тогда окажется будущее человечество!"
  Воображение нарисовало столь мрачную картину , что Орене потребовалось
призвать на помощь все свое самообладание.
  "Конечно же, дело не в этом, - взяв себя в руки, решила она. - Считается,
что для рождения нас отбирали по генным спектрам. Но я-то, гомолог, знаю,
что сами по себе они недостаточно прогностичны: один из братьев может стать
злодеем, а другой праведником! И профессор Орт это безусловно понимал!
  Наверняка гемяне разработали метод отбора, о котором я не имею
представления. Но тогда снова придется признать правоту Фана: что это за
сверхразум, если, несмотря на его старания, вместо гениев получились
посредственности?"
  Так размышляла Орена, пытаясь разрешить ею же обнаруженное
противоречие.
  "А может, профессор Орт просто не нуждался в созвездии потен-циальных
гениев? Зачем они нужны, если есть сверхчеловек, который по замыслу должен
быть единственным в своем роде. Тогда мы - всего лишь приложение,
оттеняющий его достоинства фон".
  Орена не удовлетворилась этим ответом, потому что с ним не удалось
согласовать единственный, но, на ее взгляд, решающий факт: наряду с
Фан-Ортом существовал Эрро! И если признать, что ее догадка верна, то как
объяснить одновременн ое появление на тусклом небосводе двух солнц, когда
достаточно лишь одного?


                              6. Что делать?

  Здесь, на сфероиде, Кей особенно остро ощущал одиночество. На Геме
остался другой Кей, разделивший с ним прошлое. До поры они были едины, если
так можно сказать об одной и той же личности. Расставшись, стали разными. И
это было расставанием с самим собой...
  "Неизвестно, кто из нас оригинал, а кто копия", - утверждал он в
разговоре с Фан-Ортом. Формально это было правдой. Вернее, было бы правдой,
если бы "оригинал" и "копия" - неразличимые двойники - имели бы не только
общее прошлое, но общие настоящее и будущее. А они у них разные. Один
продолжает привычное существование, у другого изменилось все, кроме
личности и... прошлого.
  Так кто же из них по праву должен считаться оригиналом, а кто копией?
Выходит, не так уж неправ этот наглый юнец, назвавший его "полупризраком".
Да, он - копия, а вот бездарная или нет, рассудит будущее.
  Кей сам вызвался сопровожать "гарантов". Коллективный разум
воспользовался честолюбивыми планами Орта, чтобы поставить свой собственный
эксперимент, на первых порах отвечающий этим планам, но впоследствии далеко
выходящий за их рамки.
  Орт был актером на подмостках Вселенной, мечтал сыграть роль Бога.
Коллективный разум искал ответа на вопросы, поставив-шие науку на колени
перед религией.
  Как зародилась жизнь? Что представляет собой Высшая сила, сотворившая
человека? Можно ли смоделировать ее и притом не ограничиться масштабами
одной или нескольких планет, а охватить разумом Вселенную, лишив интеллект
ореола уникальности, а религию - нравственной опоры? Есть ли над этой
Высшей силой своя Высшая сила, а над той еще одна, и, возможно, так до
бесконечности? А может быть, существует кольцо Высших сил, где над самой
верхней властвует самая нижняя? И станет ли Человек одним из его звеньев?
  Ответить на эти вопросы - значило найти алгоритм невозможного. Но только
ли для того, чтобы восторжествовала наука?
  Орт мечтал хотя бы посмертно оказаться Богом. Коллективный разум
рассчитывал поднять человека до уровня Бога. И в испол-нении этого
грандиозного замысла главную роль играли не "га-ранты" и не
интеллект-автоматы. Полномочным представителем гемян на сфероиде был Кей.
Но не прежний бесшабашный космо-курьер, а иной Кей, преступивший смертный
рубеж, обретший "бессмертие" и обремененный грузом неизбывных потерь.
  В его жизни произошло много расставаний. Но самым невыно-симым было
расставание даже не с самим собой, оставшимся на Геме, а с Интой.
Растаявшая в дали пространства и времени, но не в памяти, она бередила душу
фантомной болью былого счастья, оказавшегося до обидного хрупким, но
неистощимым в своей всепроникающей полноте. И как же бедны те, кто не знал
такого счастья или принимал за него благополучие!
  Временами мысль о жене доводила его до исступления. Тогда Кей проклинал
"бессмертие", от которого она отказалась, а он - нет. Но хотя в любой
момент мог положить конец своему существо-ванию, никогда не допустил бы
этого. Потому что чувство долга главенствовало над его желаниями и
поступками.
  Однако помимо воли Кея "бессмертие" все с большим трудом противостояло
возраставшему напору энтропии. Теоретически "призрак" мог существовать
сколь угодно долго, в действитель-ности же лишь до тех пор, пока
обеспечивался энерге тический баланс. Последнее и понуждало взять слово
"бессмертие" в кавычки.
  На Геме, с ее неиссякаемым природным источником волн Бесле-ра, проблемы
энергетического баланса не возникало. Здесь же жизнь "призрака" висела на
волоске. И этим тонким, готовым вот-вот оборваться, волоском был ручеек
космической энергии, струящийся вслед за сфероидом. Не истощится ли он
прежде, чем Кей выполнит свое предназначение?
  Даже будучи оторван от коллективного мозга гемян, перестав быть его
частицей, Кей обладал зарезервированным на случай непредвиденных
обстоятельств правом, не считаясь с интеллект-ав- томатами и, тем более,
"гарантами", принять волевое ре шение, от которого будет зависеть судьба
сфероида. Сумеет ли он при не-обходимости воспользоваться этим правом, и
насколько верным, объективным, беспристрастным окажется его решение?
Достаточен ли накопленный им жизненный опыт, чтобы можно б ыло, без опоры
на коллективный разум, избежать ошибок?
  Кей, при всей уверенности в себе, никогда не грешил самоуверенностью. И
эти, пока еще безответные, вопросы не могли его не тревожить. Более же
всего беспокоила хрупкость "бессмертия", ко-торое, хотя и тяготило Кея, но
оставалось первейшим у словием ус-пеха его миссии. Исчезни он, и последнее
слово может оказаться за "гарантами". А хватит ли им сил вынести эту ношу?
Ведь коллективный мозг гемян отвел им совершенно иную роль. О ней
догадывалась лишь Орена, да и то смутно, на пределе интуиции.
  "Эмбриональное человечество" не нуждалось в "гарантах": все, что
требовалось для его развития, было заложено в программу
интеллект-автоматов. "Гаранты" же служили объектом параллельного
эксперимента, о котором не знал даже Орт. Этот жестокий по своей сути
эксперимент преследовал цель установить предел психических сил человека в
чуждой его природе безмерности космоса. Горстку молодых людей принесли в
жертву сонму Высших сил в надежде на их благосклонность: сообщество
астронавтов должно было предвосхитить судьбу будущего человечества.
  А роль "повивальных бабок" и "ангелов-хранителей" возложили на
интеллект-автоматы. Подобно обитателям сфероида, пионеры неведомого мира
окажутся в экстремальных условиях и тоже будут нуждаться в поддержке.
Пример астронавтов поможет уберечь их от духовной деградации.
  Увы, результаты эксперимента были неутешительны. Оторванность от
прародины, отсутствие ясных перспектив, вынужденная изоляция в тесном
пространстве жилой зоны сфероида при всех стараниях психологов не могли не
вызвать упаднических настроений. Но как скоро это произошло! И что будет,
если ни одна из двенадцати планет не пригодна для колонизации?
  Разговор с Фан-Ортом взволновал Кея. Конечно, тот не типи-чен -
индивидуалист, движимый амбициями. Такие были, есть и будут при любой
общественной формации и на любом уровне культурного развития. Воспитав
"сверхчеловека", Орт вольно или невольно допустил ошибку, которая может
дорого обойтись. Из таких, как Фан-Орт, - свидетельствует история, -
выходили вожди и тираны, убежденные в своей непогрешимости, не призна-ющие
чужих мнений, скорые на необдуманные решения.
  И неважно, какой титул носил такой самодержец - императора или всенародно
избранного президента: самое страшное, что пона-чалу он мог - демагогией,
популизмом, беспардонной ложью - увлечь за собой других, искренне
заблуждающихся... А потом, дорвавшись до власти и войдя в ее вкус,
постепенно избавлялся от соратников, окружал себя льстецами и
подхалимами... Разве не таков был Лоор?
  Нравственные критерии гемян, нашедшие естественное вопло-щение в личности
Кея, исключали насилие. Исторический опыт научил: не бывает победителей и
побежденных. Любая победа беременна поражением, и оно рано или поздно
появится на свет и перевернет все с ног на голову. Вчерашние побежденные
окажутся благополучнее победителей, а то, что было предметом гордости
предков, вызовет стыд у потомков...
  Когда цивилизация Гемы подверглась самоуничтожению, немногие уцелевшие
мгновенно забыли о вражде, противостоянии, наци-ональной и религиозной
розни. Гемяне - иных национальностей больше не существовало. Но неужели
единства можно достичь только ценой м ножества жизней?
  Да, Кей мог легко обуздать Фан-Орта, взять под контроль его мысли и
действия. Но любое попрание человеческой воли, даже в самых благих целях,
шло вразрез с моральными принципами коллективного разума.
  Фан-Орт требовал допустить "гарантов" к выработке решений. На первый
взгляд, это было бы разумно и уж, во всяком случае, демократично. Однако в
оперативности мышления люди настолько уступают интеллект-автоматам, что
"дискуссионный клуб" стал б ы тормозом.
  Кей не признавал такой вариант "сотрудничества". Ведь можно сделать и
так, что автопилот будет согласовывать малейшую коррекцию курса с
человеком. Но есть ли тогда смысл в автопилоте?
  Никогда еще бывший космокурьер не стоял перед столь трудным выбором. Даже
оказавшись в непроходимых джунглях Гемы после катастрофы челночного
корабля, он не испытывал сомнений. А вот сейчас мучительно перебирал
возможные варианты действий и н е знал, на каком остановить выбор.
  Оставить все как есть? Или нужна-таки "коррекция курса"? Только вот
никакой автопилот для этого не годится. Наступили те самые "непредвиденные
обстоятельства", при которых Кей обязан употребить власть. Но как?


                          7. На пределе терпения

  И вновь среди астронавтов воцарилось уныние, тем более невыносимое, что
ему предшествовала вспышка надежды...
  Они покидали архипелаг, долгожданно встреченный в космичес-ком океане, -
звездную систему, которую интеллект-автоматы признали потенциально
опасной: один шанс из миллиарда был за то, что ее светило спустя несколько
тысячелетий превратитс я в сверхновую.
  Об этом рассказал им Кей, который после встречи с Фан-Ортом не счел
возможным более скрываться.
  "Гаранты", естественно, уже знали о нем и в своем большинстве встретили с
плохо скрываемой неприязнью. Среди заданных ему вопросов один был самым
острым:
  - До каких пор интеллект-автоматы будут все решать за нас?
  - За вас? - удивился Кей. - Но вы не уполномочены принимать решения!
Кстати, решают не интеллект-автоматы, а коллективный разум, воплощенный в
их программу.
  - А где он, этот всесильный разум?
  - Он и думать о нас забыл!
  - Мы для него ничто! - зашумели астронавты.
  - А что делаете на сфероиде вы, не человек и не интеллект-автомат? -
вызывающим тоном спросил Корби.
  Вопрос не застал Кея врасплох.
  - Подумайте сами. Если я ни тот и ни другой, то какова моя миссия?
  - Советник при интеллект-автоматах?
  - Они не нуждаются в советах.
  - Шпион "призраков"? - с издевкой спросил Фан-Орт, не забывший унижения.
  Кей брезгливо поморщился.
  - В этом меня уже обвинял Лоор.
  - А может, он был прав?
  - Не говори глупости, Фан! - вмешалась Орена и, обратившись к Кею,
примирительно сказала: - Извините нас за горячность и отнеситесь с
пониманием. Мы пока еще молоды. Но моло-дость быстро проходит. Сейчас нам
некуда девать энергию, а что будет через десять, двадцать, сорок лет? В
отличие от вас мы не бессмертны.
  - Не абсолютизируйте бессмертие, - проронил Кей.
  - Каким бы оно ни было, мы его лишены, - буркнул Фан-Орт.

  Если бы астронавты знали, что Кей не меньше, чем они, торопит время, что
сейчас он ближе к смерти, чем любой из них! Срок, от-пущенный ему,
ограничивался скудным запасом аккумулированной энергии: тончайшая нить
направленного излучения, связ ывавшая сфероид с Гемой, оборвалась...
  Энергетического резерва еще хватило бы, чтобы телепортироваться на Гему,
но Кей об этом даже не думал: долг обязывал его до последней минуты
оставаться на своем бессменном посту. Год - два, мало ли что может
произойти за это время! А пото м он умрет во второй раз, теперь уже
навсегда.
  С печалью, растерянностью и удивлением он понял, что, вжившись в
"бессмертие", оказался морально не подготовлен к завершению бытия. Кей,
который останется существовать на Геме, уже не тождествен ему...
  Таково было истинное положение дел. Но разве он мог посвятить в него
астронавтов? Тем более, что сблизиться с ними до сих пор не удалось...
  На Геме между людьми и "призраками" сразу же установились гармоничные
отношения. Каждый человек знал, что в будущем сам станет "призраком". Таким
образом, отсутствовала почва для противостояния. Понятия "человек" и
"призрак" дополняли друг д руга, как две равноценных ипостаси человеческой
личности.
  На сфероиде все обстояло иначе. Никто из астронавтов не мог после
физической смерти стать "призраком", в этом случае нарушилась бы чистота
эксперимента, проводимого коллективным разумом.
  Вероятность того, что на планете, которая приютит "эмбриональное"
человечество, существует природный источник волн Беслера, была ничтожна:
этот феномен возник в результате катастрофы, постигшей Гему. Но не слишком
ли дорогую цену пришлос ь заплатить предкам за "бессмертие" немногих
уцелевших потомков?
  Коллективный разум создал проект глобального преобразования энергии
ядерного синтеза в энергию беслеровых волн. Этот проект был заложен в
программу интеллект-автоматов, но из-за множества первоочередных задач его
реализацию придется отложить на несколько поколений, так что обрести
"бессмертие" смогут лишь праправнуки первых аборигенов новой Гемы.
  Вот почему и астронавтам - невольным участникам эксперимента - уготовили
незавидную участь смертных. Была тому и другая причина: энергии беслеровых
волн, передаваемых с Гемы, на всех обитателей сфероида все равно не хватило
бы. Кстати, по этой же причине жизнеобеспечением людей и эмбрионов
занимались электронные интеллект-автоматы, а не сами "призраки". На одного
из них - Кея - энергии хватало, но лишь до тех пор, пока не вмешался
неучтенный фактор.
  Ирония судьбы заключалась в том, что если Кей не доживет до конца
эксперимента, то сам эксперимент потеряет всякий смысл. Этого, тем более,
не следовало знать молодым людям, безосновательно считающим себя
гарантами.
  Ошибка была допущена с самого начала. Кто в ней виноват, - Орт, скрывший
от астронавтов свои истинные планы? Но он и сам не представлял всей правды:
по сути с ним поступили таким же образом, поскольку доверия "призраков" он
не заслуживал. А винить коллективный разум вообще бессмысленно: его логика
недоступна индивиду.
  И все же Кей не мог не спрашивать себя: как совместить высокие моральные
принципы гемян, их совершенное представление о вселенской сути добра, с
безжалостным экспериментом над теми, от кого он, "шпион призраков", сначала
предпочел скрываться, а затем, опоздав, так и не смог добиться доверия?
  Поколение, лишенное корней, продолжающее расплачиваться за ошибки отцов,
- такими представлялись астронавты Кею, и он испытывал к ним чувство
жалости. Даже к Фан-Орту...

  На экране светозара медленно угасала звезда, с которой было связано
столько несбывшихся ожиданий.
  - Хочется разбить его вдребезги! - в сердцах проговорил Фан-Орт, глядя
на тускнеющую точку.
  - Замолчи, Фан! Ты невыносим, - борясь с раздражением, от-кликнулась
Орена.
  - Мне плохо, Рен. Ты мой единственный друг, я люблю тебя. А ты
отказываешься стать моей женой!
  - Ох, Фан! Тебе же известно, что только на новой Геме...
  - Кто выдумал этот идиотский запрет! И что произойдет, если мы его
нарушим?
  - Нельзя, Фан! - твердо сказала Орена. - Нашему примеру последуют другие,
начнут рождаться дети. Интеллект-автоматы всех не прокормят.
  - А как же было на Космополисе?
  - Его уже нет, Фан. Ты сам это много раз повторял.
  - Просто ты меня не любишь, - поджал губы Фан-Орт.
  - Неправда, люблю. И мне тоже тяжело. Но приходится тер-петь. Год,
самое большее - два, и мы начнем новую жизнь.
  - Год или два... Откуда ты знаешь?
  - Не может же так продолжаться без конца. Вот и Кей сказал...
  Фан-Орт инстинктивно напряг мышцы.
  - И ты веришь этому "полупризраку"?
  - А он ничего и не обещал наверняка. Но по вероятностным оценкам...
  - Знать не хочу никаких вероятностных оценок! Нужно дейст-вовать, а не
полагаться на случай!
  - И действуй! - рассердилась Орена. - Ты же "сверхчеловек"! А я буду
ждать...

  Прошло шесть лет. Они все еще странствовали по Вселенной, и не было конца
их блужданиям. За это время не произошло ни одного серьезного происшествия,
за исключением нескольких метеорных атак, отраженных автоматами, и встречи
с космически м кораблем, который проплыл мимо параллельным курсом, не
ответив на сигналы, но самим своим появлением опровергнув миф об
уникальности разума, что вызвало бы шок у профессора Орта и отнюдь не
улучшило настроения астронавтов: экипаж корабля, судя по всему, был
мертв...
  - Скоро и мы начнем умирать, - сказал Фан-Орт на очередной встрече в
конференц-зале.
  Он уже не выглядел юным богатырем. Сгладилась лепнина мышц, опустились
плечи, исчезла гордая осанка, отяжелела фигура, движения сделались не
нарочито, а привычно медлительными.
  - Умирать? - переспросил один из астронавтов дрогнувшим
голосом.
  - Мы не замечаем недомоганий и болезней, потому что интеллект-автоматы
подавляют их в зародыше. Пока это им удается. Но время возьмет свое. Наши
организмы изнашиваются, мы стареем. Наступит день, когда уберечь нас
окажется невозможно. Т огда-то мы и начнем умирать один за другим. Наши
тела будут выброшены в космос. И твое, Виль, и твое, Корби, и твое, Агр...
А сфероид с миллиардами мерзлых икринок продолжит полет без нас.
Интеллект-автоматы вздохнут с облегчением: хлопот у них убавится.
  Слова Фан-Орта подхватил агроном Виль:
  - Выметут нас, словно мусор, это уж точно! Вспомните, какой
отвратительной пищей они нас кормят. Зачем, спрашивается, я занимаюсь
посевами и уборкой урожаев? Говорят, синтетика богаче витаминами и более
калорийна. Но с этим еще можно поспо-рить!
  - А кто нам мешал приготовлять пищу из природных продук-тов? -
бросил реплику Эрро.
  - Не мне же этим заниматься! - парировал Виль.
  - Да разве дело только в пище? - вступил в разговор архитектор Агр. -
Интеллект-автоматы бесчувственны. Их ничто не волнует, лишь бы выполнялась
программа. А мы потакаем им буквально во всем. Вспомните: вначале мы еще
пытались что-то переделывать по своему вкусу. И всякий раз спорили. Одни
говорили: стало лучше, другие - нет, гораздо хуже. В конце концов, не найдя
согласия, махали рукой, позволяя интеллект-автоматам восстановливать
первоначальный вариант. Их вариант!
  - Вот-вот! Мы дали им себя закабалить! - вставил Корби. - А я ведь
предупреждал: интеллект-автоматы низведут нас до животного состояния! Они
шпионят за нами, в их власти наше здоровье и сама жизнь!
  - Интеллект-автоматы заботятся о нашем благополучии, - возразила
Орена. - А вы вместо благодарности...
  - О какой благодарности ты говоришь? - раздраженно перебил ее Фан-Орт. -
За что мы должны их благодарить? За деловые игры, которые не имеют
отношения к настоящему делу? Или за то, что все наше существование -
нелепая игра? Мы ищем, чем бы полезным заняться, и не находим. Но упрямо
притворяемся друг перед другом, что нашли, и делаем бесполезное. Нас
готовили к опасностям, неожиданностям, подвигам. А чем занимаемся мы?
  Поднял тонкую руку Эрро.
  - От кого же зависит, как мы проводим время? От нас самих! Мне, например,
не приходится притворяться. Я работаю и счастлив своей работой. Вы бы
знали, какие обобщения удалось сделать!
  - Бросьте, Эрро! Кому нужны ваши обобщения? - не скрывая враждебности,
процедил Фан-Орт. - Работа ради работы и все впустую!
  - Почему впустую? Для будущего человечества...
  - Человечества? Ха-ха!
  - Надоели сказки, - язвительно хмыкнул Корби.
  - Дайте же договорить... - запротестовал Эрро, но его сла-бый
голосок потонул в шуме.
  Конференц-зал, бывший Мемориальный отсек, был сооружен с размахом.
Когда-то он полнился людьми. Сейчас же большинство мест пустовало.
  Говорить громко не было надобности: смонтированная еще при Лооре и
усовершенствованная интеллект-автоматами информационно-акустическая система
доносила до слуха каждого из присутствующих в зале самый тихий шепот с
любого места. В спинки кресел были встроены видеоэкраны, позволявшие видеть
лицо говорящего крупным планом.
  Но сейчас своды конференц-зала резонировали от крика, а на экранах
беспорядочно мелькали разгоряченные лица. Всем не тер-пелось высказаться. В
слитном гуле голосов прорезались отдельные фразы:
  - Почему мы должны подчиняться замыслам гемян, которые бы-ли такими же
людьми, как и мы?
  - Мы тоже имеем право на счастье!
  - Должны же учитываться наши интересы!
  - Сколько можно терпеть?
  - Долой засилье автоматов!
  Фан-Орт властно взмахнул рукой, и шум утих.
  - Нас принесли в жертву амбициям! - воскликнул он.
  - Что ты, Фан, - склонилась к нему сидевшая рядом Орена. - Ведь мы
выполняем волю твоего отца!
  - Говори громче, пусть слышат все! Признаю, в авантюру втравил нас
профессор Орт, мой отец. Но так ли он представлял себе нашу эпопею? Нет!
Однако допустил просчет. Ему надо было предвидеть, что пресловутый
коллективный разум гемян исиспользует его замысел в своих целях. Судите
сами. Мы миновали восемь звездных систем. Всякий раз интеллект-автоматы
выводили сфероид на внешнюю орбиту, и мы месяцами болтались вокруг
све-тила. Зачем? Да затем, чтобы, так ничего и не разузн ав, отпра-виться в
дальнейший, столь же бесплодный, поиск.
  Фан-Орт перевел дыхание. Воспользовавшись паузой, Эрро заспорил:
  - Это вынужденная мера. Интеллект-автоматы не имеют права ошибаться.
А чтобы исключить ошибку, надо получить максимум информации...
  - На это могут уйти столетия! - не дал ему договорить Фан-Орт.
  - Интеллект-автоматам спешить некуда, у них в запасе вечность.
  - До сих пор мы честно выполняли свой долг! - увещевал Эр-ро. - Не будем
же противопоставлять наши интересы интересам человечества!
  - А мы и есть человечество! - выкрикнул Виль.
  - Неправда, мы лишь крупинка человечества.
  - Ничего подобного! - поддержал Виля Корби. - Гемяне остались на Геме.
Здесь мы, и только мы. Эмбрионов в миллионы раз больше, это верно. Однако
они не люди, и станут ли ими - еще вопрос!
  - Но согласно программе...
  - Нечего молиться на программу, - оборвал астрофизика Фан-Орт. - Она
составлена людьми, которые не умнее, не образо-ваннее, не мужественнее нас!
  - Эти люди обладали коллективным разумом! - напомнил Эрро.
  - А что такое коллективный разум? Всех под один уровень, и умников и
глупцов. Среднее арифметическое! Торжество посредст-венности!
  - Но это же чушь! - возмутился Эрро.
  - Вы-то почем знаете? - глумливо спросил Фан-Орт. - Или сами... плод
коллективного творчества? Ну-ну... есть на что полюбоваться!
  Раздался смех. Эрро привстал, беспомощно огляделся, ища со-чувствия, но
увидев, что большинство против него, молча опустился на место.
  Когда смех отзвучал, послышался звонкий голос:
  - Простите нас, Эрро. То, что сказал Фан-Орт, недостойно порядочного
человека. Надеюсь, он извинится перед вами.
  И, гордо неся все еще прекрасную головку, Орена покинула конференц-зал.

  Конечно же, Фан-Орт и не подумал извиниться перед Эрро. Понимал, что из
тактических соображений надо это сделать, но не мог переломить характер.
Поступок Орены он воспринял как пре- дательство, удар в спину. Впрочем, она
давно симпатизирует Эрро. Может быть, больше чем симпатизирует?
  Их отношения давно утратили пылкость. Оба все еще считали, что любят друг
друга, но сама любовь стала чем-то обыденным, пресным, не способным ни
вдохновлять, ни вызывать восторг. Но еще могла причинять обиды...
  "Никогда не прощу ей этого!" - мысленно твердил Фан-Орт, сознавая,
однако, что Орена не только не попросит прощения, но и не сразу простит его
самого.
  Погруженный в мрачные раздумья, он ступил через порог своего жилища и
замер: в кресле у окна, выходящего в цветущий псевдо-сад, сидел мужчина.
  Это был профессор Орт.


                                8. Прощание


  Кей прощался со сфероидом. Прощался с Космополисом. Прощался со
старой Базой...
  Память вернула его на годы. Он снова человек во плоти, он молод, он
космокурьер. Только что возвратился с окраинной стан-ции, идет, тяжело
ступая, пошатываясь от усталости. Навстречу - стайка девушек в скафандрах.
Они почтительно прижимаю тся к стенам промежуточного отсека, уступая
дорогу. И только одна де-вушка не спешит посторониться. Сквозь стекло шлема
виден на-смешливый взгляд дерзких зеленоватых глаз, совсем еще детские
припухлые губы вызывающе улыбаются.
  Он прошел мимо, едва не задев ее плечом. И вдруг так захотелось
обернуться...
  Потом они встретились на празднике совершеннолетия. Его охватило
непривычное смущение, он с трудом выдавливал: "да", "нет", "нормально"...
  Она спросила с той же вызывающей улыбкой:
  - А если я захочу... очень сильно захочу быть с вами там, в кос-мосе?
  Кей растерялся и промолчал.
  А когда через несколько лет главный диспетчер Базы Горн пред-ложил взять
ее, успевшую стать к тому времени врачом, в опаснейший полет на Гему, Кей
сопротивлялся, сколько мог. Потому что нет ничего тяжелее, чем вести за
собой на верную смерть лю бимую.
  Впрочем, тогда он не сознавал, что любит, а лишь чувствовал, как в его
внутренний мир без спроса вторгается зеленоглазая девушка, и смятенно
сопротивлялся этому вторжению, пряча за нарочитой грубостью волнение и
растерянность.
  В легких энергоскафандрах они стартовали на Гему. Мысленно Кей повторил
граничивший с безрассудством полет, пережил заново выпавшие на их долю
приключения, испытал отчаяние и радость...
  Инта ценой собственной жизни родила ему сына - первенца расы богатырей:
поле Беслера в сочетании с остаточной радиоактивностью вызвало быстротечную
акселерацию человечества... И сейчас Кей покаянно думал, что был плохим
мужем и еще б олее плохим отцом.
  Увлеченный работой, он не испытывал потребности в том, чтобы Инта всегда
была рядом. Достаточно сознавать, что она у него есть - надежная, верная,
любящая! Друг, на которого можно положиться во всем.
  Неутолимая потребность в ее постоянной, физически ощутимой близости
возникла слишком поздно, - когда Инты не стало. В сыне же он помимо воли
видел косвенного виновника ее гибели и оттого неосознанно чуждался его. И
сын, росший с поражавшей всех б ыстротой, в свою очередь, отвечал отцу
такой же отчужденностью.
  Только теперь Кей понял, что совершенно не знал и не пытался узнать сына,
упорно не замечал в нем своих черт. Зато лучистый взгляд зеленоватых глаз
мальчика постоянно напоминал об Инте. Однако это лишь раздражало, как будто
сын присвоил рели квию, на которую не имел права. Вот почему Кей избегал
смотреть ему в глаза...
  "Мальчик мой, как ты живешь, кем стал? А тот, оставшийся на Геме, осознал
ли наконец, что ты значишь для него? - беззвучно кричал Кей. - Сейчас я
тоже теряю тебя во второй раз..."
  Но хотя его мысли были поглощены женой и сыном, он не мог уйти, не
простившись в душе с друзьями и не вспомнив недругов.

  Горн, человек громадного масштаба, а затем "призрак". Инвалид, медленно
умиравший от прогрессирующего паралича, но продолжавший выполнять работу,
непосильную для молодых, цвету-щих, полных энергии... Умиравший, но
возвращенный к жизни целебной силой Гемы.
  Не нужно было напрягать память, чтобы услышать рокочущий бас Горна:
  - Держись, дружище! Ты сделал все, что мог. И не твоя вина в том, что ты
уходишь, не доведя дело до конца. Так уж случилось. В сущности, ты
везунчик, я всегда говорил тебе об этом. Прожил не одну, а несколько
жизней, спасался, когда неминуемо должен был погибнуть. Не совершал
подлостей, а это далеко не всякому удается. Наконец, любил и был любим. Что
еще человеку надо? Одного не могу тебе простить - того же, чего ты и сам не
простишь себе. Инты... Но здесь уже ничего нельзя поправить. Это
единственная твоя вина, единственное поражение...
  Спасибо Горну, он не унизил его жалостью. Ах, Инта, Инта...

  И прорвался в душу, зазвенел голос любимой. И опять скорбно прозвучали
слова, которые он помнил всю последующую жизнь, заставляя вновь и вновь
спрашивать себя:
  "А правильно ли я поступил, послушавшись?"
  Ее слова:
  "Нет, родной. Ты не сделаешь этого против моей воли. Не могу быть
"призраком". Уж лучше умереть сейчас, когда я так хочу жить, чем продолжать
жить с желанием умереть!" Он исполнил последнюю волю Инты, обрекшую его на
непрехо-дящие страдания...

  И как было теперь не помянуть Корлиса, который отдал ей свою кровь и был
готов умереть вместе с нею? Ученый до мозга костей, он считал себя трусом,
а не героем, кем был на самом деле.
  В нем несообразно сочетались целеустремленность и сомнения, твердость в
убеждениях и умение признать свою неправоту, комплекс неполноценности и
чувство собственного достоинства.
  А как он переживал исчезновение Инты во время их первой экспедиции на
Гему! Какой взрыв негодования обрушил на Кея:
  - И за что она вас полюбила? Да, да, полюбила! Или не видели, не
замечали? Впрочем, куда вам, вы не человек, а робот, бездушная машина!
  Потом, уже после смерти Инты, Кей догадался: Корлис сам лю-бил ее -
ненавязчивой, отстраненно чистой любовью.

  И еще один голос услышал Кей в свои последние минуты:
  - Замечательная идея! Странно, что мы до нее не додумались. По сути дела
вы предложили модель принципиально нового, подлинно коммунистического
общества, где интеллектуальный потенциал каждого принадлежит всем и
личность, не утратив и ндивидуальности, обретает разум коллектива!
  "Призрак" Сарп, сдержанно философичный, не выставляющий напоказ свое
превосходство. Это он вызвал переворот в мировоззрении Кея, подсказал ему
идею и отверг свои права на нее...
  Только сейчас, на краю бытия, в предсмертном озарении, постиг Кей великую
тайну Сарпа: тот, "узнав" в Инте погибшую полтора столетия назад жену,
полюбил ее так, словно это и впрямь была воскресшая Велла.
  Каким же ударом стала для него смерть Инты! Велла умерла во второй раз.
Умерла, отказавшись от "бессмертия" и тем самым раскрыв его истинную
цену...

  Подобно тому, как ночь на время вытесняет день, мрачный образ Лоора
потеснил образы друзей.
  Великий архитектор... Тщедушный человек... "Сильная личность"... Как
умело подчинил он себе космополитян! Они пошли за Лоором, видя в нем
единственную гарантию выживания. Год за го-дом теряли индивидуальность,
превращались сначала в "спло ченный коллектив", в котором, однако, не было
ничего от коллективного разума гемян, а затем в покорную, нерассуждающую
толпу.
  Но всякая покорность имеет свою "критическую массу". И когда она была
достигнута, произошел взрыв, разметавший "замкнутую систему" Лоора.
  Мог ли предвидеть "вождь и учитель", во что выльется его честолюбивый
замысел? Представлял ли меру своей ответственности за судьбы людей?
Догадывался ли о прижизненном либо посмертном бесславии, которое постигает
любого вождя, ибо само поня тие "вождь" враждебно человеческому
достоинству? Или он слепо уверовал в свою исключительность, в то, что
познал психологию толпы, суть стадного инстинкта?
  Астронавты, эти "пленники чести" сфероида, считают Лоора параноиком. Но
ведь то же самое можно сказать о любом "вожде", даже если он "скромно"
зовется президентом? Неужели вожди-параноики будут отравлять человеческую
историю и там, на новой Геме?

  Кей не мог не задаться этим тревожным вопросом. Надменное лицо Фан-Орта
встало перед глазами. Красивое, хотя уже слегка обрюзгшее. Все еще
атлетическая, но отяжелевшая фигура. Похож скорее не на самого Лоора, а на
его монументы. Тоже "сильная личность".
  А ведь параллель с "вождем и учителем" его бы возмутила. Он презирает
Лоора, но не за диктаторскую сущность, а за то, что тот позволил себя
свергнуть...
  Кей не испытывал к Фан-Орту враждебных чувств. Уж если кого и винить, то
его отца. Он обладал недобрым умом, зловредным талантом и необузданным
тщеславием, иным, чем у Лоора, - вселенского масштаба. Быть властелином
крошечного мирка, кристаллика, заведомо обреченного растаять в расплаве
космоса, не прельщало Орта.
  До поры держался в тени, потакал прихотям диктатора, на деле же
манипулировал им. Сумел внушить, что "эмбриональное чело-вечество" лишь
средство покорить Гему. А гемян заинтересовал вселенским экспериментом.
  Они были уверены, что эксперимент под контролем коллектив-ного разума.
Однако вмешался непредвиденный фактор в лице Урма - недаром Кей с самого
начала испытывал к этому человеку недоверие...

  Вот он и выплыл из запасников памяти - высокорослый, атлети-чески
сложенный, с глазами фанатика, стремящегося победить зло злом.
  Нет, его не поставишь в ряд с Лоором и Фан-Ортом. Честен, бес-корыстен,
самоотвержен. Готов на все, чтобы избавить людей от рабства - даже ценой их
жизней. Революционер в рафинированном виде, для которого революция не
средство, а цель.
  Каким пророческим пафосом были пропитаны его слова:
  "Не сомневаюсь, что вы оплачете нашу гибель!"
  Он предвидел свой конец, однако не поступился идеалами, чтобы
предотвратить его. И оказался прав в своем мрачном пророчестве: гемяне
тяжело пережили трагедию Космополиса, сознавая, что были косвенно повинны в
ней. Но даже коллективный ра зум не гарантирован от ошибок...
  "А может, надо было вмешаться?" - в который раз спрашивал себя Кей и не
находил ответа.
  Убийство Лоора едва не сорвало эксперимент. Увы, с исчезновением "вождя"
не наступила эра свободы, ради которой пожертвовал собой Урм. Начался хаос,
а как следствие - повальный террор, всех против всех. И кто-то (не с подачи
ли Орта?) запустил ходовой двигатель.
  Преждевременный старт оказался неожиданностью для гемян, не успевших
довести до совершенства программу интеллект-автоматов. Пришлось в спешке
продублировать личность Кея и телепортировать ее на стремительно
удалявшийся Космополис.

  Сейчас, по опыту прошлых лет, Кей был склонен считать ошибочной и
микромодель будущего человечества. Получилось, что "гаранты", задуманные
как объект эксперимента, могут диктовать его условия. А ведь люди есть
люди. Непредвиденность у них в крови. Они склонны подменять логику
интуицией даже в тех случаях, когда строгий расчет не только возможен, но и
единственно оправдан. Их вполне объяснимое нетерпение способно погубить
все.
  Это может произойти сразу же после его ухода, как только "гаранты" решат,
что настал их час. И он уже не сможет предотвратить беду...


                        9. Посмертный монолог Орта


  Фан-Орт ступил через порог своего жилища и замер: в кресле у окна сидел
профессор Орт.
  - Ну, здравствуй, сын, - сказал тот насмешливо. - Не ожидал встретиться?
Еще бы, мой прах рассеян в космосе и никакая сила меня не воскресит.
Успокойся: перед тобой видеозапись, поэтому не пытайся со мной
разговаривать. Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, и на все дам ответ.
  Итак, первый твой вопрос: почему я не стал "призраком", ведь с помощью
гемян сделать это было не трудно?
  Отвечаю: не пожелал стать частицей целого, растворить свое "я" в так
называемом коллективном разуме.
  Следующий вопрос: как я в виде говорящего голографического изображения
появился перед тобой? Подумав, ты поймешь, что это дело техники.
  Ты спросишь далее, почему я обращаюсь к тебе именно сейчас. Потому что
настало время вмешаться. Я задал контрольный срок, в течение которого
должна была состояться колонизация новой Гемы. Он истек, а этого не
произошло. Предусмотрев такую возможность, я заранее разработал резервный
вариант, основанный на двух моих открытиях, о которых никто не знает. Пора
привести его в действие. Садись!
  Фан-Орт, действительно, все это время стоял у порога, не смея
пошевелиться. В свое время профессор настолько изучил психоло-гию сына, что
безошибочно предвидел его реакцию на свое появление. И когда тот присел в
соседнее кресло, поверн улся к нему, словно был не голограммой, а живым
человеком.
  - Трудно тебе, сын... - сказал он с теплотой в голосе, столь
несвойственной ему при жизни. - Знаю, ропщешь, проклинаешь отца. Ничего,
скоро все изменится!
  - Как? - не удержавшись, спросил Фан-Орт, и видеозапись ответила:
  - До сих пор интеллект-автоматы выбирали звездную систему из числа
сложившихся. И всякий раз оказывалось, что либо нет подходящей планеты,
либо недостаточна устойчивость центрального светила. В отличие от
"призраков" звезды стареют и умирают, ничего не поделаешь... Логический
вывод: надо отдать предпочтение не успевшей сформироваться системе, у нее
впереди заведомо долгая жизнь.
  Забыв, что перед его глазами не живой человек, а видеозапись, к тому же,
сделанная годы назад, Фан-Орт взволнованно воскликнул:
  - Но что это мне даст?! Процесс формирования звездной системы длится
миллиарды лет!
  Орт предугадал и этот возглас. Видеозапись сделала точно выверенную
паузу, после которой продолжила:
  - Вот здесь и сработает первое из моих тайных открытий - "эмбрион"
небесного тела, затравка, способная вызвать бурную конденсацию
протопланетного облака. В результате время форми-рования системы сожмется
до нескольких тысячелетий.
  - Но я не проживу и столько! - простонал Фан-Орт.
  - Вспомни притчу о близнецах, когда первый, возвратившись из субсветового
полета молодым, застал второго глубоким старцем. Однако могло быть и
наоборот. Принцип относительности, который мне удалось развить, носит
обратимый характер.
  И мое второе открытие - эффект хронокомпрессии-хроноэкспансии,
сжатия-расширения времени. А теперь перейдем к деталям...


                                 10. Крах

  После необъяснимого исчезновения Кея власть и ответственость постепенно
сосредоточились в руках Фан-Орта. На одной из ут-ренних встреч в
конференц-зале он потребовал слова и, заявив, что нашел выход из тупика,
изложил идеи отца, выдав их за свои.
  - Такая наполовину искусственная планета станет колыбелью будущей
цивилизации, в становлении которой мы сыграем главную роль, - завершил он
свое выступление.
  - Браво, Фан! Наконец-то ты нашел себя! - зааплодиро-вала Орена;
к ней присоединились остальные.
  - Как ученого я недооценивал вас, Фан-Орт, - признал Эрро. - Ваши идеи
это революция в науке. Интеллект-автоматы про-анализируют их, и можно
будет...
  - Все и так ясно, - перебил Корби. - Зачем заниматься пере-страховкой?
  - Нет, почему же, пусть проверяют, - возразил Фан-Орт, уверенный,
что отец не мог ошибиться.

  Интеллект-автоматы дали экспертную оценку 0,97. Такой оценки
удостаивались перспективные, но все же требующие дополнительного
исследования идеи. Оценка 0,99 означала бы рекомендацию к немедленному
осуществлению.
  Фан-Орт был раздосадован.
  - Машины осторожничали, - сказал он недовольно.
  - Прекрасная идея, поздравляю! - не согласился с ним Эрро.
  - Вы что, издеваетесь? Программа же остается без изменений!
  - Наука не терпит спешки. Нужно провести серию экспериментов, и только
тогда...
  - "Наука", "наука"... - зло передразнил Фан-Орт. - Носитесь со своей
наукой, а для меня важно дело. И я не могу оставаться спокойным, когда его
сознательно тормозят!
  - Подумаешь, не хватает двух сотых! - выкрикнул Корби. - Степень
допустимого риска установили гемяне. Так ли уж объективно? Они ведь
доверяли интеллект-автоматам больше, чем нам. Между тем, пионеры
киберлогики не зря предупреждали, что когда-нибудь машины поработят
человека. Это уже случилось! Но еще не поздно вырваться из-под их власти.
Предлагаю избрать Фан-Орта командором с правом решающего голоса, иначе
интеллект-автоматы и вовсе задушат нас!
  - Какая нелепость! - замахал руками Эрро.
  Орене, поддавшейся общему настроению, маленький "книжный червь" показался
в этот момент особенно жалким, смешным и беспомощным. Она уже не помнила,
что совсем недавно восхищалась его мудростью. Но ведь не он, целиком
посвятивший себя науке, а, казалось бы, не имеющий к ней отношения Фан,
сделал величайшее открытие. Ее Фан, которого Орена, к своему стыду, так
недооценивала...
  "Зачем Эрро восстанавливает против себя всех? - подумала она с
презрительной жалостью к этому неудачнику. - Неужели не понимает, что
остался один?!"
  - Занимайтесь своей астрофизикой, ни в чем другом вы не смы-слите! -
язвительно воскликнул Корби.
  - Друзья, одумайтесь, - убеждал Эрро. - Вы хотите совер-шить
непоправимую ошибку! Больше того, предательство!
  В ответ раздался нечленораздельный гул, сквозь который про-рывались
выкрики:
  - Лишить его слова!
  - Сам предатель!
  - Долой!
  Фан-Орт был избран командором сфероида. Против голосовал
один Эрро.
  И первое, что сделал командор, обретя неограниченную власть, - внес ряд
необходимых, по его мнению, изменений в программу интеллект-автоматов.
Теперь они могли принимать самостоятельные решения лишь при аварийных
ситуациях, когда промедлен ие вело бы к гибели...

  ...Месяц назад на экранах светозаров расцвел цветок с закру-ченными
спиралью лепестками - вращающаяся туманность. Она сжималась, и процесс
сжатия подходил к концу. На их глазах рож-далась звезда, которая станет
новым Яром.
  В естественных условиях эта стадия продолжалась бы миллиарды лет, но
благодаря "феномену Фан-Орта" - комбинированной
хронокомпрессии-хроноэкспансии - она завершится неизмеримо быстрее. Нужно
лишь вывести на орбиту новой Гемы ее "эмбрион", и начнется бурная
конденсация протопланетного облака. Уже в ближайшие годы сформируется
планета, пригодная для посадки сфероида, а спустя десятилетие и для
инкубации эмбрионов.
  Фан-Орт с нарастающим нетерпением ждал, когда это произойдет. В прошлом
его тоже не раз обуревало нетерпение, но близкое к отчаянию, нетерпение без
надежды. Сейчас же он перестал быть пассивным наблюдателем. Ничто не мешало
ему приступить к осуществлению замысла, в который Фан-Орт не счел нужным
посвятить никого из товарищей, даже Орену. Он не собирался выслушивать
чьи-либо замечания. Наконец-то он почувствовал себя Астронавигатором с
большой буквы.
  При мысли, что от него зависит судьба множества людей, как уже живущих,
так и еще не появившихся на свет, Фан-Орт испытывал не просто гордость, а
болезненно сладкое наслаждение. Не зря он был лишен детства тираном-отцом,
вытерпел такое, от чего любой на его месте лишился бы рассудка, а то и
жизни. Не зря профессор Орт предпочел продлить себя в нем, вместо того,
чтобы стать "призраком"!
  В отсек управления вошла Орена.
  - Милый, все собрались в конференц-зале. Ждут тебя. Настроение
прекрасное. Даже Эрро считает, что скоро нашим мытарства закончатся! Ну,
пошли. Обсудим, что предпринять дальше.
  - Хватит обсуждений!
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Я уже принял решение, - отрезал Фан-Орт. - И не отвлекай меня, сейчас
самый ответственный момент.
  - Ответственный? Но ведь интеллект-автоматы...
  - Они отключены. От них мало толку.
  - Ты... не доверяешь мастерству интеллект-автоматов? А помнишь, что
когда-то говорил об их надежности? Девять девяток, кажется?
  - Дело не в надежности!
  - В чем же тогда?
  - Они отказались выполнять маневр. Им, видишь ли, не нра-вится моя
стратегия! Они собирались снова вывести сфероид на орбиту ожидания.
Но я не желаю больше ждать. "Эмбрион" новой Гемы нужно запустить на
расчетную траекторию как можно раньш
е!
  - Не рискованно ли это? - встревожилась Орена.
  - Кто не рискует...
  Орена с сомнением покачала головой.
  - Ты хотя бы посоветовался с Эрро!
  - Эрро, опять Эрро! - вспылил Фан-Орт. - Этот зануда все
испортит. Пусть уж занимается своей монографией, а я как-нибудь обойдусь
без его советов!
  - Но ведь Эрро первоклассный астрофизик!
  - Может быть, это он открыл эффект хронокомпрессии-хроноэкспансии?
  - Конечно же, не он, а ты. И я горжусь тобой, милый. Но прошу тебя:
продумай все еще раз. Не забывай, что мы отвечаем...
  - За твои банки с икрой? Можешь о них не беспокоиться, хотя мне куда
дороже наши будущие дети. Не миллионы безродных людишек, а мои собственные
потомки, которым я передам эстафету, полученную из рук отца.
  - Только помни свое детство и никогда...
  - Могла бы не говорить. Кстати, мы уже начали маневр, а ты ничего и не
почувствовала, - усмехнулся Фан-Орт покровительственно.
  - Зачем вы заблокировали автоматы? - послышался за их спинами
тонкий голос Эрро.
  Фан-Орт вскочил в бешенстве.
  - Это вас не касается!
  - Это касается всех нас. Немедленно снимите блокировку!
  - И не подумаю!
  - Тогда я сниму сам!
  - Только попробуйте!
  Эрро быстрыми шажками засеменил в аппаратную, но Фан-Орт догнал его и
коротким злым движением сбил с ног.
  - Что ты делаешь, Фан! - закричала Орена. - Как тебе не стыдно!
Ты дикарь, а не сверхчеловек!
  - Эй, вы, оба! - взревел Фан-Орт. - прочь отсюда или я вас...
  Эрро вскочил с неожиданной быстротой. Его лицо напоминало гипсовую маску,
по нему струилась кровь.
  - Оглянитесь, - крикнул он на бегу. - Вот что вы наделали!
  Случившееся показалось Орене кошмарным сном: сигнальные матрицы приборов
полыхали оранжевым пламенем, ее Фан-Орт, уверенный в себе гигант,
обладающий молниеносной реакцией, не ведающий страха и сомнений, тупо
смотрел на них, а карлик Эрро, этот книжный червь, жалкий задохлик с
разбитым лицом, не теряя ни секунды, спешил разблокировать автоматы...
  Тяжесть, удушье, тьма обрушились на Орену. Перед тем, как по-терять
сознание, она еще успела подумать:
  "Эрро опоздал, это конец..."

  - Рен, миленькая, ты жива... - донеслась сбивчивая скороговорка. - Я не
виноват, поверь мне... Кто знал, что оторвется часть протопланетного
облака... Словно из пращи... И прямо в сфероид!
  Было нечем дышать. Она возвращалась из вязкого беспамятства, не сразу
осознавая, что произошло.
  - Эрро... жив?
  - Это он виноват! Он! Если бы не отвлек меня в такой момент, если
бы...
  - Прекрати! Что с ним, что с остальными?
  - Все, все погибли... Мы уцелели чудом... Не ходи туда... Тебе туда
нельзя... Там такой ужас... - захлебывался словами Фан-Орт.
  "Нет, это не Фан..." - подумала Орена.
  Перед ней на коленях стоял незнакомый человек, жалкий, испуганный,
сломленный.

  Фан был не таким. Среди подростков-сверстников самый высокий, самый
ловкий, самый сильный - он. Могучий юноша со скульптурным торсом - тоже он.
Отяжелевший богатырь с надменным взглядом - и это он...
  Любила ли она Фан-Орта? Во всяком случае, была уверена, что любит. Хотя
поначалу отчетливо видела его недостатки и пыталась с ними бороться. Потом
смирилась и сама не заметила, как стала преувеличивать достоинства, дала
укорениться в с ознании образу сверхчеловека, которому дозволено то, что
запрещено обык-новенным людям.
  И сейчас Орена с горьким недоумением пыталась понять, как могла утратить
собственное "я", слепо уверовать в незадачливого "сверхчеловека", который
стоит сейчас перед ней на коленях и раз-мазывает по щекам слезы?

  ...Им была суждена долгая постылая жизнь. Жизнь без будущего. Предстояло
терпеть друг друга - худшего наказания не бывает.
  Орена презирала себя за то, что не смогла распознать ничтожество. А
Фан-Орт винил во всем отца, который, оказывается, так и не сделал из него
сверхчеловека...

  Эрро успел-таки разблокировать автоматы. Но было уже слишком поздно. И
все же гравитационные импульсы спасли сфероид от уничтожения пылающей
плазмой: началась конденсация прото-планетного облака. Сфероид уподобился
"эмбриону" планеты, с которым связывал надежды Фан-Орт. Вокруг него
образова-лась скорлупа из силикатов и железа. Их частицы, слипаясь под
воздействием гравитационных импульсов, упрочнялись и, в свою очередь,
притягивали рассеянное в пространстве вещество. Скорлупа стано вилась все
толще и толще, сфероид постепенно разбухал...
  Когда миновала опасность, интеллект-автоматы попытались выключить
генератор гравитационных импульсов, чтобы прекратить конденсацию
протопланетного облака, но процесс вышел из-под контроля: в катастрофе
пострадали не только люди.
  И еще миллиарды лет будет продолжаться формирование пла-неты, названной
впоследствии Землею, пока из прилегающего к ее орбите пространства не
аккумулируется практически все твердое вещество.


                            11. Кольцо времени

  Интеллект-автоматы... Производная коллективного мозга гемян.
  Вызов Человека Всевышнему...
  Интеллект-автоматы... Безымянное нечто, наделенное ярким и действенным
разумом. Не люди. Не машины. Не существа. У них нет аналогов. Они не
поддаются описанию.
  Интеллект-автоматы... Наследники лучших человеческих ка-честв, свободные
от пороков. Бесполые аскеты, педанты, стоики, познавшие любовь по
произведениям классиков, а ненависть по учебникам психиатрии.
  Они так и останутся не понятыми людьми. Их будут ассоциировать с
роботами. Но они и не претендуют на большее, как не претендуют на власть,
славу, богатство и человеческую признательность.

  Для интеллект-автоматов программа не просто руководство к действию, а
свод законов и нравственный кодекс. Люди тоже подчинены множеству программ.
Одни составила для них природа, другие сочинили они сами, и не только для
себя, а, бумерангом, для природы. Но природа далеко не всегда склонна
подчиняться придуманным для нее людьми "законам"...
  Интеллект-автоматы сродни "призракам", однако для них "бессмертие" - не
способ сохранения личности, а срок службы. Понятие "личность" к ним не
применимо. Их можно различить лишь по номеру, иначе они были бы полными
двойниками.
  В отличие от "призраков" интеллект-автоматы довольствуются общедоступной
электромагнитной энергией, и не нуждаются в бес-леровых волнах, которыми
питается "душа" "призрака". Им без-различно, есть у них душа или нет. Они
обходятся без нее, но не бездушны. Душевности в них больше, чем во взятом
наугад чело-веке. И больше любви к людям, чем в самих людях...

  - Что предпринять? - проиндуцировал задачу Координатор.
  - Что предпринять? - эхом повторил Первый.
  - Что предпринять? - откликнулся Второй.
  - Что предпринять?..
  - Объединимся в систему мышления, - предложил Тринадцатый. -
Прецедент известен.
  - Поручение Десятому, - выдал серию импульсов Координатор, - дать
экспертную оценку идее.
  - Поручение принято. - подтвердил Десятый. - Временно отключаю рецепторы.
  - Обсуждается динамика ппроцесса, - объявил Координатор.- Информация,
выводы, прогнозы?
  - Промоделирован очередной этап, - доложил Восьмой. - Аккумуляция
вещества. Разогрев. Частичное расплавление внешнего ядра. Радиоактивный
распад урана и тория. Дополнительное выделение тепла. Процесс затухающий.
  - Прогноз стационарности?
  - Период установления 7,6412 миллиарда лет.
  - Эмбрионы не просуществуют 7,6412 миллиарда лет, - констатировал
Координатор. - Что предпринять?
  Подключился Десятый.
  - Экспертная оценка 1,0.
  - Принято к немедленному исполнению.
  Система мышления, к осуществлению которой тотчас приступили
интеллект-автоматы, была адаптированным подобием коллективного мозга гемян.
Она содержала значительно меньше структурных ячеек, упрощенную элементную
базу, и все же обладала мощным интеллектуальным потенциалом.
  В свое время, давая экспертную оценку предложению Фан-Орта,
интеллект-автоматы методом математического моделирования прогнозировали
конечный результат - компрессию времени во внешней среде и его экспансию
внутри сфероида. Физика процесса выходила за рамки формализованной задачи.
  Вновь обратившись к этой идее, не имевшей, как выяснилось, альтернативы,
система мышления интеллект-автоматов математически обосновала "феномен
Орта". Решив уравнение взаимодей-ствия элементарных частиц времени -
хронотонов с гравитационным полем, она установила: время обладает
энергетическим спектром с рядом разрешенных уровней, каждому из которых
соответствует свой масштаб. Поглощение или излучение кванта гравитационной
энергии вызывает переход хронотонов с одного уровня на другой, что, в свою
очередь, и приводит к изменению масштаба времени, то есть к его компрессии
либо экспансии.
  Сфероид - полое ядро будущей Земли - представлял собой подобие
гравитационного резонатора, способного поглощать энергию формирующейся
Солнечной системы. Его настройкой интеллект-автоматы добились того, что
сотая секунды "внутреннего" времени стала равна суткам "наружного".
  Не обошлось и без побочных эффектов: в жидкой оболочке ядра возбудился
ток, и в околоземном пространстве образовалось магнитное поле.
  "Эффекты полезны, - решили интеллект-автоматы. - Магнито-сфера защитит
Землю от корпускулярного излучения Солнца, частицы солнечной плазмы будут
обтекать ее, а космические частицы высоких энергий, попадая в магнитную
ловушку, образуют радиационный пояс, не представляющий опасности для
будущих флоры и фауны".
  Итак, задача-минимум решена. Миллиарды земных лет сокращены до
тысячелетий, а когда они истекут, Земля будет готова принять Разум. Но как
передать ей эстафету?
  До сих пор интеллект-автоматы не сделали ничего невозможного: "феномен
Орта" был заимствован у природы и не противоречил ее законам. Теперь
предстояло совершить невозможное...
  Интеллект-автоматы не знали, что это, как сверхзадача, заложено в их
программу. Однако алгоритм невозможного в программе отсутствовал:
коллективный мозг гемян лишь постулировал его существование.
  Сфероид, словно по чьей-то злейшей иронии, оказался в роли "затравки",
предназначенной стать "центром кристаллизации" новой Гемы - Земли.
Аккумулированное протопланетное вещество наглухо замуровало его, превратив
в ловушку, из которой невозмож-но выбраться.
  К такому выводу пришла бы человеческая логика, но не логика
интеллект-автоматов.

  Для человека слово "невозможно" имеет безусловно запретительный смысл.
Утверждение, что безвыходных положений не бывает, не более, чем бравада.
  Интеллект-автомат же вообще не знает, что такое "невозможно" - решение
любой проблемы, даже той, которую человеческий гений признал бы
неразрешимой, он будет искать столько, сколько потребуется - вплоть до
бесконечности. В своем защитном тщеславии люди сочли бы это тупым,
бессмысленным упрямством. И были бы не так уж неправы - система мышления, в
которую объединились интеллект-автоматы, отказалась от вероятностной
методики поиска.
  Правда, поначалу она не избежала соблазна испробовать наиболее
тривиальный путь: напрашивалась телепортация, которая, как и "феномен
Орта", входила в арсенал возможного. Этим древним словом, имевшим когда-то
мистический оттенок, обозначали совокупность трех физических процессов,
приводящих к почти мгновенному переносу материального объекта на
расстояние.
  Первый из них: преобразование одной из ряда равноценных форм материи
(вещества) в другую форму (поле Беслера).
  Второй: направленное распространение этого поля в виде беслеровых волн,
скорость которых многократно превышает скорость света.
  Третий: обратное преобразование поля в вещество.
  Но здесь возникли два препятствия.
  Во-первых, интеллект-автоматы не располагали источником волн Беслера, его
надо было создать, а это представляло собой не менее трудную задачу.
  Во-вторых, математические функции, описывающие пространственно-временную
динамику формирования Земли, имели разрыв - в закономерном взаимодействии
хронотонов с нестационарным гравитационным полем наблюдался парадокс. В
окрестностях "затравки" время самопроизвольно приостанавливало бег,
периодически начинало течь в обратную сторону, так что причина и следствие
менялись местами, и даже свертывалось в кольцо.
  Телепортировать эмбрионы через подверженную таким аномалиям область
пространства было бы по меньшей мере рискованно.
  Системе мышления ничего не оставалось, как отказаться от дальнейших
попыток осилить проблему "в лоб" (а именно это продолжал бы делать отдельно
взятый интеллект-автомат) и перейти к решению зашифрованной в программе
сверхзадачи: поиску алгоритма невозможного - логико-математического ключа,
который позволил бы, не тратя времени зря, приоткрыть любую дверь, как бы
крепко ни заперла ее природа.
  Математики называют невозможным то, вероятность чего равна нулю. Но нуль
- абстракция, в предметном, не математическом, мире для него нет места. На
нулевое значение любой физической величины всегда накладываются едва
уловимые (а при недостаточной чувствительности измерительных приборов и
вовсе не-уловимые) флуктуации - микроскопические скачки. "Нуль" хаотически
смещается то в "плюс", то в "минус"...
  Невольно напрашивается сравнение с соотношением неопределенности - одним
из краеугольных камней квантовой физики. Ничтожные скачки? Только не при
разрыве функции!
  Прежде, когда интеллект-автоматы еще не объединились в систему мышления,
они довольствовались графической интерпретацией бесконечности: кривая
взмывает отвесно в "плюс бесконечность" и столь же круто возвращается
снизу, из "минус беск онечности".
  Теперь же они не видели на хорошо знакомом графике главного - самой
бесконечности. Разрыв кривой лишь намекал на нее своей загадочностью. Но
что если "плюс бесконечность" - будущее, "минус бесконечность" - прошлое, а
вертикальная ось, раз деляющая ветви кривой в точке разрыва - пресловутый
нуль, бесконечно тонкая грань между ними? И этот "нуль" хаотически
флуктуирует из прошлого в будущее, из будущего в прошлое?
  Упорядочить флуктуации - значит овладеть временем, произвольно
поворачивать его в будущее или прошлое, замыкать в кольцо радиусом
несколько наносекунд или триллион лет...
  Вселенная в своем вечном развитии движется по такому
пространственно-временному кольцу, воспроизводя себя цикл за циклом,
обращая прошлое будущим.
  Впрочем, система мышления не задавалась философскими во-просами, не
пыталась заглянуть в разверзшуюся перед нею бездну, да и бездны-то самой не
замечала. Никаких сомнений! Кольцо времени - вот средство решить
неразрешимую проблему...
  Казалось заманчивым возвратиться к мгновениям до катастрофы, когда ее еще
удалось бы предотвратить. Самое простое и очевидное решение. Однако оно
получило экспертную оценку 0,1: вновь доверить судьбу эмбрионов
безответственным людям интеллект-автоматы сочли нецелесообразным.
  Ведь и без того они вплотную приблизились к решению своей сверхзадачи и
лишь в одном не прибавлялось ясности: кому же воспитывать будущее
человечество? Ведь люди - не мальки, вызревающие из личинок. Хватит ли
интеллект-автоматам тепла, чтобы пригреть человеческих младенцев,
заброшенных в пока еще чуждый им мир, отнюдь не жаждущий их прихода.
Человеческих детенышей, которым не суждено познать вкус материнского
молока, услышать сказанное над колыбелью ласковое слово, испытать
прикосновение доброй руки отца?
  Как нужен здесь Кей! Но его нет. Вернее, нет его материального
воплощения. Триллионы единиц информации - вот все, что осталось от бывшего
космокурьера.
  И снова встает вопрос: что предпринять? И снова самоотверженные
интеллект-автоматы упрямо движутся к цели...



                         Часть третья. Интракосмос

                             1. Великий Физик

  Великий Физик томился в своем домашнем кабинете. Это был и его рабочий
кабинет: для ученого не существовало различия в по-нятиях "рабочее время" и
"время досуга".
  Впрочем, последнее не имело ничего общего с бездельем. "Ничегонеделанье"
Великий Физик считал проявлением ущербности.
  Привыкший к жесткой самодисциплине, он не давал себе поблажки ни в чем.
Никто не видел его неряшливо одетым - строгий темно-серый костюм был всегда
тщательно отутюжен и застегнут на все пуговицы, волнистые седые волосы с
фиолетовым оттенком гладко причесаны, лицо выбрито до синевы.
  Эти внешние признаки педанта резко контрастировали с харак-тером ученого,
вспыльчивым, импульсивным, даже сварливым, осо-бенно в пору неудач.
Аристократическая внешность отнюдь не сочеталась с аристократическим
воспитанием...
  Во всем, что касалось работы, Великий Физик был жаден и по-детски
нетерпелив. Особенно при постановке проблемы. Сформулировать ее в миг
озарения - значило сделать половину дела: дальше он двигался к цели
напролом, сметая препятствия силой своего таланта. А решив проблему, тотчас
остывал к ней. Возникало ощущение пустоты, которую нужно как можно скорее
заполнить. Не развлечениями, не переменой обстановки, - только работой.
Одной лишь работой, каторжной, изнурительной, приносящей ни с чем не
сравнимое наслаждение.
  И приходилось вновь ждать озарения: только оно могло подсказать Проблему
с большой буквы, а к иным Великий Физик не снисходил. Ждать терпеливо и
смиренно, потому что никакими силами нельзя было ускорить его приход.
  Терпение и смиренность претили деятельной натуре ученого. Он тщетно
взывал к ним, насилуя себя, а в душе его зрел бунт, накапливалось презрение
к своей беспомощности.
  В такие дни Великий Физик делался невыносимым. Коллеги старались не
попадаться ему на глаза, благо и сам он предпочитал никого не видеть, чтобы
не срывать дурного настроения на неповинных людях.
  Наедине с собой ворчал:
  - Ах, старый осел! Ах, бестолочь! И за что тебе дали Нобелевскую?
  Сделанное прежде было для него не в счет. Всякий раз он как бы заново, с
нуля, начинал свой путь в науке. С неуверенностью в себе, присущей
новичкам. Он и чувствовал себя робким новичком - до тех пор, пока не
приходило озарение.
  Оно являлось вдруг, без предупреждения, иногда ночью, во время сна.
Врывалось, вламывалось, вторгалось, подчиняя Великого Физика бешеному
рабочему ритму, который означал для него единственно полнокровную жизнь.
  Но вот уже несколько месяцев он тщетно ждал озарения, а оно все
мешкало. Сознание собственной неполноценности опустошало душу Великого
Физика. Он жалел себя злой, непрощающей жало-стью. И задавал безответный
вопрос:
  - Неужели я иссяк?
  Больше всего Великий Физик страшился выйти в тираж, хотя то, что он уже
успел сделать в науке, давно и прочно обессмертило его имя. Настолько, что
оно как бы отделилось от своего носителя, заняло по достоинству место в
пантеоне научной славы, в рассчитанных на века анналах. Сам же ученый стал
безымянным Великим Физиком.
  А ведь когда-то он был обыкновенным, даже заурядным ребен-ком. Был
замкнут, дружил лишь с одним из сверстников, носящим странное имя Абрагам.
Внимание учителей распределялось между явными талантами и откровенными
тупицами, его же сочли благополучным середнячком и предоставили самому
себе. Это помогло ему сохранить свободу мышления.
  Потом жизнь покатилась по колее. Студенчество. Работа в научной
лаборатории, куда его, не подававшего надежд, взяли по чистой случайности:
надо было срочно заполнить "горящую" вакансию. Хорошенькая лаборантка,
ставшая женой, а затем помехой в ра бо-те. Развод. Одиночество, не
тяготившее его, поглощенного делом. Потом неожиданное, даже для него
самого, открытие.
  За спиной перешептывались:
  - Повезло!
  - Зато как себя держит! Подумаешь, великий физик!
  Ироническое пpозвище подхватили.
  Но вскоре последовало второе открытие, затем еще одно. Недоброжелатели
умолкли. Объявились "друзья", поползновения которых он отверг с
презрительной усмешкой.
  Шли годы, и чуть ли не каждый знаменовался новым открытием. Данное в
насмешку прозвище обрело истинный смысл, вытеснив имя и фамилию. Так он
стал Великим Физиком.
  Неужели все в прошлом, и вместо открытий - мемуары, юбилейные торжества,
интервью:
  - А как вам удалось открыть деление электрона?
  - О чем вы подумали, получив стабильное антивещество?
  - Это правда, что будет конец света?
  - Вы верите в Бога?
  На первый вопрос он ответит:
  - Понятия не имею!
  На второй:
  - Ни о чем.
  На третий:
  - Рано или поздно все кончается!
  А на четвертый:
  - Смотря что понимать под Богом.
  И с каждым вопросом будет накапливаться раздражение, пока не достигнет
критической массы. Тогда он выставит репортеров вза-шей, и они напишут в
своих газетенках о бывшем Великом Физике, который уже ни на что не годен. И
будут правы?
  Ох уж это чувство пустоты... абсолютной... незаполнимой...
всепоглощающей...

                                    ***

  Он полулежал в глубоком кресле, воспроизводившем формы его тела,
мгновенно приспосабливавшемся к малейшим переменам позы. Кресло неназойливо
вибрировало, массируя мышцы. Позади, во всю стену, до поры притаился
испытанный УМ, усилитель мышления - аппаратурный комплекс, включавший в
себя приемник биоволн мозга, компьютерный анализатор, синтезатор
рекомендаций, а также тысячи линий связи, детекторы информации,
оптимизаторы решений, шифраторы и дешифраторы, исполнительные устройства,
другие всев озможные приборы и системы.
  Ученый был в состоянии, не поднимаясь с кресла, воспользоваться любым из
интеллектуальных сокровищ человеческой цивилизации, войти в контакт с любым
индивидом и любой организацией Земли. Смутная идея, пройдя УМ, либо
обретала чеканные формы, либо отбрасывалась, как бесплодная.
  Увы, последнее время УМ отклонял идеи Великого Физика одну за другой,
обостряя чувство неуверенности, и без того владевшее ученым.
  В его представлении усилитель мышления не был ни машиной, ни чем-то
самостоятельно мыслящим. Он воспринимался как хорошо об-куренная трубка или
иная многолетнепривычная вещь, неотделимая от личности Великого Физика,
который порой забывал о средоточии электронной мудрости за своей спиной.
Так парящая птица забывает о поддерживающих ее крыльях.
  И вот теперь крылья, казалось, утратили подъемную силу. УМ стал причинять
неудобства, словно разболтавшийся протез. В его действиях появилась
странная нервозность, он затягивал паузы, смягчал формулировки. Если раньше
мог заявить: "Ни к черту не годится!", то теперь золотил горькую пилюлю:
"Талантливо. Оригинально. Остроумно. Не пойдет!" И это еще более
удручало...
  Взгляд ученого все чаще бесцельно блуждал по кабинету, словно искал
поддержки от самой обстановки, в которой было сделано столько открытий.
  По левую руку, тоже во всю стену, громоздился стеллаж с книгами. Среди
них виднелись и пергаментные рукописи, и роскошные фолианты в переплетах из
тисненой золотом кожи, и пожелтевшие брошюры в мягких обложках.
  А по правую, напоминая пчелиные соты, поблескивали кристаллическими
многогранниками микроблоки памяти. Они выглядели куда скромнее, чем
фолианты, но каждый из них мог вместить информационное содержимое стеллажа,
возвышавшегося напротив и пред ставлявшего лишь историческую ценность.
  Те, кому довелось побывать в кабинете Великого Физика, думали про себя,
что антикварный книжный шкаф - такое же чудачество, как и давно вышедший из
моды пиджак мрачного темносерого цвета с огромными лацканами и подбитыми
ватой плечами: гений может не считаться с модой, даже если это шокирует
обыкновенных людей, привыкших к яркой, легкой, свободного покроя одежде, в
которой они, при всем ее разнообразии, так похожи друг на друга.
  Но Великий Физик меньше всего стремился к оригинальности. И одежда по
образцу той, в которой творили науку его предшествен-ники, и прижизненные
издания их трудов были символом преемственности поколений, напоминавшим
ему, что все сделанные им открытия, вместе взятые, всего лишь капля в
океане Знания, и в вечном стремлении переплыть этот океан ученые передают
эстафету из рук в руки, роняя и вновь подхватывая ее. Каждый фолиант,
каждый микроблок памяти - квант знаний, и чем больше таких квантов п
ридется на долю Великого Физика, тем достойнее будет прожита его жизнь.
  Таков был главный, если не единственный, нравственный критерий ученого. О
нем отзывались, и не без оснований, как о черством, равнодушном ко всему,
что не касалось работы, эгоистичном человеке.
  "Я обязан быть эгоистом, - говорил себе Великий Физик. - Не желаю слышать
о болезнях, смертях, катастрофах. Для меня не су-ществует жалости и
сострадания - они отвлекают от науки, а она превыше всего!" Так он считал
до последнего времени. Но сейчас, мысленно срав-нивая себя с бесплодной
смоковницей, подумал, что напрасно избегал отрицательных эмоций.

  Его взгляд остановился на четвертой стене. Он рассматривал ее
пристально, хотя там было пусто - голая, выбеленная плоскость.
  - Нет, так ничего не выйдет, - сказал Великий Физик пустоте. - Меня
затянула рутина. Я отупел. Лишился способности предвосхищать новое.
Избегая переживаний, иссушил не только душу, но и мозг. Мне нужно пережить
потрясение, лишь оно поможет преодолеть дряхлость мысли. Если еще не
поздно...
  В молодости Великий Физик, при всей своей замкнутости, которая
воспринималась окружающими как заносчивость, был сантиментален, любил в
одиночестве слушать старинные романсы, доводившие его до экстаза. Но,
сделавшись маститым ученым, отказался от в сего, что, как он считал, было
не на пользу занятиям наукой, в том числе и от романсов, напоминавших о
бренности всего сущего, неизбывности утрат.
  Теперь же он вспомнил об этом увлечении молодости и подумал с почти
суеверной надеждой:
  "А не вернут ли романсы своим болезненно эмоциональным воздействием
утраченную свободу мышления?"

  Четвертая стена зрительно отступила, и на ее фоне возник, словно
материализовавшись из пустоты, пожилой усталый человек с гитарой в руках -
живший в середине четвертого тысячелетия прославленный исполнитель русских
романсов.
  - Добрый вечер, - поздоровался певец. - Что бы вы хотели ус-лышать?
  - Добрый вечер, - ответил ученый, хотя этого вовсе не следовало делать:
перед ним был не человек, а его голографический двой-ник (УМ скрупулезно
воссоздал облик и голос давно умершего ар-тиста), но Великий Физик, не
отличавшийся учтивостью в о бщении с коллегами, обращался к фантому с
подчеркнутым почтением. - Будьте любезны, спойте по вашему выбору.
  Певец задумался, тронул струны и начал на тихой органной ноте:
  "Гори, гори, моя звезда..."
Постепенно голос его крепчал, подчиняя своему колдовскому оба-янию
единственного слушателя.
  Если бы кто-нибудь из знавших Великого Физика присутствовал на этом
импровизированном концерте, он поразился бы перемене, происшедшей с
презиравшим эмоции ученым: лицо старика, обычно насупленное, светилось
нежностью, в уголках просветлевших глаз поблескивали слезинки.
  Великий Физик был во власти романсов, слившихся в его сознании воедино.
Разбуженная ими память обрушила на него поток видений, - грустных и
радостных, осмысленных и бессвязных, чувственных и подсознательных. Перед
ним конспективно развертывалась повесть его жизни, и как же много в ней
оказалось страниц, которые стоило бы переписать набело. А он ведь считал,
что жил единственно правильным образом, вовремя исправляя ошибки, отсекая
лишнее, несущественное. Дорожил временем, не растрачив ал его на мелочи.
Но, лишаясь их, не обкрадывал ли себя?
  - Это мои самые любимые романсы, - сказал певец, взяв по-следний
аккорд.
  Стряхнув чары, Великий Физик подумал:
  "Уже шесть столетий нет человека, а его искусство, образ и, по-жалуй,
частица души живы. Не запись, репродукция, тиражируемая любым числом копий,
а именно живое, неповторимое, непреходящее искусство. Ведь попроси я
повторить романсы, споет подругому, и во мне отзовутся новые струны...
Хотел бы знать, буду ли через столетия столь же нужен людям, не забудут ли
меня, как уже сейчас забыли мое имя?" - Спасибо, - поблагодарил он певца. -
Вы доставили мне ис-тинное наслаждение!

  Романсы отзвучали, но Великий Физик ощущал их крепнущее эмоциональное
последействие. И оно было совсем иным, чем в моло-дые годы: видимо, время и
образ жизни сделали его менее чувствительным и более мудрым. Не тоска от
собственного бессилия перед неизбежностью конца, не слезливая жалость к
себе, а давно забытая умиротворенность овладевала им.
  Сейчас, когда пустота четвертой стены вернулась на место, Великий Физик
уже не испытывал досады из-за совершенных ошибок и многих самообманных
заблуждений, казавшихся ему когда-то истиной. За те часы, что он слушал
романсы, повесть прожитой жизни была переосмыслена и под ней подведена
черта. И он уже не думал, с доброй завистью к певцу, о посмертной славе,
как, даже будучи эгоистом, не стремился к прижизненной.
  Мимолетная горькая мысль о собственной безымянности, полученной в награду
за научные заслуги, оставила после себя лишь снисходительную усмешку. Ведь
один из его великих предшественников - лорд Рэлей родился Джоном Стреттом.
Но Стретта тоже с почетом лишили собственного имени. Рэлей занял подобающее
место в анналах науки, Стретт был предан забвению. Но проиграла ли от этого
наука?
  И все же Великий Физик был вынужден признать, что романсы обманули его
надежды - не растревожили душу, а, напротив, привели ее в равновесное
состояние, внеся успокоение, наделив философской рассудительностью, от
которой шаг до равнодушия.
  Да, потрясения не получилось. Не стучит в висках кровь, не пы-лает мозг.
Как сладкая истома - умиротворенность, готовность подчиниться неизбежному
не протестуя, отрешенность от жизненной прозы...
  Но ему-то необходимо другое! Не примирение с действительностью и самим
собой, а прямо противоположное: нервный шок, возможно, глубокий стресс. Не
проникновенная молитва, а высоковольтный разряд заставляет вновь забиться,
казалось бы, навсегда ост ановившееся сердце!
  И чтобы вырваться из трясины умиротворенности, Великий Физик решился на
крайность.


                            2. Два Виктора Соля


  Вот уже три раза при входе в устье галактики Соль был вынужден резко
изменять траекторию, чтобы избежать столкновения: на него лоб в лоб неслось
зеркальное отображение "Дианы", его собственного космообсервера,
"Диана-перевертыш", в которой правое и левое поменялись местами.
  "Черный ящик" подтвердил, что это не галлюцинация. Ученые из Центра
космических исследований изумленно разглядывали расшифрованное изображение
"перевертыша", обмениваясь излишне глубокомысленными, на взгляд Соля,
репликами:
  - Локальное искривление континуума?
  - Скорее изменение полярности.
  - Тогда бы и пилот инвертировался: минус на минус дали бы плюс.
  - Следовательно, он ничего бы не заметил!
  - А приборы?
  - А что приборы?
  - Коллеги, я подсчитал вероятность троекратной встречи с инвертированной
"Дианой"...
  - Ну и?
  - Десять в минус стомиллионной, округление до порядка.
  - Практически нуль!
  - Не следует ли отсюда, коллеги, что явление вневероятностно?
  Виктор Соль, молчаливо присутствовавший при разговоре (уче-ные мужи
вскоре утратили к нему интерес и перестали его замечать), понял, что за
псевдозначительными репликами скрывается растерянность. "Академики" явно
столкнулись с чем-то выходящим за рамки их представлений и всеми силами
пытались "спасти лицо". Делали они это настолько неуклюже, что даже далекий
от научных проблем пилот почувствовал фальшь. А фальши Соль не терпел, в
чем бы она ни проявлялась.
  Когда младший из ученых высказал гипотезу, что наблюдаемый феномен есть
не что иное, как материализовавшаяся, то есть по неизвестной причине
превратившаяся в объективную реальность и потому воспринятая приборами,
галлюцинация, Виктор повернулся к "академикам" спиной и зло буркнул:
  - А пошли вы!
  И хлопнул дверью, напоследок добавив нечто ввергнувшее деятелей науки в
состояние шока.
  Его на всякий случай отстранили от полетов, а затем уложили в госпиталь
для всестороннего обследования. Но как ни пытались эскулапы обнаружить
патологию, ничего не нашли.
  - Возмутительно здоровый парень, - заметил один из них с до-садой.
  Прощаясь, главный врач, старенький гений от медицины, напутствовал Соля:
  - Старайтесь сдерживать эмоции, дружок!
  - Я нервный, - огрызнулся Виктор.
  - Не выдумывайте, - сказал врач укоризненно. - У вас нервы как из
проволоки. Учитесь уступать старшим, так-то будет лучше!
  - Я что, рыжий? - проворчал Соль.
  Не выдержав, старик захихикал: голова Виктора казалась охваченной
оранжевым пламенем.
  К полетам его допустили, но около года продержали на внутренних линиях
Солнечной системы. В конце концов Соль не выдержал:
  - Мой диплом уже ничего не стоит? Я запредельный пилот-испытатель,
а не извозчик!
  Древним словом "извозчик", утратившим первоначальный смысл, называли
новичков-каботажников - недавних выпускни-ков космической академии, еще не
набравших ценза и потому не имевших права не только на полеты за пределы
Солнечной системы, но и на самостоятельные межпланетные рейсы. Земля -
Луна, Земля - одна из орбитальных станций, таковы были их маршруты.
  - Мы не можем рисковать твоей жизнью... и кораблем, - заявил шеф
космоцентра, когда Соль явился к нему с протестом.
  - Кораблем в первую очередь!
  - А хотя бы и так! - вспылил шеф. - Корабль немалых денег стоит. Можно
ли тебе его доверить c твоими фокусами?
  - С какими еще фокусами?
  - Сам знаешь, с какими. Феномен Соля! Ученые над ним головы ломают!
  - Я что, должен теперь ждать, пока сломают?
  - Молись, чтобы этого не случилось, иначе тебе, как запредельщику,
конец!
  Соль хлопнул дверью, проклиная и "Диану-перевертыша", и шефа, и тупиц
"академиков". Но именно они неожиданно пришли на помощь. Хотя и не
бескорыстно: им позарез нужны были дополнительные данные, а добыть их мог
только один человек - пилот-запредельщик Виктор Соль.
  Тем не менее, до запредела было еще далеко. Потянулась серия
исследований, причем не таких, как в госпитале, а куда более сложных,
нудных, изматывающих. Компоненты биополя, чувствительность к
экстрасенсорным воздействиям, нейроритмы - "академиков" интересовало все.
Будь это возможно, они разложили бы организм Соля на атомы и взвесили
каждый из них.
  Результаты исследований интересовали Виктора лишь постольку, поскольку от
них зависел допуск к запредельным полетам. И он ничуть не возгордился,
узнав, что его организм уникален и что именно этим объясняется если не сам
"феномен Соля", то причина, по которой он был обнаружен.
  Младший из ученых, тот, что придумал гипотезу о материализовавшейся
галлюцинации, попытался было объяснить Виктору, в чем состоит его
уникальность, но Соль и слушать не стал, сказав, что все эти
трансцедентальные коллизии и апертурные отображения - чушь собачья.
  Перед стартом ему надавали столько противоречивых указаний, что впору
запоминать компьютеру. Шеф космоцентра строго-на-строго запретил сближаться
с "перевертышем", ученые же, в чьем распоряжении Соль теперь находился,
деликатно намекнули на обратное. А младший, с которым Виктор был уже почти
в приятельских отношениях, застенчиво сказал:
  - Конечно, если станет страшно, не рискуйте. Я бы в таком случае сразу же
вернулся! - и добавил с обезоруживающим простоду-шием: - Меня с детства
считают трусом.
  После таких слов запрет шефа уже не имел для Соля значения.

  И вот он снова в запредельном пространстве...
  Казалось бы, космос - везде космос. Так думает впервые преодолевший
земное притяжение новичок, для которого Земля - уютный родительский дом.
Космос начинается за его порогом. Но со временем таким домом становится
Солнечная система. И все, чт о внутри нее, уже не ассоциируется с космосом
- теперь он за ее пре-делами, вечно таинственный незнакомец, непознаваемое
божество, всепоглощающая бездна...
  Впрочем, в своей преданности космосу Соль был чужд патетики и высмеял бы
заговорившего о нем в таких выспренних выражениях. Виктор избегал самих
слов "космическое пространство" - для него существовал не космос, а
запредел.
  Здесь Виктор больше, чем где-либо, был в ладу с самим собой. Он не ощущал
ни волнения, ни страха, над всеми чувствами главенствовала гармония,
подобная той, которую, вероятно, неосознанно испытывает парящая птица или
рыба в морской глубине.
  Так бывало всегда, с первого его выхода в запредел. Но сейчас впервые
появился повод для беспокойства:
  "А вдруг не появится?"
  То, что он испытывал, напоминало азарт охотника, выслеживающего дичь.
Впрочем, у Соля не могло возникнуть подобной аналогии: охота, это
аморальное, унижающее достоинство человека заня-тие, было объявлено вне
закона три столетия назад.
  Космообсервер приближался к устью галактики, автопилот уже начал
маневр входа.
  "Появится или не появится?"
  "Перевертыш" возник внезапно, словно подкрадывался, стара-ясь до
последнего момента остаться незамеченным, и преуспел в этом. Анфас
"Псевдодианы" рос на обзорном дисплее с угрожающей быстротой. До
столкновения оставались секунды.
  Прозвучал предупредительный зуммер: автопилот, как и при прошлых встречах
с "перевертышем", был начеку и собирался приступить к маневру уклонения. Но
на этот раз Соль не позволил свернуть. Мгновенно заблокировав автоматику,
он перешел на ручное управление, азартно крикнув неведомому противнику,
словно тот мог услышать:
  - Ну, у кого раньше сдадут нервы?

  В это же самое время эту же самую фразу выкрикнул другой Виктор Соль,
также не спускавший глаз с инвертированного двойника своей "Дианы".
  Два Виктора Соля сошлись в лобовой атаке.


                          3. Вторжение в прошлое

  По мысленному приказу Великого Физика четвертая стена исчезла, как если
бы взрыв бомбы стесал часть дома. Это образное сравнение пришло на ум,
казалось бы, непроизвольно, ученый в первый момент даже удивился ему:
взрывы бомб вместе с войнами давн о ушли в прошлое. А потом понял, что
ассоциация не случайна, - оказавшись в прошлом, он и мыслить стал его
категориями...
  За исчезнувшей четвертой стеной начинался Престон, столица одной из
сверхдержав Разобщенного мира, вобравшая в себя пороки и язвы уродливого
общества, провозглашенного его правителями единственно справедливым и
свободным.
  Из года в год, изо дня в день твердили об этом властители, и те, кого
традиционно называют "простыми людьми", уверовали в свое счастье, в
непогрешимость впитанных с молоком матери догм, в правильность навязанного
им пути и величие конечно й цели.
  Пройдет не так уж много лет, и они выйдут из транса, посмотрят вокруг
прозревшими глазами, взметнутся в гневе... И начнут крушить все подряд. А
потом будут строить на руинах - из обломков, наспех, без архитектурных
планов. Вернее, со множеством противоречивых, не подкрепленных
возможностями, сумбурных планов, авторы которых не поскупятся на
невыполнимые обещания, будут беззастенчиво лгать, даже не заботясь о
фиговых листках правдоподобия.
  Ох, как нескоро минует этот кризис, и хорошо, если бы последний...

  Огромный мрачный город был воспроизведен с математической достоверностью.
Нагнетая уныние, громоздились однообразные, лишенные индивидуальных
особенностей коробки домов. При их сооружении руководствовались
"функциональностью", которую воинствующ е противопоставляли искусству
зодчества.
  Великий Физик представил, как за убогими плоскими фасадами с рядами
слепых окон и крошечных балкончиков в тесных транс-формируемых жилых
ячейках, где один и тот же модуль служит ло-жем, обеденным столом и
хранилищем домашней утвари, копошатся погрязшие в заботах люди с
невыразительными лицами, тщедушными телами и огрубевшими душами.
  Престон показался ученому угрюмым и душным, словно тюрьма. В другое время
и это сравнение не пришло бы ему в голову: за два тысячелетия память о
нравах недоброго общества изрядно потускнела, утратила черты реальности,
стала подобна дурным снам.
  Человеческая память, но не память машин. Та сохранила все, вплоть до
мельчайших подробностей. Для Истории, которая не брезгует и мусорными
свалками...
  Этой всеобъемлющей машинной памяти был обязан Великий Физик своим
вторжением в прошлое.

  На первых порах он воспринимал окружающее с брезгливой отчужденностью
стороннего наблюдателя, но уже вскоре помимо воли вообразил, а затем и
почувствовал себя одним из престонцев.
  Его охватило ощущение раздвоенности... Он сознавал, что по-прежнему сидит
в своем вибрирующем кресле, но это не мешало ему идти по улицам Престона,
обонять вонь помоек и тошнотворный запах алкогольного перегара, которым
дыхнул на него встречный оборванец.
  Трущобы на задворках главных улиц, играющие на грязных тротуарах дети,
старуха, копошащаяся в куче отбросов - все это было настолько достоверно,
что воспринималось Великим Физиком как действительность - дикая, вызывающая
возмущение, но дейст вительность.
  Вместе с собравшейся толпой он наблюдал жестокую драку. Ни-кто не пытался
разнять дерущихся, и Великий Физик даже подумал: не вмешаться ли, но,
поймав себя на этой мысли, покраснел от досады.
  В людном месте двое неряшливых мужчин вырвали сумку из рук женщины, а
когда она закричала, избили ее. И опять-таки никто не пришел на помощь.
Прохожие отворачивались, прибавляли шаг, как бы давая понять, что
случившееся их не касается.
  И снова Великий Физик с трудом заставил себя не вмешиваться: ведь и
грабители, и женщина, и безучастные прохожие были не людьми, а всего лишь
фантомами, их синтезировала машинная память...
  Он шел мимо бесконечных очередей, тянувшихся вдоль тротуара к дверям
магазинов, где продавали "дефицит" - безвкусную снедь или убогие вещи. И
как же торжествовали успевшие "отовариться"!
  Но было и другое - вызывающая роскошь "резиденций", изобильность
"закрытых распределителей", обслуживавших элиту. И там незримо побывал
Великий Физик, испытав чувство неловкости, словно и сам удостоился
сомнительных привилегий.

  К вечеру Престон ожил. Замигали, забегали огни реклам. Доно-сившиеся с
разных сторон визгливые звуки музыки, крики, хриплый смех, рев моторов,
гудки мобилей и вой полицейских сирен слились в чудовищную какофонию.
  Увлекаемый толпой престонцев, вырвавшихся из душных клетушек в жажде
зрелищ, Великий Физик спустился на станцию подземки. С лязгом подкатил
состав. Толпа хлынула внутрь обшарпанных вагонов.
  Полчаса езды в неимоверной давке, и ученый, измотанный и ошеломленный,
оказался у входа на стадион. Тело ныло, как если бы все происходило в
действительности.
  Великий Физик редко покидал кабинет, а уж когда приходилось, то с
комфортом, впрочем, доступным не только ему, но и всем, от мала до велика.
И хотя он имел представление об условиях существования престонцев,
выдержать эти невыносимые условия самому оказалось свыше его сил.
  Ученый едва не поддался малодушному желанию прервать эксперимент,
сдаться, избавить себя от стрессов и потрясений. С каким ностальгическим
умилением вспоминал он свой удобный мир, где все так целесообразно и
продуманно, где нет ни вони помоек, ни визга сирен! Что ему еще надо, разве
мало сделано и не пора ли оста-новиться?
  Но Великий Физик знал: стоит ему капитулировать, и он навсегда утратит
самоуважение. Плевать, что подумают другие, важно, что будешь думать о себе
ты. Ведь не простишь, не оправдаешь, посмотришь в зеркало и увидишь
презрение в собственных гла зах...
  И Великий Физик продолжал делать то, что было свыше его сил.

  Гигантская "полоскательница" стадиона постепенно заполнялась. Автоматы
входного контроля едва справлялись с потоком скларов. Поблескивали стекла
взятых напрокат стереоноклей. В предвкушении зрелища зрители возбужденно
переговаривались.
  Рядом с Великим Физиком на жесткой скамье сидел человечек со сморщенным
лицом лилипута. Его ножки не доставали до пола. От человечка несло
перегаром.
  - Последний склар потратил, - пожаловался он соседу. - Теперь
выпить не на что. Эх, жизнь-поганка!
  - Сидел бы дома!
  - А есть он у меня? Вот выиграю миллион...
  - Выиграешь? Это ты-то?
  - Но-но! - набычился человечек. - Не смотри, что я мелковат, могу и
накостылять!
  Сосед осклабился и произнес что-то наверняка обидное, но что именно,
Великий физик не расслышал - слова потонули в шуме.
  Загремели звукометы.
  - Внимание! Зрелище века начинается! Сейчас состоится единоборство
человека с машиной! Любой может испытать себя! Любой может выиграть приз -
миллион скларов! Возможности равные! Миллион скларов - за это стоит
рискнуть жизнью! Миллион скларов! Миллион скларов!
  В окулярах стереоноклей появилось объемное изображение машины.
  Невооруженный глаз воспринимал ее как букашку, по ошибке заползшую на
изумрудную плоскость стадиона и застывшую в недоумении: что делать дальше?
  Стереонокли же позволяли в деталях рассмотреть карикатурное подобие быка
с шарнирными суставами и острыми рогами на бугристой металлической голове.
  Теперь дело было за человеком.
  Великий Физик представил себя там, на поле, один на один с грубой
кибернетической поделкой, которая, несмотря на вопиющую архаичность,
безусловно превосходила человека в быстроте реакции. Не только он,
привыкший к сидячему образу жизни старый ученый, но и атлет-рекордсмен
был бы заведомо обречен в этом бесчестном поединке.
  И в который раз ему захотелось вмешаться в поставленный для него
спектакль. И в который раз Великий Физик был вынужден признать, что не в
состоянии это сделать. Он может лишь закрыть глаза, стиснуть ладонями уши
или вообще уйти из зала.
  Но с ним или без него - представление будет продолжаться!
  - Кто желает выиграть приз? - гремело над стадионом. - Ставка -
жизнь! Выигрыш - миллион скларов! Миллион скларов! Миллион скларов!
  Человечек, сидевший рядом с Великим Физиком, что-то считал на пальцах.
  - Это что же получается? - пробормотал он. - Почти восемь тысяч
бутылок... Такое богатство... Что если в самом деле попробовать... А стоит
ли? Ведь зашибет, как пить дать, зашибет...
  Слова-глыбы падали в кратер стадиона:
  - Миллион скларов! Миллион скларов!!! Кто хочет получить миллион? Кто
хочет? Кто?... Кто?!!
  - Зашибет... Верное дело зашибет... - продолжал бормотать человечек.
  - Ставка удваивается! - после минутной паузы с новой силой грянули
звукометы. - Два миллиона скларов!
  Человечек вскочил.
  - Эх, была не была! А вдруг не зашибет? Шестнадцать тысяч бутылок! Четыре
блаженных года!
  Задев Великого Физика, он бросился к выходу на поле. Короткий вздох,
похожий на сдерживаемый стон, пронесся над колыхнувшимся стадионом.
  В окулярах стереоноклей человечек вырос, заполнил собой все поле
зрения: стоптанные башмаки, рваный пиджачишко, засаленная кепчонка...
Теперь, вне масштаба, он выглядел даже рослым, видимо, за счет худобы.
Движения его были суетливы, спина сутула.
  Но стоило переключить стереонокль на общий план, и фигурка съеживалась,
становилась особенно жалкой. Человечек почти бежал, тяжело дыша,
согнувшись под множеством вонзившихся в него глаз.
  "Так бегут от стихийного бедствия, от чумы", - подумал Великий Физик.
  Человечек спешил, чтобы не опередили другие, более молодые и проворные.
А может, он просто боялся растерять крохи мужества?
  - Вот она, гордость Престона! - рявкнули звукометы.
  Человечек приободрился. Под рев зрителей, усиленный и возвращенный
звукометами на трибуны, он боязливо приблизился к машине. Неведомо как в
его руке оказалось подобие шпаги.
  Барабанная дробь рассыпалась по стадиону.
  Человечек, неловко держа перед собой шпагу, шагнул вперед и остановился
в нерешительности. Машина казалась мертвой металлической глыбой.
  Осмелев, человечек подступил ближе и неуверенно взмахнул шпагой. Машина
уклонилась от удара и снова замерла. Трибуны облегченно вздохнули.
Послышались возгласы:
  - Чего топчешься?
  - Нападай!
  - Коли ее!
  Человечком понемногу овладевала ярость. Он суетился вокруг машины,
пытаясь поразить единственное уязвимое место, обозначенное пурпурным
кругом. Но машина все так же лениво, словно нехотя, уходила от ударов. Она
отвечала на них едва заметными скользящими движениями, и шпага звякала о
металл в сантиметре от кромки пурпурного круга.
  Человечек начал изнемогать. Его удары становились все более немощными.
Вдруг он отбросил шпагу и заковылял прочь, вобрав голову в плечи.
  И тут Великий Физик увидел, как машина внезапно сорвалась с места, двумя
огромными скачками догнала человечка, а спустя мгновение замерла на прежнем
месте все в той же монументальной позе.

  Ужас сковал стадион. Стереонокли скрестились на неподвижном теле,
казавшемся грудой лохмотьев. Словно следуя за ними, в эту груду уперся луч
прожектора, и в окулярах сверкнула рубиновая искра. Трибуны отозвались
грозным ревом.
  Великий Физик решил было, что вот сейчас людская лавина сорвется с
мест и разнесет в щепки не только стадион, но и весь Престон...
  Однако ропот оборвался. Люди как будто окаменели, всем своим видом
выражая обреченность.
  И вдруг чей-то взгляд ожег Великого Физика. Широкоплечий, массивный,
необычайно крепкий по сравнению с другими престонцами человек смотрел
на него в упор.
  "Как странно... Ведь я невидим для них, - растерянно подумал ученый. -
Между тем, крепыш явно смотрит не сквозь меня, а рассматривает, изучает...
И какое у него удивительное лицо, грубое, будто вырубленное из мореного
дуба... Но до чего же значительное и наредкость славное... Интересно, в
каких запасниках истории разыскали этого человека компьютеры и зачем
подключили к действию, да еще таким поразительным образом? Личность-то не
типичная для эпохи, совсем не типичная!"
  Человек отвернулся, словно потерял интерес к Великому Физику, и как бы
слился с массой, сделался таким как все.
  "Почудилось, - облегченно вздохнул ученый. - Компьютеры свое дело
знают..."

  А на поле уже новый боец. Он молод и полон презрения к опасности.
Держится так, точно поединок со смертоносной машиной для него дело плевое.
Приглаживает густую огненно-рыжую шевелюру, которую тут же взлохмачивает
ветер. Театрально машет рукой.
  Раскланивается, благодаря трибуны за поддержку. Во весь рот улыбается...

  И снова загрохотали барабаны. Рыжий нападает. Яростно и умело, словно
прирожденный тореадор!
  Трибуны ликуют. Вот это парень! Уж он-то себя в обиду не даст!
  Азарт захватил и Великого Физика. В считанные минуты Рыжий сумел покорить
старого ученого. Вопреки канонам исторического синтеза он воспринимался не
как фантом или персонаж спектакля, а как человек во плоти и крови, более
того, как переодетый современник.
  Да, он поразительно походил на молодых современников Великого Физика
ненаигранной открытостью, раскованностью, дружелюбием. В нем начисто
отсутствовала та общая для престонцев черта, которую ученый мысленно
обозначил словом "задавленность".

  В окулярах стереоноклей мечется металлическая молния. Виртуозные выпады
Рыжего сопровождаются волнообразным ревом трибун.
  - Браво, Ры-жий! Бе-ей!
  - Раскошеливайтесь, гады!
  Фраза подхвачена. На сей раз человек победит. Раскошеливайтесь, гады!
  Рыжий усиливает натиск. Смотрите, она пятится!
  Трибуны содрогаются от свиста и хохота. Хохот усиливается, звукометы
захлебываются им. И вдруг - вопль. Отчаянный стотысячеустный вопль:
  - Не-е-т!!!
  Великий Физик кричит вместе с другими. Сквозь слезы он видит, как двое
невзрачных людей в комбинезонах, трусливо поглядывая на трибуны, уносят
тело Рыжего.

  И опять гнев, не найдя выхода, сменяется тупой покорностью. В
молчании трибун третий игрок со смертью выходит на поле.
  Великий Физик не может на него смотреть: еще одна жертва! Но что это?
После нескольких вялых атак "жертва" ликующе вскидывает руку со шпагой:
пурпурный круг поражен, механическое чудовище повержено!
  А стадион зловеще молчит. И сидящий поблизости от Великого Физика, тот
самый, который разговаривал с несчастным человечком, выплевывает
ругательство.
  - Все подстроено, будь они прокляты!

  Угрюмая аморфная масса вытекает из ворот стадиона. Частица этой массы -
Великий Физик. Он чувствует себя морально уничтоженным, закрепощенным
отныне и навсегда. Вся боль минувшего перешла в его сердце.
  "Сколько же зла, сколько грязи за плечами человечества, - думает он. - И
как же я ошибался, считая, что прошлое миновало. Нет, оно миновало лишь
нас. Или мы счастливо миновали его. А для них наше прошлое - самое что ни
на есть настоящее. В нем люди страдают и заставляют страдать других,
становятся жертвой предательства и предают сами, проклинают и бывают
прокляты... Не в ответе ли мы за такое недостойное человека прошлое?"
  Кто-то кладет ему руку на плечо. Он ощущает ее тяжесть и не сразу
осознает, что произошло невероятное.
  "Неужели я сошел с ума?"
  - Вы на пороге самого большого открытия в вашей жизни, - говорит человек,
столь бесцеремонно разглядывавший Великого Физика на стадионе. - Прошлое
неприглядно. Так исправьте его. Это в ваших силах!
  И все исчезло. Четвертая стена отрезала Великого Физика от Престона во
времени и пространстве.
  "Что же со мной произошло?" - спрашивал себя ученый, сидя в своем
вибрирующем кресле.

  Оправившись от потрясения, Великий Физик байт за байтом проанализировал
программу экскурса в Престон. Как он и предвидел, заговорившего с ним
странного человека в программе не оказалось. Но, самое удивительное, в ней
не было и Рыжего! Кто-то загадочным образом отрежиссировал спектакль, внес
коррективы в действие.
  "...Прошлое неприглядно. Исправьте его!"
  Это ли не постановка задачи, грандиозная цель, которая так долго
оставалась за горизонтом? Кто бы ни был человек с прес-тонского стадиона,
фантом или реальность, спасибо ему!
  "До сих пор считали исторический процесс однонаправленным, - напряженно
размышлял ученый. - Разве это доказано? Признали очевидным, возвели в ранг
аксиомы... А сколько аксиом оказались результатом добросовестного
заблуждения!
  Но что если исторический процесс можно вернуть в начало координат,
запустить сызнова? Только не хаотически, а предварительно оптимизировав. И
принять за глобальный критерий оптимальности нравственность...
  Вечный двигатель, машина времени? А если без предвзятости, отрешившись от
"законов природы"? Ведь эти "законы" придуманы не природой, а нами. Они
монумент человеческой косности, шоры на глазах исследователей!
  Так да здравствует "беззаконие"!"
  Великий Физик снова преисполнился безрассудной юной энергией, для
которой, как известно, не существует преград. Казалось, он помолодел не
только духовно, но и физически. В его жизни вновь появилась цель.
Оставалось ее достичь.
  - Начнем же! - воскликнул ученый с нетерпением.
  И УМ облегченно вздохнул за его спиной.


                        4. Невозможное невозможное

  Великий Физик был типичным представителем гениальных одиночек, чей
высочайший интеллектуальный потенциал поддерживался кибернетической мощью
эпохи.
  Принципы научной работы за тысячелетия претерпели эволюцию, ход
которой, как нельзя более, напоминал классическую спираль.
  Когда-то науку тоже творили гениальные индивиды, но опирались они только
на природный дар, подкрепленный терпением, трудолюбием и фанатической тягой
к Знанию.
  С течением времени поверхностные залежи Знания истощились, глубинные же
его слои состояли из сверхтвердых пород, и на проникновение в них одиночкам
просто не хватало жизни.
  Тогда стали возникать мощные коллективы ученых, инженеров, экономистов -
научно-исследовательские институты. Ими руководили блестящие организаторы
науки, которые не столько добывали Знание сами, сколько умело направляли и
материально обеспечивали усилия остававшихся безвестными исполнителей.
  Затем начался новый виток спирали: комплексная роботизация исследований
развязала руки гениям, избавив их как от "организаторов", беззастенчиво
присваивавших чужие открытия, так и от помощников - "исполнителей", среди
которых были и бесталанные, и недобросовестные.
  Концентрация замысла в мозгу гениальной личности, а вопло-щения - в
оптимально организованной иерархии роботов много-кратно укоротила путь от
замысла к гипотезе, от гипотезы к теории, от теории к эксперименту, от
эксперимента к взвешенному вн е-дрению в практику (раньше стремились к
"широкому внедрению", что зачастую приносило больше вреда, чем пользы).
  Гении-одиночки все успешнее конкурировали с научно-исследовательскими
институтами, к которым тяготела посредственность - умеренно талантливые
ученые, не способные проявить себя вне коллектива, а нередко и
псевдоученые, движимые амбициями.
  Между этими двумя векторами научного прогресса то и дело воз-никало
бессмысленное противостояние, с одной стороны питаемое презрением, а с
другой - завистью.
  Институты существовали за счет заказов, между тем как гении могли
выбирать цель исследований по своему усмотрению, какой бы странной,
несвоевременной и даже нелепой она ни казалась. Достигшее процветания
общество могло им это позволить.
  Именно такой проблеме посвятил себя Великий Физик. Ее значение не смог бы
оценить по достоинству даже не менее яркий гений.

  Услышав сигнал срочного вызова, ученый поморщился: он тер-петь не мог,
когда его отрывают от работы. Дал мысленную команду: "Абонент занят".
Однако зуммер продолжал настойчиво жуж-жать.
  - Что нужно? - раздраженно крикнул Великий Физик, но тут же его лицо
разгладилось, на нем даже появилась улыбка: по ту сторону растаявшей
четвертой стены стоял Преземш - Президент Земного Шара, друг детства
Абрагам Седов - высокий, худощавый, уже изрядно полысевший человек в
модной куртке из тонкой блестящей ткани. Куртка была расстегнута, под ней
виднелись ярко-красная сорочка и пестрый шарфик, небрежно намотанный
вокруг жилистой шеи Президента.
  - Прости, что побеспокоил, - проговорил Седов, поднимая руку в
приветственном жесте.
  - Здравствуй, Абрагам. Ну и щеголь же ты! - усмехнулся Великий Физик. -
Рядом с тобой и показаться неудобно в моем-то лапсердаке!
  - А ты будь как все, не оригинальничай.
  - Буду как все, ты обо мне и не вспомнишь. Это сколько же мы не
виделись?
  - Лет пять... Нет, шесть... - сказал Седов виновато. - Дела, брат...
  - Ну как же, ведь ты самый занятой человек на Земле...
  - Не ты ли встретил меня сигналом "Абонент занят"? - парировал
Абрагам.
  - Небось, ко мне тоже по делу?
  - Увы... И по очень важному!
  - Едва ли буду полезен. Но все равно рад тебя видеть. Садись, наши предки
не напрасно говорили: "в ногах правды нет".
  Седов опустился в массивное кресло: скромный кабинет Великого Физика
зрительно состыковался с представительски-роскошным кабинетом Преземша.
  Уловив иронический взгляд друга, Седов счел нужным пояснить:
  - Ничего не поделаешь, традиция. Моя должность вроде этого кабинета -
пышности много, а реальной власти нет.
  - Не прибедняйся.
  - И не думаю. Я ведь вправду вроде английской королевы. Мы лишь
символизируем власть. Королева в Англии, я на всем Земном Шаре.
Церемонии, представительские функции - вот круг наших обязанностей.
  - Сейчас тоже церемония? - едко спросил Великий Физик. - Ты же пришел ко
мне как Преземш, а не как старый друг. - Так что тебе от меня надо?
  - Я хочу, чтобы ты вник в одну проблему...
  - Где ты был месяц назад, Абрагам? Вот тогда бы я ухватился за любую
стоющую проблему. А сейчас ты опоздал. Я уже вник в такую проблемищу, что,
боюсь, жизни не хватит. Отвлекаться не имею права. Так что извини, вынужден
отказать.
  - Ты отказываешь Президенту Земного Шара?
  - Вот именно.
  - Тогда я обращусь к тебе за помощью как старый друг. Неужели ты можешь
отказать другу?
  Великий Физик застонал.
  - Это же удар ниже пояса, Абрагам. Знал, чем взять. Ладно, выкладывай!
  - Видишь ли, несколько дней назад в устье галактики столкнулись два
космообсервера... - начал Седов.
  - Это бывает, - перебил Великий Физик. - Хотя вероятность такого
столкновения ничтожна. Если только... - он сделал паузу, - столкновение не
было преднамеренным.
  - Оно и было преднамеренным, - подтвердил Абрагам.
  - Экипажи погибли?
  - Принадлежность одного из кораблей не установлена, что с экипажем,
неизвестно. На другом в момент столкновения находился лишь один человек -
пилот-запредельщик высшего класса Виктор Соль. Слышал о нем?
  - Никогда не интересовался запредельщиками. Да и само это слово -
типичный вульгаризм.
  - Не о том речь! Видишь ли, Соль не погиб...
  - Катапультировался в спасательной капсуле? - предположил Великий
Физик.
  - Представь себе, нет.
  - Так что же произошло?
  - За тем я и пришел, Павел! - Седов в первый раз назвал друга по имени. -
Полнейшая фантастика! Соль взлетел, за ним следили до момента столкновения,
когда отметка его космообсервера исчезла с экрана, а минуту спустя... Нет,
ты не поверишь...
  - Ну?!
  - Его обнаружили на стартовой площадке - живого, невредимого, но без
сознания.
  - Может, этот... Соль... и не летал вовсе?
  - А где же тогда космообсервер?
  Великий Физик потер лоб. В многочисленных очерках - высокий,
необыкновенно выпуклый и даже огромный, на самом же деле обык-новенный лоб,
изрезанный старческими морщинами, и принадлежи он другому, на него никто не
обратил бы внимания.
  - Мистика какая-то... - фыркнул ученый. - Впрочем, ничего мистического в
природе не существует, любой маг на поверку оказывается обыкновенным
фокусником, а любое чудо материальным процессом. Так ты говоришь, жив и
здоров... И где он сей час?
  - В госпитале. Здоровье отменное, но он понятия не имеет, что с ним
произошло, - сокрушенно сказал Седов.
  - Не знает или не помнит?
  - С момента столкновения - полнейшая амнезия, а до этого помнит все,
хотя, похоже, кое-что скрывает.
  - Темнит?
  - Не хочет, чтобы его сочли виновным в катастрофе.
  - А есть уверенность, что была катастрофа?
  - Корабля-то нет.
  Великий Физик задумался.
  - Ну ладно... Так что же рассказал Соль?
  - Взлетел как всегда. До входа в устье галактики ничего необычного не
произошло. А при входе увидел чужой космообсервер на встречном курсе...
  - Раньше с ним ничего подобного не случалось? - проницательно
спросил Великий Физик.
  Седов на минуту замялся.
  - Кажется, это уже в третий раз... Причем встречался Соль с
инвертированным двойником своей "Дианы", с "перевертышем", как он его
называет...
  - В третий раз?! С "перевертышем"?! И ты до сих пор...
  - Понимаешь, Павел... - смущенно проговорил Седов, - Соля обследовали в
институте экспериментальной психотроники, и в последний полет он отправился
по их заданию. Говорит, не успел уклониться от столкновения, но никто в это
не верит.
  - Что-о? - взревел Великий Физик. - Над ним экспериментировали невежды?
Говоришь, институт психотроники? Разве есть такая наука?! Физику знаю,
математику знаю, биологию тоже знаю. А психотронику не знаю и знать не
хочу! И вот что, Абрагам. Ступай к этим... Сказал же я тебе, что занят!
  - Прошу тебя, не кипятись, - взмолился Седов. - Психотронщики ничего
не могут. Они в полной растерянности. Надежда только на тебя. Я ведь
еще не все рассказал. Оказалось, что у Соля сердце не слева, а справа!
  - Не такая уж и редкость, - пробурчал Великий Физик.
  - Ты не понял, Павел! Прежде Соль был абсолютно нормальным человеком.
Медицинское досье свидетельствует, что до полета его сердце находилось
там, где положено природой, - в левой половине грудной клетки.
  - А это не мистификация?
  - Ручаюсь, что нет. Произошло невозможное.
  - Чем дольше я живу, тем сильнее склоняюсь к выводу, что невозможное
невозможно.
  - Это каламбур?
  - Скорее, принцип. То, что сегодня считается невозможным, завтра
становится само собой разумеющимся.
  - Ты догадываешься, в чем дело? - с надеждой спросил Седов.
  Великий Физик саркастически рассмеялся.
  - Пришел, увидел, победил? Нет, Абрагам, в науке так не бывает. Придется
пошевелить извилинами... Ах, как некстати!
  - Значит, берешься?
  - А что остается? - пожал плечами ученый. - Ты знал, как меня стреножить.
Добился своего, теперь проваливай. Мне думать надо, понял?


                         5. Науке не привыкать...

  Великий Физик был взволнован услышанным. Интуиция подсказывала, что
"феномен Соля" и "проблема прошлого" каким-то образом связаны между собой.
Если так, то затраты времени оправдаются сторицей.
  На следующий день ученый, впервые за последние месяцы, покинул кабинет,
чтобы повидаться с Солем. Можно было "посетить" его не поднимаясь с кресла,
но Великий Физик, сознавая важность предстоящей встречи, решил изменить
обычаю.

  Войдя в палату, где лежал пилот, ученый на минуту потерял дар речи:
навстречу поднялся Рыжий с престонского стадиона.
  Подобие было абсолютным, так что слово "похож" даже не пришло на ум
Великому Физику. Нет, перед ним стоял Рыжий собственной персоной - с
огненными вихрами, выражением бесшабашной удали на лице, с глазами, полными
дерзкого вызова, который, похоже, был адресован посетителю.
  - Ну, долго еще собираетесь меня мучить? - выпалил Соль, не здороваясь.
  - Это вы? - бессознательно спросил ученый и тотчас понял, что вопрос
нелеп, и даже вдвойне. Во-первых, никто не ответит: "Нет, это не я", а
во-вторых, просто невозможно, чтобы Соль был Рыжим.
  "А как же мои слова, сказанные Абрагаму? - приходя в еще большую
растерянность, подумал Великий Физик. - Невозможное невозможно! Или это
сказано для красного словца?"
  Соль усмехнулся:
  - А кто же еще?
  И снова, словно уступая чьей-то воле, Великий Физик спросил:
  - На стадионе... были вы?
  Хотя и этот вопрос, казалось бы, не делал чести ученому, он неожиданно
попал в точку:
  - Крепко же вы меня обложили! - возмущенно воскликнул Соль. - Даже сны
подсматриваете!
  - Сны?
  - А разве нет? Перед тем, как проснуться на этой самой койке, я видел
сон. Впрочем, лишь проснувшись, понял, что все мне только снилось. Будто я
в каком-то унылом городе, среди угрюмых, серых людей. Потом меня,
действительно, занесло на стадион, и там...
  - Вы ввязались в схватку с машиной, не понимая, что исход предопределен?
  - Вот и нет, прекрасно понимал!
  - И однако не удержались?
  - Я не мог иначе! - убежденно сказал Соль. - Это был вызов, подлый,
мерзкий, унижающий человеческое достоинство. И я сказал себе: "если не ты,
то кто?!"
  - Значит, все же рассчитывали победить?
  - Я всегда рассчитываю на победу.
  - А чем кончилось, помните?
  Соль покачал головой.
  - Нет. На самом интересном месте сон оборвался. Я открыл глаза и увидел,
что нахожусь здесь.
  - Поразительно... - пробормотал Великий Физик.
  Соль посмотрел на него с изумлением.
  - Так вы...
  - Нет, нет... Если это и был эксперимент, то над нами обоими. Ведь
я видел все, что с вами произошло.
  - Тоже во сне? - поразился Соль.
  - Нет. Вы слышали об историческом синтезе? Вот в такой компьютерной
репродукции прошлого мы и встретились.
  - Как же я там оказался?
  - Хотел бы знать... - задумчиво проговорил Великий Физик. - А скажите-ка
еще... Там, на стадионе, встречался вам не совсем обычный человек? Могучий,
черты лица резкие, взгляд пронизывающий...
  Соль утвердительно кивнул.
  - Знаю, о ком вы. Он заговорил со мной, когда я решил "ввязаться". Так
вы, кажется, это назвали?
  Великий Физик смутился.
  - Не придирайся к словам, сынок. И о чем он с тобой?
  - Вам важно знать?
  - Очень.
  - Ну... он говорил, что меня ждет славное будущее. Мол, иди и ничего
не бойся... Послушайте, а что вы у меня все выпытываете?
  - Хочу разобраться в том, что с тобой случилось.
  - Сколько можно разбираться?! - нахмурился Соль. - Целая компания
академиков разбирается и все разобраться не может. Один даже сказал, что
это мои галлюцинации материализовались...
  Великий Физик расхохотался.
  - Компания академиков? Материализовавшиеся галлюцинации? Ну, сынок,
уморил!
  - Мне не до смеха, я летать хочу! - укоризненно произнес Соль.
  - Согласись, ситуация запутанная. Погиб твой... космообсервер... Я
правильно его назвал? А ты здесь, как ни в чем не бывало.
  - Лучше бы погиб я?
  - Не говори чепухи, сынок! - возмутился Великий Физик. - Твоя
жизнь дороже всех космообсерверов вместе взятых.
  Искренний тон этих слов подействовал на Соля успокаивающе.
  - Вы настоящий ученый, не то что эти... Так придумайте что-нибудь...
  - Попробую, сынок, - пообещал Великий Физик. - Но наука - дама
своенравная, не сразу идет навстречу нашим желаниям.
  - Наукой никогда не интересовался, уж извините...
  Великий Физик невольно вспомнил вопрос Преземша: "слышал о
пилоте-запредельщике Соле?" и свой ответ: "никогда не интересовался
запредельщиками!"

  "Никогда не интересовался..." - как часто мы отмахиваемся от всего,
что находится вне круга нашей обыденности. А потом выяс-няется, что,
отмахнувшись, обеднили собственную душу...

  - Нашел, чем хвастать, - сказал ученый, сердясь не столько на Соля,
сколько на самого себя.
  Виктор неожиданно улыбнулся, широко и открыто.
  - Это вы верно подметили. Прихвастнуть - моя слабость.
  Воспользовавшись моментом, Великий Физик спросил:
  - У тебя сердце... действительно справа?
  - Что за ерунда! - вскипел Соль и... притронулся к правой стороне груди.
- Вот оно, на месте.
  - Полагаешь, что это слева?
  - Конечно! Думаете, я свихнулся?
  - Послушай мое сердце, сынок, - попросил Великий Физик.
  - Что за черт?! - опешил Соль. - Не слышу! Оно у вас... не бьется!
  - Бьется. Пока еще бьется. Послушай с другой стороны.
  - Справа?!
  - Только не паникуй, сынок, - предостерег Великий Физик.- После
случившегося с тобой, чему я пока не нахожу объяснения, в твоем организме
произошла структурная инверсия. Правое для тебя стало левым и наоборот.
  Голос Соля задрожал.
  - Значит, я теперь не такой, как все? То-то на меня смотрят, точно на
монстра!
  - Не преувеличивай!
  - Правое стало левым, а левое - правым... Как у "Дианы"-перевертыша!
Значит, я - не я? Меня подменили, да?
  - Глупости! - замахал руками Великий Физик. - Никто тебя не подменял.
Э-ка придумал: "я - не я"! Ты - не ты? Постой, постой...
  - Я прав? Ну, что молчите?
  - Когда смотришь в зеркало, кого там видишь?
  - Себя, кого же еще?
  - А может, "перевертыша"?
  - Вы меня совсем запутали, - озадаченно сказал Соль.
  - Зато для меня картина начала проясняться. Похоже, я знаю, с кем ты
столкнулся в устье галактики.
  - С кем?!
  - С самим собой.
  - Но этого не может быть!
  - Запомни: слова "невозможно" для науки не существует, - назидательно
произнес Великий Физик. - А то, что ты теперь "перевертыш", забудь. На
свете множество левшей, и ты не единственный, у кого сердце справа. По сути
дела, для тебя ничего не изменилось. Вот для науки изменилось многое, пусть
она и выкручивается! Да ей ведь не привыкать...


                             6. Петля Мебиуса


  Прошло несколько месяцев исступленной работы. Великий Физик не щадил ни
себя, ни УМ. И настал день, когда он, в свою очередь, послал срочный
вызов Преземшу.
  - Только без этих... видеошоу! Приезжай!
  - Неужели получилось, Павел? - спросил Седов с порога. - А я уже
потерял всякую надежду!
  - Больно уж ты скорый, Абрагам. В науке сроков не устанавливают.
  - Ну, рассказывай!
  - Я пригласил тебя не cтолько для рассказа, - торжественно произнес
Великий Физик, - сколько для того, чтобы в твоем присутствии осуществить
решающий эксперимент.
  - Какой многозначительный тон! - скрывая волнение, пошутил Преземш. -
Ты меня заинтриговал. Это связано с "феноменом Соля"?
  - Самым непосредственным образом. Похоже, я дал ему объяснение, - с
наигранной скромностью подтвердил ученый. - Представь себе состыкованный
концами отрезок бесконечно тонкой ленты, причем лицевая сторона одного из
концов переходит в оборотную другого. Если двигаться по образованному таким
образом кольцу, то рано или поздно окажешься в исходной точке, только вверх
ногами.
  - Лист Мебиуса?
  - Или петля Мебиуса, как говорят иначе. Так вот, я предположил, что у
нашей Вселенной есть зеркальное отображение. Любая точка во Вселенной-1
связана с подобной точкой во Вселенной-2 бесконечной петлей Мебиуса.
  - Допустим, - осторожно сказал Седов. - Но что из этого следует?
  - Представь теперь, что на лицевой стороне такой петли Мебиуса наша
Земля-1, а на оборотной - ее зеркальное отображение, то есть Земля-2. Вдоль
самой петли расстояние между ними бесконечно велико. Однако их разделяет
лишь толщина ленты, а она бесконечно мала. Я назвал ее барьером
ирреальности, - добавил Великий Физик гордо, словно именно в названии
заключалась суть сделанного им открытия.
  - Насколько я понимаю, это лишь гипотеза? - сдержанно спросил Преземш.
  - Вот мы ее сегодня и подтвердим, - с ноткой обиды ответил ученый.
  - Еще раз.
  - Еще раз? Неужели "феномен Соля"...
  - Вот именно. Соль ухитрился преодолеть барьер ирреальности. Разумеется,
то же самое, но в обратном направлении, сделал его зеркальный антагонист.
Произошел обмен, понимаешь? Вот почему у нашего героя сердце справа!
  Седов вскочил.
  - Значит, здесь не настоящий Соль?
  - Они оба настоящие. Две ипостаси одного человека, ясно? Жаль, ничего не
помнит. Было бы так интересно узнать о Земле-2. Ведь зеркальная симметрия
может распространяться и на исторический процесс. А вдруг им удалось
избежать того мерзкого, что омрачило нашу историю, - мечтательно проговорил
Великий Физик.
  - Боюсь, ты противоречишь самому себе! - трезво рассудил Се-дов.
  - Знаю, Абрагам. Но все в мире построено на противоречиях...
  - Фантазируешь, Павел!
  - Ученый без фантазии - нуль.
  - А тебя не смущает, что амнезия Соля избирательна? Он ведь помнит
происходившее до столкновения. И, если не считать "перевертыша", ничего
парадоксального в его воспоминаниях нет.
  - Мне это кажется странным, но не более того. Нельзя исключить, например,
избирательную очистку и даже пересадку памяти от Соля-1 к Солю-2 и
наоборот. Во всяком случае, по сравнению с зеркальной перестройкой
организма это мелочь.
  - Ничего себе, мелочь!
  - Все относительно, Абрагам.
  - А можешь объяснить фантастическое возвращение Соля? - недоверчиво
спросил Преземш. - Тоже пустяки?
  Великий Физик задумался.
  - То, что произошла телепортация, у меня не вызывает сомнений. Но кто
за всем этим стоит? Есть, правда, одно предположение...
  - Ну?
  - Пока говорить рано.
  Седов обиженно хмыкнул.
  - В школе ты был самым скрытным из нас. Таким и остался! Растолкуй по
крайней мере, как Соль сумел перескочить через этот...
  - Барьер ирреальности? - подсказал Великий Физик.
  - Вот-вот. Только не забывай, что имеешь дело с абсолютнейшим профаном.
  - Я связываю уникальную способность Соля с триангулярной составляющей
пси-поля, у него она достигает поразительно высокой напряженности.
  - Триангулярная составляющая... - неуверенно повторил Преземш. - А
что это такое?
  Великий Физик крякнул от досады.
  - Ты не знаешь элементарных вещей, Абрагам. Смотри, вот система уравнений
Бардина-Прано. - Настенный дисплей высветил вязь математических символов. -
Если ограничить пределы колмогоризации...
  - Довольно! - закричал Седов. - Ты что, смеешься надо мной, Павел? В
школе мы сидели за одним пультом, и мои способности к точным наукам тебе
известны.
  - Как же, помню. Но думал, ты с тех пор поумнел. Не зря же стал
Преземшем!
  Седов грустно покачал головой.
  - Мне бы следовало обидеться, да не могу, потому что сам ценю себя не
слишком высоко. Оттого, очевидно, меня и избрали президентом.
  - Ох уж эта скромность паче гордыни, - проскрипел Великий Физик. - Так и
быть, попробую объяснить на пальцах. Существуют экстрасенсы, или же
сенситивы, телепаты, псиэнергисты. От нормаль-ных людей они отличаются
способностью напрямую, без участия посредников - органов чувств,
взаимодействовать с окружающей средой, обмениваться с ней
высокоорганизованной энергией и ин-формацией. Их пси-поле не локализовано,
как у прочих, а волнообразно распространяется в пространстве, оказывая
влияние на его потенциал. Кстати, еще один природный дар - ясновидение это
простейший частный случай телепортации.
  - И твои уравнения...
  - Уравнения Бардина-Прано дают лишь приближенное описание сложнейшего
комплекса явлений. Полагаю, что более совершенный математический аппарат
позволит досконально объяснить не только эти явления, но даже значительно
более сложное - провидчество!

  - Это уже мистика!
  - Нисколько. Всему есть материалистическое обоснование. И если
пересмотреть представление о времени...
  Седов сдавил рукой лоб.
  - Значит, Соль экстрасенс?
  - Да, причем исключительной силы. Диапазон его сверхчувственного
восприятия далеко выходит за рамки обычных, достаточно хорошо изученных
проявлений. Удивительно, что сам он об этом не догадывается. Более того, с
тех пор, как узнал о ст руктурной перестройке своего организма, испытывает
что-то вроде комплекса неполноценности.
  - Ты с ним продолжаешь сотрудничать?
  Седову показалось, что Великий Физик старается скрыть смущение.
  - В этом нет необходимости. Удалось смоделировать его уникальные
способности. Сейчас в моем распоряжении генератор триангулярного поля
напряженностью в тысячи "солей".
  Преземш заговорил неожиданно жестко:
  - Словом, человек превратился в единицу физической величины. "Мавр сделал
свое дело, мавр может уходить", так что ли? И ты даже не поинтересовался
его дальнейшей судьбой?
  - Не до того было, - попробовал оправдаться Великий Физик.
  - Эх, Павел, - с горечью сказал Седов, - люди всегда оставались для тебя
на втором плане. - Вот и Соль, уже отработанный материал, да?
  - Говорю тебе, был занят! - На этот раз в голосе ученого преобладало
раздражение. - Кстати, ты тоже мог бы позаботиться о нем. Почему же не
позаботился?
  Преземш мучительно покраснел.
  - Замечание справедливо. Я не имею морального права осуждать тебя, потому
что сам поступил не лучше...
  Эти слова подействовали на Великого Физика сильнее, чем упрек.
  - Чего уж там, Абрагам... Действительно, неладно получилось. Но, поверь,
я заглажу вину. Вот сейчас закончим эксперимент, и сразу же займусь Солем.
Обещаю тебе. Ну, по рукам?
  Седов облегченно рассмеялся.
  - Уникум ты, Павел. Почище, чем Соль!
  - Мы с тобой заговорились, - произнес Великий Физик озабоченно. - Нам
пора, пойдем.
  Они перешли в примыкающую к кабинету лабораторию. В первый момент Седов
решил, что она пуста. Однако, приглядевшись, он различил в глубине
помещения двухметровую полупрозрачную пирамиду. Рассеянный свет бестеневых
поликогерентных ламп скрадыва л ее очертания.
  - Что ты задумал? - подавляя тревогу, спросил Преземш.
  - Сейчас узнаешь.
  - Скажи, эксперимент опасен?
  - В определенной мере.
  - Зная тебя, нетрудно догадаться...
  - Держи свои догадки при себе, Абрагам! - перебил Великий Физик.
  - И все же...
  - Я вправе распоряжаться собственной жизнью.
  - Подожди, Павел, - попросил Седов. - Я хочу перед тобой исповедаться.
  - Другого времени не нашел?
  - Его может и не оказаться.
  - Говори. Но ни одного лишнего слова!
  - Знай, что я всю жизнь тебе завидовал.
  - Ты? Мне? - изумленно воскликнул Великий Физик. - Не верю! Это тебе,
баловню судьбы, можно позавидовать. Блеску твоей жизни...
  - Мишуре!
  - ...Круговороту событий, в центре которых ты неизменно нахо-дишься.
В твоих руках...
  - Ошибаешься, Павел! Роль политика в нашем упорядоченном мире ничтожна! К
счастью, прошло время закулисных интриг, столкновения партийных интересов,
борьбы фракций. Тогда, действительно, роль личности в истории была
неадекватно велика. Хитрый и беспринципный политик мог спровоцировать
революцию, вспышку национализма, государственный переворот. Но сейчас все
это выглядит дикостью. Созданный нашими прадедами механизм общественных
отношений напоминает корабль, в котором нет капитанского мостика. Он
самоуправляем. И от капитана, неважно, что его именуют Преземшем,
практически ничего не зависит. Поверь, я лишь непременный элемент
протокола, свадебный генерал,- было в старину такое ироническое
выражение...
  - Прошлый раз ты сравнивал себя с английской королевой, - едко сказал
Великий Физик, расценивший слова Преземша как своего рода кокетство.
  - Зачем же так... - огорчился Седов. - Поверь, Павел, тысячи людей
могли бы с успехом меня заменить. Тебя же не заменит никто.
  - К чему ты клонишь?
  - Проведи эксперимент на мне. Жизнь самого высокопоставленного политика -
ничто по сравнению с жизнью такого ученого, как ты. Доверь мне это, и я
буду считать, что родился не зря!
  Великий Физик был растроган, но в еще большей степени обескуражен.
Казалось бы, он, как нельзя лучше, изучил школьного друга. Считал, что за
прошедшие десятилетия и сам Седов, и его ровный характер изменились мало.
Абрагам так и остался скромным, отзывчивым, далеким от импульсивности,
словом, приятным во всех отношениях человеком. Он никогда не рвался к
власти и был облечен ею вопреки собственным устремлениям.
  Ограниченность его ума, которую Преземш сознавал, с лихвой
компенсировалась прирожденной осторожностью, взвешенностью решений. Недаром
он любил повторять древнюю поговорку: "Семь раз отмерь"...
  И вдруг такое внезапное предложение! Ни колебаний, ни расспросов, ни
сомнений, как будто этот акт самопожертвования Абрагам готовил всю жизнь...
  Великий Физик не дал выхода своей растроганности. Напротив, нарочито
сухо, не оставляя надежды, сказал:
  - Что за выдумки, Павел! В чем угодно готов пойти тебе навстречу, только
не в этом. Уступив, я перестал бы уважать себя.
  Седов натянуто улыбнулся.
  - Ну, как знаешь...
  - Не будем больше терять времени, хорошо? - потеплевшим голосом произнес
Великий Физик. - Сейчас я войду внутрь пирамиды и через несколько мгновений
окажусь на Земле-2. Пожелай мне по русскому обычаю...
  - Представляю, какой Сезам раскроется перед тобой, - вздохнул
Седов.
  - Ничего-то ты не представляешь... Да и я тоже! Ну, обнимемся на
прощание?
  - Ни пуха, Павел!
  - К черту!
  Великий Физик переступил порог пирамиды и в призрачном свете
поликогерентных ламп показался Седову бесплотным, проницаемым для взгляда,
зыбким, словно тень на колеблемой ветром занавеси. Вот эта тень коснулась
клавиатуры пульта, сгустившись, легла на нее...
  И... ничего не произошло.
  - Не понимаю, Абрагам! Этого не могло быть!!! - вскричал ученый,
и такое пронизанное отчаянием недоумение было в его голосе, что Седов,
не раздумывая, ворвался внутрь пирамиды и прижал голову друга к груди.
  - Успокойся... Успокойся...
  - Взгляни на дисплей компьютера! Аркпредит положителен... Сходимость
интегрального комплекса вплоть до микропараметров... В чем же тогда дело? В
чем?! Что ты на меня уставился? - ни с того, ни с сего рассвирепел Великий
Физик. - Радуешься моей неудаче?
  Седов обиженно отстранился.
  - Как ты мог подумать...
  - Прости, Абрагам, сам не знаю, что говорю...
  - Ладно, сочтемся! Скажи лучше, ты специально застегиваешь пиджак на
левую сторону?
  - Издеваешься надо мной? - снова вспылил Великий Физик.
  - А где твоя алмазная ветвь?
  - На месте, где же ей еще быть! - буркнул ученый, нащупывая знак
нобелевского лауреата. - Что такое... Исчезла!
  - Помнишь, как я рассек тебе щеку битой, когда мы играли в сурим? -
неожиданно спросил Преземш.
  - Да подожди ты со своим суримом! - отмахнулся Великий Физик. -
Интересно, куда я ее задевал...
  - Хорошо помню, что бил слева направо. И тебе наложили швы...
  - Когда это было...
  - Но шрам-то остался на всю жизнь?
  - Велика беда, - сказал Великий Физик, машинально трогая левую
щеку.
  - Шрам должен быть на правой щеке, - подсказал Седов.
  - Ну да, на правой... Что ты пристал ко мне, чего тебе надо? У меня
такая неудача, а ты со всякой ерундой...
  Не обращая внимания на протесты друга, Преземш распахнул на нем пиджак,
прижал ухо к груди и... улыбнулся.
  - Я так и думал, - сказал он удовлетворенно. - Добро пожаловать,
Павел-два!
  - Какой я тебе... - завопил Великий Физик и вдруг хлопнул себя по лбу. -
Неужели... Бог мой, какой же я идиот! Неисправимый идиот! Этого же
следовало ожидать! Вот тебе и Сезам!
  - Думаешь, на Земле-2...
  - И там, и здесь одно и то же! А я-то надеялся...
  - Что добро - зеркальная инверсия зла?
  - Я мечтал увидеть антипод Земли, - горестно проговорил ученый, -
изначально счастливое общество, которое, в отличие от нашего, не
претерпевало уродливых деформаций, не отягощалось злом... Мне хотелось
чуда!!! Но Зазеркалье вовсе не страна чудес, открывшаяся перед маленькой
Алисой... Значит, можно поставить точку. И на эксперименте, и в моей
теории...
  - Не слишком ли спешишь, Павел? - прервал Седов. - По-моему ты упустил
три обстоятельства.
  - Я? Упустил? Не может такого быть! - возмутился Великий Фи-зик, но все
же спросил: - Что это за обстоятельства?
  - Первое. На Земле-1 ты нобелевский лауреат, а на Земле-2 - нет.
Возможно, там не было ни Нобеля, ни его премий...
  - А если я просто потерял алмазную ветвь?
  - Допустим. Тогда второе. Шрам на щеке ты тоже потерял? Он сам исчез,
дорогой Павел-два! Похоже, не играли мы с тобой в сурим, не были школьными
друзьями, а может, впервые встретились несколько минут назад. И еще: тебя
подменили, Соля подменили, а космообсервер - нет. Почему?
  Великий Физик схватился за голову.
  - Чего-чего, а подобного не ожидал! Ты же сделал великое открытие,
Абрагам! Я открыл зеркальную инверсию Вселенной, а ты - дисторсию этой
инверсии!
  - Да я даже никогда не слыхал такого слова! - опешил Седов. - Как
ты сказал: дис-тор...
  - Дисторсия, аберрация, искривление, искажение!!! Хватит с тебя?
Постой-ка... Ты, кажется, говорил о трех обстоятельствах. И какое же
третье?
  - С тобой произошло то же, что и с Солем. Помнишь, ты упомянул
пересадку памяти? Если так, то Сезам остался закрытым.
  - Ну, Абрагам... Я-то считал, что знаю тебя! А ты вот, оказывается,
каков! Быть бы тебе ученым, а не Преземшем! Считай, что возвратил мне
надежду.
  - Какой из меня ученый, - махнул рукой Седов. - В одном уверен: историю
не переделаешь и ничего из нее не вычеркнешь. Пойми это, иначе...
  Великий Физик не дал ему договорить.
  - Мы в неоплатном долгу перед предками, потому что оставили их на
произвол судьбы.
  - Если бы это сказал кто-то другой...
  - Ты посчитал бы его сумасшедшим?
  Преземш начал терять терпение.
  - Все, что было, давно прошло! Сегодня человечество счастливо и
благополучно!
  - Им от этого не легче!
  - Было не легче. Но их уже нет, они - прошлое.
  - Да, для нас они прошлое, укоризненно проговорил Великий Физик. - Но
люди живут в настоящем. Только в настоящем! Говоришь, историю нельзя
переделать? А это мы еще будем посмотреть!
  - Не забыл свою школьную присказку, - улыбнулся Седов. - Уж как шокировал
учителей своим "будем посмотреть"!
  - Ах, если бы сбросить годы... Но, увы, я старик, и времени у меня в
обрез. Фауст продал душу за молодость, домогаясь Маргариты, я бы сделал то
же самое во имя науки. Мне ведь еще так много надо успеть...
  - Жаль, что я не Мефистофель, - сказал Преземш.


                         7. Без... дель... ник...

  Для Виктора Соля наступили тяжкие времена, но он не сразу осознал это.
Когда его известили о выписке из госпиталя, им завладела радость: "я
свободен, наконец-то!". Ее омрачало лишь внезапное исчезновение Великого
Физика, который не счел даже нужным попрощаться с "сынком".
  "Мог бы и объяснить, что к чему", - с обидой думал Соль.

  Первым делом он отправился в космоцентр за новым назначением. Но на этот
раз его приняли холодно, отчужденно и чуть ли не c затаенным страхом, как
будто он был болен прилипчивой болезнью. Даже зеленого новичка-"извозчика"
здесь так не встречали, не то что запредельного пилота высшего класса...
  - Чему удивляешься? - прояснил ситуацию шеф космоцентра.- Ты ведь у нас
теперь феномен. Вот люди и думают: пообщаешься с ним чуток, того и гляди,
сам станешь феноменальным!
  - А это плохо? - с вызовом спросил Соль.
  - Чего уж хорошего!
  - Выходит, я вроде прокаженного?
  - Проказу вылечивают, - сдержанно сказал шеф.
  - Считать себя умершим, так что ли?
  - Я этого не говорил. Наслаждайся жизнью, кто тебе мешает!
  - Хочу летать, - настаивал Соль.
  - Мало с тобой хлопот было? Не выполнил моего приказа, погубил один из
лучших космообсерверов. Под суд бы тебя, если б не прошлые заслуги. Короче,
иди отсюда, мы квиты...
  - Это несправедливо! Я выполнял просьбу ученых.
  - И нарушил мой категорический запрет! Твердил ведь тебе: не смей
сближаться с "перевертышем"! Было или нет?
  - Ну, было... Зато какой научный результат! Великий Физик говорил...
  - Не прячься за его спину! Приказ есть приказ. Нарушил, пеняй на себя. -
Прозвучал сигнал срочного вызова. - Это не для твоих ушей, уходи! - отрезал
шеф.
  Но не успел Соль выйти за ворота космоцентра, как его вернули.
  - Ну и наглец же ты, Соль! До Преземша дошел!
  - Да я его в глаза ни разу не видел!
  - А он сейчас за тебя заступился. Как там с медициной? - спросил шеф
помощника.
  - Заключение: годен. Только у него сердце теперь с другой стороны!
  - Так уж получилось, - пряча глаза, подтвердил Соль.
  - Ну?! - изумился шеф. - Дай послушать! Ишь ты, действительно справа. Как
же тебя угораздило, братец?
  - А что особенного? Подумаешь, зеркальная инверсия! Сказано же вам,
я здоров!
  - Здоровье это еще не все в нашем деле, - изрек шеф. - Так ведь? -
повернулся он к помощнику.
  - Точно. Петерс, уж какой здоровяк, а попал в нештатную, и психика
отказала. Напрочь! На балкон не выходит, боится упасть.
  - У меня с психикой порядок, - заверил Соль.
  - А это еще не факт, - с усмешкой сказал шеф. - Случись что с тобой, как
перед Преземшем оправдаюсь? Почему, спросит, не сберег моего любимца?
  - Да ну вас, - покраснел Виктор.
  - Ладно, погоняем тебя на тренажере, а там видно будет! Займись им,
Роб.
  - Не доверяете? Мне, запредельному пилоту? Как мальчишку собираетесь
проверять?
  - Могу и передумать! - хлопнул по крышке стола шеф. - В нашем деле
Преземш мне не указ!
  - Не выпендривайся, парень, - посоветовал помощник.
  Тренажер был чистой формальностью, и Соль счел за благо не бунтовать. Шеф
хочет сохранить лицо, вот и придумывает. Его прихоть можно и перетерпеть,
пускай старик тешится, в душе, небось, завидует, ведь дальний космос для
него закрыт навсегда...

  Было от чего снисходительно усмехнуться. Но усмешка продержалась недолго:
первый же простенький маневр Соль провалил вчистую. А за ним и еще два.
Электроника вышла из повиновения, и подчинить ее не удавалось.
  - Тренажер неисправен! - убежденно заявил Соль. - Вы нарочно это
придумали, чтобы поизмываться надо мной!
  - Дурак, - беззлобно сказал Роб, в недавнем прошлом действующий пилот,
хотя и не запредельщик, но уж никак не "извозчик". - А ну, пусти!
  Он сел за пульт, и после первого же, куда более сложного, маневра Соль с
ужасом убедился, что тренажер ни при чем.
  - Вот так, приятель, - насмешливо проговорил Роб, одну за другой выполнив
блестящий каскад фигур. - Это ты неисправен, а тренажер в полном порядке. И
никто не думал над тобой измываться. Ну, попробуй еще! Э-э, да ты все
делаешь наоборот. Что с тобой?
  Ни разу в жизни Соль не испытывал такого жестокого разочарования. Любое
его действие давало результат, противоположный ожидаемому. Как видно, и
пилотажные навыки претерпели зеркальную инверсию, словно летать предстояло
на "перевертыше", а не на обычном космообсервере.
  Для запредельного пилота недопустимая роскошь обдумывать элементы
пилотажа - нет времени. Годами тренировок вырабатывается автоматизм,
благодаря которому движения рук рефлекторно предвосхищают команды,
подаваемые мозгом. Не зря Виктор шутя говорил, что в полете думает не
головой, а руками.
  И вот теперь автоматизма не осталось в помине. А раз так, то
пилот-запредельщик Соль перестал существовать. Да что там запредельщик, ему
нельзя больше доверить даже грузовую каботажную ракету! И сам Преземш,
пожелай он вмешаться (а в том, что его власть огромна, Виктор не
сомневался), не сможет ничего изменить...

  Бывший запредельный пилот в мрачном раздумье брел по одному из
параллельных лучей пешестрады. Сочная ухоженная трава мягко пружинила под
ногами. Обрамленная лиственницами, похожими на мачты старинных каравелл с
пышными зелеными парусами, пешестрада напоминала парадную аллею дворцового
парка. Впрочем, в этом отношении она мало чем отличалась от прилегавших к
ней улиц.
  С поверхности земли в городах исчез пластогудрон, в жаркие дни пахнувший
смолой, а вместе с ним экипажи с углеводородными моторами и даже
экологически безупречные, но своей бесшумной быстротой опасные
электромобили. На месте небоскребов были разбиты скверы; проектировали их
талантливые флорархитекторы, состязавшиеся на ежегодных конкурсах:
экспозиция большинства скверов регулярно обновлялась, и лишь те из них,
которые были признаны истинными произведениями искусства, сохранялись со
скру пулезной тщательностью наравне с шедеврами зодчества.
  В окружении деревьев и экзотических цветов виднелись, не бросаясь в
глаза, жилые коттеджи. Среди них не было двух одинаковых, они словно вели
галантный спор за право называться самым оригинальным, самым красивым,
самым изящным, и даже знаток ар хитектуры попал бы в затруднительное
положение, доведись ему быть судьей в этом споре. Остроумие компоновки,
совершенство ли-ний, неблекнущая свежесть цветовой гаммы, отточенность
форм, превращали россыпь столь не похожих друг на друга жилищ в ансамбль,
изначально спланированный как одно целое.
  Коттеджи освещались и отапливались аккумулированной энерги-ей Солнца (от
распространенных в прошлом атомных электростан-ций, поставивших
человечество на грань катастрофы, вовремя отказались; лишь за Полярным
кругом в глубоких шахтах все еще действовали холодные термоядерные
реакторы, питающие резервную сеть промышленной энергетики).
  Но если бы Соль сделал несколько шагов в сторону, то между лиственницами
перед ним распахнулись бы створки скоростного лифта, и через минуту он
оказался бы в разительно ином, подземном, городе, в котором не было ничего
идиллического, даже намека на патриархальность - ни цветов, ни зелени, ни
нарочитой неспешности.
  Этот погруженный в землю, словно айсберг в морскую толщу, многоярусный
город, как и полагается айсбергу, во много раз превосходил размерами свое
повершье. И если снаружи царили покой и безмятежность, то в глубине
буйствовало движение, все источ ало энергию, овевалось струями
ионизированного воздуха.
  Паутина эскалаторов и самодвижущихся тротуаров органически вплеталась в
инфраструктуру делового центра. Ни улиц, ни площадей, ни отстоящих друг от
друга зданий не было в нем, а вместо всего этого, столь привычного для
городов прошлого, - единый объем, расчлененный транспортными горизонталями
и вертикалями на функциональные блоки.
  Электромагнитный транспорт с разветвленной сетью магистралей и развязок
управлялся единой компьютерной навигационной системой, наилучшим образом
упорядочивавшей движение и устранявшей малейшую вероятность заторов.
Пассажиру, пожелавшему попасть в любое место делового центра или наземной,
жилой части города, достаточно было ввести в память компьютера нужные
координаты и ни о чем больше не заботиться...
  Все это жило своей обособленной напряженной жизнью под ногами у Соля,
ничем себя не проявляя. Здесь же, наверху, безраздельно господствовала
природа и ничто не говорило о масштабах преобразующей деятельности
человека.
  Подобно большинству современников, Виктор не воспринимал природу как
нечто первичное. Таким скорее виделся мир, созданный разумом человека, и
первоосновой этого мира была, конечно же, не изящная декорация - творение
флор-архитекторов, а некая всевышняя сила и ее порождение - Вселенная.

  В госпитале Соль нередко размышлял о том, как сочетается свобода личности
с довлеющей над нею предопределенностью. Пытаясь разобраться в их
антагонизме, он приходил в отчаяние от скудости своего ума. На самом же
деле его ум был не по годам пытли в и проницателен. Но кто из знавших
бесшабашного, упрямого и потому казавшегося не слишком далеким парня мог бы
догадаться об этом, а заодно признать возвышенность его чувств?! Да и у
него самого такое предположение вызвало бы исполненный возмущения смех,
мол, за кого принимают запредельного пилота!
  Когда однажды Великий Физик назвал Соля экстрасенсом, он тоже рассмеялся:
  - Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!
  - И правильно делаешь, - неожиданно сказал ученый. - На одного истинного
экстрасенса приходится миллион дутых. - Но ты-то истинный, - помолчав,
добавил он.
  На том разговор и закончился.
  Но сейчас Солю было не до смеха. Философские проблемы, одолевавшие его во
время вынужденного ничегонеделания в госпитале, отошли на задний план, а их
место занял житейский, но болезненно острый вопрос, на который тоже не было
и, казалось, в принципе не могло быть ответа: как жить дальше? Много ли
проку от способностей экстрасенса, если неизвестно, в чем они состоят и как
ими распорядиться?

  Прежде Соль и представить не мог, что однажды возникнет такая нелепая,
противоестественная ситуация. Привык к удаче, сопутствовавшей ему с самого
рождения, когда кибердиагносты сочли его мертвым, а он привел их в
замешательство, внезапно "воскреснув". Но лишь эта первая удача была
подарком судьбы, следующих приходилось добиваться трудом, мужеством,
умением рисковать и... подсознательно избегать неоправданного риска.
  Впрочем, в последнее не поверили бы ни шеф космоцентра, ни
коллеги-пилоты, считавшие Соля не знавшим удержу искателем приключений,
которому на роду написано сломать себе шею. Оттого и относились к нему без
зависти, хотя к успехам других испытывали болезненную ревность.
  И вот он - лишний. Выслушивает утешения товарищей:
  - Может, еще обойдется!
  - Не унывай, дружище, бывает и хуже!
  - Вот чудак, да я бы на твоем месте...
  Утешают, а сами отводят глаза, потому что слова утешений не искренни, за
ними, словно ложка дегтя, - радость: хорошо, что не со мной это случилось.
  Соль тоже смотрит в сторону, и ему есть что скрывать - обиду,
растерянность, боль.
  А вскоре и утешения иссякли: новость перестала быть новостью. Вокруг Соля
образовался вакуум. Его не то что забыли, просто пре-доставили самому себе:
дескать, бывший запредельщик и так не пропадет, ведь одно из основных прав
человека - право на обеспеченное существование.
  "Право существовать на всем готовом, ничего не давая взамен", - так с
безжалостной иронией перефразировал его Соль.

  Прежде он верил, что у него много друзей. Оказалось, не друзья это, -
приятели. А единственный настоящий друг - дальний космос, запредел. Только
с ним, за пространственно-фазовым рубиконом, Соль бывал по-настоящему
счастлив, не испытывал одиночества. Наверное, оттого и балагурил на людях,
что в их окружении чувство-вал себя особенно одиноким, но не мог в этом
признаться даже само-му себе.
  Весельчак, баламут, задира Виктор Соль... Кто отважился бы предположить в
недавнюю пору его славы, что скоро он будет по-ставлен в ряд с хроническими
неудачниками, не нашедшими себя ни в науке, ни в производстве, ни в
искусстве, - ни в чем! Единственная разница - эти люди смирились со своим
жалким положением и даже видят в нем привлекательные стороны, а Соль не
смирится никогда. И не желает он спекулировать былыми заслугами, ведь не
прошлым жив человек, - будущим!
  Принимать подачки как должное? Утешаться тем, что общество обязано
обеспечить комфорт не только труженику, но и бездельнику?
  Вот! Подходящее слово найдено. Он - бездельник! Без-дель-ник!
  Соль повторял это расчлененное на слоги слово, приноравливая их к своей
тяжелой походке: шаг - "без...", шаг - "дель...", шаг - "ник..." "Без...
дель... ник... Без... дель... ник..." - каждый слог словно капля
расплавленного свинца.
  А время такое мучительно тягучее! Не то, что раньше, когда его постоянно
не хватало - даже не обзавелся семьей, мол, успеется...
  Зато теперь можно наверстать, благо вниманием девушек не обделен.
Наплодить детишек и вечерами, после очередного дня-пустоцвета, рассказывать
им, вскарабкавшимся на колени, о давних-предавних подвигах:
  "Однажды на траверзе Альдебарана..."
  Скажешь так и сам едва ли поверишь, что это происходило в
дей-ствительности. А сын - поверит ли, не сочтет ли хвастливой выдумкой
или, в лучшем случае, просто сказкой? Если даже поверит, то все равно
когда-нибудь с пробудившейся презрительной жалостью спросит:
  - Почему ты сейчас не летаешь к звездам? Боишься, да?
  И вряд ли поймет, если молвишь в оправдание:
  - Больше всего на свете хотел бы полететь к ним снова, но... не
могу.
  - Не можешь? - удивится сын. - Ты же запредельный пилот!
  - Я был им в прошлом. Бы-ы-л!!!


                              8. Интракосмос


  Неудачи никогда не ввергали Великого Физика в депрессию. Да и слова
"неудача" применительно к результату эксперимента он не признавал. Любой
результат, даже отрицательный, - всегда удача, потому что обогащает новым
знанием, а оно рано или поздно себя проявит.
  Уступив Преземшу, ученый свернул с прямого пути на обходную дорогу,
поначалу казавшуюся многообещающей. И действительно, она сразу же принесла
шальную удачу, но затем, вопреки ожиданиям, увела в сторону от цели.
  Однако то, что на "тупиковом" пути совершено открытие, которое сделало бы
честь любому ученому, не могло не льстить честолюбию Великого Физика.
Значит, вовсе не иссяк он, если способен походя изменить картину
мироздания. Досадно только, что вселенское зеркало поразительно напоминает
пресловутое яблоко Ньютона (велика ли заслуга подобрать падалицу?!).
  Великий Физик приглушил досаду юмором ("бесплатный сыр бывает только в
мышеловках!") и продолжил прерванное.
  Нужно было снова двинуться вперед иным путем, а если и он окажется
тупиковым, - третим, четвертым, пятым: в науке необходимо долготерпение,
лишь бы была ясна цель и мозг не рабо-тал вхолостую...
  Иногда это скептически называют методом проб и ошибок. Но и скептики от
науки поневоле прибегают к нему, если не удается обнаружить в ее арсенале
подходящих "безошибочных" методов, а так чаще всего и бывает, когда
встречаешься с чем-то безоговорочно новым, не имеющим аналогов, далеким от
догм и стандартов.

  "Петля Мебиуса" не оправдала ожиданий, но Великий Физик был интуитивно
убежден, что точку на ней ставить рано. Нет-нет, и возникали в памяти Соль,
его парадоксальный двойник - Рыжий с престонского стадиона и пугающе
странный человек-глыба, роль которого так и осталась неразгаданной.
  Великий Физик был бездетен и не испытал родительских чувств. Но почему-то
Соля с самого начала стал называть "сынком". Это слово появилось в его
лексиконе впервые и как-то непроизвольно, точно затаилось до поры, а
теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, выпорхнуло наружу.
  Все чаще старик жалел, что у него нет и никогда не будет сына, такого,
как Соль, - смелого, прямодушного, полного избыточной энергии и не в отца
доброго...

  Упрек Преземша больно задел Великого Физика. В тот раз он захотел было,
не откладывая ни на минуту, повидаться с Солем, но что-то удержало его от
этого естественного поступка. То ли стыдное чувство вины, которую
невозможно загладить, то ли, наоборот, неосознанная обида на "сынка" - ведь
мог бы и сам вспомнить о старом зануде, так долго мучившем его своими
никчемными опытами...
  А потом вновь захлестнула работа. Трудиться приходилось, как никогда,
плотно. В стратегии поиска по-прежнему преобладали вселенские мотивы. УМ
анализировал спектры всевозможных космических излучений, систематизировал
обширные, но до сих пор еще разрозненные сведения, переосмысливал
математическую теорию Вселенной в свете последнего открытия Великого
Физика, которое тот не спешил предавать гласности.
  Еще в прошлом веке была опровергнута теория расширяющейся Вселенной,
противоречившая постулату о ее бесконечности в про-странстве и времени.
Ученые пришли к выводу, что во вселенской структуре мироздания происходит
колебательный процесс - расширение чередуется со сжатием.
  Вселенская петля Мебиуса, этот пасынок могучей мысли Великого Физика,
позволила ему столетие спустя изящно развить "колебательную" гипотезу. Он
предположил, что Вселенная и ее зазеркальный антипод движутся по встречным
векторам времени. Иным и сло-вами, время, вместе с пространством, также
испытывает попеременное сжатие-растяжение.
  Оставался единственный шаг до открытия, возможно, самого крупного из
всех, и Великий Физик его сделал. Долгое время веществу противопоставляли
антивещество. Им отводили роль непримиримых врагов, любое соприкосновение
которых вызывало взаимное уничтожение - аннигиляцию.
  Великий Физик установил, что антивещества не существует. Есть одно лишь
вещество, но оно может двигаться во времени по тому или другому из двух
противоположно направленных векторов. Их встреча подобна столкновению
несущихся лоб в лоб солнц.
  "Почему же, оказавшись во встречно-временном зазеркалье, Соль-один и
Соль-два, да и я со своим двойником, не аннигилировали? - спросил Великий
Физик и сам же ответил: - Да потому, что барьер ирреальности
переориентирует вектор времени!"
  Казалось бы, картина мироздания наконец-то приобрела законченный
характер. Но ведь не переворот в космологии был целью, которую поставил
перед собой Великий Физик. Да, он испытывал вполне объяснимое торжество, но
вместе с тем и чувство неудовлетворенности собой.
  "Опять меня занесло не туда, куда надо!" - ворчал ученый, ерзая в своем
вибрирующем кресле.
  Интуиция подсказывала: цель ближе, чем когда-либо. Но УМ не признавал
интуиции, поскольку она зачастую противоречила логике, а с его электронной
точки зрения большего греха не существовало. Между тем, вопросы, которые
задавал Великий Физик, все чаще носили интуитивный характер. И УМ отвечал
на них одной и той же фразой:
  - Вопрос сформулирован некорректно.
  Чертыхаясь сквозь зубы, Великий Физик переводил задачу на язык формальной
логики, но в ответ слышалось:
  - Нуждаюсь в дополнительной информации.
  И снова:
  - Вопрос сформулирован...
  Или:
  - Нуждаюсь в дополнительной...
  Переварив новые гигабайты информации, УМ упрямо повторял:
  - Нуждаюсь... нуждаюсь... нуждаюсь...
  Угроза тупика вновь замаячила перед Великим Физиком. И тут его
озарило.
  - Черт с ней, со Вселенной! - сказал он, приведя УМ в состояние шока (тот
понял его слова буквально). - Ответь-ка, дружище, сохранились ли
неисследованные области пространства?
  - Сохранились, - мгновенно ответил УМ.
  - Например?
  - Начало геофизических координат.
  - Что же ты молчал, дубина?! - взметнулся ученый. - Немедленно займись
им!
  Великий Физик не в первый раз доверился интуиции. И все же он стеснялся
ее, сознавая, что УМ по-своему прав.

  А проблема и впрямь выглядела одиозной, словно была позаимствована у
древних фантастов: путешествие к центру Земли не раз обыгрывалось ими.
Вероятно, поэтому Великий Физик зашифровал ее туманным словом "интракосмос"
- внутренний космос. Непосвященному оно ни о чем не скажет, да и
братья-ученые изрядно поломают головы, прежде чем разгадают его скрытый
смысл.
  Исследовать интракосмос ученый решил на всякий случай, для очистки
совести - больно уж мало шансов было на то, что проселочная дорога, на
которую он так опрометчиво съехал со скоростной магистрали, это и есть
кратчайший путь к успеху.
  "Узнаю, что там, за ближайшим поворотом, и обратно!" - успокаивал себя
Великий Физик.
  Но случилось так, что "одиозная" проблема всерьез захватила ученого, а
вскоре вызвала переполох в мире науки. Произошло это после еще одного,
совсем уже фантастического, открытия, которое приписали Великому Физику,
хотя сделал его УМ.


                               9. Число "Пи"

  - Говоришь, ядро Земного шара полое и внутри скрыт разум? Но твои
пояснения, все эти тензоры и биэралы, до меня туго доходят. Нельзя ли
попроще?
  - Когда мы с тобой сидели за одним школьным пультом, Абрагам, ты и то был
сообразительней, - недовольно проговорил Великий Физик. - Ну, ладно, что с
тебя взять... Знаешь хоть, что к началу двадцать второго века поверхностные
залежи полезных ископаемых истощились?
  - Положим, не к началу, а к концу, - поправил Седов.
  - Это после того, как произвели ревизию заброшенных разработок и
выскребли остатки. А затем приступили к поискам глубинных месторождений:
бурили скважины вплоть до поверхности Конрада, отделяющей гранитный слой от
более глубокого базальтового...
  - Километров до тридцати?
  - Даже до сорока. Иногда удавалось обнаружить богатейшие месторождения,
но чаще колоссальный труд затрачивался впустую. Научное обеспечение было
примитивным: сейсмические волны - эхо взрывов, а там гадай, граница раздела
или трещина? И когда научились добывать сырье из космоса, от промышленного
использования глубинных ресурсов отказались.
  - Космические разработки слишком дороги, - заметил Седов.
  - Дело не только в этом. Каждый старт ракеты истончал слой озона.
Восстанавливать его было сложно и недешево, не говоря уже о стоимости самих
разработок в космосе. Железо, добытое таким способом, по цене приближалось
к золоту. Пришлось расплачиваться за легкомыслие предков, живших по
принципу: "после нас хоть потоп"! И это еще один убедительный повод
реконструировать исторический процесс, - подчеркнул Великий Физик.
  Преземш поморщился.
  - Опять ты за свое!
  - Не перебивай меня, Абрагам! Оставь свои вельможные замаш-ки! Г-м-м...
Так вот, около двухсот лет назад открыли акустическую сверхпроводимость,
слыхал о ней?
  - Нет, - признался Седов. - Наверное, что-нибудь вроде электрической
сверхпроводимости?
  - Вроде-вроде... - ворчливо передразнил Великий Физик. - Тогда уж вспомни
и сверхтекучесть, она из того же ряда. Но вообще-то аналогии помогают
проникнуть в суть явления. Природа нередко повторяется, у нее свои штампы.
И что любопытно, физика процессов может быть различна, а математическая
модель одна и та же.
  - Ну и что дала акустическая сверхпроводимость?
  - Позволила геофизикам разработать и внедрить в практику более
совершенные методы глубинной разведки полезных ископаемых.
  Преземш начал терять терпение.
  - Я сыт по горло, Павел. Сначала ты оглушил меня биэралами, теперь
усыпляешь скучной лекцией. Какое отношение все это имеет к внутриземному
разуму, если, конечно, он существует?
  - Больно уж ты нетерпелив, Абрагам, - сердито сказал Великий Физик. -
Коли намерен мне помочь, молчи и слушай. В кои-то веки обратился к тебе, а
ты...
  - Да ладно, не кипятись, - поднял руки Седов. - Продолжай, пожалуйста!
  - Я как раз перехожу к сути дела. Полгода назад при глубинном
зондировании зафиксировали странную инфразвуковую помеху, но даже не
попытались разобраться в ее происхождении. Ограничились кратким сообщением
в модемном "Геофизическом вестнике", и на том спасибо. А я, вернее УМ,
ознакомившись с этим сообщением, проанализировал характер принятых
колебаний, и оказалось, что они вовсе не помеха, а сигнал, то есть
осмысленное сообщение. Его удалось расшифровать.
  - И каким образом? - заинтересовался Преземш.
  - Очень простым. Впрочем, все великое просто.
  - Надеюсь, эта простота доступна моему пониманию?
  - Не задавай столь трудных вопросов, Абрагам... Итак, частота принятых
колебаний была измерена нами с точностью до двадцать первого знака...
  - Почему не до двадцать второго или сорок первого?
  - На сегодня это наивысшая точность.
  - И что получилось?
  Великий Физик протянул мнемокристалл.
  - Смотри, это значение частоты в герцах.
  На индикаторе высветилось:

  3,141592653589793238462

  Седов наморщил лоб.
  - Число "Пи"?
  - Оказывается, ты что-то еще помнишь! - хмыкнул Великий Физик. - Да,
именно "Пи", отношение длины окружности к диаметру.
  - Странное совпадение!
  - Никакого совпадения нет. Значение "Пи" служило паролем.
  - Если не ошибаюсь, нечто подобное уже было у радиоастрономов, -
проговорил Седов задумчиво.
  - А ты эрудит, Абрагам! - деланно удивился Великий Физик. -
Действительно, в двадцатом веке обнаружили космическое радиоизлучение,
несравненно более стабильное по частоте колебаний, чем тогда могли получить
в лабораторных условиях. И на этом основании решили, что приняты сигналы
инопланетной цивилизации, причем значительно превосходящей в техническом
развитии земную.
  - Но ведь вскоре выяснилось, что излучает межзвездный водород?
  - Ах, вот к чему ты клонишь... Нет, как раз здесь аналогия
неправомочна!
  - Это еще нужно доказать, - с неожиданной жесткостью сказал Преземш.
  Великий Физик взглянул на друга с изумлением, так, точно на его месте
вдруг оказался совершенно иной, не известный ему человек, хотя внешне все
осталось прежним - та же суховатая фигура в щегольской куртке, кажущейся
неуместной на государственном деятеле высшего ранга, то же невыразительное
лицо, те же тонкие удлиненные пальцы музыканта...
  Пожалуй, изменился лишь взгляд: стал острым, оценивающим, твердым.
И вдруг подумалось:
  "Забудь мальчишку, которым верховодил когда-то, пойми, что стать
Преземшем может лишь тот, кто оптимально сочетает в себе ум, волю, доброту
и принципиальность. А ты отказывал ему во всем, кроме доброты..."
Вспомнилось, как настойчиво убеждал Абрагам, что именно ему надо
участвовать в опасном эксперименте. Не Преземш просил об этом, - друг.
Тогда он не требовал доказательств, что эксперимент закончится
благополучно, готов был рискнуть жизнью.
  А сейчас смотрит на Павла глазами Преземша. Ведь речь наверняка пойдет о
чем-то неизмеримо большем, чем собственная жизнь, возможно, о ресурсах, а
то и о судьбах всей Земли, иначе Великий Физик не явился бы к нему с
официальным визитом.
  Словом, роли переменились, и пусть не молить, но уговаривать, уламывать,
требовать придется ему, живому классику фундаментальной науки, носящему
неофициальный, но оттого еще более почетный титул.
  - Пойми же, - втолковывал Седову Великий Физик, - число "Пи" это
универсальная, единственная в своем роде постоянная, которая не зависит ни
от системы единиц, ни от каких-либо привходящих факторов. Оно одно и то же
во всей Вселенной!
  - Значение "Пи" зависит от системы счисления.
  - Не забыл, - натянуто улыбнулся ученый. - Но то, что "Пи" выражено в
десятичной системе, лишь подтверждает: пароль придуман разумом,
биологически родственным человеку. Так что вероятность природного
происхождения принятых инфразвуковых колебаний ничтожно мала.
  - Но не равна нулю?
  - Практически это нуль.
  - Слово "практически" не из твоего лексикона, Павел!
  - Я знал, что ты не поверишь, - обиженно проговорил Великий Физик, -
поэтому напоследок приготовил козырь. "Пи"-волна имеет одну и ту же
интенсивность в любой точке Земного шара. Значит, энергия распространяется
радиально, то есть по местной вертикали. А это свидетельствует, что
источник энергии находится в центре Земли.
  - Ну и что? - невозмутимо спросил Преземш.
  - УМ подсчитал плотность потока энергии. Она равна...
  - Не нужно цифр! Выводы!
  - Поток столь большой плотности не может быть образован ни одним из
обычных источников энергии.
  - А уран?
  - Нет!
  - Водород?
  - Нет, Абрагам. УМ доказал, что это энергия времени.
  - Безумие!
  - Меня ты еще можешь обвинить в безумии, - с достоинством произнес
Великий Физик. - Но заподозрить в нем УМ... Для этого самому нужно
впасть в безумие!
  - Конечно, во всем, что касается науки, я профан... - замялся Преземш. -
Но здравый смысл подсказывает...
  - Здравый смысл? Сколько гениальных идей было похоронено со ссылкой
на него... Никогда больше не произноси это словосочетание, за ним пустота
и косность!
  - Ты меня пристыдил...
  - УМ подсчитал, что вероятность искусственного происхождения "Пи"-волны -
0,9999. Пославшие сигнал несомненно использовали акустическую
сверхпроводимость. В противном случае высвобожденная энергия времени
перешла бы в тепло. Представляешь, к чему бы это привело?
  - Резко повысилась бы температура почвы, началось бы интенсивное
испарение воды с поверхности морей и океанов, подули бы ураганные ветры?
  Ученый покачал головой.
  - Много хуже, Абрагам! Земля бы попросту раскололась на части.
  - И ничего нельзя было бы предпринять?
  - Увы, человечество далеко не всесильно... И вовсе не бессмертно, -
добавил Великий Физик со вздохом.
  Преземш нахмурился.
  - Выходит, внутриземная цивилизация значительно опередила нашу?
  - Для меня очевидно одно. Мы имеем дело с разумом, причем
энерговооруженным и технически развитым. О его нравственной основе судить
не берусь, это не по моей части.
  - Внутриземной разум представляет для нас угрозу?
  - Не думаю. Взорвать Землю было бы для него самоубийством. Надеюсь, он
далек от суицида. Полагаю, предпринята попытка установить с нами контакт. И
на нее нужно откликнуться как можно быстрее. При наших энергетических
проблемах пренебречь энергией времени было бы величайшей ошибкой. К тому
же, овладев ею, мы обретем власть над самим временем!
  - Зачем нам эта власть? А, понимаю... - Седов проницательно взглянул
в глаза другу. - Ты же рассчитываешь задним числом переделать историю!
  - Не историю. И не задним числом, - возразил Великий Физик. - Я задался
целью изменить не летопись, не реестр событий, а эволюционный процесс в его
динамике. Изначально, с первых младенческих шагов человечества. И я это
сделаю!
  - Как прикажешь тебя понимать, Павел? Говорил, что человечество не
всесильно, а сам... Ты, насколько мне известно, не Бог и, подобно всем нам,
не бессмертен!
  - У великой поэтессы Анны Ахматовой есть строки...
  - Ты, и вдруг стихи? - не поверил ушам Седов.
  - Думаешь, я робот? Да, у меня нет времени на чтиво. Но Ахматова... Она
способна выразить поэтической гармонией то, что не поддается никакой
алгебре. Вот, слушай:

  Что войны, что чума? Конец им виден скорый;
  Их приговор почти произнесен.
  Но как нам быть с тем ужасом, который
  Был бегом времени когда-то наречен!

  - Нагоняешь на меня оторопь, Павел! Я-то думал, что знаю, каков ты, -
крупнейший ученый, но во всем остальном...
  - Так-так... Продолжай! - с обидой буркнул Великий Физик.
  - В моих глазах ты всегда был авторитетом. Больше того, - гением. За одно
это я прощал тебе твою, как мне казалось, ограниченность.
  - Ну, спасибо... Только зря старался, никакой я не гений!
  - Не кокетничай, Павел. Человек может быть гениален в своей области, а в
других... Концентрация творческого потенциала на чем-то одном неизбежно
сужает личностный горизонт, - так я думал до сих пор. Ты опроверг это мое
заблуждение.
  - Мало ли чего мы не замечали друг в друге, - смущенно проворчал Великий
Физик.
  - Удивительно, - продолжал Седов. - Мы так долго стремились к встрече с
внеземным разумом и даже не подозревали о существовании внутриземного.
Теперь придется менять приоритеты!
  - Как сказать...
  - О чем ты?
  - Думаю, внутриземной разум когда-то был внеземным. Другого объяснения
не нахожу.
  - А какова вероятностная оценка этой гипотезы?
  - Фифти-фифти, Абрагам.
  - То есть ни да, ни нет?
  - Как-нибудь разберемся... Ответный сигнал послать нельзя, не хватит
энергии. Остается снаряжать экспедицию.
  - К центру Земли? - в изумлении воскликнул Преземш.
  - Именно туда, в интракосмос, - подтвердил Великий Физик. - Смешно
сказать, Галактику вдоль и поперек избороздили, а собственная планета
для нас Терра инкогнита!
  - Ну и планы у тебя...
  - У нас!
  - У нас с тобой, - уточнил Седов. - Меня ты убедил. Но вот убедишь ли
парламент Земли...


                             10. Сон или явь?


  Все тот же странный сон снова приснился Солю.
  Он шел по мрачному, дымному городу, над которым нависало мутное марево.
Шел сквозь строй нелепо громоздившихся, неотличимых одно от другого
зданий, по улице, где не было даже клочка зелени, а лишь выщербленный
асфальт...
  Шел, одетый в нелепый балахон, подходящий разве что осужденному на казнь.
  Шел в толпе угрюмых потных людей, похожих друг на друга грубыми манерами,
одинаково безликих и серых.
  Шел, шел, шел неведомо куда. И то ли толпа несла его, то ли он увлекал
толпу за собой...

  Соль чувствовал себя частицей толпы и в то же время оставался человеком
иной эпохи, бывшим (не забыл случившегося!) запредельным пилотом. Почему-то
такая двойственность не казалась противоестественной. Он как бы участвовал
в деловой игре, правилам которой должен был подчиняться.
  Толпа внесла его внутрь гигантской чаши, окольцованной бес-численными
рядами сидений. И словно кто-то шепнул на ухо:
  - Стадион!

  В эпоху Соля стадионов уже не существовало. Не было профессионального
спорта с его сомнительными нравами. Не регистрировались рекорды, в погоне
за которыми прежде прибегали к анаболикам и допингу, изнашивавшим организм.
Спортсмены-любители состязались в уютных помещениях или на открытом
воздухе, и на некоторых состязаниях незримо присутствовало столько
болельщиков, что их не вместили бы все стадионы прошлого, вместе взятые...

  Соль огляделся: на скатах трибун бесновались букашки-люди. Но вот,
заглушив многоголосый рев, трижды прогремел голос-гром:
  - Внимание... Внимание... Внимание...
  Три гулких отрывистых раската, и вмиг настороженная тишина... Затем
снова загромыхало:
  - Сейчас... состоится... единоборство... человека... с машиной!
Возможности равные! Ставка машины - миллион скларов! Ставка человека -
жизнь! Миллион скларов, за это стоит рискнуть жизнью... рискнуть жизнью...
рискнуть жизнью...
  Пауза и снова гром:
  - Машина удваивает ставку! Кто хочет сразиться за два миллиона? Кто
хочет... кто хочет...
  Мимо Соля, примостившегося в проходе, протрусил плюгавый человечек,
смешно растопырив острые локти, похожие на крылья ощи-панной птицы. Выбежал
на поле и бочком подступил к чему-то угловатому, шарнирному, с двумя
острыми шипами.
  "Машина..." - догадался Соль.
  - Вот она, гордость Престона, - прогремело над стадионом.
  И в ответ - шквал воплей, свиста, рукоплесканий...
  Человечек размахивал какой-то палкой, пытаясь наугад ткнуть машину,
но делал это так неловко, что ему начали кричать:
  - Чего топчешься? Нападай!
  Постепенно неуклюжие наскоки и вовсе стали ослабевать, человечек явно
выдохся. И тут, бросив палку, он затрусил прочь под свист и улюлюканье,
однако молниеносный удар в спину пригвоздил его к земле...

  То, что произошло на глазах у Соля, было не просто подлым убийством, а
вызовом человеческому достоинству. И он, воспитанный на моральных ценностях
своей эпохи, не мог его не принять, хотя мозг предрекал: "тебе не победить,
ты обречен и ничего не изменишь в этом проклятом мире, все останется как
есть..." Соль двинулся к выходу на поле.
  В этот момент на его плечо легла тяжелая рука и он услышал низкий,
глуховатый голос:
  - Тебя ждет славная будущность. Иди и ничего не бойся!
  Соль обернулся. На него в упор смотрел человек, крепкий как гранитное
изваяние, покинувшее пьедестал. Лицо человека, в морщинах, напоминавших
трещины на источенном ветрами и влагой камне, могло бы внушать страх, если
бы не было исполнено доброты и вместе с тем твердости, - сочетание, которое
присуще только очень сильным и справедливым людям.
  И такое доверие к незнакомцу испытал Соль, что выбросил из головы
фатальные мысли. Когда под крики трибун он выбежал на поле, то лишь одно
чувство владело им: покончить с машиной-монстром - воплощенным в металл
злом.

  Остальное было и впрямь как во сне. Смазанные очертания трибун, прыжки и
отскоки монстра, несущийся со всех сторон рев, а на его фоне - лязг
шарниров и собственное хриплое дыхание...
  Затем вспышка, грохот чего-то рушащегося и... тишина.
  На него, глаза в глаза, смотрит человек. Не тот, гранитный, -
олицетворенная сила и доброта, - другой. С волнистыми фиолетово-седыми
волосами, гладко выбритый, одетый в пуритански-строгий, застегнутый на все
пуговицы серый костюм, какие, наверное, носили лет двести назад.
  Великий Физик!
  И сна как не бывало. Ни радости (все кончилось благополучно!), ни досады
(принял сон за явь!). Одно настойчивое стремление: скорей к Великому
Физику, он единственный, кто способен помочь...


                          11. Я в тебе не ошибся!

  Вопреки опасениям Соля, Великий Физик откликнулся незамедлительно, словно
ожидал вызова.
  - Наконец-то объявился! - обрадовался он. - Приезжай ко мне сейчас же!
Как говорили в старину, одна нога там, другая здесь!
  Соль не заставил себя уговаривать.
  - Рад тебя видеть, сынок! - поднялся Великий Физик со своего знаменитого
кресла и, распахнув объятия, шагнул навстречу. От его чопорности ничего не
осталось.
  Виктор был смущен.
  - А я думал, вы меня забыли...
  - Думал... думал... - ласково проворчал ученый. - Сам-то не догадался
проведать? Особого приглашения ждал? Мне бы и впрямь тебя пригласить, да
обиделся, что не даешь о себе знать. Мог бы заглянуть к старику. Ведь не на
поклон же!
  - Именно на поклон, - краснея, признался Соль.
  - Что стряслось, сынок? - встревожился ученый. - Выкладывай, не
стесняйся.
  Спеша и путаясь, Соль рассказал о своих невзгодах.
  - Родился правшой... Теперь левша... А рефлексы остались правши... Только
перевернутые... Инвертированные, как вы говорите... Хочу повернуть ручку по
часовой стрелке, получается наоборот... Мы же действуем как? Не успеешь
подумать, уже сработало. .. Раньше - никаких проблем... Теперь все
кувырком... Кончился я как пилот, понимаете?
  Рассеянно внимая Солю, Великий Физик примерял к нему роль, от которой во
многом зависел успех экспедиции в интракосмос, и не заметил, как тот умолк.
  - Вы меня не слушаете! - огорчился пилот.
  - Не просто слушаю, а с пониманием. Со мной ведь произошло то же самое.
  - Вы никогда не бывали в космосе!
  - Я побывал там же, где и ты. Правда, другим способом. Но результат,
представь себе, такой же.
  Недоумение, недоверие, надежда так явственно отразились на лице Соля,
что Великий Физик от души рассмеялся, как никогда прежде.
  - Не веришь? Хочешь, побожусь, что сказал правду? Случившееся с тобой
в космическом полете я воспроизвел в лаборатории.
  - И правое тоже поменялось местами с левым? - никак не мог поверить
Соль.
  - Ну да.
  - Значит, теперь у вас сердце там же, где у меня, - справа?
  - Уже нет. В общем-то я не испытывал неудобств от зеркальной инверсии.
Даже приятно было сознавать себя этаким уникумом. А потом надоело.
Как-никак, всю жизнь прожил обыкновенным человеком...
  - И что вы...
  - Да ничего особенного. Просто повторил опыт. Инвертировался во
второй раз и стал прежним.
  - А мне так можно? - волнуясь, спросил Соль.
  - Конечно.
  - Когда?
  - Да хоть сейчас, - с доброй улыбкой сказал Великий Физик.
  От мысли, что помочь "сынку" - пустяковое дело, его охватило ликование,
какого он не испытывал, даже совершив очередное открытие. Тогда обычно
наступало "похмелье" - опустошенность, безразличие, апатия.
  Великий Физик по-отцовски обнял Соля, растрепал его огненные вихры.
  - Чего мы ждем? - не терпелось Виктору. - Раз уж втравили меня в эту
историю, исправляйте!
  Старик помрачнел, сделал шаг в сторону.
  - Вот, значит, что ты думал... Ошибаешься, не я повинен в твоих бедах.
  - Кто же тогда?
  - Не знаю.
  - Вы, и не знаете?
  - Ты попал в больное место, сынок, - страдальчески морщась, проговорил
Великий Физик. - Дорого бы дал, чтобы узнать, кому все это понадобилось: и
наша встреча на престонском стадионе, и зеркальная инверсия. Чувствую,
здесь кроется что-то такое...

  - Сверхъестественное? - подсказал Соль.
  - Чепуха! Ничего сверхъестественного не бывает. Все на свете имеет
материальную причину, только не всегда ее удается нащупать. Вот и сейчас:
сознаю, что мы с тобой связаны в тугой узел, а кто и с какой целью нас
связал, уяснить не могу. Но твердо убежден: надо не дожидаться новых
событий, а поторопить их. И ты должен мне помочь.
  - Помочь? - удивился Соль. - Это я рассчитываю на вашу по-мощь!
  - Прости, сынок! - спохватился Великий Физик. - Сейчас еще раз пропустим
тебя сквозь барьер ирреальности, и ты возвратишься в прежнее состояние.

  Спустя полчаса Соль восторженно восклицал:
  - Неужели я... И так просто, даже не верится... Будто ничего не было!
Значит, снова смогу летать? Бьется слева, да? Ну, послушайте! Бьется?
  - Бьется, бьется! - нарочито хмурился Великий Физик, в десятый раз
прикладываясь ухом к широкой груди пилота. - Говорю тебе, все в порядке!
  - Буду летать, буду!
  - Я тебе помог?
  - Спасибо огромное, - сжал узкую старческую ладонь Соль.
  - Теперь твоя очередь. Ты вправе поступить, как захочешь. Но я очень на
тебя надеюсь.
  - Это связано с космосом?
  - Речь идет об экспедиции в интракосмос.
  - Интракосмос? Никогда о нем не слышал...
  - Еще бы, - хмыкнул Великий Физик. - Об интракосмосе знают лишь два
человека: я и Преземш. Ты третий. Интракосмос это Вселенная у нас под
ногами. Предстоит проникнуть в ее сердце - центр Земного шара. Нужен
командир корабля. Ты подходишь по все м статьям.
  - Но я же астронавт, а не крот! - обидчиво сказал Соль. - Мне Солнечная
система тесна, а вы меня под землю!
  - Астронавтов тысячи. Интранавтов же вообще пока не было.
  - Говорите, тысячи? Но запредельных пилотов всего двенадцать... вместе со
мной. Все мы наперечет! Вы хоть представляете, что такое космический
запредел?
  - А кто создал его теорию? - улыбнувшись, спросил Великий Физик. - Только
само словечко "запредел" придумал не я. Нашлись умники... Зондирующая
свертка пространства - слишком громоздко, видите ли...
  - Зачем вы так! - не вытерпел Соль. - "Запредел" - замечательное слово.
Оно определило мою судьбу. А ваша "зондирующая свертка" оставила бы меня
равнодушным. Страшно подумать, кем бы я был теперь... И пусть со взлета до
посадки - риск, но запредел стоит того. Нигде не живу так полнокровно,
нигде не испытываю такого удовлетворения собой и тем, что делаю, как там...
  - Ты прав, сынок, - признал ученый. - Наверное, действительно нужно,
чтобы термин не просто выражал смысл процесса, а оказывал на человеческое
сознание эмоциональное воздействие. С этой точки зрения "запредел"
определенно лучше, чем "свертка". И я хорошо представляю степень связанного
с ним риска. Представляю, а потому говорю: в интракосмосе риск во сто крат
больше. Иначе подошел бы любой из астронавтов. А нужен мне только ты.
Подумай: стать первооткрывателем, даже ценой жизни, - что может быть
почетнее, это ведь на века. Сегодня интракосмос загадочнее, чем запредел,
недаром я отождествляю его с внутренней Вселенной. Скажу по секрету, -
понизил он голос, - я и сам собираюсь участвовать в экспедиции. Пустят, как
ты думаешь?
  Соль отвел глаза.
  - Не знаю...
  - Без тебя не пустят точно...
  - Эх, будь по-вашему, уговорили!
  Перед Великим Физиком стоял Рыжий с престонского стадиона - бесшабашный,
простецкий парень. Но ученый знал его истинную цену...
  - Я в тебе не ошибся, сынок, - проговорил старик растроганно.



  12. Крестный отец "Геи"


  Открытие Великого Физика, как полагалось, обсудили на пленуме Всемирной
академии наук и одобрили - одни восторженно, другие с тайным завистливым
раздражением.
  - Торжествуй, Павел! - воскликнул Седов при очередной встрече. - Мои
опасения не оправдались. Парламент одобрил экспедицию.
  - Нисколько в этом не сомневался!
  - С чего думаешь начать?
  - С экипажа. Командира уже подыскал.
  - И кто он?
  - Известный тебе Виктор Соль. А общее руководство оставляю за собой, -
решительно, словно предвидя возражения, заявил Великий Физик.
  - Конечно, пробными пусками будешь руководить ты.
  - Какими еще пробными? - насторожился ученый.
  - Прежде, чем посылать людей, нужно убедиться, что риск не
чрезмерен.
  - Пока автомат достигнет центра Земли и вернется, пройдет несколько лет.
Столько времени ждать? Пойми, я не молод!
  - Вот именно, не молод, - жестко сказал Преземш. - Больше того, мы оба
стары, Павел. Человеку нашего возраста не выдержать перегрузок, сам же
уверял: они будут как при космическом полете.
  - Да что ты заладил: возраст... возраст! - замахал руками Великий Физик.
- Потренируюсь и... Пойми, без меня они пропадут!
  - Вот-вот... А ты еще не хочешь посылать автомат! Лучше потерять годы,
чем людей. Короче, на авантюру я не соглашусь, так и знай, - отрезал Седов.
  - И это называется друг... - с горечью проговорил ученый. - А еще
лицемерил: "моя должность чисто представительская, как у английской
королевы". Ничего себе королева, что хочешь, то и делаешь! Деспот ты,
Абрагам!
  - Можешь обжаловать мое решение в парламент Земли. Но тебя не поддержат.
И не рассчитывай отправиться в экспедицию, даже если пробные пуски окажутся
удачными. Нужно считаться с реальностью. Медиков не проведешь.
  - Чихал я на медиков! - окончательно выйдя из себя, закричал Великий
Физик.
  Он вскочил, дернул полу пиджака так, что отскочила пуговица, сорвал
галстук и принялся его топтать. Никогда еще Седов не видел его в такой
ярости.
  - Что ты делаешь, Павел?
  - Вот так... ты... растоптал мою мечту!
  - Ну хорошо, хорошо. Там будет видно! Ты переутомился. Отдохни недельку,
а? Отчего бы тебе не слетать на Луну, там прекрасные селенарии - пониженная
сила тяжести, искусственная атмосфера с дозируемой аэрацией... Или, еще
лучше, на Фобос: ма рсианские ландшафты, масса впечатлений!
  - Ты мне зубы не заговаривай! - отдуваясь, буркнул Великий Физик. - А
как же перегрузки?
  - В пассажирских космолетах перегрузки невелики, и даже дряхлый
старец...
  - Ну, спасибо! Удружил! Значит, я дряхлый старец? Так вот, не считай меня
идиотом! И на Луне, и на Марсе можно побывать, не покидая кабинета. А кроме
того, я хочу не на Луну, а в интракосмос!
  - Заладил, словно капризный ребенок: хочу, и все! - терпеливо уговаривал
Седов. - Да мало ли что я хочу! Хотел вместо тебя побывать на Земле-2, ну и
как? Посчитался ты тогда с моим желанием?
  - То было совсем другое...
  - Для тебя - да, для меня - нет. Так вот, освоение интракосмоса - вопрос
техники. Ты сделал открытие, сформулировал задачу. А уж ее практическое
решение...
  - Ошибаешься, Абрагам! - с жаром возразил Великий Физик.- Если
пространственно-временные парадоксы внешнего космоса многие столетия
привлекали внимание ученых, то интракосмос всегда был их пасынком. Что
изменилось в наших представлениях о нем с двадцатого века? Ни-че-го!!!
  - А ты не преувеличиваешь?
  - Нисколько. До сих пор исследован лишь поверхностный слой Земного шара,
по толщине соизмеримый с атмосферой. Осталась неизменной структурная
модель, не выходящая за рамки классической геофизики. Но, убежден, эти
рамки тесны для интракосмос а, он преподнесет парадоксы, о которых мы не
подозреваем. А ты говоришь: "вопрос техники"!
  Преземш надолго задумался.
  - Вот видишь, я был прав, говоря о чрезмерности риска. А сейчас
склоняюсь к тому, что запускать корабль, даже в автоматическом режиме,
нецелесообразно. Нужно найти более экономичный вариант. Что если
воспользоваться накопленным опытом - вырыть ш ахту?
  - Нет, Абрагам, шахтная техника не годится. И не только потому, что этот
вариант самый неэкономичный, в чем тебя убедят элементарные расчеты. Ты не
учитываешь жидкой фазы, не говоря уже о возможности тектонических сдвигов.
Предлагаешь следовать проторенным путем, а он-то обрывается в нескольких
десятках километров от поверхности. А дальше - неведомое. И осилить его
может только корабль. Иного варианта не придумаешь!
  - Корабль, так корабль, - сдался Преземш.- Но ведь даже его прототипа,
насколько мне известно, пока не существует. Что будем делать?
  - Объявим открытый конкурс. Победивший проект запустим в производство, а
ты употреби власть, чтобы уложились... ну, скажем, в полгода, - попросил
Великий Физик.
  - Теперь уже я скажу: "экий ты быстрый, Павел!" Позабыл, что парламент
Земли осуществляет лишь законодательную власть, а исполнительная целиком
принадлежит глобальной автоматической системе управления? Она не поддается
нажиму. Мы можем лишь сформулировать критерий оптимальности, придав ему
статус закона. А уж решать задачу оптимизации, в том числе и по срокам, не
в нашей компетенции.
  - И кто подготовит критерий оптимальности? - забеспокоился ученый. - Ведь
все зависит от того, как расставлены приоритеты!
  - Кто подготовит? - переспросил Преземш. - Конечно ты, Павел. Раз уж это,
действительно, вопрос науки... Ты же и возглавишь жюри!
  - Придется, - не скрывая удовлетворения, согласился Великий Физик. - Вот
видишь, стоит тебе захотеть...
  - Подними галстук, Павел, - насмешливо сказал Седов. - Он тебе еще
пригодится... как аргумент в споре. Хотя, признаться, давно вышел из моды.
Ну-ну, не заводись! Кстати, название корабля уже придумал?
  - Еще бы... Если не возражаешь, назовем его древним именем Земли -
"Гея"...


                               13. Бумеранг

  В конкурсе, объявленном парламентом Земли, приняли участие сотни
профессионалов и любителей. Самые дерзкие проекты принадлежали именно
последним.
  Норвежец Свен Ларсен, художник-космогонист, предложил использовать в
стартовом комплексе жерло действующего стратовулкана. В присущей ему
экспрессивной манере он изобразил момент старта: корабль, окутанный
багровыми клубами, погружается в вершинный кратер...
  Эта картина представляла собой центральную часть триптиха.
  На левой были изображены две обнявшиеся женщины.
  Одна - пожилая, одетая во все черное, со скорбным, но как-то
по-особенному просветленным, лицом. Женщина-мать, знающая, что не перенесет
разлуки, и все же благословляющая дитя на подвиг.
  Вторая - совсем юная, жизнерадостная, гордая за возлюбленного, уверенная,
что дождется его, и еще не представляющая, сколь тягостным будет ожидание.
  Правая часть триптиха изображала интранавта, замершего на мгновение перед
тем, как закрыть за собой люк корабля. Он смотрит вниз, на подножье
вулкана, захлестнутое людским половодьем. Там, среди многих тысяч
провожающих, его любимые - ма ть и невеста. Суждено ли ему снова увидеть
их?
  По мнению Ларсена, он предложил легчайший путь к центру Земли: вниз по
вулканическому каналу вплоть до самой мантии, а может быть, и значительно
глубже - траектория подсказана природой.
  Сама по себе идея казалась привлекательной, но ее не подкрепляли ни
расчеты, ни конструкторские чертежи. Видимо, Ларсен счел все это
несущественными деталями.
  Другие любительские проекты, свидетельствовавшие об остроумии,
изобретательности и свободном полете фантазии, но отнюдь не об инженерном
мастерстве их авторов, тоже не выдержали экспертизы.
  Проекты профессионалов в большинстве были менее броскими, зато гораздо
более основательными. По предложению Великого Физика жюри конкурса одобрило
фундаментальную работу группы молодых инженеров и дизайнеров, руководимых
Эрнесто Бьянки - темпераме нтным и в то же время зрело мыслящим человеком
лет тридцати с пышной смоляной шевелюрой и неожиданными на смуглом
горбоносом лице голубыми глазами.

  Доклад о победившем проекте вынесли на пленум Всемирной академии наук.
  Голографический объем, по круговому периметру которого расселись
академики - наиболее компетентные представители главных направлений
мировой науки, заполнило объемное изображение массивного цилиндрического
тела: интракосмический корабль напоминал по форме древний летательный
аппарат - дирижабль.
  - Длина около двухсот, диаметр пятьдесят метров, - давал пояс-нения на
безукоризненно правильном интеръязе Эрнесто. - Корпус из монолитной
тензовольфрамкерамики, придающей ему феноменальную способность
противостоять нагреву и давлению.
  Внешне Бьянки был бесстрастен, однако гортанный голос молодого
конструктора временами подрагивал.
  Следующее изображение представляло продольный разрез корабля.
  - Вы видите, - продолжал Эрнесто, - что вдоль оси проходит канал,
заканчивающийся соплом. Канал термостоек, в его конически сужающейся
носовой части лазерная насадка, вот она крупным планом... Венец лазеров
создает поток фотонов такой плотности , что самые твердые и тугоплавкие
минералы под его воздействием превращаются в пар, отводимый через сопло и
создающий реактивную тягу.
  - Накачка лазеров ядерная? - спросил Великий Физик, глядя на докладчика
в упор.
  Вопрос был с подвохом. Ученый, внимательно изучивший проект, предвидел
ответ, но ему хотелось знать, как выйдет из щекотливого положения Бьянки.
  - Совершенно верно, - не отводя глаз, ответил Эрнесто.
  - Разве вам не известно, что в пределах Полярного круга ядерная
энергетика запрещена законом?
  - Запрет не распространяется на космос!
  Великий Физик сказал с притворной строгостью:
  - Воспользовались формальным терминологическим сходством? Раз космос,
пусть и с приставкой "интра", то запрет не действует?
  - Вы же сами, учитель, обосновали общность интракосмоса и внешнего
космоса, - с достоинством парировал, казалось бы, неотразимый удар Бьянки.
- И это на самом деле так. Без автономной энергетической установки не
обойтись ни в первой, ни во второй средах.
  - А нельзя ли воспользоваться тепловой энергией недр? - вмешался один
из академиков.
  - Увы, приходится - решать обратную задачу: исключить перегрев корабля.
  - И какое же вы предлагаете решение? - поинтересовался Седов. - Ведь
абсолютная температура внешнего ядра, в жидкую фазу которого предстоит
погрузиться "Гее", превышает... - он взглянул на Великого Физика, ожидая
подсказки.
  - Четыре тысячи градусов Кельвина...
  - Вот-вот, свыше четырех тысяч! - повторил Преземш. - Какова же должна
быть тепловая защита?! Ведь даже вольфрам плавится при более низкой
температуре, не так ли?
  - Обшивка корабля выполнена из термопарного рениевого сплава и
непрерывно охлаждается, благодаря эффекту Пельтье, током большой силы
от бортового ядерного реактора, - пояснил Эрнесто.
  Седов поймал на себе насмешливый взгляд Великого Физика, как бы
говоривший: "надо было в свое время учить физику, друг мой Абрагам!"
  - Ну а в твердых слоях? - продолжал допытываться Преземш.
  - Лазерные излучатели выплавят туннель, стенки которого в результате
быстрого охлаждения затвердеют и покроются стекловидной коркой.
  - А куда денется выплавленная порода?
  Теперь уже заулыбались и другие академики: вопрос был дилетантским, но
из уважения к Преземшу никто не высказал этого вслух.
  Эрнесто едва заметно пожал плечами.
  - Она в виде струи паров пройдет по термостойкому каналу, за счет чего
и возникнет реактивная тяга. Разве я не говорил об этом?
  Не позволив скомпрометировать друга, Великий Физик произнес назидательно:
  - Ну и что? Наши предки не зря утверждали, что повторение - мать учения!
  Осознав допущенную им бестактность, Бьянки на минуту смешался.
  Седов же спросил, как ни в чем не бывало:
  - А если стенки туннеля разрушатся?
  - Это не страшно, - облегченно вздохнув, сказал Эрнесто. - Автоматически
включатся винтовые маршевые движители, сработает система стабилизации
курса...
  - Хватит, пожалуй, - подвел черту Великий Физик. - Как председатель жюри,
могу заверить: предложенное вашему вниманию решение было рассмотрено нами
со всей тщательностью, расчеты проверены, наши рекомендации авторским
коллективом учтены. Словом, это лучшее из того, чем мы располагаем.
Доработки излишни.
  После недолгих прений проект утвердили.

  Через полгода (Преземш не подвел!) был построен первый в истории
интракосмический корабль.
  Испытания начались буднично. Внимания публики они не привлекли: мало ли
что придумают ученые!
  Пора "грандиозных свершений" прошла, люди натешились поворотами рек,
созданием новых морей и обезвоживанием старых, превращением гор в равнины,
а равнин в горы. Эти "детские болезни" человеческого могущества привели к
таким тяжелым последствиям, что не одно поколение было вынуждено терпеливо,
а иногда и с чувством отчаяния, восстанавливать баланс, некогда
существовавший в природе и столь бездумно нарушенный ее "покорителями".
  Великому Физику пришлось долго убеждать экологов, что экспедиция в
интракосмос не нанесет вреда природе. Прогностическая модель, которую
разработал УМ, помогла сломить их сопротивление.
  Корреспонденты не удостоили присутствием старт "Геи"-автомата: сенсации
не предвиделось. Помимо стартовой команды всего несколько человек, и среди
них Седов, Великий Физик, а также ко-мандир будущего экипажа Виктор Соль,
прибыли к назначенному часу на временный интрадром.
  Наблюдая за приготовлениями к старту, Соль неодобрительно проронил:
  - Не понимаю, к чему такая перестраховка? Послали бы сразу нас!
  Покосившись на Седова, Великий Физик начал рассуждать о недопустимости
неоправданного риска и даже вспомнил еще одну из старинных поговорок, к
которым с недавних пор заимел пристрастие: "семь раз отмерь, один отрежь".
  Соль хмуро слушал, всем своим видом выражая несогласие с этой, на его
взгляд, излишне осторожной, если не трусливой позицией.
  А Великий Физик, войдя во вкус, рассуждал о фантастичности предстоящего
события, даже поименно перечислил писателей-фантастов прошлого,
отправлявших своих героев в глубь Земного шара, - начиная с Жюля Верна и
кончая Берроузом, автором романа "Тарзан в центре Земли".
  - Читал? - спросил он под конец Соля.
  - Не до чтения мне, - по-прежнему хмуро ответил тот.
  Хмурый вид настолько не вязался с характером запредельного пилота, что по
контрасту вызвал у Великого Физика непроизвольную улыбку. Впрочем, эта
добрая улыбка, в свою очередь, могла бы показаться неестественной его
коллегам...
  - Ну и напрасно. Тогда бы знал, что куда более смелые писательские
пророчества исполнились: и полет на Венеру...
  - Подумаешь, - проворчал Соль.
  - И даже твой запредел! Его ведь тоже впервые "придумали" фантасты. А
путешествия к центру Земли - до сих пор их не-превзойденный "рекорд". Ведь
интракосмос как был белым пятном на карте Знания, так им и остается! -
полемизируя с Виктором, воскликнул ученый. - Для чтения всегда должно
находиться время, - нравоучительным тоном добавил он, забыв, что сам не
принадлежит к любителям "чтива" и делает исключение лишь для высокой
поэзии, а фантастов "прорабатывал" в тщетной надежде обнаружить среди
плевел жемчужное зерно.
  Тем временем "Гея"-автомат погрузилась в земную твердь, и за разговором
Великий Физик упустил момент, когда она исчезла с лица Земли.

  А рано утром его поднял с постели Седов:
  - "Гея" возвратилась!
  - Как это возвратилась? - не понял спросонок ученый.
  - Подобно бумерангу! Вышла из-под земли в том самом месте, откуда
стартовала.
  - Такого не может быть! Чепуха какая-то!
  В голосе Преземша прорезались властные нотки.
  - Говоришь, чепуха? Так поезжай и разберись, что произошло!
  - И поеду! И разберусь! - обиженно пробурчал Великий Физик.
  Впервые в жизни он был обескуражен.
  Дотошный осмотр "Геи", проведенный в его присутствии специалистами во
главе с Эрнесто Бьянки, вскоре установил причину случившегося: в программе
автопилота обнаружилась ошибка, которая и вызвала "эффект бумеранга".
  Ошибку устранили, программу многократно проверили и перепроверили, однако
через несколько часов после повторного старта (ни Преземш, ни Великий Физик
на нем уже не присутствовали) "Гея" с непостижимым упрямством вернулась
вновь, как будто что-то выталкивало ее из земных недр.
  И опять в программе нашли ту же ошибку, но теперь уже обвинить в ней
программистов было невозможно.
  Когда "Гея" стартовала в третий раз, никто не сомневался в ее скором
возвращении. Так и случилось...
  Кибердиагносты объяснили "эффект бумеранга" необнаруженным компьютерным
вирусом, который, якобы, начинает разрушать программу в процессе ее
выполнения, вирусологи с ними не согласились. Возникла затяжная дискуссия.
  И тогда под давлением Великого Физика Преземш был вынужден согласиться
на экспедицию, но уломать медиков ученому не удалось...


                          14. Канувшие бесследно


  Наступил день старта. На интрадром, сооруженный в трехстах километрах от
Города Первых Космонавтов, вдали от молодых горных хребтов, в тектонически
спокойной зоне, отовсюду начали стекаться люди.
  "Эффект бумеранга" привлек внимание к экспедиции. Пресыщенные научными
открытиями земляне поняли: на этот раз предстоит событие, по своей
значимости сопоставимое с запуском первого пилотируемого космического
корабля.
  Церемонию проводов мог наблюдать каждый, где бы он ни находился, но
многие захотели в ней участвовать.
  Прибыли Преземш и Великий Физик. Их приветствовали, не проявляя
любопытства, с достоинством, характерным для общества, в котором нет
раболепия перед властью, да и сама власть не имеет ничего общего с
элитарностью и вседозволенностью.
  Великий Физик был грустен, хотя понимал, что решение медиков (врачи и
автоматы-целители вынесли приговор не сговариваясь) справедливо и путь к
центру Земли ему не осилить. Раньше он не замечал своей немощи, не придавал
значения возрасту. Мозг работ ал продуктивней, чем в молодости, память
могуче подкреплял УМ. А физические силы при его образе жизни затворника
казались чем-то второстепенным.
  Сейчас же Великий Физик словно прозрел, и картина, представившаяся его
глазам, оказалась до ужаса неприглядной: он безнадежно состарился, и
произошло это как-то вдруг, точно несчастный случай, который невозможно
предвидеть!
  С какой бы радостью поменял он все свои былые заслуги, алмазную
ветвь Нобелевского лауреата, дипломы и титулы на членство в экипаже
"Геи"!
  Соль начал было рапортовать Преземшу, но Седов остановил его.
  - Вот кому вы должны отдать рапорт, - указал он на Великого Физика.
  - Не надо рапортов, - прижал руки к груди ученый. - Дай, я тебя обниму,
сынок! Счастья вам, родные мои. Я так мечтал быть с вами, но мне этого
не дано. Я стар и слаб... Вы не можете взять меня с собой, так возьмите
мою отеческую любовь!
  Спустя час цилиндрическое тело "Геи" сползло со стапелей в чрево туннеля
и медленно скрылось под землей. Некоторое время был слышен затухающий гул
тормозных двигателей, затем над входным отверстием туннеля поднялось
вулканическое облако: интракосмический корабль вошел в твердь.
  На сверхдлинных радиоволнах донеслись слова Соля:
  - Все в порядке, не волнуйтесь за нас!
  И пошел поток телеметрической информации...
  Еще несколько дней поддерживалась мириаметровая связь, затем сигналы
потонули в шумах.

  Минуло пять лет, десять, пятнадцать... "Гея" не вернулась. Безвестно
канули Виктор Соль и его товарищи - интранавты.
  Программу интракосмических исследований свернули, как связанную с
неоправданным риском. Интрадром превратили в мемориальный комплекс. Над
замурованным входом в стартовый туннель воздвигли каменную "Гею" - памятник
трем отважным.
  Великий Физик тяжело переживал гибель Соля и его товарищей:
  "Один лишь я виноват во всем!"
  Седов, как мог, утешал друга, но тот твердил:
  - Я должен был разделить их судьбу!
  Он забросил науку и часами просиживал в кресле, устремив взгляд в
пустоту.
  В день открытия мемориального комплекса Абрагам, обеспокоенный
отсутствием Великого Физика на торжественной церемонии, поспешил навестить
его.
  Преземша встретил врач.
  - Как он? - встревоженно спросил Седов.
  - К сожалению, плох.
  - Так что же вы? Соберите консилиум, подключите целителей! Я вам должен
подсказывать?!
  - Человека, который не хочет жить, не вылечишь, - устало сказал врач.
  Высохший до костей, с лицом прозрачной восковой желтизны, съежился
Великий Физик в своем знаменитом кресле, которое сейчас не вибрировало:
видимо, даже незначительная тряска причиняла старику боль. Его совсем еще
недавно волнистые, тщательно причесанные фиолетово-седые волосы, как-то
вмиг поредев, свисали тусклыми прядями. Все тот же темно-серый костюм
казался непомерно большим, от его старомодной элегантности не осталось и
следа...
  - Привет, Павел! - выдавил Седов.
  Великий Физик с трудом повернул голову.
  - Я... ухожу... друг мой...
  - Не говори чепухи! Ты еще совершишь не одно открытие!
  - Нет, Абрагам... Это конец... Так обидно уходить побежденным... Я
бросил вызов Всевышнему и наказан за гордыню...
  - Ты же атеист!
  - Да, я попрежнему не верю в Бога - библейского старца, стоящего над
природой... - едва шевеля губами, прошептал Великий Физик. - Всевышний...
это... материальная высшая сила за пределами человеческого разума...
Познать ее невозможно...
  - Разве не тебе принадлежат слова: "невозможное невозможно"? - мягко
сказал Преземш.
  Не расслышав, старик продолжал шептать:
  - Я... пытался... стать вровень с ней... И вот... чем... кончилось...
  Его шепот становился все неразборчивей, он задыхался.
  - Ты напрасно казнишь себя, - склонился к нему Седов.
  Но ученый уже не услышал этих слов.

  После похорон Абрагам пришел в опустевший кабинет друга с мыслью, что
надо без промедления открыть здесь мемориал, пусть люди приобщатся к
атмосфере высокого творчества, сохранят в памяти вещественное окружение
Великого Физика, так ярко отражающее его индивидуальность...
  Но теперь Седова охватило сомнение. Павел всю жизнь был равнодушен к
славе, чуждался популярности, ограждал свое "я" от бесцеремонного
разглядывания. Как бы он отнесся к этой затее, не счел бы ее
оскорбительной, не обозвал бы мемориал кунсткамерой? Ведь если рассудить,
Великий Физик не нуждается в увековечении, его уже увековечили сделанные им
открытия.
  "Вот меня наверняка забудут... - кольнула мозг горькая мысль. - И никакие
мемориалы не спасли бы от забвения. Потому что не заслуживаю я того, чтобы
обременять собой память поколений. Останусь строкой в энциклопедии,
порядковым номером в длинном списке Преземшей..."
  Седов долго еще ходил вдоль стеллажей, машинально трогал тисненные
золотом фолианты. Утомившись, сел в кресло. Оно послушно завибрировало,
слегка вытянулось, уютно облегло спину.
  "Ему все равно, кто в нем сидит", - с неприязнью подумал Преземш.
  Он попытался вообразить себя Великим Физиком, но так и не смог этого
сделать. Машинально включил УМ. Ничто не изменилось. Не прояснился мозг, не
снизошло вдохновение.
  - Не желаешь меня признавать? - спросил Седов.
  УМ не ответил...



                             Часть четвертая.

                               Начало начал

  В начале было Слово...
  Все сущее Бог создал Словом,
  и без Него, и вне Его, -
  ничто из сущего не существует.

  Евангелие Иоанна


                                 1. Экипаж

  В кабину доносился свист лазерных излучателей. Собственно, cвистели не
сами излучатели, а генераторы накачки, возбуждаемые на звуковой частоте
энергией ядерного распада. Зато гораздо более мощный шум газовой струи не
был слышен: видимо, конструкторы не учли парадоксальную восприимчивость
человеческого слуха и, подавив большие децибелы, пренебрегли малыми. А со
временем приятный мелодический звук, вместо того, чтобы стать привычным,
начал надоедать и действовать все более раздражающе.
  Соль даже вспомнил рассказ Великого Физика о существовавшей когда-то в
Китае казни: на обритую голову осужденного капала вода, и эти, казалось бы,
безобидные капельки постепенно доводили его до сумасшествия и мучительной
гибели.
  Великий Физик... Как он рвался в экспедицию и как тяжело переживал
невозможность в ней участвовать...

  Первые дни прошли в нервном напряжении. Интранавтов ожидали и перегрузки
в подземном "полете", и невесомость в центре Земного шара, где силы
тяготения уравновешивают друг друга. Им предстояло испытать и многомесячную
изоляцию от общества, жизнь в замкнутом пространстве, без неба, солнца и
звезд... Но ко всему этому они были морально готовы. Причина нервозности
заключалась в другом. "Эффект бумеранга" - вот что лишало их душевного
равновесия. Вдруг и на этот раз "Гея" непостижимым образом будет выброшена
из земных недр?
  Но прошла неделя, и ничего "нештатного" не произошло. И теперь, когда
опасения не оправдались, интранавтов охватила эйфория: в их памяти
зазвучали оркестры, приветственные речи и напутствия. Они заново испытали
сложную смесь чувств, владевших ими в день старта - приподнятости,
отрешенности от всего суетного, жертвенной щедрости...
  Назавтра эти чувства уступили место тревожному ожиданию непредвиденного.
И вот снова рвущееся из груди ликование...
  А потом начались будни, привычная до мелочей работа. И... тщательно
скрываемая глухая тоска по дому. Вечерами интранавты передавали из рук в
руки видеокристаллы с пейзажами Земли, не переставая удивляться: как можно
было не замечать этого великолепия, не поддаваться волшебству земных
ландшафтов?
  Они заново знакомились друг с другом. Делились тем сокровенным, о чем
никогда бы не рассказали в обычной обстановке. К ним как будто возвратилось
детство, с его открытостью и жаждой общения.
  Свободное время заполняли чтением, игрой в старинные "шарады", устраивали
незлобливые розыгрыши. Бортврач Серж Вивьен, смуглый, худощавый, с
независимым ершистым характером, обладатель баритона, который прапрадеды
назвали бы бархатным, брал в руки непременную яхонт-гитару, перебирал
струны, вслушиваясь в их звучание, затем начинал петь, - сначала негромко,
но уже вскоре во всю мощь своего великолепного голоса. И двое других
интранавтов зачарованно слушали.
  Серж знал множество старых шансонов - непритязательных, с простенькой
мелодией и наивными словами. Там, на Земле, они давно вышли из моды и не
пользовались успехом у слушателей, которые отдавали должное голосу Вивьена,
но не одобряли его "отсталых" музыкальных вкусов. Однако на борту "Геи"
шансоны зазвучали по-новому. Они брали за душу именно своей
безыскусственностью, близостью к изначальным человеческим ценностям, не
замутненным изысками цивилизации.
  Друзья иногда подпевали Сержу, вначале стесняясь своих далеко не
певческих голосов, но уже вскоре - раскованно, с удивлявшим их самих
упоением.
  Право сформировать экипаж было предоставлено Солю. Он воспользовался им,
не пренебрегая советами психологов. И подобрал себе в товарищи людей,
совсем на него не похожих.

  Серж Вивьен... Одновременно окончил с отличием медицинский факультет и
консерваторию, но, к огорчению меломанов, успевших оценить его уникальный
голос, отказался от оперной сцены, предпочтя скромную должность
бортврача-астронавта лаврам любимца публики.
  - Это правда, что ты сделал операцию на сердце во время полета? -
поинтересовался Соль при первом знакомстве.
  - Разве нельзя? - с нарочитым простодушием, скрывавшим вызов, в
свою очередь, спросил Серж.
  - И был первым, кто решился на такую операцию в космосе? Говорят, тебя
даже внесли в книгу рекордов Гиннеса...
  - Ну, внесли, - неохотно признался Вивьен.
  - Я бы на твоем месте гордился, - сказал Соль. - Как-никак, книга эта
издается уже много столетий. Так что ты вошел в историю!
  - Как вошел, так и выйду...
  Перед стартом корреспонденты выпытывали у Сержа, что привело его на
"Гею".
  - Ни разу не бывал в центре Земли, - ответил тот. - Хочу подышать
тамошним воздухом.
  - И только?
  - А разве этого мало?
  - Но вы же врач! - не распознав иронии, возмутились корреспонденты.
  - Буду счастлив, если в качестве такового окажусь не у дел!

  Перси Перс, третий член экипажа, выглядел полной противопо-ложностью
Вивьена. Как многие люди, наделенные от природы богатырской силой, он был
простодушен и застенчив. Розовое и гладкое младенческое лицо, большие
спокойные руки, поросшие золотистыми волосками, льняная шевелюра редкой
красоты и пышности...
  Поговорив с Перси, Соль уверился, что он добрый, компанейский парень.
Этого, конечно, было недостаточно, чтобы стать членом экипажа, но и
квалификация претендента оказалась наредкость подходящей.
  Окончил университет. Потом, к всеобщему удивлению, оставил специальность
геосейсмолога и сделался астронавтом. Даже не мечтал попасть на "Гею"
(конкурс-то какой!). Но все же подал заявление. И случилось чудо:
единственное в своем роде сочетание профессий штурмана и геосейсмолога
склонило чашу весов в пользу Перси.

  Тесты подтвердили психологическую совместимость трех интранавтов (не зря
утверждают, что противоположности сходятся!), и благословил их Великий
Физик, а Преземш лично напутствовал перед стартом...

  Через месяц всех троих охватила уже не просто затаенная тоска по дому, а
ностальгия оглушительной силы. Такого чувства они не испытывали даже во
время гораздо более длительных космических полетов. Казалось, интрадром
остался не в трехстах километрах, а в неисчислимых парсеках от "Геи" или
вообще в каком-то параллельном мире.
  Подумав об этом, Соль вспомнил, как Великий Физик вскользь упомянул, что
моделью параллельных миров может служить многоканальная линия импульсной
связи с временным уплотнением.
  - Представь, сынок, - говорил он, - что время, в котором мы существуем,
не сплошное, а прерывистое: короткие импульсы периодически чередуются с
гораздо более длительными паузами. В паузах нет ни нас, ни нашей Вселенной.
Они заполнены множеством других импульсов времени, образующих бессчетное
число периодических последовательностей, и в каждой своя Вселенная, свое
мироздание...
  - Какие же это параллельные миры, если они существуют поочередно? -
спросил тогда Соль.
  - Не так-то просто отрешиться от постулата непрерывного времени, -
усмехнулся Великий Физик. - Мы не существуем в паузах, а значит, не
замечаем их: паузы для нас тоже вроде бы не существуют. Поэтому, признавая
множественность мирозданий, мы предпочитаем считать их параллельными
нашему.
  Воспоминания... Они одолевали не только Соля. Но интранавты старались не
бередить друг друга ими, загоняли ностальгию в глубь подсознания, откуда
она так некстати выплескивалась.
  В их отношениях появилась грубоватая нежность. Теперь они представляли
собой как бы человеческое общество в миниатюре, но несравненно более доброе
и сплоченное.


                     2. Дьявол как фактор устойчивости

  Вот уже почти год "Гея" со скоростью черепахи - четыреста метров в час -
углубляется в толщу Земного шара, уверенно преодолевая пустоты и свили,
гранитные массивы и скопления лавы. Пройдено три тысячи километров - чуть
меньше половины пути. Позади поверхность Конрада, в прошлом - предел
дерзаний, и поверхность Мохоровича, отделяющая земную кору от мантии.
Миновали и субстрат - верхнюю часть мантии, образующую вместе с корой
литосферу, и слой Гутенберга - астеносферу.
  Соль мысленно усмехнулся, вспомнив, что в переводе это "слабая сфера". Но
именно она доставила им самые сильные ощущения.
  Однажды интранавты проснулись от грохота. Можно было подумать, что корпус
корабля сделан не из монолитной вольфрамкерамики, а из жести: он гремел и
дребезжал на все лады.
  Штурман-сейсмолог Перси Перс крикнул, успокаивая:
  - Все в порядке, парни! Так и должно быть. Мы пересекаем акустический
волновод. Потревоженные в своей норе, беснуются обитатели преисподней. Но
нам, атеистам, они не страшны!
  Серж Вивьен возвысил над грохотом сочный баритон:
  - И это ты называешь порядком? Того и гляди, лопнут барабанные перепонки.
Вам-то я их залатаю, а кто поможет мне?
  Только тогда Соль спохватился и включил виброгасители, подумав, что
допустил непростительный промах.
  - Совсем другое дело, - удовлетворенно сказал Серж.
  Ни он, ни Перси не подали вида, что заметили оплошность командира.
  Интранавтам пока везло. Если не считать адского грохота "слабой сферы",
который можно было предвидеть, неожиданностей не встретилось, хотя экипаж
"Геи" оказался в положении мореплавателей, ведущих судно по карте времен
Колумба...
  Температура за бортом не превышала двух тысяч градусов Кельвина, и
система охлаждения действовала вполсилы. Но самое трудное ожидало их
впереди: вот-вот они должны были проникнуть во внешнее ядро, где
температура возрастет, по крайней мере, в два раза и вещество перейдет в
жидкую фазу. Сила тяготения будет падать, однако "Гея" подвергнется
статическому давлению, равному, если верить расчетам, десяткам миллиардов
килограммов на квадратный метр - в миллион раз больше давления воды на дне
глуб очайших океанских впадин.
  Но так ли это много, если принять во внимание, что еще в давние времена,
когда о тензокерамике не могли и мечтать, примитивные батискафы достигли
дна Марианского желоба, установив абсолютный рекорд глубины погружения,
побить который в принципе невозможно: более глубоких впадин в мировом
океане не существует...
  И все же при мысли о тисках, готовых раздавить корпус "Геи" как ореховую
скорлупку, интранавтам становилось не по себе, хотя рассудок успокаивал: у
корабля, самое малое, десятикратный запас прочности.
  Соль подбадривал товарищей:
  - Зато там не будет ни глубинных оползней, ни магмовых селей,
ни сейсмоударов.
  - Если до сих пор не сверзлись в тартарары, то уж и в геене
ог-ненной не пропадем, - пророкотал Вивьен. - А там и до центра Земли
рукой подать. Соскучился по невесомости...
  - Скоро полегчаем, - заметил Перси. - Жаль, попрыгать негде!
  - Вот вернемся на Землю, напрыгаешься!
  Серж так и сказал: "на Землю". Мир, в котором оказались интранавты, был
настолько замкнут и отчужден от всего привычного, что никак не
отождествлялся с Землей. Напрашивалась аналогия с дальним космосом, и Соль
не в первый раз подумал о том, какое меткое название дал Великий Физик
подземному миру. А ведь поначалу сопоставление "космос - интракосмос"
выглядело беспочвенной игрой слов.
  Лишь одно несоответствие было в этом двуединстве, но и оно скорее
подтверждало, чем опровергало диалектическую взаимосвязь внешнего и
внутреннего космоса: в первый можно проникнуть взором и тем самым убедиться
в его беспредельности, а во втором чувство беспредельности вызывалось
обратным - невозможностью увидеть.
  И Соль, вспоминая Великого Физика, размышлял об извечном союзе
противоположностей, без которых нельзя достичь гармонии: одинаковость
лишает ее смысла.
  - Послушайте, парни, - как бы откликаясь на эти мысли, сказал Перси Перс.
- Ведь что получается? Придумав Бога, люди не могли не придумать его
антипода. Иначе бы нарушилось равновесие!
  - Верно, Перси, - согласился Соль. - Не будь дьявола, никто бы не
поверил, что Бог - действительно Бог.
  - Сат-тана там-м пр-равит бал-л-л... - пророкотал Вивьен. - Дьявол как
фактор устойчивости это что-то новенькое!
  - А ты не дурачься! - укоризненно воскликнул Перси. - Космос внешний и
впрямь немыслим без интракосмоса, как Бог без дьявола.
  - Оказывается, прежде мы служили Богу, а сейчас перешли на службу
дьяволу?
  - Перестань, Серж! - поддержал сейсмолога Соль. - Знаете, что говорил
Великий Физик? Вера в Бога материалистически обоснована. Наше представление
о мироздании пока еще поверхностно, далеко не полно, а кое в чем просто
ошибочно. И к тому же напоминает прокрустово ложе. Так вот, если что-то в
него не укладывается, человек спешит за помощью к Богу.
  - Выходит, Бог - результат ограниченности наших возможностей, - заметил
Вивьен.
  - Именно так.
  - Зато в реальности дьявола мы, похоже, скоро убедимся. - проворчал Серж.
  - Об этом стоило хорошенько подумать, прежде чем отправиться в
интракосмос, - поддел его Перси. - А теперь тебе ничего не остается, как
сохранять при встрече с дьяволом невозмутимость, даже если он вознамерится
стать твоим пациентом.
  - Только этого не хватает!
  - Не ты ли, Серж, мечтал побывать в центре Земного шара? - улыбнулся
Соль.
  Вивьен недовольно поморщился.
  - Ну, мечтал. О центре Земли. А попал в чертову дыру!
  - В преисподнюю, - поправил Перси добродушно. - Терминология должна быть
точной, а, парни?


                            3. "Сестры по разуму"

  Внешнее ядро встретило "Гею" мощными магмаворотами. Корабль продолжал
движение к центру Земли с погашенными излучателями, на тормозных и
маневровых движителях.
  На этот раз Соль не оплошал: команда замкнуть демпферы была подана
своевременно и предохранила интранавтов от ушибов.
  Виктор остался доволен собой, но подумал, что конструкторы, как и в
случае "слабой сферы", явно не доработали: ведь демпферы-успокоители должны
были бы замыкаться автоматически, не дожидаясь команды. Жаль, что Эрнесто
Бьянки не предусмотрел этой "мелочи"! Хотя, с другой стороны, разве все
предусмотришь? Учтено главное, а остальное - забота экипажа.
  "Каждый из нас стоит десятка автоматов..." - мысленно прихвастнул Соль.
  Приборы отметили скачок плотности. Сейчас она более чем на порядок
превысила плотность воды и продолжала расти. Соль предпочел выключить
тормозные двигатели: возросшая плотность среды и уже заметно понизившаяся
сила тяжести замедлили спуск.
  Но его все-таки пришлось стабилизировать: даже с замкнутыми демпферами
интранавты едва переносили броски "Геи".

  В один из таких дней Перси позвал Виктора к экрану эховизора.
  - Приглядись получше.
  - Не пойму... Мельтешение какое-то... Это что, помехи или неисправность
эховизора?
  - Думаю, ни то и ни другое. Судя по тестам, прибор исправен. А помехи...
Откуда им здесь взяться?
  - Ничего себе... - прогудел подошедший Вивьен. - Если бы снаружи была
вода, а не расплав при четырех тысячах градусов, я бы решил, что резвятся
гигантские рыбы!
  - И в самом деле, похоже на тени громадин-рыб, - согласился Соль.
  - Честное слово, они живые. Слышите, парни? - понизив голос, словно
загадочные "существа" могли его услышать, проговорил Перси. - Та, что
поменьше, так и вьется вокруг, изнемогая от любопытства. Вот исчезла, выйдя
из поля зрения эховизора... Появилась снова... А вторая, покрупнее, идет
параллельным курсом, то опережая нас, то отставая...
  - В этой геене огненной вполне могут существовать формы жизни, которые и
вообразить невозможно, - озабоченно сказал Соль.
  - Братья по разуму! - мрачно сострил Серж. - А может, сестры, не зря
Перси говорит: "та, что поменьше", "более крупная"...
  - Кто знает, - проронил Соль.
  - Ты что, серьезно? - опешил Вивьен.
  - В интракосмосе нужно быть готовыми ко всему, - так говорил Великий
Физик.
  Прошло немало времени, а они продолжали зачарованно следить за
феерической пляской теней, обмениваясь репликами:
  - Вот еще одна появилась.
  - Это уже пятая, верно?
  - Скоро со счета собьемся.
  - Посмотрите на ту, что сейчас слева!
  - Акробатические трюки!
  - Скорее, фигуры высшего пилотажа...
  - И долго еще так будем сидеть? - спросил Соль.
  - Что ты предлагаешь?
  - Давайте думать.
  - А что, парни, если пощекотать их ультразвуком? - предложил Перси.
  - Только самую малость, на нижнем пределе! - предостерег Соль.
  - Разумеется, - кивнул сейсмолог.
  Ультразвуковое поле, словно кокон, окутало "Гею". Тени на экране
эховизора заметались с панической быстротой, затем ринулись прочь.
  Перси выключил ультразвук. Несколько минут экран оставался чистым.
  - Спугнули, - пробасил Вивьен. - Значит, они на самом деле живые?
  - Ничего не значит, - возразил Соль. - Возможно, это было тепловое
движение неоднородностей, а под действием ультразвука образовалась
эмульсия.
  - Думаешь, мы наблюдали турбулентные потоки? - с сомнением сказал Перси.
- Не похоже...
  - Эх, сюда бы Великого Физика, он бы уж, конечно, разобрался, что к
чему!
  - Смотрите, они возвращаются! - воскликнул Серж.
  - Одна, вторая, третья... - принялся считать Перси. - Старые знакомые,
узнаю их по виду и повадкам. Что теперь скажешь, командир?
  - Могу только повторить: здесь возможны формы жизни, которые мы даже
представить не могли. Ну что ж, будем сосуществовать.

  "Гея" продолжала движение к центру Земли, а загадочные "сестры по
разуму", как их теперь, с легкой руки Сержа, называли интранавты,
неотступно сопровождали ее, точно стая дельфинов океанское судно. Вдосталь
надивившись на обитателей "геены огненной", о них забыли. И оказалось,
напрасно...


                             4. Последний парад

  Цель экспедиции была близка, но интранавты не испытывали подъема:
сказывалась усталость. Не от физической нагрузки (ее, скорее, не хватало),
а от монотонного существования, "жизни кротов", как едко острил Вивьен.
  Однажды утром, когда они позавтракали набившим оскомину витаминным
концентратом и готовились разойтись по местам, Перси насторожился:
  - Ничего не чувствуете, парни?
  - Вроде бы, нет. А что? - поинтересовался Соль.
  - Душновато стало, или мне кажется... Как там с температурой?
  - На градус выше нормы, - озабоченно сказал Вивьен, который, как
врач, ведал жизнеобеспечением.
  Голос автомата-управителя подтвердил:
  - Нештатное повышение температуры.
  - Причина? - спросил Соль.
  - Перегрузка системы охлаждения.
  - Принимаемые меры?
  - Подключаю резервную секцию.
  - Добро, - согласился с решением автомата Соль.
  Стало прохладнее, но не надолго.
  - Перегрузка системы охлаждения, - бесстрастно повторил
управитель через полчаса. - Ввожу вторую резервную секцию.
  - Добро. Выяснить причину перегрузки!
  - Причина перегрузки - вихревые токи в Пельтье-структуре.
  - Что за чертовщина! - не удержался Перси. - Откуда взяться
вихревым токам?
  - Первопричина - флуктуации магнитного поля среды, связанные с движением
неопознанных объектов в жидкой магме, - пояснил управитель.
  - "Сестры по разуму"! - ахнул Серж.
  Его смуглое лицо посерело, он закусил губу, зажмурился.
  "Неужели я не разглядел труса? - подумал с досадой Соль. - Принял за
смельчака, а он..."
  Но Вивьен, похоже, уже преодолел минутную слабость.
  - Что смотришь, командир? Думаешь, сдрейфил? Ну, было немного. И все,
точка.
  У Виктора отлегло от сердца:
  "Трус не отважится на такое признание!"
  - Ускорить подключение секции! - крикнул Соль, хотя понимал, что
подгонять автоматы нет необходимости.
  - Сделано! - тотчас откликнулся управитель.
  - А толку чуть... - обеспокоенно проговорил Перси.
  - Пятнадцатикратная перегрузка системы... - пробубнил управитель через
несколько минут. - Ввожу третью резервную секцию.
  - Добро!
  - А ведь резерв исчерпан, парни! Тройное дублирование, обычно
этого за глаза хватает...
  - Плохи наши дела! - подвел неутешительный итог Вивьен. - Головы им
поотрывать надо!
  - Кому это "им"? Ты мог предположить, что появятся "сестры" и флуктуации
магнитного поля возрастут в тысячи раз против расчетных? Молчи уж...
  - Ты прав... - обреченно вздохнул Серж. - Фактор риска не в нашу
пользу. Так что будем делать?
  - Ждать. И молиться, не знаю уж, Богу или дьяволу, чтобы окончательно не
сдала система охлаждения. Выдержит она, как-нибудь продержимся и мы. Но
стоит сгореть Пельтье-структуре...
  - И нам конец, это ты хотел сказать, командир? - поежился Перси. -
Перспектива не из приятных, но мы ведь знали, на что шли, правда, Серж?
  Вивьен молча кивнул.
  Неожиданно Соль вскочил.
  - Что делать, управители? - крикнул он.
  Перси и Серж недоуменно переглянулись: в голосе командира им почудилось
отчаяние.
  - Задача неразрешима, рекомендации отсутствуют, - бесстрастно
констатировал автомат.
  - Неразрешима? Это мы еще будем посмотреть! - воскликнул Соль
с задором. - Включить концентраторы ультразвука на полную мощность!
  - Это безумие! - замахал руками Вивьен. - Если сам не понимаешь, то я,
как врач...
  Концентраторы ультразвуковых волн предназначались для контактного
разрушения гранитных и базальтовых пород. Включать их в жидкой среде с
гораздо меньшим поглощением энергии запрещалось техникой безопасности:
мощный эхо-сигнал от объекта, который мог находиться поблизости, губительно
сказался бы на людях.
  - Отражающего объекта может и не быть, - перебил Соль. - Да если и есть,
нам терять нечего. Это наш единственный шанс. Или ты можешь предложить
что-нибудь другое, Серж?
  "Гея" вздрогнула. На короткое время интранавты испытали гнетущее чувство
дурноты. Перехватило дыхание, подкосились ноги, бешено зачастил пульс, в
глазах замельтешили золотистые мушки.
  Но вскоре все прошло. Переглянувшись, они бросились к эховизору.
Мелькание теней за бортом прекратилось!
  И температура начала медленно понижаться.
  - Какой же ты молодчина, Виктор! - благодарно сказал Перси.
  - Да, с таким командиром не пропадешь, - поддержал его Вивьен и в избытке
чувств запел.
  Соль молчал, и вид у него был подавленный.
  - Смотри, он вроде не рад! - оборвав арию, с удивлением произнес
Серж.
  - Мне сейчас не до песен... Я совершил убийство!
  - Убийство? Какую чушь ты несешь!
  - К сожалению, не чушь. Всякая жизнь уникальна. И был ли я вправе ради
нашего спасения...
  Перси положил на плечо командира поросшую золотистыми волосками
руку.
  - Ты не виноват, Виктор. Разве дело в нас? Мы отвечаем за успех
экспедиции перед человечеством, а возможно, и перед теми, кто послал
сигнал.
  - Словом, цель оправдывает средства... Удобная формула, сколько грехов
она списала! Так или иначе, что сделано, то сделано. Только бы жертва не
оказалась напрасной...
  - Ты чего-то опасаешься? - насторожился Вивьен.
  - Наши злоключения на этом не закончились, - посмотрел ему в глаза Соль.
- Температура понизилась, так?
  - Ну, так...
  - А дышится не легче. Предполагаю, что произошел...
  - Отказ в системе регенерации воздуха! - не дал договорить управитель. -
Перевожу на дубль!
  - Добро!
  С каждым часом дышать становилось все труднее. Хотя автомат молчал,
было ясно, что дублирование не дало результата.
  - Виктор... придумай что-нибудь... - задыхаясь, прохрипел Вивьен.
  - Для тебя... безвыходных положений... не бывает...
  - Не преувеличивай мои возможности, Серж. От меня сейчас ничего не
зависит.
  - Но ты попробуй... попытайся...
  - Все, что возможно, управители сделают и без меня, а там...
  - Тогда помолчим, парни! - предложил Перси.
  Превозмогая себя, Вивьен встал, круто взметнул голову и срывающимся,
совсем не похожим на бархатный баритон, голосом запел старинную флотскую
песню, как нельзя более созвучную их катастрофическому положению.
  - Наверх вы... товарищи... все по местам! Последний парад...
наступает...
  Впервые, и не только за время экспедиции, Соль подумал о смерти. Конечно,
сознание того, что человек смертен, было и раньше не чуждо ему, но как
нечто абстрактное, лично его не касающееся. Он не задумывался над тем, что
когда-нибудь неизбежно умрет. Это "когда-нибудь" принадлежало далекому
будущему, в котором Соль уже не будет нынешним Солем. И умирать доведется
совсем другому, отжившему свое, человеку.
  Даже тогда, во время "сна", когда ум подсказывал, что побороть монстра
невозможно, мысль о смерти не приходила в голову. Да если бы Виктор
позволил себе подумать о ней, он тотчас бы перестал быть астронавтом!
  Выбрав профессию, Соль сознательно и охотно ступил на дорогу риска. Жизнь
стала зависима от множества экстремальных, зачастую непредсказуемых,
факторов. Но все они до сих пор были подвластны опыту, знаниям,
находчивости, хладнокровию и... везению. И вот, похоже, именно везению
пришел конец...
  Но тут он вспомнил об одном своем разговоре с Великим Физиком. Виктор не
раз ощущал необъяснимую симпатию ученого, который по общему мнению был скуп
на проявления добрых чувств, а вот на придирки - щедр. Слушал только то,
что желал услышать, не считался с чужим мнением, мог грубо оборвать, а то и
выгнать вон. С ним же старый брюзга разговаривал ласково и называл не
иначе, как "сынок".
  Соль вдруг понял, что Великий Физик для него не просто крупнейший ученый,
звезда первой величины на небосводе науки, в чье поле тяготения он был
втянут по воле загадочных обстоятельств. Не только строгий, хотя и странно
снисходительный нас тавник, необъяснимое расположение которого так ему
льстило...
  Виктор не помнил родителей: они погибли при восхождении на Эверест вскоре
после его рождения. Слова "отец" и "мать" воспринимались им как абстракция,
ассоциировались с голограммой, запечатлевшей на фоне нестерпимо сверкающей
горной белизны двух близких, но совершенно не знакомых ему людей - мужчину
и женщину, молодых, радостных, навеки застывших в нерасторжимом счастливом
объятии. Он ни разу в жизни не произнес этих слов. Но сейчас, следуя
душевной потребности, мысленно воззвал к Великому Физику:
  - Помоги, отец!
  И, словно в ответ, вспомнил диалог, которому когда-то не придал значения:
  "А ты ведь экстрасенс, сынок!"
  "Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!"
  "И правильно делаешь. На одного истинного экстрасенса приходится
миллион дутых... Но ты-то истинный".
  Кажется, этим разговор и закончился. Хотя нет, Великий Физик
добавил:
  "Твои способности еще проявятся. Когда придет нужное время..."
  Да, именно так он и сказал. "Когда придет время!" Но не слишком ли уже
поздно?
  Утверждение Великого Физика, будто по степени риска интранавт неизмеримо
превосходит астронавта, сначала показалось Солю заведомым преувеличением,
затем раззадорило его и в конце концов заставило задуматься. Но и тогда он
проникся не покорным осознанием того, что "ходит под Богом", а
дисциплинирующим чувством ответственности - не столько за свою судьбу,
сколько за судьбу доверенного ему дела.
  Возможно, сыграло роль общение с Великим Физиком или же Соль наконец-то
повзрослел, но с тех пор он отказался от бравады, которая прежде
сопутствовала ему, подталкивала под руку, заставляла "играть на публику".
Мужество запредельного пилота очистилось от наносного и подчинялось теперь
разуму, а не бездумному "первому порыву".
  И сейчас Соль страдал от бессилия, испытывал чувство обреченности и...
стыда. Собственная гибель, впервые обретшая зримые очертания, страшила
меньше, чем крах экспедиции, которого так и не удалось предотвратить. А
разве он не в ответе за жизни друзей, доверившихся его опыту и умению
находить выход из безвыходных положений!?
  Вот они, рядом, друзья... Напряженные, сосредоточенные лица, даже хмурые:
есть от чего! Но не видно страха во взглядах. А он еще заподозрил Вивьена в
трусости... Серж тоже мог бы обвинить его в беспомощности, неуверенности,
слабости. Только не думают так друзья, не обвиняют командира ни в чем...
  "Но уже и не надеются, что сотворю чудо, - подумал Соль. - А может,
все-таки сотворю? Ведь не зря же поверил в меня Великий Физик!" Тем
временем Вивьен неверными движениями вкладывал капсулу со сверхстимулятором
в ультразвуковой инжектор, а Перси Перс закатывал рукав оранжевого
комбинезона, обнажая могучий бицепс. Его льняные волосы потемнели от пота,
дыхание было хриплым и неровным.

  И вдруг Соль с изумлением обнаружил, что дышит легко и полной
грудью, словно перенесся на берег моря, под дуновение освежающего бриза.
  "Неужели время, о котором говорил Великий Физик, наступило?!" Его
переполняла энергия. Она била ключом, как прорвавшийся сквозь толщу скалы
родник. Виктор провидел спасение и уверовал, что принесет его не кто иной,
как он сам, но не тождественный себе прежнему, а наделенный сверхчувствами,
сверхволей, сверхразумом и сверхчеловеческой принадлежностью к силам
природы.
  Внезапно, будто в былые времена запредельных полетов, перед ним возникла
панорама Вселенной, только развернутая в невообразимой широте, как никогда
на обзорном экране космообсервера. И ее эпицентром была "Гея", стряхнувшая
с себя скорлупу сверхпрочной брони, ставшая свободной частицей бесконечного
пространства.
  "Галлюцинация..." - трезво подумал Соль, не утратив при этом душевного
спокойствия, а напротив, утвердившись в уверенности, что счастливая
развязка близка и самое страшное позади...

  А звезды роились, перебрасывались лучами, многоцветно сверкали. Живые,
осязаемые атомы света, совсем не похожие на скованную льдом кристаллическую
вязь дальнего космоса. И словно эликсир жизни оросил интранавтов.
  Вот распрямился Вивьен, повел вокруг прояснившимся взглядом, отшвырнул
ставший ненужным инжектор. Облегченно вздохнул Перси:
  "Что это с нами, парни?"
  Доброе, участливое лицо Великого Физика выплыло из калейдоскопа звезд,
прозвучал дребезжащий голос:
  "Все хорошо, сынки!"
  И тут же его вытеснило другое лицо, с резкими скульптурными чертами, лицо
человека из "сна". Послышались слова, уже однажды обращенные к Солю:
  "Тебя ждет славное будущее. Иди и ничего не бойся!"
  - За мной, друзья! - воскликнул командир "Геи", и, взявшись за руки, они
шагнули в гущу звезд.
  Их окружило призрачное сияние. Все вокруг слилось в переливча-тое марево.
Тела расслабились, начали таять, как льдинки под сол-нечными лучами. Нечто
похожее Соль испытывал при фазовых пере-ходах в запредел. Но тогда такое
состояние было кажущимся, и он ни на мгновение не переставал оставаться
самим собой, а сейчас вместе с друзьями растворялся во всепоглощающем
эфире, этой безбрежности волн и микрочастиц, из которой сотворено
мироздание.


                           5. В центре Вселенной

  Интранавты снова были вместе и осматривались в недоумении. На первый
взгляд, ничего не изменилось: та же кабина "Геи", те же приборные
комплексы, только слепы дисплеи, погашены индикаторы, не слышны свист
генераторов накачки и жужжание серводвигателей: тишина, от которой они
успели отвыкнуть, владеет кораблем до боли в ушах. И ни намека на
фантасмагорию звезд, как будто это и впрямь была галлюцинация.
  А воздух прохладен, хорошо вентилирует легкие, и бодрость такая, словно
все трое испили сказочной живой воды...
  Соль приподнялся в кресле и замер от неожиданности: сердце, как воздушный
пузырь в потревоженной стоячей воде, всплыло откуда-то снизу и на мгновение
перекрыло вдох.
  Невесомость! Состояние, хорошо знакомое по космическим полетам,
привычное, даже по-своему приятное, сейчас застало врасплох. А между тем,
приближение невесомости чувствовалось уже давно, как чувствуется
предстоящий приход весны, когда снег еще только-только начинает подтаивать,
а почки едва успели набухнуть. Но, подобно весне, невесомость не могла
наступить вмиг - вчера еще господствовал мороз, а сегодня снег растаял,
вычернилась земля...
  Что же произошло?
  Интранавты поплыли друг к другу, обнялись. Перенесенное потрясение было
настолько велико, что еще долго они не могли произнести ни слова.
  Потом Вивьен спросил:
  - Как ты это сделал, Виктор?
  - Понятия не имею, - признался Соль.
  - Без тебя ведь не обошлось, командир, - поддержал Сержа Перси.
  - Возможно, вы правы, друзья. Великий Физик утверждал, что я... Если и
так, то все произошло неосознанно. Короче, мне известно не больше вашего.
Да разве это главное? Мы живы и достигли цели, что нам еще надо?
  Ощущение полноты жизни вернулось к интранавтам. Только теперь, после слов
Соля, они поверили, что спасены. И хотя не могли осмыслить происходящее и,
тем более, предвидеть будущее, испытывали удовлетворение и
умиротворенность, несмотря на то, что ясности не прибавилось, а тем более
уверенности в достижении цели. Не затем же они проделали столь трудный и
дерзкий путь, чтобы лишь стать свидетелями необъяснимого чуда!?

  Но их спасением чудеса не исчерпались. Неожиданно интранавты заметили в
затемненном углу кабины человека - коренастого, крепкого, как монолит.
Такие не часто встречаются даже среди отменно тренированных тяжелоатлетов.
  Его можно было бы принять за неандертальца, какими их обычно изображают,
- с лицом, словно высеченным из камня, да так и не отшлифованным. Но под
тяжелыми веками были глаза интеллектуала - усталые, озабоченные, ироничные.
  - Вы?! - вскрикнул Соль, узнав незнакомца из "сна". - Значит, престонский
стадион, зеркальная инверсия, моя встреча с Великим Физиком, загадочные
сигналы, "бумеранг" и экспедиция в интракосмос - все это было задумано
вами? Но зачем?! И кто вы в конце концов?
  - Мое имя Кей. В давние времена и далеко отсюда я был обыкновенным
человеком, таким же, как вы. После смерти стал его информационной копией -
бесплотным, но вполне материальным "призраком". А умерев во второй раз,
воскрес уже как персонифицированный интеллект-автомат.
  - Всего лишь робот! - разочарованно пробормотал Вивьен.
  - Если угодно, можете считать меня роботом, - нахмурился Кей. - Ведь в
вашем представлении робот - нечто бездушное, пусть даже он превосходит вас
не только в интеллектуальном, но и в нравственном отношении. Над вами
довлеет убежденность в том, что "живое" и "мертвое" разделяет непреодолимая
пропасть. Поверьте, это заблуждение, и оно не делает вам чести.
  Соль невольно вспомнил Великого Физика, который мечтал передать свой
интеллект электронному мозгу, чтобы уберечь на века, и подумал:
  "Не есть ли это воплощение его мечты?"
  - Мы знаем, что возможны иные формы разума, - поспешил он загладить
бестактность Вивьена. - И вовсе не подвержены комплексу собственного
превосходства. Но в сказанное вами трудно поверить. По вашим словам вы были
бесплотны. Нам, материалистам, это кажется абсурдом!
  - Плоть вовсе не синоним материи. Кроме вещества существует поле, и не
только оно. Материя полиморфна, то есть может принимать множество форм.
Кстати, вскоре после моего первого воскрешения "призраки" обрели плоть,
разумеется, не белковую. Так оказалось удобнее.
  - Но само слово "призрак"...
  - Оно придумано мною, причем в ироническом смысле: будучи человеком, я,
как и вы сейчас, относился к информационным копиям с недоверием и даже
неприязнью. Но, перейдя в новое качество, понял, насколько был не прав. А
слово "призрак" с моей легкой руки вошло в обиход уже без малейшего оттенка
иронии.
  - Значит, ничего мистического? - недоверчиво проговорил Вивьен.
  - Повторяю, "призраки" не менее материальны, чем люди. Но, в отличие от
них, практически бессмертны.
  - А как же вы сами?
  - Не воспринимайте "бессмертие" буквально, - сказал Кей, как уже говорил
когда-то "гарантам". - Существование "призрака" может продолжаться сколь
угодно долго, но при определенных условиях. Я же, по стечению
обстоятельств, их лишился. Думал: на этот раз умираю бесповоротно. Не знал,
что интеллект-автоматы, на которых, подобно вам, смотрел свысока, втайне от
меня смоделировали мою личность. Когда я погиб, они восстановили ее на
своей элементной базе. И, представьте, я вновь не утратил ничего
человеческого.
  - Вы уверены? - спросил Вивьен скептически. - А может, вам так лишь
кажется?
  - Не исключено. А если и вам тоже "лишь кажется"?
  - Что это значит? - оторопел Серж.
  - Например, то, что все вы погибли от удушья, а мы, презренные
интеллект-автоматы, воспроизвели вашу сущность, как было когда-то со мной.
  - Вы, конечно, шутите?!
  - Допустим. А вы?
  - Не обижайтесь на нас, - вмешался Соль. - Кем бы вы ни были, мы
рады встрече с вами. Даже если она произошла не по нашей воле.
  - Разве вы отправились сюда не добровольно?
  - Приняв сигнал из центра Земного шара, наши ученые решили, что
внутриземной разум, в существовании которого они не сомневались, просит о
помощи. И вот мы здесь.
  - Нам нужна помощь, правда. Как правда и то... - сделал паузу Кей, - что
я присутствовал при рождении Земли.
  - Ничего подобного не могло быть! - вырвалось у Соля.- Хо-тя... Великий
Физик уверял: "невозможное невозможно". Тогда я лишь внутренне усмехался,
но после случившегося с нами... Вижу, до всего надо дойти своим умом...
  - Вы близки к истине, - одобрительно кивнул Кей. - Так послушайте, с чего
все началось.

  В течение нескольких часов перед интранавтами прошла ретроспектива
драматических событий. Рассказ Кея был не просто убедителен и образен, он
порождал у слушателей чувство причастности к тому, что происходило в
безднах времени и пространства.
  Глобальная катастрофа на Геме, вызванная спонтанным воспроизводством
радиации... Ноев ковчег - Космополис... Мыслелетчица Джонамо, связавшая
"благополучную" планету Мир с Гемой... "Призраки"... Коллективный разум...
Спящая цивилизация эмбрионов...
  Эпопея сфероида... Панцирь, сковавший островок разума...
  Они были ошеломлены услышанным. Гигантский эксцентрик субъядра - насос,
перекачивающий магму... Поле тяготения, расщепленное на постоянную и
переменную составляющие... Противоборствующие гравитационные вихри...
Промежуточный слой, где время, как физическая величина, обращается в нуль,
а вещество теряет атомную структуру...
  Против этого восставал разум.
  О чем-то похожем писал в конце второго тысячелетия ученый-самоучка
Николай Корнилов. Возможно, будь он по образованию физик, к его словам
прислушались бы. Но он был конструктором охотничьих ружей (охота еще не
считалась занятием аморальным), так кто же поверит в правоту дилетанта?
  Его учение восприняли как курьез и быстро забыли. Перси Перс слышал о нем
от своего университетского профессора, который коллекционировал казусы.
  "Если бы Корнилов, не дай Бог, оказался прав, - говаривал тот, - наше
представление о качественной структуре физических явлений разлетелось бы
вдребезги. К счастью, это лишь бред талантливого параноика, вообразившего
себя сразу Ньютоном, Максвеллом и Эйн-штейном..."
  Сейчас Перси пожалел, что профессора нет рядом.

  - Не зря Великий Физик ввел понятие интракосмоса, - задумчиво произнес
Соль. - Вначале я счел, что оригинальности ради. Глубину же его мысли
оценил только здесь, в центре Земли.
  - И в центре Вселенной, - уточнил Кей. - В любом направлении от него она
равно бесконечна.
  - То же самое можно сказать о любой точке пространства, - возразил Серж.
  Кей посмотрел на него с сожалением.
  - Разумеется. Но не означает ли это, что человек, где бы он ни находился,
всегда в центре Вселенной?
  - А вы любитель пофилософствовать, - неодобрительно сказал Вивьен.
  - Перестань, Серж! - поморщился Соль. - Мне, например, эти рассуждения
кажутся поучительными. Я думал, что побывал по ту сторону Вселенной, а
выходит, у нее нет ни той, ни этой стороны. Неужели Великий Физик ошибался
и вселенская петля Мебиуса...
  - Ваш учитель не ошибался, - печально проговорил Кей. - Но Его
представление о Вселенной всего лишь фрагмент необъятной картины.
Вселенская петля и дискретное время - частности, гениальные мазки на
полотне мироздания. Человеческий интеллект, сколь бы он ни был могуч, не в
состоянии объять бесконечность, к чему Великий Физик тщетно стремился всю
жизнь. Именно в этом были его величие и... трагедия. Увы, они, как правило,
сопутствуют друг другу...
  - Вы знаете о нем все? - спросил Соль. - И о нас тоже?
  Кей молча кивнул.
  - Не будь я атеистом, решил бы, что вы Бог.
  - Напрасно.
  - Но при таких всезнании и всесилии нуждаться в нашей помощи...
  - "Всезнание" столь же условно, сколь и "бессмертие". Что
же касается всесилия... Если бы мы им обладали, нам, действительно, не
понадобилась бы ваша помощь.
  - Что от нас требуется?
  - Спасти человечество.
  - Разве ему грозит опасность? - нахмурился Соль.
  - В известном смысле.
  - Уклончивый ответ!
  - Возможно. Но я не вправе посвятить вас в подробности, - мягко сказал
Кей.
  - Это что, тайна?
  - Вовсе нет. Дело в вашей психике. Поверьте мне, она не выдержит такой
нагрузки.
  - Вам известно, на что мы способны.
  - На подвиг, на самопожертвование. Но сейчас от вас требуется лишь одно:
доставьте эмбрионы на поверхность.
  Наступило неловкое молчание. Интранавты обменивались взглядами,
обдумывая, как поступить. Наконец Соль заговорил:
  - Обращаясь к нам с просьбой о спасении, вы имели в виду человечество
Гемы. Но наш долг - это, в первую очередь, долг перед человечеством Земли.
И мы не имеем права повредить ему необдуманным решением.
  - Нет человечества Гемы! Нет человечества Земли! - с болью и
страстностью, чего никак нельзя было ожидать от интеллект-автомата,
воскликнул Кей. - Есть просто человечество! Ах, если бы я мог вам все
рассказать! Ах, если бы вы могли выдержать мой рассказ...
  Соль продолжал стоять на своем.
  - Все это лишь красивые слова и полунамеки, не подтвержденные фактами. Вы
рассказали многое, самое же главное, оказывается, утаили. Боитесь за нашу
психику? Очень трогательно. Но с какой стати мы должны принимать сказанное
вами на веру? А что если эмбрионы - троянский конь, и как раз в нем таится
опасность для человечества, о которой вы упомянули?
  - Значит, вы отказываете в помощи?
  - Нет. Но мы должны получить согласие парламента Земли.
  - Каким образом?
  - Вернемся, доложим.
  - Мы не в состоянии столько ждать, - убеждал Кей.
  - Что значит несколько лет в сравнении с миллиардами? Вы же сами...
  - Все это время мы терпеливо ожидали подходящего момента. Он наступил
именно сейчас. Чем вы рискуете? Эмбрионы беспомощны, они не способны
причинить кому-либо вред!
  - Мы не уполномочены решать, - упорствовал Соль.
  - Отказ тоже решение.
  - Он прав, - шепнул на ухо Солю Перси Перс. - К тому же есть
альтернатива.
  - Ну?
  - Как только войдем в зону действия приводных маяков, сразу же
установим связь с парламентом и будем ждать указаний.
  - А если нам откажут?
  - Уверен, этого не произойдет!
  - А вдруг?
  - Тогда разделим судьбу эмбрионов. Другого достойного выхода у нас нет.
  - Перси прав, - поддержал Вивьен.
  - Эх, была не была! - воскликнул Соль голосом Рыжего с престонского
стадиона. - Мы согласны!
  - Поступок настоящих людей, - благодарно произнес Кей.
  - А как же вы сами?
  - Моя личная судьба значения не имеет.
  - Я, что ли, должен нянчиться с эмбрионами? - притворно возмутился
Вивьен.
  - Во всяком случае, не я, - заявил Перси Перс, пряча смеющиеся глаза.
  - Слышали? - спросил Кея Соль. - Так что собирайтесь, отныне вы член
экипажа.

  На следующий день "Гея" двинулась в обратный путь. Грузовой отсек был
почти до отказа заполнен криостатами со "спящим" человечеством...


                             6. Точка отсчета

  Приводные маяки не работали. Установить связь не удалось: Земля не
отвечала.
  Они пытались найти стартовый, а теперь уже финишный туннель с помощью
ультразвукового локатора, но так и не смогли этого сделать. И "Гея"
взломала поверхность Земли вслепую.
  Интранавты не узнавали местности. Здесь полагалось быть интрадрому, но
его не было.
  - Не мог я так ошибиться, парни! - оправдывался Перси Перс. - Погрешность
автономной системы управления не больше мили!
  - И все же ошибся, - укоризненно пробасил Вивьен. - Эх, ты, горе-штурман!
  Уязвленный попреками Перси повторял плачущим голосом:
  - Ерунда какая-то, парни... Ерунда...
  Серж затянул старинный шансон:
  "Среди равнины ровныя..."
  Перед ними и впрямь расстилалась безлюдная равнина, негусто поросшая
сосновым лесом. Кое-где между хвойными деревьями белели чахлые стволы
берез.
  Накрапывал дождь. Дул порывистый, не по-летнему холодный ветер. Местами
землю покрывали ноздреватые корки льда. Огромные валуны громоздились там и
сям, точно разбросанные охваченным паникой великаном.
  - Вот уж не думал, что сохранились такие нетронутые цивилизацией уголки!
- присвистнул Соль.
  - Может, здесь теперь заповедник? - предположил все еще не пришедший в
себя Перси.
  - Вряд ли. Четыре года назад его не было. И потом... Пусто. На всех
диапазонах пусто! Ни один канал связи не действует, даже глобальное
видео... Не нравится мне это!
  - А если магнитная буря или что-нибудь вроде? - неуверенно проговорил
Вивьен. - И поэтому радиоволны не доходят.
  Соль покачал головой.
  - Спутниковые системы не подвержены воздействию магнитных бурь.
  - А на орбитах ни одного спутника! - с тревогой сказал Перси. -
Сателлит-детектор глух и нем! В наше отсутствие что-то случилось... Неужели
глобальная катастрофа, как на Геме?
  - Не говори чепухи! - прикрикнул Соль.
  - И вообще... - не унимался штурман, - знаете, что это напоминает? - Он
обвел рукой горизонт. - Кайнозойскую эру, четвертичный период. Так
выглядела Земля миллион лет назад. Видите валуны? Они образовались из
обломков горных пород, занесенных сюда древними ледниками.
  - Древними? Не выдумывай! - не поверил Вивьен. - Края-то у валунов
острые, сколы совсем свежие.
  Перси нагнулся и отколупнул кусочек льда.
  - Парни, а лед, между прочим, материковый!
  - И что из этого следует? - спросил Соль.
  - Можно подумать, что только-только закончилось ледниковье.
  - Какое еще ледниковье?
  - В конце верхнего плиоцена, около миллиона лет до новой эры, произошло
резкое похолодание климата. Очень холодные периоды - ледниковья -
чередовались с периодами потепления - межледни-ковьями. То нарастали, то
стаивали крупные материковые оледенения...
  - Постой, - перебил Соль. - Можешь установить, когда появились здесь
валуны?
  - Нет ничего проще! Сейчас определю возраст отложений. Прибор под руками,
методика стара как мир. Попробуем калий-аргоновым...
  Перси принялся за измерения.
  - Ничего не понимаю... - после нескольких попыток обескураженно
пробормотал он.
  - В чем дело?
  - Чепуха какая-то получается...
  - А другие методы есть?
  - Если бы речь шла не о миллионах лет, а о тысячах, подошел бы
радиоуглеродный метод...
  - Попробуй его, - предложил Соль.
  - Да ты что, командир? Это же все равно, что по километровым столбам
отмерять парсеки!
  - А ты все-таки попробуй!
  - Парни, я сошел с ума! - завопил Перси, взглянув на индикатор. - Не
может быть, чтобы морены и флювиогляциальные отложения образовались меньше
тысячи лет назад!
  - Прибор исправен?
  - В нем и ломаться нечему! Он надежен как мир!
  - Методика стара как мир... Прибор надежен как мир... - мрачно сказал
Соль. - Не так уж, оказывается, наш мир стар и надежен! Нас не встретили
оттого, что встречать пока еще некому...
  - Что ты выдумываешь! - одновременно вскрикнули Перси и Серж.
  Соль повернулся к безучастно стоявшему в стороне Кею.
  - Так вот чего могла не выдержать наша психика! Вы знали, что мы окажемся
в прошлом, и скрыли это от нас!
  - Он заманил нас в ловушку! Сделал марионетками! "Мы нуждаемся в
помощи..." Подлец!
  Вивьен бросился к Кею и ударил его. Тот не шелохнулся. Серж опустился на
землю, обхватил руками голову и зарыдал.

  - Оправдываться бессмысленно, - разомкнул уста Кей. - Скажу лишь, что,
проникнув в центр Земли, вы сбросили точку отсчета человеческой истории в
начало координат, замкнули кольцо времени. А теперь скажите по совести: не
об этом ли мечтал Великий Физик?
  - Значит, все начинается заново? - сдерживая дрожь, спросил Соль.
  - Не заново, а впервые. Человечества на Земле еще не было.
  - Но вы же противоречите себе! Великий Физик существовал. Это бесспорно!
  - Когда-то было бесспорно. А сейчас столь же бесспорно, что он никогда не
существовал. Не существовало еще никого, в том числе и вас, отважно
отправившихся к нам на помощь. Нынешние вы - не вы. Вам еще предстоит
родиться в далеком будущем...
  - Собираетесь переписать историю набело? - не догадываясь о том, повторил
слова Преземша, обращенные к Великому Физику, Соль.
  На миг ему показалось, что Кей смутился. Но нет, лицо интеллект-автомата
было по-прежнему бесстрастно.
  - В ней не должно быть места злу.
  - Взяли на себя роль провидения? - с неприязнью процедил Вивьен.
  - А кто дал вам на это право?!
  - Один из сакраментальных вопросов: кто виноват, по какому праву и что
делать... Отвечу на последний: делать все, чтобы человечество было
изначально счастливым. И в этом смысле роль провидения придется играть вам.


                         7. Алгоритм невозможного

  Наступило долгое молчание. Никому уже не хотелось спорить, доказывать,
что-то выяснять.
  Они замкнулись в себе, своих чувствах, мыслях, воспоминаниях.
Прислушивались к внутреннему голосу, словно лишь этот полумистический
голос, идущий из недр души, мог унять охватившее их смятение.

  Серж Вивьен думал, что так и не стал тем, кем больше всего на свете хотел
стать. Не смог вытравить из глубины сознания боязливого подростка, которым
помыкали сверстники. Всю жизнь боролся со страхом и, казалось, побеждал.
Боролся с единственной целью: доказать себе, что способен на подвиг. И лишь
потому стал астронавтом.
  Приобрел репутацию смельчака, но никто не подозревал о том, как после
полета (не перед, а именно после!), на безопасной Земле, ночью, в постели,
он метался от запоздалого ужаса, с обостренной образностью представляя, что
могло с ним случиться, а когда-нибудь наверняка случится во враждебном,
безжалостном, непримиримом к вторжению человека космосе.
  И ту, прославившую его, операцию сделал от страха, что если пациент умрет
(а без хирургического вмешательства этим бы непременно закончилось), о нем,
Вивьене, будут говорить: "он побоялся оперировать"...

  Перси Перс тоже углубился в мысли. Но в них не было и намека на отчаяние.
Они сводились к нетленной поговорке: "чему быть, тому не миновать".
  Теперь, после того, как Кей внес хоть какую-то ясность в случившееся с
ними, Перси испытывал нетерпеливую потребность действовать. Будущее
представлялось цепью захватывающих приключений...
  "А ведь нам повезло! - думал он. - Кому еще выпало на долю стать
ангелами-хранителями человечества?!"
  Перси представил себя в окружении оравы краснощеких ребятишек, и в нем
вдруг проснулись отцовские чувства. В первый момент это даже показалось ему
настолько забавным, что он рассмеялся, безотчетно прикрыв лицо ладонями:
вот уж никогда не мыслил обзавестись семьей, а теперь, хочешь не хочешь,
семья будет, да еще какая! И за нее в ответе не умудренный житейским опытом
муж, а обыкновенный штурман-сейсмолог, ни разу не бравший в руки младенца.
Разве не смешно? А может, напротив, грустно и... страшно? Только ведь не
откажешься, не переложишь ответственность на чужие плечи!

  Задумался и Соль. В его мыслях главенствовал Великий Физик, но не тот
дряхлеющий слезливый старик, который провожал их на интрадроме, а властный,
умевший настоять на своем, подавлявший могучим интеллектом прижизненный
классик, поистине великий при всех своих человеческих слабостях.
  Благодаря ему Соль за короткое время стал другим человеком, избавился от,
казалось бы, неизбывного безрассудства, научился взвешивать каждое слово,
каждый поступок. Рыжего с престонского стадиона больше не существует, как
нет уже и отчаянн о смелого запредельного пилота. Никогда не взмыть ему к
звездам, не испытать сладкой муки фазового перехода... Ну и пусть!
  Он почувствовал себя преемником старого ученого, словно тот завещал
"сынку" завершить начатое им дело. Но тут мозг кольнула ядовитая мысль: а
что если Великий Физик был лишь орудием, посредством которого Кей воплощал
свой замысел?
  Соль тотчас же с брезгливостью отверг кощунственное предполо-жение.
Скорее уж Кей вольно или невольно помогал Великому Физику осуществлять
мечту об изначально счастливом человечестве!
  Виктор думал о ней как о чем-то свершившемся, хотя в то же вре-мя
сознавал, что на пути к беспримерно грандиозной цели сделан лишь крошечный
шаг, а самое главное и трудное - впереди. Кей прав, настоящая жизнь только
начинается, и нужно прожить ее достойно.
  И незачем считаться, кто первым ступил на этот путь - Кей или Великий
Физик. Все мы союзники, каждый сделает то, что в его силах, и то, что
превыше их...

  ...Если бы кто-то из интранавтов, оторвавшись от своих мыслей, взглянул
на чугунно-бесстрастное лицо Кея, он ни за что бы не догадался, какой
тайфун чувств неистовствует сейчас в душе "персо-нифицированного
интеллект-автомата".
  Говоря о том, что психика интранавтов не выдержит всей правды, Кей
подразумевал вовсе не возвращение в прошлое. Он не мог открыть ее даже
сейчас и ограничился лишь полуправдой - невразумительным намеком, к
счастью, так и не понятым ими.
  Интеллект-автоматам удалось-таки найти алгоритм невозможного. Но, подобно
"бессмертию" и "всезнанию", - не в буквальном смысле этого понятия.
  Телепортировать эмбрионы через область пространственно-временных аномалий
было слишком рискованно. Интеллект-автоматы во главе с Кеем предпочли
решать задачу методом "от противного". Создали глобальную компьютерную
модель человечества, транспонировали ее на поверхность Земли и стали
наблюдать за эволюцией "псевдочеловеческого" общества, чтобы впоследствии
воспользоваться плодами его технического прогресса.
  Таким образом, все происходившее с Великим Физиком, Преземшем, Солем и
миллиардами их "предков" и "современников" было на самом деле игрой
потенциалов в сложнейшей иерархии электронных цепей.
  Но произошло непредвиденное. Иллюзорный мир компьютерной модели
спроецировался на реальный земной мир, слился с ним воедино, а люди-символы
почувствовали себя настоящими людьми. Они рождались, жили, радовались,
страдали и умирали.
  Их исторический процесс не имел ничего общего с оптимальной программой,
разработанной коллективным мозгом гемян для "эмбрионального" человечества.
В нем все оказалось искажено, перемешано, поставлено с ног на голову. Зло
возобладало над добром, грубая сила над разумом...
  "Что мы наделали, - бичевал себя "персонифицированный интеллект-автомат"
Кей. - Считали, что оперируем с бесчувственными и бесстрастными байтами
информации, а сотворили жизнь и позволили превратить ее в ад!"
  Но уже ничего нельзя было изменить. Оставалось ждать и надеяться...

  Люди молились Богу - всемилостивейшему и всемогущему, а Кей, внимая
молитвам, чувствовал себя этим "Богом", но отлученным от милосердия,
лишенным могущества, и ему было нестерпимо стыдно, что он - "Бог".
  Люди блуждали во тьме, карабкались на вершины и срывались с них, но,
вопреки всему, упрямо продвигались вперед по обломкам несбывшихся утопий,
не подозревая о своей жертвенной роли...
  И - спасибо им! - наступил черед подлинного человечества. Под моросящим
дождем, среди чахлых деревьев и островков материкового льда начинается его
оптимально спроектированная история. Изначально счастливая, как об этом
мечтал Великий Физик.
  Но нерадостно на душе у Кея. "Не заново, а впервые!" - так уверял он
интранавтов. Самого же гложут сомнения, иначе не хотелось бы навсегда
забыть тех, кто обращался к нему с молитвами.
  А забыть надо, иначе можно сойти с ума. Только ничего не забудется.
Чувство непоправимой вины не покинет его до конца дней.

  Казалось, душевные силы на исходе, но Кей знал, что, если придется, он в
бессчетный раз стиснет зубы и мысленно воскликнет:
  - Кто кого!
  Пока же можно на минуту расслабиться и беззвучно простонать:
  - Инта, родная, как мне тяжело без тебя...



  ОГЛАВЛЕНИЕ

  Часть первая. Гражданин Космополиса

1. Быть свободным!
2. Я - космолец!
3. Асда
4. Праздник на Форумной площади
5. Взгляд на Гему
6. "Изгнание" Тиса
7. Прозрение
8. Ссора и еще раз ссора
9. Покушение?
10. Эмбриональное человечество
11. Записка
12. "Агент" Гемы
13. Встреча с "призраком"
14. "Сон"
15. Террор
16. Начало конца
17. Катапульта
18. Через год после его смерти


  Часть вторая. Рождение Земли

1. Сверхчеловек
2. Ожидание
3. "Старик" Эрро
4. "Призрак" "призрака"
5. Орена
6. Что делать?
7. На пределе терпения
8. Прощание
9. Посмертный монолог Орта
10. Крах
11. Кольцо времени

  Часть третья. Интракосмос

1. Великий Физик
2. Два Виктора Соля
3. Вторжение в прошлое
4. Невозможное невозможное
5. Науке не привыкать
6. Петля Мебиуса
7. Без-дель-ник
8. Интракосмос
9. Число "Пи"
10. Сон или явь?
11. Я в тебе не ошибся!
12. Крестный отец "Геи"
13. Бумеранг
14. Канувшие бесследно

  Часть четвертая. Начало начал

1. Экипаж
2. Дьявол как фактор устойчивости
3. "Сестры по разуму"
4. Последний парад
5. В центре Вселенной
6. Точка отсчета
7. Алгоритм невозможного



--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 28.06.2002 17:15

Предыдущая                         Части