чего знать, - с превосходством заметил Фогель. - Ведь вот как ты в этот
раз попался? Стал серебряный алтынник чеканить. А то и невдомек тебе, что
покойный император Петр Великий сию монету отставить повелел.
Жиляй пристыженно опустил голову.
- Понял, что добра тебе желаю? - начал управитель.
- Ладно, - бородач хлопнул ладонями по отполированной поверхности
"стула". - Уговорил. Только деньжат набавь. Мне на обзаведенье сто рублев
- это как пить дать...
Фогель болезненно сморщился.
- Да не куксись ты, господин управитель, не разжалобишь. Я ему Бабу
Золотую, а он сто рублев жалеет.
- Свобода дороже стоит! - с пафосом заявил немец. Но все же уступил.
- Будет тебе сто. Как идола предоставишь - и деньги, и свидетельство, и
отпускную получишь...
Жиляй вздрогнул от шороха веток над головой. Вскинув голову, он
увидел на краю ямы широкоплечего вогула, с холодным любопытством
смотревшего на пленника. Копье в его руке было нацелено прямо в лицо
Григория. Инстинктивно заслонившись ладонями, бородач заполошно крикнул:
- Эй, не замай! Я к шаману иду!
Вогул продолжал бесстрастно изучать Жиляя. А тот все заклинал:
- Дело у меня к нему, слышь, дружба... Ты пику-то убрал бы...
Едва приметным движением вогул метнул в яму свернутую в кольцо
веревку. А когда Григорий ухватился за ее конец, бросил:
- Ружье привяжи!
Вытащив фузею наружу, он вскоре снова опустил веревку.
Как только Жиляй перевалился через край ямы, вогул что есть силы
ткнул его носком ичига под ребро. И пока пленник приходил в себя, завернул
ему руки за спину, сноровисто связал. Потом затянул один конец веревки у
него на шее, другой намотал на кулак.
- Шаман хотел? Пойдем шаман...
И двинулся в сторону от тропы.
С трудом поспевая за ним, Григорий прохрипел:
- Куда ведешь?! Правду тебе говорю: к шаману надоть! Слово к нему
есть.
Поводырь остановился. Насмешливо прищурив глаз, сказал:
- Ворга дурак плутает. Мы короткий путь ходим...
Иван и Алпа шли рядом, держась за длинный шест, на другом конце
которого был укреплен толстый обрубок ствола высотой в рост человека.
Через отверстие в нижней части бревна была пропущена ось; на ней были
насажены сосновые кругляши с выбитой сердцевиной.
Неровные колеса эти крутились вразнобой, отчего болван все время
раскачивался, как пьяный.
Когда вышли на склон каменистой осыпи, пришлось идти гуськом, то и
дело сменяя друг друга у "правила". Вдруг метнулась огромная глыба. На
болвана обрушилась целая лавина камней. Побратимы едва успели отскочить
назад.
С оторопью смотрели они, как в потоке валунов, низвергающемся по
отвесному склону, в щепу дробится деревянное "тело" болвана.
- Не выдал, слава те... - утерев испарину со лба, выдохнул Иван.
- Нового ладить надо, - деловито сказал Алпа, оглядывая опушку в
поисках сухостоя.
Мать Ивана осторожно гладила Анну по волосам, а та со слезами в
голосе сбивчиво говорила:
- В неметчине, сулит, жить будешь... В комнате мужиков да баб
каменных наставлю... Показал на картинке - срамота, голые, а кои без рук,
без головы...
- Никто тебя не отдаст, кровная, - подрагивающий голос женщины звучал
жалко, приниженно.
Но девушка словно не слышала слов утешения. Глядя перед собой
остановившимися глазами, она продолжала сетовать:
- Подумать-то страшно об нем: сущий бритоус, сущий табачник! И
везде-то табакерки стоят, и пальцы-то зельем сим блудным перепачканы...
- Ох, страхота! - ужаснулась мать Ивана. - Да нешто о душе-то о своей
не печется? Ну захотелось тебе дым глотать - воскури ладан росной да и
вдыхай... Искусил, искусил враг человеческий табакопитием...
- Вирши читать учал, - все так же отрешенно глядя в пространство,
сказала Анна. - И слова-то душевредительные прибирает: люблю тебя, радость
сердца, виват драгая...
Некоторое время обе подавленно молчали. Наконец мать Ивана со вздохом
спросила:
- Может, отступится?.. Ежели что - пойду в ноги ему, супостату,
кинусь...
Крепко прижимая Анну к груди, женщина в то же время полными страха
глазами смотрела на дверь, словно ждала, что кто-то ворвется к ним в
полутемную кухню, озаряемую лишь отблесками огня в печи.
Анна подняла голову и благодарно взглянула в лицо своей
утешительнице. Но ее изможденный вид, седые пряди, выбившиеся из-под
платка, худоба плеч сами взывали о сострадании, и девушка внезапно
устыдилась своей слабости, порывисто смахнула слезы, освободилась из
объятий и отошла к печи. Завороженно глядя на угли, рассыпавшиеся на поду,
Анна заговорила по видимости спокойно и как бы раздумывая вслух:
- Проку-то от упорства... Скажу ему "да" - хоть вы на воле вольной
поживете. А нет - всем опять же худо...
Мать Ивана в растерянности смотрела на девушку. Заговорила голосом,
похожим на стон:
- У-у, анафема! Вот ведь сети-то как расставляет...
Обхватив голову руками, долго раскачивалась на лавке. И тихо,
просительно сказала:
- Не надо, Аннушка, не согласимся мы на свободе жить... такой
ценой...
- Я Ивашку люблю! - всхлипнула Анна. - Каково-то мне по земле ходить,
коли он цепями звенеть будет?.. - И безутешно зарыдала.
На краю обрыва стояли четверо: Жиляй с веревкой на шее, но с
развязанными руками, двое вогулов, вооруженных луками и копьями, и шаман -
высокий сухощавый старик с аскетическим лицом, одетый в какое-то подобие
бабьего платья с бляхами на спине и плечах, с нашитыми многочисленными
лентами всех цветов. На груди его висело массивное ожерелье из медвежьих
клыков.
- Зря, ой зря фузею оставил, - укоризненно глядя на вогула,
доставшего его из ловчей ямы, говорил Жиляй. - У Ивашки-то ведь добрая
оружья, тоже немцем дадена...
- Почему сразу правда не говорил? - упрекнул тот.
- А ты спросил? Я ж толковал: дело важное.
Шаман с непроницаемым лицом смотрел вдаль, будто вовсе не слыша эту
перебранку. Отсюда, с большой высоты, было видно, как по расстилающейся
внизу таежной растительности, по ржаво-зеленым плешинам болот и крутым
лбам сопок медленно ползут тени облаков. По зеленому коридору листвы и
хвои, протянувшемуся между двумя болотами, то и дело прокатывались волны -
крепкий ветер, вырываясь из распадка между горами, порывами обрушивался на
тайгу.
- Лук, однако, лучше, - бесстрастно сказал второй из вооруженных
вогулов и искоса глянул на шамана.
- А может, он давно под какую-нибудь каверзу вашу угодил? -
предположил Жиляй после недолгого молчания. - Хитер, хитер парень, а с
вашими затеями поди совладай... Ладила баба в Тихвин, а попала в Ладогу...
- Много говоришь, - не поворачиваясь к Григорию, произнес шаман.
Тот пристыженно кашлянул и тоже стал смотреть вдаль.
- Эйе! - удивленно воскликнул вогул-смотритель западни. - Трое идут!
- Где? Не вижу ничего, - забеспокоился Жиляй.
- Трое, - подтвердил другой вогул и снова воззрился на шамана.
Наконец и Григорий увидел три точки, движущиеся одна за другой по
болотистому редколесью. Они приближались к концу зеленого коридора,
сжатого двумя болотами.
- Э, да тут луками-то, чай, не обойдешься. А ну как у них у всех
ружья?
Шаман тоже обеспокоился. С лица его словно бы слетела маска
возвышенного презрения ко всему мирскому. Он сложил руки на груди,
нахмурился. Чеканя слова, заговорил:
- К Золотой Баба идут... Правду сказал... Правда, что убить хотел...
Как теперь делать будешь?
- Ума не приложу, - униженно глядя на него, ответил Жиляй. - Где же
двоим с тремя справиться? Они, вишь, какие - не клади палец в рот, все
ваши хитрости обошли...
- Тебя убить посылал... Ты думай, как... - жестко произнес шаман.
Некоторое время Жиляй растерянно глядел вниз, на волнующуюся под
ветром полосу леса. Потом резко повернулся. В глазах его полыхнула
радость.
- Пал надо пустить. Ветер-то от нас несет. Как раз этот колок между
болотами и выжжет.
- Умный башка! - Шаман с уважительным удивлением воззрился на
Григория.
Подошел к нему и полоснул ножом по веревочному ошейнику. Жиляй
освобожденно потер ладонью горло. С новым вдохновением заговорил:
- Им версты три идти. Поближе будут, тогда и поджигать... Никуда не
денутся голуби - слева, справа болота, а от огня не убежишь, он по такому
ветру - ого-го-го как поскачет...
Иван и Алпа шли по тропе, катя впереди нового болвана. Этот выглядел
попригляднее, не переваливался, как его предшественник, почивший во время
камнепада.
- Видать, немного осталось, - заговорил вогул. - Отец сказывал: у
самого начала гор Витконайкерас...
- А что значит это? - заинтересовался Иван.
- Скала водяной царевны...
- Кто такая?
- А та, что в озерах да в реках живет.
- Вроде как русалка по-нашему...
Впереди послышался треск. Он быстро приближался. Побратимы
насторожились. Иван вскинул ружье, взвел курок и подсыпал пороху на полку.
Ломая сучья, подминая мелкие деревца, навстречу путникам огромными
прыжками летел матерый лось. Увидев их, он даже не отклонился в сторону,
только еще сильнее закинул голову, отягощенную гигантскими рогами, и,
роняя пену с губ, промчался в нескольких саженях.
Мгновение Иван и Алпа стояли оцепенев. Когда до слуха их донесся
дальний гул, они вопросительно уставились друг на друга. Но, увидев, как
совсем неподалеку прошмыгнули несколько зайцев и лис, побратимы разом
воскликнули:
- Пожар?!
- Удирать надо, - сказал вогул.
Иван с сожалением взглянул на болвана, потом медленно спустил курок.
Втянул носом воздух и упавшим голосом подтвердил:
- Горит.
И быстрым шагом отправился назад по тропе. А через минуту они уже со
всех ног бежали, не разбирая дороги. За спиной у них все нарастало грозное
гудение. Языки дыма протянулись между стволами.
- Давай в сторону! Может, на болотце отсидимся, - на бегу крикнул
Иван.
Алпа кивнул и стал забирать влево.
Когда они выскочили к краю трясины, дым уже клубился тяжелыми
волнами. А невидимое пламя ревело и завывало на все лады.
- Топь! - обреченно сказал вогул.
И бросил в болото увесистую гнилушку. Она беззвучно погрузилась в
бурую жижу. Они снова пустились бежать, то и дело оглядываясь назад. Из
дымного марева один за другим вылетали огненные шары - скрученные еловые
лапы, объятые пламенем.
Внезапно Иван споткнулся и с размаху полетел на землю. Руки его ушли
в жидкую грязь. Алпа остановился, чтобы помочь ему встать, и вдруг заметил
узкую полоску воды, сочащуюся под нависшим мхом. Показал на нее побратиму.
Тот все понял без слов. Поднявшись с земли и подхватив ружье, он быстро
пошел вдоль ручья.
Бочаг нашли, когда дым уже окрасился в зловещие багровые тона, когда
сквозь сплошную его завесу начали там и сям пробиваться огромные языки
пламени, а сверху сыпались тлеющие уголья. В этом охваченном грозной
стихией пространстве небольшая ямка, наполненная ключевой водой, на
поверхности которой лениво кружили хвоинки, казалась неправдоподобно
спокойной. Белый песочек, устилавший дно бочага, словно бы
свидетельствовал о чистоте и прохладе хрустальной влаги.
Беглецы помедлили несколько секунд, будто не решаясь совершить
кощунство. Но столб огня, взметнувшийся совсем рядом - занялась кряжистая
ель, - заставил их прыгнуть в бочаг. Воды было только по грудь Ивану, и,
чтобы скрыться с головой, им пришлось сесть. Места в тесной ямке едва
хватило для двоих.
Скоро пожар бушевал прямо над ними. Иван и Алпа успевали на мгновение
высунуть голову из воды, чтобы схватить воздуху, и снова погружались по
самую макушку.
Они не видели, как, подпрыгнув, выстрелило ружье, лежавшее на мху
рядом с бочагом, как взялась огнем его ложа, как пламя налетело на
брошенный здесь же берестяной пестерь Алпы. Не видели побратимы, как
рушились вековые деревья, как из треснувших стволов лесных великанов
фонтанами била горящая смола.
Но огненное действо длилось недолго. Пожар ушел дальше, оставив у
себя в тылу обугленные колонны, черную землю, россыпи углей и завалы
тлеющих валежин, от которых поднимались густые струи дыма.
Когда Иван и Алпа выбрались из воды, первым, что они увидели, были
останки ружья и груда пепла на месте пестеря. Вогул ткнул ичигом эту
жалкую кучку, она беззвучно распалась, обнажив кусок металла. Алпа
наклонился, поднял топор без топорища. Встретился глазами с Иваном. Тот
только вздохнул виновато. Потом отвязал от кушака ставшую ненужной
пороховницу и бросил в бочаг.
Пауль, расположенный на берегу порожистой реки, был невелик. По
травянистой террасе без всякого порядка разбрелись с десяток полуземлянок
и чумов, а в стороне, вдоль опушки бора, выстроились амбары на "курьих
ножках" - высоко опиленных пнях. Посреди поселка возвышался огромный кедр
с истрескавшимся от старости стволом; ветви его, увешанные шкурами и
цветными лоскутьями, лениво трепетали на слабом ветру, среди
раскачивающихся хвойных лап по временам открывались черепа оленей с
раскидистыми рогами. На большом кострище, черневшем поблизости от кедра,
были уложены свеженаколотые дрова,
Несколько вогулов беспрерывно сновали между юртами, и землянками:
один устраивал треногу из бревен, к которой затем подвесил большой медный
котел, другой подносил из тайги широкие свитки бересты, третий сооружал из
тесин невысокий помост подле кедра. Коренастый чернявый мужик в красной
рубахе бросался подсоблять всем по очереди. И только двое вели себя
степенно - тот, кто стоял у двери обширной полуземлянки с берестяной
крышей, украшенной оленьими рогами, и тот, что расхаживал вдоль опушки
тайги, окружавшей пауль. Оба они были до зубов вооружены - на поясе колчан
и нож, за плечом лук, в руке короткое копье. Изредка из покрытого оленьими
шкурами чума появлялся шаман. Отдавал короткие указания и вновь скрывался
за меховой полостью.
Иван и Алпа, наблюдавшие за поселком, из зарослей малины на склоне
холма, переговаривались вполголоса, то и дело опасливо озирались по
сторонам.
- Праздник, говоришь? - задумчиво сказал Иван. - А чего им
праздновать - что нас зажарили?
- Похоже, медвежья пляска будет. Вон порылитыхор как убрали - и дров
наготовили, и котел принесли...
- Порыли... чего?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг