в детали, тюремная часть моей жизни сложилась так: при белочехах я сидел
за социал-демократическое прошлое; при Колчаке за то, что скрывался от
мобилизации; а при большевиках я сидел за непролетарское происхождение,
аполитичность, рождественскую елку и еще за то, что моя физиономия как-то
не приглянулась начальнику губчека.
- Как это - за рождественскую елку, что-то я не пойму?..
- Видите ли, в девятнадцатом году большевики запретили этот злостный
пережиток проклятого прошлого, а я по неосмотрительности устроил детишкам
елку у себя в школе, ну меня и посадили за растление молодежи...
- Аполитичность, - сказал Праздников, - это нехорошо. То есть это даже
бессовестно уклоняться от борьбы за правое дело, покуда труд корячится,
капитал - крадет.
- Ну что вы, молодой человек! - возразил ему Дюбуа. - Уклоняться от
борьбы это как раз здорово, а вот искать ее - это будет уже симптом.
Борьба только в мире животных - единственный и безусловный способ
существования, человеческое же общество по самой своей природе, загаданно,
избавлено от борьбы...
- Кстати, о мире животных, - перебил Ваня. - Какой-то тут кот висит...
- Этого кота Фрума Мордуховна казнила за то, что он сожрал целый
выводок голубят. Так вот человеческое общество по самой своей природе,
загаданно, избавлено от борьбы, если, разумеется, понимать под борьбой
всякого рода кровожадную деятельность, направленную на определенный
политический интерес. Объясняю, почему: потому что жизнь наша и так
прекрасна. Никакая английская буржуазная революция, никакой билль о
правах, никакая диктатура пролетариата не в состоянии сделать человека
счастливее, чем он есть.
Ваня сказал:
- И все-таки люди делают революции и воюют. Спрашивается: почему?
- А потому что... - только это строго между нами, - потому что наш
земной шар населяет три миллиарда умалишенных. Я хочу сказать, что, за
редкими исключениями, которые составляют счастливые люди, человечество
есть скопище сумасшедших со всей обыкновенною клиникой, каковая этим
бедолагам принадлежит. Например, они неравнозначно реагируют на
действительность, принимая беду за счастье или приобретение за потерю.
Возьмем хотя бы смерть: человек умер, и все кругом убиваются, как будто им
точно известно, что мертвому теперь хуже, или как будто этот человек
обещал жить вечно и вдруг сжульничал - взял да умер.
- Но тогда выходит, - не без ехидства заметил Праздников, - что и вы,
это самое... не в себе, потому что вы тоже находились среди борцов.
- И даже я был в последнем градусе не в себе! За что меня и упекли в
сумасшедший дом. Кстати, именно там я с Фрумой Мордуховной и познакомился.
После выписки я, как уже было сказано, от революционной деятельности
отошел, а вот Фрума Мордуховна, сдается, не долечилась...
- Нет, товарищ Дюбуа, я с вами категорически не согласен! Это что же
получается? Десять миллионов народу в партии большевиков, и все,
по-вашему, идиоты?!
- Иначе не получается, потому что идиотизм есть нормальное состояние
человека. Отсюда и характер его деяний: белые вон три года дрались против
большевиков, хотя с самого начала было понятно, что их дело - труба, а
большевики поставили своей целью задавить глубоко крестьянскую страну
диктатурой пролетариата и ценой дикой жестокости построить Святой Грааль,
который вообще никому не нужен. Он даже большевикам был не нужен, потому
что они уже в двадцатом году поняли: построить его нельзя - и держались за
марксизм в ленинской редакции только оттого, что невылазно в нем завязли и
не хотели окончательно опозориться перед миром. А ведь это все чистой воды
маниакальный психоз, особенно со стороны гражданского населения, каковое
вот уже пятнадцать лет самозабвенно строит Святой Грааль, тем более что
русский человек - это человек, которому всегда плохо: без царя плохо - тут
я имею в виду призвание варягов, - с царем плохо, при крепостном праве
плохо и на воле плохо - на воле, заметьте, особо плохо - зимой плохо и
летом плохо, с деньгами плохо, без денег плохо... Ну на что ему,
спрашивается, диктатура пролетариата?!
- С деньгами-то почему плохо? - осведомился Иван.
- Этого я не знаю, богатым не был. Но миллионер Савва Морозов
застрелился в Ницце. До какой же степени нужно ненавидеть человечество,
чтобы наложить на себя руки в Ницце! И это до какой степени нужно быть
русским, чтобы, имея фабрики, особняки и тысячи белых рабов, помогать
материально большевикам!
- Этого я, честно сказать, не знал. Но вот что я знаю точно: большевики
хотят построить никакой не Грааль, а новый, прекрасный мир, где для
человека все дороги открыты, блага распределяются по труду, а кто не
работает - тот не ест.
- Кабы так, - возразил Дюбуа на это, - честь и слава российским
большевикам! Но поскольку ни теоретически, ни практически нельзя построить
этот прекрасный мир, то, значит, большевики творят что-то совсем не то.
- Да почему же нельзя?! Ведь практика показывает, что люди, окрыленные
мечтой о социализме, способны на самые фантастические дела! Возьмем хотя
бы Дворец Советов...
- В том-то все и дело, что они способны только на фантастические дела,
возьмите хоть дурацкие полеты в стратосферу, хоть уничтожение природной
интеллигенции, хоть этот самый Дворец Советов. И таковая фантастика меня
нисколько не удивляет, потому что судьба страны по-прежнему зависит от
идиотов. Видите ли, Иван: если оставить в покое головку партии, то есть
прямых разбойников, которые только от страха перед действительностью
считают себя революционерами и марксистами, то большевики, в сущности, -
это воодушевленные аферисты, так как здравомыслящие политики соображаются
с возможным, а не с тем, что угодно немецким профессорам. Возможна
тысячелетняя эволюция, неизбежно ведущая к социализму, а угодна, то есть
немецким профессорам угодна, - диктатура пролетариата как самоцель, ибо
она бесплодна, а большевики ради нее перелопатили всю Россию. И
большевикам, разумеется, невдомек, что прекрасное бытие требует
соответствующего сознания - в сумасшедшем доме, видите ли, не бытие
определяет сознание, а сознание бытие - что с полудиким хлебопашцем и
спившимся фабричным можно построить что угодно, но только не новый мир. Да
и не новый мир хотят построить большевики, а упростить существующий до
себя, уложить его в схему, которая по молодости приглянулась Владимиру
Ильичу: базис, надстройка, классовая борьба. Недаром у большевиков все
решается при помощи четырех арифметических действий, и вообще хлебом их не
корми, дай только окончательную ясность и полную простоту на основе любой
причинно-следственной связи, например, "хочешь есть досыта - спи в
лаптях".
Праздников поневоле улыбнулся, хотя на душе у него было тревожно,
нехорошо.
- И в этом примере я не вижу ничего юмористического, - продолжал Дюбуа.
- Говорят же большевики, что залогом всеобщего счастья является резня в
мировом масштабе... Впрочем, у нас в России какой клич ни кинь, все
слопают, если пообещать на будущей неделе решение всех проблем, потому что
почва-то уж больно благодатная: народ доверчивый, как ребенок,
нелюбознательный, а главное - страшно падкий до справедливости, которую
он, однако, понимает довольно странно...
- А как он ее понимает?
- Как Ноздрев. По эту сторону межи все мое и по ту сторону межи все
мое. Но самое ужасное состоит в том, что через триста лет Красного царства
большевиков жизнь в стране станет ненормальной, например, вокзальные
носильщики сделаются богатеями, а с петельки на пуговку будут перебиваться
университетские профессора. И человек непременно выродится совсем, иной
какой-то появится человек - с одной ногой и тремя ушами, который будет
питаться касторкой, жениться в шестьдесят лет и считать только до десяти.
А знаете, почему? Потому что большевики нацелились вывести искусственное
общество, потому что все у них искусственное, как стеклянный глаз, и
справедливость, и несправедливость, и добро, и зло, и ненависть, и любовь.
Ваня Праздников возразил, но как-то кисло возразил, точно по обещанию:
- Ну, это, положим, вы, товарищ Дюбуа, гадаете на бобах. А
действительность такова, что большевики выгнали помещиков да капиталистов,
победили белых и четырнадцать стран Антанты, построили мощную индустрию и
заставили трепетать эксплуататоров всей планеты. Следовательно,
исполнилось предначертание Карла Маркса: заместо старого строя явился
новый. Ведь если большевики победили на всех фронтах, то, значит, такая
была установка исторического процесса.
- Это не Карла Маркса предначертание исполнилось, а Петра Яковлевича
Чаадаева. У Чаадаева, знаете ли, в четвертом "Философическом письме"
имеется такое оскорбительное пророчество: Россия создана для того, чтобы
преподать миру горький урок, чтобы на своей шкуре продемонстрировать, как
не годится жить.
На чердаке потянуло откуда-то сквозняком, и труп повешенного кота
несколько раз деревянно стукнулся о вертикальную балку толщиною с
порядочную бизань.
Ваня Праздников заявил:
- И все же мое мнение таково: происходит только то, что должно
произойти, а что не должно произойти, то и не может произойти.
- Так Октябрьского переворота и не должно было произойти! Это самое
фантастическое происшествие в истории человечества, которое могло
случиться только с нашими душевными поганцами и только в нашей блажной
России! Ведь любой солидный, уважающий себя народ сразу сообразил бы, что
овчинка выделки не стоит, потому что большевики меняют фиктивное равенство
на братоубийственную войну. Но поскольку на планете все же завалялась
такая нация, которая окончательно одурела от монгольского ига,
крепостничества, беспросветной бедности, от бредней своей припадочной
интеллигенции и сивухи, то оказалось, что в принципе из любой галлюцинации
можно слепить общественно-политическую действительность, как из
воображения - живописное полотно. Собственно, тем-то и силен большевизм,
то есть коммунизм в русской редакции, что он взывает к примитивным чаяньям
простолюдина, что он рассчитан на неодушевленного дурака...
- Я что-то не пойму: если вы так презираете русский народ, если вы так
не любите Россию, то какого черта вы здесь живете?! Эмигрировали бы себе и
жили в каком-нибудь Париже среди зажравшихся буржуа...
- Представьте себе, пробовал, но не вышло. Эмигрировал я на Запад еще в
двадцать втором году, и в Париже жил, и в Брюсселе, даже на Канарских
островах несколько месяцев бедовал - так и не прижился я на чужбине. На
Западе, видите ли, тоже обитают главным образом дураки, разница только в
том, что у нас причудливые дураки, а у них - простые. Поскольку
причудливые мне ближе, родней и жить среди них занятней, то некоторое
время тому назад я своими силами пересек обратным порядком государственную
границу - и вот я снова в СССР! Года полтора скрывался в
Ново-Иерусалимском ставропигиальном Воскресенском монастыре, но потом его
разогнали большевики. Вообразите себе: сидят дряхлые иноки в братском
покое, кто сочиняет комментарии к "Жезлу правления" Симеона Полоцкого, кто
подновляет древние фолианты, и вдруг является такой монстр в кожаной
куртке, делает наганом и говорит: "Это... которые длинногривые... а ну
геть отседа во имя рабоче-крестьянской власти!" Одним словом, пришлось мне
убраться из монастыря, и с тех пор я скитаюсь по подвалам да чердакам.
Жизнь, разумеется, собачья, да уж очень заманчиво понаблюдать собственными
глазами, как будет развиваться большевистский опыт на человеке. Ну что вам
сказать, Иван: бурно идет развитие, по-жюльверновски нелепо - постепенно
исчезают настоящие работники, уже молодежь не разбирает, где добро, где
зло, уже миллионы людей истово веруют в радужную химеру и попали под
гипноз нового Вельзевула не самые посредственные умы. По моим расчетам,
вот-вот должна появиться Наглая Смерть в темно-зеленом платье...
- Постойте! - воскликнул Иван. - А ведь я недавно видел такую
гражданку: и лицо у нее было хищное, и щеголяла она именно в темно-зеленом
платье...
- Не может быть?!
- Честное комсомольское!
- Ну, значит, доигралась матушка-Россия, не сегодня-завтра начнется
покос гражданского населения!.. Я ее, Наглую Смерть то есть, видел еще в
августе четырнадцатого года, а в скором времени, как известно, рухнула
романовская империя и погребла под своими обломками бесчисленное множество
идиотов.
Праздников как-то осунулся и сказал:
- Если такая угроза замаячила на политическом горизонте, то надо,
Александр Эмильевич, что-то делать. Ведь надо же что-то делать?!
- Ничего не надо делать.
- Как, вообще ничего?!
- Вообще ничего. То есть надо делать все, что человеку завещано от
природы: трудиться, любить, детей воспитывать, вкусно кушать и сладко
пить, а главное - с утра до вечера радоваться великому счастью личного
бытия. Те же, кто что-то делают, например, образуют политические партии
ради воплощения вредных грез, стреляют в правительственных чиновников и
так далее, суть в той или иной степени сумасшедшие и подлежат
принудительному лечению. А знаете почему? Потому что самая распрекрасная
революция не в состоянии сделать человека счастливее, чем он есть.
Впрочем, я, кажется, повторяюсь... Так вот, молодой человек, ничего не
нужно делать, за это вам еще люди спасибо скажут. Памятник не поставят,
это привилегия сумасшедших, а сердечное спасибо скажут, ибо
бездеятельность - благодеяние и самый значительный вклад в историю. Тем
более что еще неизвестно, как она, то есть бездеятельность, отзовется,
Христос ничего не делал, а землю перевернул...
Ваня Праздников тяжело вздохнул носом и засмотрелся куда-то сквозь
сумерки чердака.
12
Когда Зверюков прознал об исчезновении Свиридонова, ему сразу пришло на
мысль: несомненно, что тот был как-то связан с вредителем Скобликовым, его
пособником Праздниковым и еще, вероятно, с целой троцкистской
организацией, которую поддели органы безопасности и, таким образом,
вынудили подлецов заметать следы. Поскольку как минимум двое из этой шайки
приходились на его ведомство, поскольку Зверюков и отчасти чувствовал себя
виноватым за недостаточную бдительность перед лицом затаившегося врага и
его понукало большевистское правосознание, он решил пособить чекистам,
чего ради 30 апреля после обеда он отправился на квартиру к Свиридонову в
Гендриков переулок.
Варвару Тимофеевну он застал в тихо-невменяемом состоянии. Она
неподвижно сидела на диване, глядела в пол и на все вопросы Зверюкова,
включая и заковыристые, отвечала, что-де супруг ее был внезапно
командирован в Магнитогорск.
Сообразив, что толку от Варвары Тимофеевны не добиться, Зверюков
несолоно хлебавши отправился восвояси, именно он потащился обратно в
техникум, изучая дорогой то весомое подозрение, что старуха Свиридонова не
в себе. В техникуме уже он отпер двумя ключами помещение партячейки,
медленно сел за стол, разгреб беспорядочно валявшиеся бумаги, придвинул к
себе телефонный аппарат, опять же медленно поднял трубку - и вдруг глубоко
задумался, впав при этом в оцепенение, как если бы ему что-то пригрезилось
наяву. А призадуматься было над чем: скоро пятнадцать лет должно было
стукнуть советской власти, уже перемерли гофмейстеры высочайшего двора,
значительные чины Охранного отделения, злостные философы и певцы
романовской деспотии, между тем в стране развернулась такая неистовая
политическая война, какой не отмечалось даже в самую кровавую, первую
русскую революцию. Это Зверюкову казалось странным; несмотря на то что он
безусловно принимал сталинскую теорию, толкующую о таком обострении
классовой борьбы, которая находится в прямо пропорциональной зависимости
от успехов социалистического строительства, ему все же казалось странным,
что в державе развелась такая пропасть классового врага...
Удивляться тут, впрочем, было нечему: поскольку всякий Рим может
существовать только в постоянном противоборстве, как только в непрестанном
движении могут существовать космические тела, постольку ему всегда
требуется действительный или вымышленный противник, в той или иной степени
супостат. Первый Рим даже умудрился ввязаться в войну с парфянами, которые
обитали за границами Ойкумены, история Рима византийского представляет
собой одну нескончаемую оборону, в свою очередь, третий, московский Рим,
если не прял с агрессивными и взбалмошными соседями, то воевал с
собственным Новгородом, боярами, монастырями, раскольниками и особенно
последовательно с крестьянством, которое от излишней мечтательности всегда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг