Вера знала, как согласно программе политической правильности следует
отвечать на этот вопрос, но до сих пор и вполне осознано избегала
проявлять в делах обучения какую-либо инициативу. У нее имелось
собственное мнение о политике Пресветлой, она полагала ее политикой
закоренелого реваншизма, деформировавшегося со временем в национальную
традицию. И по поводу "приветственного отношения народов" у Веры так же
имелось особое мнение, не совпадавшее, правда, с установками программы.
Собственно, сам дух Пресветлой противоречил тем ценностям, что принесла
она с собой из родного мира. При других обстоятельствах она просто
отказалась бы от участия в этой "экспансии", но теперь у нее был Михаил. А
он любил Империю, он был верен Империи, он готов был отдать жизнь за
Империю. И она пошла с ним. И с Империей.
- Вижу, милые, вы не спешите отличиться, - констатировала Александра фон
Больцев с наигранным удивлением. - Что ж, буду тогда вызывать, - и снова
эта пауза. - Сегодня мы послушаем... Веру Найденову, - всеобщий вздох
облегчения "не меня". - Встань, милая, пожалуйста.
Вера поднялась из-за парты.
- Ты помнишь вопрос?
- Я помню вопрос, государыня.
Придется отвечать. И следи за своей речью: не дай бог ляпнуть что-нибудь
по-французски - наряд вне очереди в зверинце, кормить смрадных гадов...
- Ты готова отвечать?
- Я готова отвечать, государыня.
- Отвечай.
- Политика Пресветлой Империи в Поясах опирается в основе своей на один из
наиболее прогрессивных принципов, - забубнила Вера, стараясь не глядеть в
глаза Александре фон Больцев. - Этот принцип понятен всем и находит
поддержку в самых широких слоях населения. Суть принципа состоит в том,
что каждому, кто примет гражданство Пресветлой Империи будет даровано
право на эмиграцию в любой мир Империи по его выбору. Мечта многих людей
таким образом и благодаря Империи может теперь быть осуществлена. Любой
человек, если он не государственный преступник и если он присягал на
верность Ее Величеству, может теперь выбрать мир себе по душе, получить
там работу, обрести место в жизни и покой.
- Блестящий ответ, милая, - оценила Александра фон Больцев, а потом вдруг
шагнула к Вере и крепкими пальцами взяла ее за подбородок, чтобы теперь та
не могла спрятать взгляд. - У тебя красивое имя: Вера. И потому именно
тебя я хочу спросить: ты веришь, Вера, в то, что говоришь?
- Верю...
- Тогда громче, пусть все слышат.
Девушки затаили дыхание: подобное на их глазах происходило впервые.
- Я верю!
- Странно, очень странно, - Александра фон Больцев отпустила Веру, спрятав
руку за спину, - а мне тут рассказывали, что именно по этому вопросу ты
как-то обронила в столовой: "там хорошо, где нас нет". Как понимать твои
слова?
Вера в отчаянии закусила губу. Уже донесли! Dieu! Dieu! Что за люди?!
- Ты не веришь, - покачивая головой, заключила Александра фон Больцев. -
Ты сомневаешься... И это мне нравится, - она резко развернулась на
каблуках и направилась к доске. - Вы удивитесь, милые, - говорила она, а
класс видел ее спину, - но почему-то именно из сомневающихся получаются
самые хорошие разведчики. Мы, Гвардия, ценим сомневающихся. Сомневайтесь,
милые, сомневайтесь, - она остановилась и, обернувшись, вновь посмотрела
на Веру. - А с тобой, Найденова, я бы в разведку пошла.
Девушки разинули рты: более высокой оценки личных качеств ученика в школе
не существовало.
И тут очень вовремя прозвенел звонок.
- Урок закончен, - объявила Александра фон Больцев. - Все свободны. А ты,
Вера, подумай над моими словами.
- Я подумаю, - пообещала Вера.
А подумать было над чем.
Когда девушки покинули класс, Александра фон Больцев уселась за одну из
парт, посидела, сцепив пальцы и недолго о чем-то размышляя, затем набрала
на телефонном диске номер коммутатора школы и попросила:
- Пришлите ко мне смерта по имени Азеф. Срочно. И пусть захватит бумаги по
формированию групп. Я буду ждать.
ПОНЕДЕЛЬНИК ЧЕТВЕРТЫЙ
"Возможность стать собственным родителем - еще не самая главная проблема
путешествия во времени. Откровенно говоря, вопрос материнства или
отцовства - сущий пустяк, который в дружных семьях с прогрессивными
взглядами разрешить не так уж сложно".
Дуглас Адамс
11 мая 1992 года (год Обезьяны)
Основной вектор реальности CELT-167.09.Z
Он коснулся кончиками пальцев гладкой зеркальной поверхности ворот, и
створки легко разошлись, пропуская Вячеслава во двор.
Двор замка был широк и совершенно пуст. Здесь вполне можно было бы
устроить парад, смотр войск и тому подобное, если бы кому-нибудь в этом
пустом мертвом мире понадобилось по странной причуде держать войска. Даже
Вячеславу-прим, несмотря на его склонность к разного рода помпезным
забавам, это показалось излишним. Он предпочел жить здесь в одиночестве -
этакий добровольно ушедший от мирской "суеты сует" в тишину и благодать
отшельничества гордый, независимый, и великолепный в свой гордости и
независимости лорд.
"Позер, - думал о нем Вячеслав, шагая через двор. - Неужели и я где-то в
глубине души поддерживаю некую позу? Не хочется верить. Но ведь он - это
я, а я - это он. Как все сложно, хотя пора уже и привыкнуть..."
Да, пора бы уже и привыкнуть. А ведь не думалось, что так далеко все
зайдет, даже когда Вячеслав замкнул первое и далеко не последнее в своей
жизни хронокольцо, похитив у более молодого биологически двойника Джулика
и отправившись с вновь обретенным другом в будущее сразу на миллиард лет,
надеясь увидеть закат планеты Земля, ее старость, сравнить реальность со
знаменитым описанием Уэллса: "Не могу передать вам, какое страшное
запустение царило в мире. На востоке - багровое небо, на севере - темнота,
мертвое соленое море, каменистый берег, по которому медленно ползали
мерзкие чудовища...". Все усложнилось с тех пор. И в усложнении этом
Всадники сыграли не последнюю роль. А для чего - вопрос пустой, потому что
никогда никто из рода Homo sapiens не получит на него ответа.
Парадные двери, ведущие во внутренние помещения замка, скрывали за собой
герметичный тамбур со сложной вентиляционной системой - среда замка была
более привычна для человеческого организма, и Вячеслав-прим позаботился о
том, чтобы ни грана ядовитого наружного воздуха не попало внутрь. Дело в
том, что порой ему нравилось в нарушение своего гордого одиночества
пригласить в гости какого-нибудь экзотического персонажа из мира людей.
Рядом с парадной дверью на высоте человеческого роста был врезан
обыкновенный электрический звонок. Вид этого звонка в который уже раз
позабавил Вячеслава: прекрасная иллюстрация на тему твеновского "Янки при
дворе короля Артура" - круглая кнопка электрического звонка на стене
величественного, в готическом стиле замка. Красев протянул руку и нажал на
кнопку.
- Ага! - прогремел через полминуты усиленный скрытыми динамиками голос. -
К нам, оказывается, гости пожаловали. И нетрудно догадаться, кто же именно
из гостей.
- Нетрудно, - согласился Вячеслав. - Кто же еще может заявиться к тебе без
приглашения?
- Что ж, проходи. Гостям, даже незваным, всегда мы рады.
"Позер, - улыбаясь, думал Вячеслав, заходя в тамбур. - Какой же все-таки
позер. О себе говорит не иначе, как во множественном числе. У кого-то из
юмористов было: "мы" могут позволить говорить о себе лишь короли, да
беременные женщины. Король! Хотя если вдуматься, каждого из нас
действительно много: какой хвост из разных "тебя" тянется за любым
человеком из прошлого".
Дверь за его спиной закрылась, с характерным чмоканьем сработала система
герметизации; загудели компрессоры, заполняя тамбур воздухом далекой
отсюда реальности. Вячеслав-прим славно потрудился, построив здесь, на
золотой планете, свой "высокий замок".
Наконец состав воздушной среды в тамбуре изменился настолько, что ничем
теперь не отличался от принятого за норму в IS-реальностях, и дверь во
внутренние покои открылась с веселым мелодичным перезвоном.
Вячеслав шагнул через порог. Он привычно миновал импровизированный
вестибюль, за ним - целую анфиладу комнат, освещенных мягким рассеянным
светом, наполненных тончайшими арматами незнакомых цветов и мелодиями - у
каждой комнаты своя. Он встал на бегущую бесшумно дорожку, и она понесла
его по бесконечной галерее мимо знакомых и незнакомых картин, мимо
знакомых и незнакомых скульптур и скульптурных групп, мимо чего-то вообще
для человека ХХ века непредставимого, изваянного с использованием
технологии голографических проекций и изощренной компьютерной графики.
"Кроме всего прочего, - думал Вячеслав, оглядываясь вокруг, - мой
разлюбезный двойник - еще и сибаритствующий эстет. Хотя, конечно, в
присутствии вкуса ему не откажешь".
Дорожка, приобретенная, по всей видимости где-то в самом начале XXI века,
вынесла Вячеслава к приемному кабинету, обставленному хозяином замка с
подчеркнутой скромностью. Красев уже бывал здесь и, войдя в кабинет,
отметил, как мало изменилась обстановка за последние семь лет
биологического времени (чего не скажешь, например, о галерее, которая
всегда поражала новизной размещенных там экспозиций). Все тот же широкий,
просто необъятный, стол; мягкие и чертовски удобные кресла из ни на что не
похожего и теплого на ощупь материала; сияющие золотом тиснения книги в
добротных переплетах на стеллаже от потолка до пола; на столе -
компактный, но до невозможности вместительный компьютер n-го поколения на
биопроцессоре, позаимствованный хозяином из середины XXI века.
Вячеслав-прим использовал этот компьютер для разных целей. Но главной
называл компьютерные игры производства все того же XXI века, которыми,
вроде бы, не на шутку увлекался. Красев считал это его увлечение пустым
времяпрепровождением.
"Ты же почти бог, - сказал он ему как-то. - В твоих силах отправиться в
любое время и в любое место, принять участие в сколь угодно острых
конфликтах в любой роли и на любом уровне. Зачем тебе этот эрзац
реальности?".
В ответ Вячеслав-прим снял с полки книгу самого Красева ("Подозрение",
издательство "Советский писатель", 1987 год) и спросил, небрежно
пошелестев страницами: "А тебе зачем этот эрзац?". Красев рассмеялся и
перевел разговор на другую тему. Вячеслав-прим всерьез полагал
компьютерные игры видом искусства и как ненасытный эстет не мог обойти это
направление стороной.
Сегодня компьютер был выключен. Из стереодинамиков не доносились звуки
виртуальной стрельбы и математически выверенных взрывов.
Вячеслав-прим дожидался своего двойника, сидя в одном из кресел, потягивая
из высокого бокала изумрудного цвета напиток и раскрыв на коленях
толстенный том какой-то энциклопедии. Кажется, это был "Брокгауз и Ефрон".
- Здравствуй, тезка, - сказал ему Красев.
- О, Господи! - вырвалось у Вячелава-прим. - Будь мы всего-навсего
тезками, я умер бы от счастья. Садись, не стой в дверях.
Вячеслав, воспользовавшись приглашением, уселся, вытянул из кармана пачку
сигарет. Он привычно махнул сигаретой в воздухе и кончик ее тут же
задымился: еще одна благоприобретенная способность - концентрировать в
точке пространства сколь угодно большую энергию, сродни пирокинезу.
Затянулся, стряхнул пепел на пол. Здесь это можно было делать
безбоязненно: пол, необыкновенное покрытие из каких-то умопомрачительно
комфортных времен, быстро и бесшумно поглощал любую дрянь.
- Тебе не нравится моя компания? - спросил Красев своего двойника. -
Любопытный факт. Надо будет запомнить.
- Нравится - не нравится, что за вопрос? Но если ты ставишь его таким
образом, то изволь: кому понравится, что где-то по свету бродит этакая
совесть в штанах, и никуда от нее не убежать и не скрыться. А главное, что
сделать с этой самой совестью ничего нельзя, а если бы и представилась
такая возможность, стало бы ее жалко: как-никак один-единственный близкий
человек на целую Вселенную.
- Мне лестно, - признался Вячеслав. - Продолжай в том же духе - суд это
учтет.
- Вот-вот, сначала: "суд это учтет", а потом выдашь по полной программе:
какой я плохой, какой я сякой. Дроблю реальности, не проводя референдума;
сталкиваю миры, не подумав о последствиях; порчу девок, не испросив на то
твоего персонального согласия. Давай. Начинай.
- О дроблении реальностей и порче девок мы поговорим в другой раз. А
сейчас, если ты все-таки настаиваешь на беспристрастном судилище, я
выступлю в привычном амплуа ходячей совести и спрошу: что сделал ты с
КОЗАПом?..
- Как ты сказал? - Вячеслав-прим изобразил недоумение. - КО-ЗАП?
- Корпус Защиты Понедельников.
- А-а, ты этих коммунистических проходимцев, оказывается, имеешь в виду. А
то я успел испугаться, что совершил нечто такое, о чем и сам не помню...
- Короче, твоя работа?
- Допустим, моя. Но даже в таком случае неужели у тебя найдется чем меня
попрекнуть?
- Значит, твоя?
- Зануда ты, товарищ Красев. Не найти для беседы темы повеселей?
- Ответь честно.
Вячеслав-прим вздохнул.
- Я не понимаю, Слава, чего ты о них так печешься? Они изначально были
обречены. Хотя, конечно, об этом не догадывались. Время при всей своей
податливости не терпит насильственного обращения с собой, не тебе это
объяснять. И чем дольше они занимались бредовой игрой в защиту
понедельников, тем быстрее приближали свой собственный конец. И я надеюсь
- я не знаю, что там с ними произошло, - но надеюсь, они получили по
заслугам. И теперь уж точно прослежу за тем, чтобы подобное явление
никогда не повторилось.
- С какой непринужденностью ты об этом говоришь. Ведь это были люди,
Вячеслав, сотни тысяч, миллионы живых людей. А теперь их нет.
- Люди?! - Вячеслав-прим даже привстал, уронив том энциклопедии на пол. -
После всего ты еще называешь их людьми? Ты что, никогда ничего не слышал о
методах Корпуса?..
"Да, и не только слышал, но и видел, испытал на собственной шкуре", -
думал Вячеслав, наблюдая, как наливается кровью праведного гнева лицо
двойника.
Промелькнуло, трепеща, ожившее воспоминание. Вернулась на долю секунды,
как при приступе дежа вю, вся совокупность давних ощущений: свобода,
веселость, азарт, когда невыносимо захотелось чисто мальчишеской выходки,
придуманной и лелеемой с момента прочтения "Архипелага ГУЛАГ", проснулось
желание сыграть пару циничных (тогда он не понимал, насколько циничных)
шуток с забитыми обывателями, не сумевшими противостоять террору (помните,
наверное, этот знаменитый конъюнктив: "Если БЫ во времена массовых
посадок, например, в Ленинграде, когда сажали четверть города, люди БЫ не
сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и
шагах на лестнице, - а поняли БЫ, что терять им уже дальше нечего, и в
своих передних бодро БЫ делали засады по несколько человек с топорами,
молотками, кочергами, с чем придется? Органы быстро БЫ не досчитались
сотрудников и подвижного состава, и несмотря на всю жажду Сталина,
остановилась БЫ проклятая машина!").
И ведь какая же ты все-таки был тогда скотина: пошел на это, твердо зная,
что ничего тебе не грозит - даже девять граммов свинца в затылок не
страшны, разве что в плане острой, но непродолжительной боли. И не
задумался хотя бы на минуту, а что грозит тем, с кем решил ты сыграть злую
циничную шутку?
Не задумался...
А суть шутки заключалась в следующем. Отправляется новоиспеченный
путешественник по времени в сорок девятый, скажем, год. Берет в Москве
билет до Владивостока и, расположившись в купе идущего через всю страну
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг