Вода освещена прожекторами. Кружатся, точно хоровод огней. И Манты
кружатся - пушинки тополиные... А я, как сорванный кленовый лист, падаю в
темные бездны. И вокруг грохочет, не утихая:
"Лотт-а-а-а!!! Верни-и-и-сь!!! Ого-го-о-о!!!"
Будто бы голос Болла слышу. Не будто бы, а реально. Говорит кому-то:
- Ничего страшного, за него я спокоен. Заработался, двое суток не спал.
Ему резко ответили:
- Я врач, и в ваших советах, мистер Болл, совершенно не нуждаюсь. - И
кому-то другому, тоном ниже, но повелительно: - Перенести больного в
изолятор!
- А я сказал: оставьте здесь! И улетучивайтесь из моей каюты!
Молодчина, Свен! По-товарищески...
Я открыл глаза и, свесив ноги с койки, сел. Значит, он приволок меня в
бункер, сделал усыпляющий укол и поднял в мезоскафе... Ну что ж, как будто
бы правильно. А вот и Дуговский... Я поднялся навстречу.
Дуговский обнял меня и, не обращая внимания, на присутствующих, потащил
из каюты. Где-то крикнули:
- "Роланд" подходит!
Все заторопились на корму.
Люди что-то кричали и махали огромному белому кораблю. А я стоял и, не
отрывая глаз, смотрел себе под ноги. На аккуратно сложенные щупальца и
неживые тусклые глаза...
Кто-то сказал:
- Сегодня утром загарпунили. Всплыл под самым бортом. Тонны полторы -
не меньше...
Я опустился на колени и погладил холодную, скользкую руку гиганта.
- Это он... - сказал подошедший Болл.
Нас обступили.
- Интересуетесь? - спросил высокий синеглазый человек. - Хороший
экземпляр. Препарировать будем.
Болл крепко держал меня за запястье.
Я высвободил руку, поднялся. Сказал синеглазому:
- А мозг постарайтесь не повредить. Передайте его в Ленинградский
институт бионетики, Керому. Это мозг его дочери... Очень любопытная вещь
для науки.
Повернулся и пошел прочь.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Отпуск я решил провести в Ленинграде. Хотелось посетить знакомые и
очень памятные мне места. Рисовал в своем воображении, как я, уставший от
одиночества, растворяюсь в толпе счастливых собственной жизнью людей, ни с
кем не заговаривая, не встречаясь, бреду по набережным, мостам и
проспектам, перечитывая строки архитектурных поэм огромного и всегда
необычного города...
Однако отпуск начался по-другому. В первый же день мой гостиничный
номер был атакован отрядом наших и зарубежных корреспондентов. Я отправил
Керому ампулы от регистраторов сенсолинга, сопроводив посылку запиской с
кратким перечнем обстоятельств находки, и переехал в загородный кемпинг.
Но тайна моего нового убежища была раскрыта журналистами так быстро, что я
пожалел: напрасно не принял приглашение Болла провести отпуск вместе с ним
на безлюдных озерах северной Канады. И совсем неожиданно в кемпинге
появился Кером.
Я вышел из палатки, повесил у входа табличку "Свободно". Обернулся и
увидел его, идущего по хвойному насту, поставил у ног саквояж, подождал. У
меня в кармане был билет на самолет в Варшаву, до отлета оставалось три
часа.
Кером приближался неторопливо, прихрамывая. Высокий, как всегда
респектабельный, с горделивой осанкой. Ослепительно белый костюм, белая
шляпа и неизменный светло-розовый галстук. Пристальный взгляд серых
внимательных глаз, седина на висках, загорелые скулы... Обнял меня, тяжело
навалившись грудью. Сказал:
- Прости, мой мальчик. Я за тобой. Самолет на Варшаву сегодня уйдет без
тебя.
Я смотрел в его по-стариковски жесткие усталые глаза. Хотел и не мог
ничего возразить...
- Мы занимаемся этим не ради праздного любопытства, - говорил Кером,
вышагивая по голубому ковру своего кабинета. - Мы уверены, что поиски
молекулярных основ овладения процессами старения человеческого организма
вообще, и мозга в частности, дадут эффектный результат. Исследования
последних лет позволяют ожидать крупных событий в этом секторе знаний. Нам
удалось вырвать... да, вырвать проблему старения мозга из области эмпирики
и поставить ее на прочную фактическую основу. Изучение вредных возрастных
изменений мозга на всех этапах его индивидуального развития, поиски
средств, могущих влиять на этот процесс, - генеральная линия нашего
института...
По-утиному звонко закрякал гудок вызова. Кером нажал клавиш селектора:
- Алевтина Ивановна, предупредите сотрудников, что я очень занят.
- Александр Карлович, - возразил женский голос. - Прошу извинить, но в
приемной вас дожидаются гости из Англии. Профессор Мерих...
- Виноват, - перебил Кером. - Миллиард извинений, но даже для Мериха я
сейчас не мог бы сделать исключение. Придумайте способ занять англичан на
тридцать-сорок минут. И отключите, пожалуйста, все мои телефоны...
- Так вот, - продолжал Кером, глядя куда-то в пространство поверх моей
головы, - именно ради этой гуманной, благородной цели мы вынуждены
создавать в своих лабораториях биоаналоги мозга реально существующих
людей...
- Да, - сказал я. - Существуют живые люди и существуют гуманные цели. И
еще существуют средства для достижения этих целей. Кто дал вам право
выбирать средства, руководствуясь лишь собственными, возможно, неверными
соображениями?
- Никто. Занимаясь этой проблемой, мы вторгаемся в бездну неведомого,
идем впереди собственных знаний. Идем иногда почти вслепую. Естественно,
правовой аспект наших исследований пока скрыт в тумане неведения. И если
не считать философских концепций, поступающих из ведомства научной
фантастики, мы не представляем себе, какая система общечеловеческих
взглядов утвердится по результатам наших работ.
Он прав... К сожалению, наверное, прав...
- Результаты ваших работ уже ощущаются даже на дне океанов. Вас это не
настораживает?
- Очень волнует. Мы получили доказательство того, что биоаналоги
организованы на порядок выше обычных моделей мозга, построенных на
белковой основе. Кто мог предполагать, что они способны проявить такую
самостоятельность в действиях!
- Иными словами, случайно вы создали нечто такое, что выходит за
пределы вашего разумения.
- Положим, не совсем случайно... Как это часто бывает в науке,
отвоеванные в борьбе с неведомым крупицы знаний не только не становятся
решением проблемы в целом, но расширяют и углубляют ее. И даже открывают
перед исследователями одну или несколько новых проблем. Вдруг выясняется
способность биоаналогов самостоятельно передавать заложенную в них
информацию другим белково-мозговым системам!.. Мы это обязательно
используем.
Я вздрогнул.
Возбужденно лавируя между разноцветными мягкими креслами, Кером
нечаянно задел и опрокинул одно из них - белое. Быть может, Лотта любила
сидеть именно в нем...
- Вы, - сказал я, - уже собираетесь использовать то, чего еще не успели
толком осмыслить. В таком случае, будьте готовы к тому, что я постараюсь
вам помешать. Я подниму на ноги мировую прессу и заставлю ее дебатировать
этот вопрос. Думаю, общественность планеты заинтересуется тревожными
предупреждениями очевидца. Вы правы возразить, что закрыть уже открытое
невозможно. Но это и не входит в мои намерения. Просто я хочу, требую,
умоляю: не забывайте хорошенько обдумывать и обсуждать возможные
последствия ваших чудовищных экспериментов. Во имя памяти вашей дочери,
Кером.
Я поднял кресло и поставил на прежнее место. Кером, казалось, о чем-то
думал, глядя себе под ноги. Внешне он был спокоен. Но крылья ноздрей его
орлиного носа нервно подрагивали.
- Ты и я, - сказал он, - мы оба потеряли самого близкого нам человека.
Не знаю, кому тяжелей, тебе или мне... Я стар, мой мальчик, и уже не
дождусь решения проблемы долголетия. Однако пока я дышу, не оставлю эту
работу - дело всей моей жизни. Не мог бы оставить, даже если б хотел, и
ты, конечно, понимаешь, почему... Моя работа перешла в такую стадию, когда
необходим расширенный эксперимент. Да, с участием человека. Этим человеком
буду я, потому что эксперимент может окончиться для подопытного мозговой
катастрофой... Нет, нет, помолчи, дай мне сказать все до конца.
Математические и белковые модели в этом отношении не могут соперничать с
живым человеческим мозгом, и пусть мой маленький секрет останется строго
между нами... Так вот, во имя памяти Лотты я предлагаю союз. И даже шире:
во имя идеи.
- Это будет странный союз... Я не враг вашим идеям, но то, что я
сказал, остается в силе.
- Ты сказал: "Обдумывать и обсуждать последствия"... Много ли проку,
если обсуждать и обдумывать будут сами экспериментаторы? Почти никакого. В
науке работает много горячих голов. Вроде моей. Ты прав, назревает
необходимость как-то согласовывать направленность наших экспериментов с
общечеловеческой моралью. В связи с этим предвижу возникновение новой
научной дисциплины. Я бы предложил назвать ее "этической эргономикой".
Дисциплина, надо прямо сказать, эвристическая...
Я слушал Керома со все возрастающим удивлением. Он совершенно очевидно
подсказывал мне путь к практической реализации того, что стихийно зрело в
моей голове. В замкнутый круг лабораторных исследований подключаются
звенья эт-эргономики. Это отдушина, через которую узкоспециальная идея
подготавливаемого эксперимента становится достоянием самой широкой
общественности, фокус, в котором сосредоточиваются мнения, отклики и
пожелания относительно этики этих идей. И, наконец, это авторитетный
орган, которому предоставляется право последнего слова для этической
характеристики того или иного научного замысла. В заключение Кером сказал:
- Я развиваю эту мысль не потому, что считаю этический контроль над
моими работами приятной необходимостью. О нет, я преследую другую цель.
Становится понятным, что научный прогресс в области моих исследований без
дальнейшего развития пока еще однобокой человеческой морали просто
невозможен. Близится время, когда мы будем в состоянии искусственно
создать сложноорганизованное живое существо. К сожалению, эта перспектива
шокирует не только дилетантов. Даже в среде ученых процветают враждебные
настроения. Я очень надеюсь, что эт-эргономика, занимаясь вопросами
этического планирования наших работ, тем самым будет способствовать
возникновению и утверждению новой человеческой морали. Как видишь, я, не
колеблясь, готов отдать в руки наших оппонентов довольно грозное оружие. И
мы - я имею в виду бионетиков - заранее честно предупреждаем, что
собираемся использовать это оружие в своих целях. Игра в открытую. Будущее
покажет, кто победит. Лично я не сомневаюсь в исходе поединка.
Ну это еще неизвестно, подумал я. Вслух сказал:
- Спасибо за лекцию. Ваша откровенность пригодится мне в сегодняшней
беседе с журналистами. Эт-эргономика, этический контроль... Очень неплохая
идея!
- Своевременная, - подтвердил Кером. И неожиданно добавил: - А первым
эт-эргономиком в штате нашего института я хотел бы видеть тебя. Блюститель
старой человеческой морали и основоположник новой... Каково!
- Меня - эт-эргономиком?..
- Да, именно тебя. Соглашайся. - Кером невесело улыбнулся. - Более
удобного случая свести счеты с бионетикой не представится.
- Хорошо... я подумаю.
- И последнее, - сказал Кером. - Прежде чем ты уедешь в Варшаву, я
просил бы тебя составить подробный письменный отчет о твоих наблюдениях за
поведением этого... ну... разумного кальмара, что ли. Возможно, мне
понадобится этот материал для разработки плана нового эксперимента.
Ну вот, подумалось мне, эт-эргономика, где ты?..
В Варшаву я сумел вылететь только через неделю. Все эти дни меня не
покидало странное ощущение, будто я стою на берегу огромного океана,
ошеломленный неотвратимо надвигающимся грозным приливом. Хозяин этого
океана - Кером. На правах хозяина он вторгается в бездну неведомого, в
абиссальную глубь загадок и тайн искусственно творимой им живой материи. А
я, омытый с головы до пят первой приливной волной, стою и не знаю, что
будет дальше. Будет ли соблюдена гармония и человечность...
Из международного аэропорта Варшавы я, не задерживаясь в городе,
направился в аэропорт внутренних линий. В справочном бюро узнал, что
самолет на Сопот уходит через несколько минут. "Сегодня вы еще успеете на
пляж. Желаем вам приятного отдыха!"
В Сопоте лил дождь.
Я купил в аэропортовском киоске плащ-куртку из какого-то мягкого
полупрозрачного материала. Куртка была тесновата в плечах, но большего
размера не оказалось. Я поднял воротник и вышел на стоянку таксомотора.
Открыл дверцу первой попавшейся машины, плюхнулся на желтое сиденье.
- Вам куда? - спросил водитель, дожевывая бутерброд.
- Все равно. Я здесь впервые.
- Мое дело маленькое, но если у вас нет знакомых в "Мимозе", советую
прямо в "Патроль". Это немного на отшибе, зато великолепный дикий пляж и
свежее пиво с самого утра.
У меня не было знакомых в "Мимозе", и я ничего не имел против свежего
пива с утра. Наш розовый в шашечку "Хиум" с огромным никелированным
бампером вылетел на автостраду, ведущую к морю.
Мы неслись вдоль побережья, обгоняя двухэтажные пассажирские автоллеры.
На крышах автоллеров, под дисками ночных светильников и прямо на бетонных
плитах шоссе пестрели надписи, буквы которых кричали о близком уже дне
открытия сопотского фестиваля песни. Водное пространство Гданьской бухты
было скрыто завесой дождя.
"Латерна" - легли поперек шоссе метровые буквы.
"Самое популярное в Сопоте танц-кафе" - это по обочине.
А дальше совсем уж интригующе:
"Подумай и остановись!"
Я, не раздумывая, попросил водителя остановиться. В незнакомых местах
это иногда бывает даже интересно.
"Хиум" подвернул к обочине, замер у одной из бетонированных тропок,
ведущих к большому сооружению, похожему на покосившуюся, готовую упасть
стопу тарелок. С фасада эту стопу подпирал стеклянный сегмент, а сверху
вместо крыши нависал огромный изогнутый "ласточкин хвост".
Я оставил свой визит-бланк водителю и выразил надежду, что он сумеет
устроить мне номер с видом на мэре.
- Нет ничего проще, - заверил он, - в "Патроле" работает мой двоюродный
брат. Я сам отнесу ваш багаж прямо в номер.
- Ну, если вас не затруднит... Один момент: этот сверток я захвачу с
собой. До свидания.
Людей в кафе было много. И даже, по-моему, слишком много.
Преимущественно молодые и почти все в таких же плащ-куртках, как у меня,
только с рисунками. Танцевали, курили, за стойками пили что-то из высоких
бокалов через соломинки. Я протолкался к стойке, спросил сухого
шампанского и парочку груш. С детства питаю слабость к этой разновидности
фруктов, и сейчас с удовольствием съел бы их больше, но грушам был не
сезон, а эти были явно оранжерейного происхождения. Как-то неудобно
обращать на себя внимание завсегдатаев кафе, лопая у них на глазах
лакомства, стоимость которых на фоне остальных цен казалась, мягко
выражаясь, чрезмерной.
Я доедал последнюю из двух, когда вдруг рядом сквозь музыкальный шум
услышал: "Наглец!" и беглый треск пяти или шести пощечин.
- Эй, парень, - сказал я. - Оставь-ка девушку в покое.
Музыка как раз умолкла, и мои слова прозвучали, видимо, громче, чем
нужно, Вокруг меня стало заметно свободнее: кто ступил шаг назад, кто
просто отодвинул локти, нашлись такие, кто даже слез с табурета. В общем,
стало гораздо просторней, я понял почему, но не успел насторожиться: на
опустевший табурет взобралась девица с фиолетовыми волосами, каждый локон
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг