вцепился в него руками, словно борясь с соблазном вернуться на свое место
и сесть. - А что, если гражданин Ковский соизволит нынче переночевать
дома?
Генерал медленно надел очки и стал внимательно разглядывать Люсина,
как будто видел его впервые.
- В словах ваших есть известный резон, но почему так агрессивно? Ох,
надоел же ты мне, Константиныч! - сказал он с сердцем и даже рукой махнул
раздраженно. - Глаза бы мои на тебя не глядели!.. Ну, да ничего не
поделаешь, сам виноват, сам. Распустил вас. - И закричал: - А ну сядь!
Люсин в мгновение ока очутился на стуле.
Слушаю вас, Григорий Степанович, - сказал он и нервно усмехнулся.
- Ну и деятель! Ну и штукарь! - не то с осуждением, не то с
восхищением покачал головой генерал и как ни в чем не бывало сухо пояснил:
- Ковский исчез из запертого изнутри дома. Дверь его кабинета была закрыта
на крючок, запоры на окнах замкнуты.
- Следы борьбы? - машинально отреагировал Люсин.
- Наличествуют.
- Вещи похищены?
- Только старый ковер.
- Примечательные особенности?
- Съезди и посмотри, - назидательно и вместе с тем удовлетворенно
отчеканил генерал, перебрасывая через стол бумажку с адресом и номером
телефона.
- Будет сделано, Григорий Степанович! - Люсин встал и почтительно
наклонил голову.
- Ты мой ученик, Володя, - генерал снял очки и, морщась, потер
розоватые вмятины на переносице, - ты способный парень и далеко пойдешь,
поэтому я не жалею, что взял тебя из Мурманска сюда, в МУР. Но это не
мешает мне с горечью сознавать, что ты распустился. Штукарем ты всегда
был, и я смотрел на это сквозь пальцы. Но вот как я проморгал, что ты
докатился до хамства и равнодушия, ума не приложу.
Люсин покраснел, как мальчишка, взъерошил волосы на макушке и
попытался что-то сказать, возразить генералу, но тот остановил его
нетерпеливым движением руки.
- Я бы понял тебя, будь тебе двадцать пять, - сказал генерал. - Но
тебе уже, слава богу, под сорок. Остепениться пора. Службу исправно нести
надо, а не играть в нее. И если она не вдохновляет тебя, уходи... Ей-богу,
не пожалею, хотя более талантливого сыщика у меня не было и, верно, уже не
будет...
- Ну чего ты, Григорий Степанович... - растерянно промямлил Люсин. -
Чего ты, в самом деле! Мы же свои люди...
- Вот именно поэтому! Ты, может, и вправду не понимаешь ничего, а мне
обидно... Выполняй приказание!
- Да, - кивнул Люсин. - Конечно, Григорий Степанович. Только зря
ты... Неделя, понимаешь, дурацкая, да еще эта духота...
- Хорошо, выполняй... А духота, она, братец ты мой, для всех духота.
Люсин неловко улыбнулся и вышел из кабинета.
Ах, как скверно все получилось! И, главное, не из-за чего! Шторм в
стакане воды. Сам неведомо отчего распсиховался и старика взвинтил.
В прескверном настроении возвратился Люсин в свою комнату. Окно
выходило в затененный внутренний двор, и потому в кабинете было сумеречно.
Лишь откуда-то сбоку падал косой обессиленный луч, в котором сонно
танцевали пылинки. Жестко посверкивала инвентарная жестянка на ножке
стола. Хмурой свинцовой синью отливала ручка сейфа.
Люсин выдвинул ящик и нашарил среди незачиненных карандашей, скрепок,
резинок и кнопок тонкий длинный мундштук из слоновой кости,
предназначенный для курения не то опиума, не то гашиша. Люсин купил его на
толчке в Занзибаре, находясь в первом в своей жизни загранплавании. С той
поры прошло почти двадцать лет... Но изящный, любовно прокуренный
мундштучок был все так же мил ему и дорог.
Уставясь невидящими глазами на бумажку с адресом Ковских, Люсин
посасывал свой мундштучок, вдыхал хранимую им застарелую сладкую горечь,
кольцами выталкивал изо рта воображаемый дым. Вот так же с пустым
мундштуком в зубах сидел он в рубке полярного танкера, где курить, как
известно, самоубийственно, и переживал крупный разговор с кепом.
Пятнадцать лет! Удивительное ощущение прожитого. Как будто вчера это было,
как будто давным-давно, но не с ним и не в этой жизни и вообще -
никогда... Позвонил в научно-технический отдел. Продиктовал адрес.
Смертельно не хотелось ехать на улицу Семашко к этой Ковской Людмиле
Викторовне. Мерещилась вздорная пожилая дама, ее высосанные из пальца
тайны и ужасы, которые на поверку окажутся пшиком. Убрал со стола
недописанную отчетность и придвинул к себе красный городской аппарат.
Стараясь быть до предела экономным в словах, пригласил ее приехать сюда,
на Петровку. Напомнил, что для получения пропуска необходим паспорт. Все
равно, подумал он, придется осмотреть дачу, так, по крайней мере, избегнем
квартиры в желтом четырехэтажном доме, где елочки (так значилось в
записке) на улице Семашко.
И через полчаса высокая, сухая, как виноградная лоза, женщина уже
рыдала в его кабинете, откинувшись на спинку стула и прижимая к переносице
мокрый платочек с затейливо вышитой монограммой.
Люсин налил ей полстакана газировки из оплетенного стальной сеткой
сифона, предложил накапать валокордина.
- Да, - сказала женщина, - двадцать капель, пожалуйста.
Он полез в нижний ящик стола и достал зеленую коробочку с каплями,
которые с недавних пор стал употреблять от случая к случаю, когда начинал
барахлить мотор. Но Людмила Викторовна, едва глянув из-под платка на
коричневую бутылочку с капельницей, зарыдала еще горше. Люсин долго не мог
понять, в чем дело, и даже по рассеянности выпил лекарство сам, хотя
чувствовал себя вполне сносно.
- Это же корвалол! - трагически прошептала она, когда обрела наконец
способность к связной, не прерываемой рыданиями речи. - Кор-ва-лол!
- Ну и что? - недоумевал Люсин, вертя перед глазами бутылочку.
- Это же наше, наше средство! - Она раздраженно замахала рукой. - Его
теперь всюду продают взамен валокордина, который больше не импортируется.
- Вот как? - удивился Люсин. - А я и не заметил.
- Бог мой! - Длинным костлявым пальцем она ткнула в потолок. -
Громадная разница!
- Значит, не будете? - огорчился Люсин, пряча пузырек в коробочку.
- Это? - Она брезгливо поморщилась. - Никогда в жизни. Мне достают
валокордин в кремлевской аптеке.
- Видимо, ваш брат - доктор химических наук? - Люсин участливо
понизил голос, деликатно призывая посетительницу начать разговор.
- Аркаша? - Она отняла платочек от глаз и с неподдельным удивлением
взглянула на следователя: - Чтоб он когда-нибудь хоть что-нибудь достал?
Аркашенька, чтоб вы знали, самый непрактичный человек на свете.
Она всхлипнула, и Люсин, дабы предотвратить новый приступ слез,
торопливо заговорил о какой-то совершеннейшей чепухе:
- Кто же вам достает столь прекрасное средство? - Он поморщился, так
как не любил и не умел лгать, но его уже понесло: - А я так мучаюсь
этим... - он скосил глаза, чтобы прочесть надпись на коробочке, -
корвалолом, тогда как на меня так хорошо действует именно валокордин! Вот
бы добыть бутылку!
<Фу, черт, - огорчился Люсин, - как нехорошо получилось! <Бутылку>!
Можно подумать, что разговор не о лекарстве идет, а о ямайском роме>.
Но на даму его отчаянная импровизация, как ни странно, произвела
совершенно успокоительное действие.
- Вам я достану. - Она щедро развела руки, словно готовилась принять
в объятия благодарного собеседника. - Сегодня же попрошу Веру Фабиановну.
- Веру Фабиановну? - Люсин внутренне насторожился, мгновенно
припомнив хозяйку ларца, принадлежавшего некогда Марии Медичи. - Неужели
ту самую? Господи, до чего тесен твой мир! Вы случайно не гражданку
Чарскую имеете в виду? - Люсин почувствовал, что у него пересохло во рту.
- Как! - удивилась Ковская. - Вы знакомы с Верой Фабиановной?
- Имел честь. - Люсин церемонно наклонил голову. - Очаровательная
женщина... Вот только не знал о ее высоких связях по медицинской части.
- Что вы! - убежденным тоном произнесла Ковская. - Вера Фабиановна
все может. Все!
- Совершенно с вами согласен, - чистосердечно улыбнулся Люсин.
- Для вас, - она проникновенно заглянула ему в глаза, - мы достанем
валокордин и даже циклодин, который еще только входит у нас в моду. Но
ради всего святого, - сложив руки крестом, она обняла свои острые плечи, -
отыщите Аркадия Викторовича!
- Всенепременно! - с жаром откликнулся Люсин.
Он уже знал, он уже предчувствовал, что начинается новая, чертовски
трудная и интересная жизнь. Было ли то наваждением, проистекавшим от
одного лишь упоминания старухи Чарской, или флюиды исходили от его
собеседницы, нервной, экзальтированной, но, очевидно, весьма недалекой
женщины? Этого он не знал и не задумывался над этим. Непроизвольно,
вдохновенно он уже настраивался на ее волну, на ее мир, которого он еще не
видел, но который уже был интуитивно понятен и близок ему.
Он вышел из-за стола и, подойдя к ней сзади, осторожно коснулся
обтянутых тонкой сухой кожей пальцев, лежащих на острых ее плечах.
- Мы непременно найдем нашего Аркадия Викторовича, - проникновенно, с
неподдельной убежденностью и теплотой пообещал он.
И обещание это вместе с участливым, дружелюбным прикосновением
вызвали в женщине гипнотические перемены.
Она подняла на него молящие, переполненные слезами глаза и вдруг
улыбнулась.
- Я вам верю! - Она храбро проглотила подступившую к горлу горечь и
насухо вытерла веки. Потом раскрыла сумочку, нашла пудреницу и привела
себя в порядок. Даже губы подкрасила сиреневой помадой, в тон лиловатому
отливу волос. - Как вы думаете, он еще жив? - чужим, непослушным голосом
спросила она и защелкнула никелированный замок сумки.
Люсин хотел улыбнуться ей, успокоить снисходительным жестом и,
укоризненно покачав головой, сказать: <Ну что за вопрос такой нелепый?
Конечно, жив! Как же иначе?> Но ничего не получилось. Он опустил руки и
молча стоял над ней, не подвластный первоначальному движению души. Было ли
то интуицией, непостоянной и капризной, в которую сам он то верил, то нет?
Или же предчувствием внезапным, которое вдруг тоскливо и ненавязчиво
вкралось к нему в мозг, сжало едва ощутимо сердце? Люсин ничего не знал.
Совершенно ничего! Разрозненные слова <запертый на крючок кабинет>, <следы
борьбы> и <похищен только старый ковер> не могли сложиться в законченную
картину. Даже наметки еще не было никакой, потому что женщина не успела
ничего ему рассказать. Но утешить ее он не мог. И не потому, что не хотел
обмануть. В таких случаях обмануть легко, в таких случаях обманывать
можно. Да если бы Люсин наверняка знал, что нету в живых ее брата Аркадия
Викторовича, то и тогда он, возможно, нашел бы подходящие случаю слова
утешения. Но он ничего не знал, а успокоительных слов, тем не менее, не
находилось. Нечто большее, чем знание, пришло в ту минуту к нему. Вот
только не помнил он, как зовется эта смутная тоскливая тяжесть:
предчувствием, интуицией или еще как? Оттого и слов нужных не находил, что
не мог сосредоточиться. Вглядывался в сумеречное зеркало, вдумывался,
искал причину странного своего состояния. На миг подумалось, что прав,
конечно же, Юрка, и это солнце повелевает всем человеческим естеством.
Что-то там изменилось внезапно в расплавленных недрах, какие-то корпускулы
и лучи ворвались в атмосферу, взбаламутили кровь, и вот пожалуйста, налицо
престранное состояние, когда человек теряет всякую власть над собой.
- Что с вами? - прошептала Ковская. - На вас лица нет! Умоляю! Не
скрывайте от меня! Где Аркаша?
- Ничего я не знаю, Людмила Викторовна. - Люсин поморщился и замотал
головой. - Спазм, видимо... Уже прошел... А о брате вашем ничегошеньки я
не знаю. Час назад о нем впервые услышал, когда с заявлением вашим
знакомился. Вот так! Лучше расскажите мне, как все было, а там видно
будет, там что-нибудь сообразим.
- Да что же рассказывать? - Она сделалась суетливой и
раздражительной. - Я все написала... Сама ничего понять не могу,
недоумеваю! Места себе не нахожу!
- Ладно. - Люсин уселся за стол и посвободнее вытянул ноги. - Тогда
я, чтоб помочь, несколько вопросов задам. Позволите?
- Ради бога! Сделайте одолжение!
- Начнем с азов. Какая у вас семья?
- То есть как это - какая?.. Хорошая! Интеллигентная, одним словом,
семья.
- Боюсь, что мы друг друга не поняли. - Люсин уже непринужденно
улыбался. - Меня интересуют остальные члены вашей с Аркадием Викторовичем
семьи.
- Мы одни на всем белом свете.
- Вот как? И давно?
- С тех пор, как Аркашенька овдовел.
- Точнее, пожалуйста. Кто была его жена? Как они жили?
- Его жена, Маргарита Васильевна Званцева, была актрисой, певицей,
так сказать, работала от Москонцерта. Она погибла пять лет назад в
воздушной катастрофе, когда летела на гастроли... Но я не понимаю, какое
все это имеет отношение к конкретному случаю?
- Очень прямое, - терпеливо объяснил Люсин. - Согласитесь, милая
Людмила Викторовна, что мне необходимо ясно представить себе мир, в
котором жил ваш брат, круг его интересов, состояние, так сказать, духа. В
противном случае мы не сдвинемся с места. Разве можно разыскать человека,
о котором ровно ничего не известно? Вот вы сказали мне, что он вдовец, и я
знаю теперь, что его не нужно искать у жены, ибо таковой, к сожалению, уже
нет... Напрашивается другой вопрос: дама сердца?..
- Исключено, - категорически отрезала Ковская.
- Видите ли, Людмила Викторовна, я нарочито утрирую вопросы, чтобы вы
поняли круг интересующих меня проблем. Даму сердца я взял, так сказать,
лишь для примера и готов согласиться с вами, что это исключено. То есть я
готов просто поверить вам на слово, потому как ничего об Аркадии
Викторовиче не знаю. С первого взгляда мой вопрос вроде бы вполне
закономерен. Не так ли? Отчего, спрашивается, не старому, - он покосился
на собеседницу, - можно сказать, даже сравнительно молодому вдовцу и не
заиметь, одним словом, симпатию, приятельницу... Но раз вы говорите -
исключено, - быстро добавил Люсин, - значит, исключено.
- Да, исключено. После трагической гибели Риточки женщины перестали
интересовать Аркадия Викторовича. Он живет исключительно ради науки.
- Вот и прекрасно. В свой черед дойдет дело и до науки. - Люсин
лихорадочно подыскивал формулировку очередного вопроса.
Слова <трагическая гибель Риточки> не обманули его насчет истинного
отношения Ковской к покойной актрисе Званцевой. Усмешка, с какой
произнесла она, <так сказать, певица>, говорила о многом.
- Видимо, ваш брат не только любил жену, но и гордился ею? - Вопрос
его прозвучал как утверждение.
- Да, он любил ее, - нахмурилась Ковская. - Но гордился ли? Чем,
собственно?
- Ну как же? - Люсин искусно разыграл изумление. - Знаменитая
актриса. Слава. Цветы...
- Знаменитая? Вы хотите сказать, что знали актрису Званцеву?
- Ну, я лично далек от театра, вообще не являюсь театралом, и
поэтому... - Он замялся. - Одним словом, я не показатель.
- Зато я театралка, но о том, что в мире существует Риточка Званцева,
узнала лишь накануне их скоропалительной свадьбы. Нет, я прекрасно
относилась к ней и должна сказать, что она была неплохим человеком
по-своему. Иное дело, кто кем должен был гордиться. По-моему, она Аркадием
Викторовичем, а не он ею. Я не говорю о том, что Аркадий гениальный
ученый, яркий, интересный человек. Это и так известно... У Аркашеньки
золотое сердце - вот что главное! Риточку я как раз очень любила, но ему
была нужна не такая жена. Нет.
- Конечно, конечно! - поспешил согласиться Люсин, поскольку эта
сторона жизни пропавшего доктора химических наук стала ему ясна. На всякий
случай он задал еще один вопрос, хотя не сомневался в ответе: - А вы,
Людмила Викторовна, давно, простите, овдовели?
- Я вообще не была замужем, - холодно ответила она.
- Вот как?! - Его изумление получилось явно преувеличенным. Он сам
почувствовал всю его фальшь и потому торопливо продолжал: - Наверное, вы
целиком посвятили себя брату?
- Да. - Она тихо кивнула.
- Аркадий Викторович, конечно, сильно переживал потерю жены?
- Он был просто безутешен.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг