служит не Ахуромазде, а Ахроменью - не свету, но тьме!.. Теперь тебе ясна
разница между теми, кто призывает Солнце именем Митры, и теми, кто именует
его Сурьей?
- Кажется, начинаю понимать, - не слишком уверенно ответил царь, но
вдруг озарился внезапно нахлынувшей мыслью. - Постой! - Он коснулся
пророка рукояткой плети. - А кто установил ваши законы: предписал тебе
закрывать рот и нос повязкой, завязывать пояс перед молитвой, толочь хому
в чаше хаван? Кто все это придумал!
- Ахуромазда.
- Вот как?.. Ну хорошо, а ты сам обо всем откуда узнал?
- От него.
Виштаспа ничего не сказал на это, и они продолжали путь в молчании. И
вокруг тоже было удивительно тихо. Только черный щебень скрежетал под
копытами и поскрипывали изредка седла.
Река в эту пору обмелела, и лошади пересекли ее вброд, едва замочив
бабки. Глинистая вода медленно стекала с мокрой шерсти на пыльный,
грохочущий щебень и застывала мохнатыми, быстро испаряющимися шариками.
- Скоро прибудем, - сказал Спитама и задрал голову к лучистому
теплому небу, где высоко-высоко парил на неподвижных крыльях гриф.
- Ты уже был здесь раньше? - спросил шахиншах.
- Я везде был, - как всегда спокойно и коротко ответил Спитама,
нимало не заботясь о том, поверят ему или нет. - Глянь, повелитель. - Он
указал пальцем на реку, просачивающуюся сотнями ленивых ручьев сквозь
нагромождения гальки: - Кровь земли.
- Где? - Царь повернулся и наклонился в седле, чтобы получше
рассмотреть невиданное чудо, но, сколько ни всматривался в желтую воду,
так ничего похожего на кровь и не углядел. - Где она, эта черная кровь? Не
вижу.
- Так вот же она! - по-детски засмеялся Спитама и, спрыгнув с лошади,
руками зачерпнул из реки. - Теперь видишь? - Роняя капли, он поднес воду
царю и глазами указал на тонкую поверхностную пленку.
- Это? - Виштаспа разочарованно всматривался в тусклую радугу,
играющую приглушенными переливами павлиньих перьев. - Похоже на масло.
- Похоже, - подтвердил Спитама. - Она ведь очень жирна... На моей
родине есть места, где кровь земли изливается фонтаном, словно из
обезглавленного тела. Ты построишь там храмы в честь всеочистительного
огня, царь.
- Я? - удивился Виштаспа. Он не знал, как себя вести с этим
чужеземным проповедником: то ли рассмеяться, то ли выказать гнев. - Зачем?
- Не ты, так твой сын, доблестный Спентодата, или сын твоего сына.
- Тебе безразлично, кто именно?
- Почти.
- Никак, ты знаешь тайну бессмертия, если готов ждать так долго?
- Знаю, шахиншах, хотя умру в свой час, как все.
- Зачем же тебе умирать, если знаешь?
- Надобно, царь.
И опять они надолго замолчали, следуя неторопливо навстречу реке,
покачиваясь в такт ходу коней в скрипучих седлах. Одежды их - пурпурный
виссон царя и холщовая длиннополая рубаха Спитамы - медленно покрывались
желтоватой пудрой пыли. Царь подремывал и клевал носом, а пророк не
спускал глаз с радужной пленки, мелькающей в сплетении мутных струй.
Изредка спешиваясь, внимательно присматривался он к травам, буйно
разросшимся на орошаемых рекой землях, улавливая незаметные для других
изменения в окраске голубовато-серебристой полыни, сухого дрока, ромашки
или золототысячника. Но больше всего привлекали его мясистые стебли
мандрагоры и красные пупырчатые островки солярок в местах, где близко
подходила к поверхности горькая вода пустыни.
- Теперь скоро. - Спитама догнал шахиншаха и, схватив за уздечку,
повернул вороного в сторону от речного русла.
- Чего? Куда? - испуганно встрепенулся Виштаспа.
- Туда. - Пророк света махнул в сторону холмов, пыльно туманящихся
уже в знойных воздушных потоках.
Солнце неудержимо плыло к зениту. Сухо трещали бесчисленные
кузнечики. Сонными бликами слепили петляющие средь каменных завалов ручьи.
В том месте, где желто-белые гладкие валуны были черны от жирной
копоти, а трава разошлась, обнажив мертвую грустно-серую землю, царь и
Спитама простились с рекой и поскакали в пустынную степь. Они шли по
темному, словно выжженному пожаром следу, вдоль которого не росла даже
вездесущая верблюжья колючка.
Вороной испуганно заржал и сделал попытку подняться на дыбы, но царь
укротил его, натянув поводья.
- Он что-то чует, - сказал Виштаспа.
- Погоди, скоро и до тебя долетит дух земной крови.
Все реже встречались теперь заросли тамариска и черный саксаул, гулко
цокали подковы по растресканным, обожженным такырам, медно блестевшим под
страшным полуденным солнцем. Попрятались ящерицы, забились в глубокие норы
змеи, и только черные, похожие на пауков каракуртов жучки продолжали
шнырять меж камней, покрытых темным лаком пустыни и побелевших шаров
колючки.
Все явственнее проступала темная лента в песках. Копытный след
медленно наливался густой, дурно пахнущей грязью.
- Теперь и я чувствую. - Виштаспа гадливо поморщился. - Нам еще
далеко?
Они взобрались на холм, откуда открывалась бескрайняя дымящаяся
равнина.
- Смотри, шахиншах, - благоговейно прошептал Спитама.
Царь увидел ямы, наполненные маслянистой жижей, грязевые озера, в
которых тяжело пробулькивались гигантские пузыри, трещины, откуда
вырывались шипящие струи пара. Горячий воздух над равниной дрожал и
переливался, отчего дальние синеватые кряжи коробились и смещались, словно
отраженные в подернутой рябью воде.
- Обиталище дэвов! - ужаснулся шахиншах. - Я поражен! Почему у меня в
Балке не знают об этом месте?
- Люди ленивы и нелюбопытны, государь.
- Все?
- Я говорю о тех, в чьих сердцах не пылает божественный огонь
Ахуромазды. Запомни же эту долину, шахиншах. Запомни жестокий запах черной
крови земной. Ради нее прольются реки человеческой крови.
Солнце жирно отсверкивало в горячей грязи. Виштаспе померещилось
вдруг, что золотой нестерпимый блеск сменился густым и алым. До самого
горизонта дымилась пропитанная кровью земля.
- Пойдем, государь, - тихо позвал его Спитама.
Они спустились с холма, ведя за собой лошадей.
- Что это?! - Царь закрылся руками от ударившей в лицо струи горячего
смрада.
- Дыхание недр, - ответил Спитама, приседая над трещиной, откуда
хлестал хорошо различимый газовый вихрь. Камни вокруг запеклись пузырями
коричневой пены. - Здесь властвует Ахроменью, и только всеочистительный
огонь способен освободить от его заклятия. Смотри же, о повелитель персов!
Спитама выпрямился и, погладив кобылку, полез в хурджум. Он вынул
завернутый в льняную тряпицу кувшинчик и бережно поставил его на землю.
Узкое горлышко кувшина закрывала причудливая пробка в виде бронзового
стержня с серебряным шариком на конце. Затем он стянул с пальца кольцо,
блеснувшее раскаленным угольком камня. Сняв шарик, надел кольцо на
стерженек и вновь привинтил серебряную шишечку. Поймав в гранях камешка
солнечную искру, нацелил ее на скважину. Тончайшая световая игла ударила в
трещину, откуда, хрипя, вырывался воздушный поток. Мелькнула красная
вспышка, прозвучал негромкий хлопок, и бледное пламя заплясало перед
царем.
- Ты поджег воздух? - отшатнулся Виштаспа. - Зачем ты сделал это,
искуснейший из магов?
- Здесь станут поклоняться огню. Повсюду распустятся такие огненные
цветы. - Спитама широко развел руки, словно стремился обнять весь мир. -
От Азербайджана до Хорезма, от Балка до гор, где живут пушты.
- Но твое колдовское пламя не освещает, - царь потянулся к огню и
тотчас же отдернул руку, - хотя и жжется.
- Что все земные огни перед сиянием Митры! - усмехнулся пророк и,
прищурившись, глянул на солнце. - Зато в ночи этот факел станет указывать
путь. - Он наступил ногой на шуршащий ком перекати-поля, который гнал мимо
медленный ветер. - Вот так! - Спитама нагнулся и подбросил сухую траву к
факелу. Она вспыхнула желтым трепещущим светом и вмиг истлела почти без
дыма, не оставив золы.
- Ты показал мне великое чудо! - Виштаспа скрестил руки на груди. -
Мое сердце склоняется к твоей Авесте, пророк. Я щедро одарю тебя.
- Ты уже наградил меня, шахиншах. - Спитама поклонился до земли. -
Ахуромазду почти, а не слугу его. Построй здесь храм.
- Клянусь, что сделаю это! - воскликнул с горячностью царь. - Но
прежде я возведу огненное святилище у тебя на родине...*
_______________
* Ныне древний храм огнепоклонников под Баку превращен в музей.
Впрочем, легенда о том, что он построен по указанию Виштаспы
(Гистаспа), весьма сомнительна. Столь же противоречивы и описания
<чуда> с огнем, которое совершил пророк Ахуромазды. Мусульманские
писатели Касвини и Ибн-аль-Ахтир утверждают, что <в руках его был
огненный шар, которым он играл, и огонь не жег его>. Сцена, достойная
арабских сказок, которую трудно расценить всерьез. Фирдоуси в
бессмертной поэме <Шахнаме> говорит уже о более реальных вещах:
кадиле или чаше с огнем, которую Спитама будто бы поднес царю в
подарок. Великий поэт, правда, называет чашу <райской>, но мы склонны
видеть в этом лишь поэтический образ, не более. Следует помнить
также, что Спитама происходил из страны, богатой нефтяными
источниками, и не раз, надо думать, видел подожженные молнией газовые
факелы. К тому же, если верить пехлевийским текстам и отрывкам
<Динкарды>, дошедшим до нас, он был человеком высокой учености
(недаром в Иран для встречи с ним приезжали великие мужи Греции, в
частности Пифагор) и, конечно же, знал о всевозможных огненных
эффектах, достигаемых химическим путем. Огненосный же камень в кольце
его ученики называли <Глазом Мазды>, а приверженцы древней ереси -
<Оком Многорукого Дэва>.
- Щедрость твоя безмерна, владыка...
- А теперь в Балк! - Виштаспа сунул ногу в стремя.
- Повремени, шахиншах, - остановил его Спитама. - Я вижу, ты очень
любишь своего коня?
- Черный Алмаз для меня дороже всех земных сокровищ! - Царь поцеловал
вороного в белую звездочку на лбу. - Он дважды спасал меня от смерти.
- Выручит и в третий раз, - пробормотал, приближаясь, пророк. Свой
кувшинчик он уже замотал тряпицей и спрятал в чересседельную суму, и
кольцо с красным камнем вновь лучилось на среднем пальце его левой руки. -
Дозволь попробовать! - Спитама взъерошил коню гриву.
- Что? Ты хочешь оседлать его? - Шахиншах расхохотался. - Он тут же
сбросит тебя на землю, пророк. Черный Алмаз никого не подпускает к себе.
- Я знаю, повелитель, - кротко улыбнулся Спитама. - Но меня он не
обидит. Я сумею справиться с ним. - Он взял коня за узду и ласково приник
губами к его горячему, напряженному уху.
...В тот тихий предрассветный час, когда царь и Спитама выезжали по
подъемному мосту за крепостную стену, карпан Зах прокрался к покоям
пророка. Притаившись за углом, всматривался он в мутно-синюю темень, в
которой черной, неразличимой громадой мерещился страж. По храпу, с
характерным бульканьем в глотке, Зах узнал рыжего великана Кэхьона,
слывшего первым дураком Балка. Судьба явно благоволила верховному жрецу.
Он приосанился, надменно вскинул голову и, стараясь производить как можно
больше шума, выступил из-за угла. Но страж не проснулся. Он сидел на полу,
привалившись боком к двери и запрокинув назад тяжелую голову. От храпа,
вырывающегося из слюнявого полуоткрытого рта, казалось, дрожали стены.
Медный щит и меч валялись далеко в стороне.
Карпан осторожно перешагнул через его ножищи и потрогал дверь. Она
была заперта на засов. Чуткими музыкальными пальцами Зах нащупал большую
печать с царским быком. Комната Спитамы была опечатана. Карпан закусил
губу и задумался. Потом решительно тряхнул головой, сорвал печать и
острым, чуть загнутым кверху носком туфли больно ударил стража под ребра.
- Вставай, сын греха! - прошипел горбатый жрец и для верности щелкнул
великана по лбу.
- А! Что? - очумело заметался по полу Кэхьон и наткнулся впотьмах на
собственный щит, который загудел подобно гонгу.
- Да тише ты, осквернитель могил! - испугался Зах и еще больше
сгорбился. - Весь дворец перебудишь! Так-то ты несешь службу?
- А? - Страж сладко потянулся и, пошатываясь, встал.
- Два! - перекривил его жрец. - Видел? - Он схватил великана за руку
и потянул к двери. - Печать-то не уберег!
- Ох! - простонал Кэхьон, хватаясь за голову.
- Цепляйся крепче, - хихикнул Зах. - Она плохо держится у тебя на
плечах. Скоро покатится.
- О-о! - горестно захныкал страж, и тут на него, видимо с испуга,
напала икота. - К-как же т-так?!
- Кто велел опечатать дверь? - Карпан изо всех сил ударил его под
коленную чашечку. - А, жаба?
- Шшшах-инш-ахх, - задохнулся в икоте страж.
- Зачем?
- П-приказ.
- Я понимаю, что приказ, а зачем?
- Шшш... - начал было несчастный великан.
Но жрец нетерпеливо прервал его:
- Спитама сам попросил об этом?
- П-попросил.
- Эа, да что с тобой толковать! - Зах сделал вид, что собирается
уйти. - С носорогом и то легче договориться. Пеняй теперь на себя. Скоро
тебя казнят.
- Смилуйся, карпан! - завопил нерадивый часовой и, гремя амуницией,
брякнулся на колени.
- Тише! - Жрец затрясся от бешенства. - Еще один звук, и я сам
перережу тебе горло!
- Пощади, о мудрейший! - Страж жалобно простер руки к горбуну. -
Выручи раба своего!
- <Выручи, выручи>! - проворчал Зах. - Все вы такие: как плохо, сразу
ко мне бежите, а пока все ладно, так даже не вспомните!.. Что теперь
делать-то будем?
- Ты мудр, - страж развел руками, - тебе виднее. - Икота так же
внезапно прошла. - Все открыто перед тобой: и прошлое и будущее. А уж я
жизни ради тебя не пожалею. Младшую дочь храму пожертвую.
- Хорошо. - Жрец деловито потер руки. - А ну-ка, отодвинь засов.
- Так ведь приказ, верховный карпан... - замялся Кэхьон.
- Что-о? - Горбун изумленно отступил назад.
- Воля твоя, - сдался страж.
Тяжело лязгнул в темноте засов, и медный вздох пронесся по сонным
покоям дворца.
- Я войду сейчас, - карпан наставительно погрозил кулаком, - а ты
будешь меня охранять. Понял? Чтоб ни одна живая душа близко не подошла!
Смотри у меня! - Он осторожно отворил дверь и, сунув руку за пазуху,
прошмыгнул в келью.
Кэхьон подхватил с пола оружие и, подобно каменному изваянию, замер у
входа. Но не успел он еще прийти в себя после пережитого и собраться с
мыслями, как дверь позади тихонько заскрипела.
- Тс! Это я, - прошептал горбун. - Мне нужно было убедиться, нет ли
кого в комнате.
- И как?
- Она пуста... Твое счастье, дуралей! Видимо, того, кто сорвал
печать, что-то спугнуло... Давай думать теперь, как тебе помочь.
- Ага, давай! - с готовностью откликнулся страж.
- Ты умеешь молчать, червяк?
- Не пробовал что-то.
- Ночная мокрица! - вскипел карпан. - О Митра! Можно ли говорить с
таким остолопом?
- Смилуйся, жрец!
- Поклянись, ничтожество, что ты скорее откусишь себе язык, чем
скажешь хоть слово о своем преступном ротозействе.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг