Краснощекова - ему всегда удавалось пририсовать усики Краснощекову, но
сейчас кисть была сухой. - Огромно! Стозевно! - заклинал в отчаянии
Краснощеков, и ему наконец удалось свалить Саню на землю. Тот ловко
перекатился со спины на зад, сел и пророкотал дьяконовским басом:
- И лаяй! - он поднял указательный палец вверх и нравоучительно потряс
им в воздухе.
- Бурлюк! Петров-Водкин! Сальвадор Дали! - всячески обзывал его
Краснощеков. - Вечер уже, и туман!
Потемкин озабоченно озирался, а потом подхватил свою картонку и стал
запихивать ее в пазы этюдника, невнятно что-то бормоча о "волшебной силе
искусства".
А Краснощеков подбежал к Гаврилову и толкнул его в снег.
- Что-что-что? - завертел головой Гаврилов. - Вечер? Туман?
Краснощеков отлавливал ребят среди развалин, встряхивал их, и те
суетливо начинали натягивать на себя высохшую одежду, взваливать на плечи
рюкзаки.
- Аксакалы! Все в порядке! - кричал между тем пришедший в себя
Гаврилов. - Я эти места знаю как облупленные!
А туман был очень густым. Ущелье, заполненное им до краев, стало похоже
на заснеженную равнину с выступающими кое-где из нее синими скалами.
Гаврилов, сделавший несколько шагов вниз, как в снег зарылся - только
голова торчит в вязаной шапочке.
- Снежные барсы! За мной! - заливался он. - Я здесь каждый камень знаю!
Он сделал еще шаг вниз и совершенно скрылся из вида, и голова его стала
выдергиваться вверх из тумана, как чертик на пружинке.
- Что бы ни случилось, - выкрикивала эта голова, - только вниз! Через
три часа мы будем есть жареную картошку с грибами!
Гремя башмаками по каменным обломкам, ребята втягивались в туман.
Краснощеков шел замыкающим. Он тщетно пытался протереть глаза рукавицей.
Ничего не видно, кроме тумана. Впереди совсем близко погромыхивали в
Санином этюднике тюбики с красками. Идти стало легче - скалы были
припорошены снегом.
Снег был рыхлым и пушистым. Потом он стал плотным, жестким. Потом ноги
провалились в жидкую ледяную массу. Впереди послышались проклятия.
Как в театре, быстро, рывками наступали сумерки. Туман стал сиреневым,
фиолетовым, синим. Потом все заволокло темно-серо-бурой мутью. Ноги по
колено погружались в чавкающее ледяное болото, и Краснощекову приходилось
каждый раз с силой выдирать их для следующего шага.
- Что бы ни случилось, только вниз! - где-то впереди вещал Гаврилов. По
тону его голоса можно было понять, что с пути они сбились уже давно.
Снег стал выше пояса, и на него нужно было наваливаться грудью и далеко
вперед забрасывать руки, чтобы сделать следующий шаг. Брюки, рукавицы и
куртка промокли, но, схваченные морозом, обледенели, стали жесткими. Было
очень жарко. Ноги, тело и руки проворачивались в липкой, горячей изнутри
одежде, как в водолазном скафандре.
- Грибы жареные... Аксакалы... Барсы снежные... - хрипло бормотал
Краснощеков, наваливаясь грудью на снег.
Склон наконец стал крутым, и вода сразу исчезла. Ледоруб прощупывал
твердое основание, и сухой зернистый снег из-под башмаков разлетался в
стороны. Все прибавили шагу, перешли на бег, делая большие скользящие
прыжки. Потом впереди кто-то радостно заорал, и башмаки Краснощекова
загремели по гальке морены.
Это был клочок земли, нанесенный ледником. С узкой стороны площадки
ледник отвесно обрывался. Внизу шумела вода.
Они вбили в землю ледорубы, натянули на них палатки и залезли в
спальные мешки. Каждый выпил по банке сгущенного молока, проткнув крышку в
двух местах ножом. Потом все застегнули пуговицы мешков и, укрывшись с
головой, усиленно задышали внутрь, пытаясь нагнать тепло. Было очень
холодно.
Краснощеков достал из клеенчатого мешка сухой лыжный костюм и надел
его. Спать не хотелось. Запрокинув голову, он долго высасывал из банки
молоко, пока в ней не захрипело. Просунул руку в клапан палатки над
головой, с силой отшвырнул банку, прислушался.
- Раз, два, три... Ого! - сказал он, когда через несколько мгновений
банка глухо брякнула далеко внизу. - Метров пятьдесят!
Ему было очень холодно. Зуб на зуб не попадал. Спальный мешок с одного
бока совсем промок, словно он устроился на ночлег в луже.
Он не находил себе места. Его бросало то в жар, то в холод. Зуб на зуб
не попадал.
Он расстегнул мешок, достал из-под головы холодные, липкие ботинки, с
трудом их натянул и, наступив рукой на спящего Потемкина, выполз из
палатки.
Ему показалось, что снаружи теплее. Даже совсем тепло. Было очень темно
и тихо, туман рассеивался, и стали видны звезды.
Ухали ночные обвалы. Внизу шумел поток.
Он немного побегал на месте у входа в палатку. Галька хрустела под
ногами. Остановился. Поглядел вокруг.
- Где-то рядом эдельвейсы, - неожиданно для себя сказал он ясным
голосом. - Где-то совсем рядом!
Он посмотрел в сторону, откуда они пришли. Бурая мгла переходила в
черное небо, на котором мигали звезды. Нет, перевала не видно.
Он махнул рукой около уха - комар, что ли, пищит? Откуда?
Краснощекой внимательно посмотрел в сторону перевала и увидел зеленую
проблескивающую точку. Самолет? Какой самолет...
Вот оно что... клотоида... ну-ну, уж все сразу...
Он следовал взглядом за голубыми витками спирали, колеблющейся и
фосфоресцирующей, все дальше и дальше, все ближе, ближе к пульсирующей,
проблескивающей зеленой точке, бесконечно близко, и все-таки так и не
достигая ее! Ему хотелось кричать от отчаяния, его трясло, он задыхался...
- Ну, хорошо. Хорошо! Хорошо же!!!
Ревели гигантские трубы, распуская невероятно низкий звук, обволакивая
им и пронизывая все вокруг...
На перевале было тихо. Светила луна. Краснощеков обернулся - нет,
Эльбруса не видно, и флага. Краснощеков стоял в тени, падавшей от черной
скалы. Из блиндажа доносилась немецкая речь.
Открылась дверь. По каменным ступенькам поднялся молодой солдат с
котелком в руке, подошел к выступу скалы и опустил котелок на землю.
Солдат был совсем рядом. Он достал из кармана складную спиртовку, согнул
ее в двух местах, поставил на плоский камень. На полку спиртовки он
положил несколько кусков сухого спирта, чиркнул зажигалкой, поджег спирт и
осторожно поставил котелок на спиртовку.
Краснощеков очень хорошо рассмотрел лицо солдата, когда тот грел руки
над пламенем.
"Должно быть, денщик, - подумал Краснощеков. Денщик, по-видимому, был
даже моложе его. - И все же это "Эдельвейс"... Фашисты... А мы... И ничего
нельзя сделать..."
В то же мгновение он увидел круглые от ужаса глаза. Солдат схватил
котелок, швырнул его что было сил в Краснощекова и бросился к блиндажу.
Котелок очень больно ударил Краснощекова по выставленным вперед пальцам.
Резко запахло свиной тушенкой.
- А-а-а-а! - кричал немец, с грохотом катясь по ступеням блиндажа.
Краснощеков мчался вниз, сшибая камни, срываясь, падая, раздирая
одежду, царапая лицо и руки о смерзшийся снег. Зашипела ракета. Бегущая
тень металась по синему снежному склону.
"Тиу-тиу-тиу-тиу", - засвистело вокруг. И сразу же:
"Боп-боп-боп-боп-боп". По нему стреляли из пулемета.
С размаху он влетел в глубокий рыхлый снег, упал, пополз, запрыгал,
побежал по нему...
...Лагерь проснулся с первыми лучами солнца. Горы отбрасывали синие
тени, и полет их в густом чистом воздухе отчетливо прослеживался до
вершин. Внизу вдоль потока вилась тропа, с которой они сбились, а вдали,
километрах в пяти, темнела и Зеленая поляна.
- Покончим жизнь альпинизмом! - бодро закричал Гаврилов, потирая руки.
- Это можно...
- Шапочку вязаную потерял.
- Сбегай и поищи...
- А все же неплохая была прогулочка!
Вано Дыдымов делал свирепое лицо, топорщил усы и, хватая то одного, то
другого за руки, возбужденно рассказывал:
- Снегу, снегу-то сколько было! Ух ты! Если прямо встанешь - будет вот
так. - Он резал ребром ладони по горлу. - Если чуть пригнешься - будет вот
так, - чиркал на уровне глаз. - А если совсем пригнешься, то вот как! - И
он яростно рассекал воздух рукой выше головы.
Лагерь быстро сворачивался.
- Что это с поэтом?
- Дрыхнет, мерзавец!
- Я слышал, он ночью выходил...
- На свежий воздух его. Проветриться!
Краснощеков крепко спал. Он лежал поверх спального мешка вниз лицом.
Брюки и куртка были изодраны, руки в ссадинах и царапинах, на скуле синяк.
Подошвы ботинок сорок пятого размера были совершенно гладкими, только на
одном кривом гвозде чудом уцелел триконь. Рядом валялся помятый немецкий
котелок.
- Хорошо, что он пулемет не прихватил, - сказал Гаврилов, - на память.
- Не трогайте его, - сказал Потемкин.
- Нас давно ждут!
- Вот и катись, а он пусть спит, - сказал Потемкин.
- Из одной команды, - сказал Гаврилов и подмигнул. Все засмеялись.
Потемкин стал раскладывать этюдники.
- Оставим поэтов на Олимпе!
- Пусть что-нибудь сочинят.
- Ну мы поехали, - сказал Гаврилов.
- Пока, - сказал Потемкин и грузно сел на свой стульчик.
Не дожидаясь, когда ребята соберутся и уйдут, он выдавил из тюбиков на
палитру аккуратным рядком краски, прицепил масленку, налил в нее
разбавителя и принялся писать широкой кистью, поглядывая на освещенные
солнцем горы.
Дыдымов топтался около Потемкина, торопливо соображая, что бы такое
выдать. Ага. Наклонившись к Потемкину и назойливо заглядывая ему в глаза,
пропел громким, свистящим шепотом:
Нуль - цена тому поэту,
Кто пишет здесь, а не в газету!
Могучая длань описала плавную дугу и веско опустилась на холку
Дыдымову, пригнув его к земле. Человечество так и не узнало, о чем там
дальше поется, в этом шлягере.
- Ну-ну, Ваня, - добродушно сказал Потемкин, - дуй отсюда...
Дыдымов, обиженно оглядываясь, побежал догонять товарищей.
Когда Краснощеков проснулся, солнце стояло высоко над головой. Тело
ломило, ладони нестерпимо жгло, как будто он целый день крутился в
гимнастическом зале на перекладине. Большой палец на руке посинел и
распух.
Краснощеков вылез из палатки. На солнце на своем стульчике сидел
Потемкин. Щеки у него были в мыльной пене. На рюкзаке перед ним стоял
немецкий котелок дном вверх. Поверх котелка - пустая коробка из-под
сардин. Глядя в отогнутую крышку, Потемкин сбривал отросшую за две недели
щетину.
- Привет, - сказал он и улыбнулся намыленным лицом. - У меня есть еще
одно лезвие.
- Ушли? - спросил Краснощеков.
- Да. А я тут хорошо поработал.
Краснощеков посмотрел на расставленные вокруг этюды. Ему нравилось, как
пишет Потемкин. На одном из этюдов он увидел палатку, себя, спящего поверх
спального мешка, и лысые подошвы горных ботинок. Он посмотрел на ноги,
нагнулся и отломил торчащий в сторону шип. Сквозь дыру в штанине
рассмотрел грязное колено. "Как молодой картофель", - припомнил он и
улыбнулся. Злополучный этюд. Сейчас Краснощеков рассматривал его без
боязни. "Так, - бормотал он, - и это так. Удивительно". Потом он задержал
взгляд на котелке, потрогал распухший палец, постучал по котелку.
- Чего ты его притащил? - сказал Потемкин.
Краснощеков перевернул котелок и ногтем соскреб со стенок остатки
тушенки.
- Не скажешь ли, Саня, который нынче год? - спросил он.
И Саня, не моргнув глазом, ответил.
Потемкин был замечательным другом.
НОЧАМИ ДОЛГО КУРЯТ АСТРОНОМЫ
Легкий хлопок, будто кто-то раздавил гриб-пылевик. Снег внезапно
просел, зашипел, и Юрка Тропинин, взмахнув руками, с шумом рухнул вниз.
- Откуда здесь грибы! - выкрикнул Краснощеков то, что за мгновение до
этого мелькнуло у него в голове. - Юрка!
Впереди на гладком снежном склоне зеленела ледниковая трещина.
- Юрка... погоди... Юрка... - Краснощеков сбрасывал рюкзак. - Сейчас,
сейчас...
Вздрагивающими руками он достал веревку. Только-только достанет до края
трещины! На концах веревки он сделал две петли, яростно, рывком затянул
узлы, воткнул ледоруб в наст, сел на него, несколько раз подпрыгнул,
каблуком вбил в слежавшийся снег, привалил рюкзаком. Одну петлю он укрепил
на ледорубе, в другую влез ногами, подтянул до подмышек.
- Пошел, пошел! Живее!
Держась за веревку, он подполз к краю трещины. Трещина была узкая,
ничего не стоило ее перешагнуть. Но в том месте, где провалился Юрка, она
обтаяла по краям и представляла собой небольшую воронку, узкое горло
которой уходило назад, под Краснощекова.
- Юрка-а-а! - крикнул Краснощеков.
- А-а-а! - хлестнуло по лицу эхо. Краснощеков от неожиданности отпрянул
назад. Он нервно рассмеялся, но тут же взял себя в руки, заглянул в
трещину и крикнул:
- Юрка! Ты жив?
- Жив? Жив? Жив?
Краснощеков напряженно прислушался - звенели падающие сосульки, далеко
внизу глухо шумела вода. Краснощеков зарылся лицом в колючий снег.
И вдруг:
- И-и-ма-а! А-а! - донесся, как из загробного мира, голос Юрки. -
Ди-ма-а! А-а!
Краснощеков чуть не свалился в трещину.
- Юрка! Я сейчас, мигом!
- Мигом! Мигом! Мигом! - повторяло эхо.
Краснощеков уже бежал в лагерь...
Краснощеков не любил ругани, но его словно прорвало. Он ругался
самозабвенно и, к своему удивлению, со знанием дела. Целый день он провел
на монтажной площадке строящегося химического комбината, заряжаясь
темпераментом: пудовой кувалдой дубасил по каким-то фланцам, перетаскивал
задвижки и вентили, ломом поддерживал трубы, пока сварщик прихватывал швы.
Одним словом, занимался не своим делом. А когда выяснилось, что трубы
вот-вот кончатся, помчался к начальнику отдела снабжения.
Тот и бровью не повел: "Ишь чего захотел. Сразу так вот и подай. Тут
тебе не государство Кеннеди!" И продолжал что-то писать в своих бумагах.
Вот тут-то Краснощеков и сказал... Начальник отдела снабжения замер,
посмотрел маленькими глазками-буравчиками на Краснощекова снизу вверх и
негромко так, ласково ответил. Краснощеков сделал выпад. Снабженец
выпрямился, уселся в кресле поудобней и, не веря в реальность
происходящего, с завидной легкостью парировал удар. Подперев подбородок
кулаком, метнул ответный шар. И Краснощеков выдюжил! Грудью! Слегка
заикаясь, он сказал снабженцу все, что о нем думал. Но тот ловко,
профессионально отводил все удары в сторону, и "шпага" Краснощекова
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг