- Спасибо, - ответил Илья. - Думаю, скоро выберусь.
- Мы будем контролировать ваш полет, - сухо сообщил Леманн. - Объявляю
вам также предупреждение. Вы превысили допустимые дальность и высоту
полета.
Изображение исчезло. А в следующий миг сквозь прозрачный потолок в дом
хлынуло солнце. Его было очень много. Казалось, даже подсолнухи на стене
потянулись к своему огнеликому брату.
Разбудил Илью голос диктора. "Инфор" сообщал последние новости:
"Земля. Еще один подводный город в районе Канарских островов принял
первых поселенцев... Синтез белка, таким образом, достигает на выходе...
Издательство "Лот" выпустило в свет монокристалл полного собрания
сочинений Федора Достоевского в переводе на интерлинг... Заканчиваются
планировочные и ландшафтные работы на строительстве Музея обитаемых
миров... По желанию отдыхающих в Хиве, Паланге и Монтевидео пройдут
обильные кратковременные дожди..."
Новости из жизни внеземных поселений Илья слушать не стал. Мир огромен.
У него миллионы забот. И одна из них его, Ильи, - помочь человеку.
Неотложная, сверхважная забота.
Он вызвал местный информационный центр. Илья знал, что с машиной
разговаривать надо медленно и отчетливо, и дважды терпеливо повторил:
- Мне нужны сведения об Анатоле Жданове. Любые. Все, что есть в
наличии.
В наличии оказалось немного. Стандартная анкета, отклики школьных
учителей, свидетельство о смерти матери, сообщения о выставке, четыре
рецензии.
"Вот как, - с горечью подумал Илья, перечитывая скупые строки
медицинского заключения, - отца Анатоль не помнит - он погиб на Меркурии,
когда мальчику не было и трех лет. А мать... Кровоизлияние в мозг - и ты в
мире один. Неважно, что это добрый мир, что он тебя любит и считает
родный. Общество - да, коллективное воспитание детей - да, но заблуждался
известный фантаст прошлого, считая материнство слепым животным инстинктом
и отводя для него в будущем роль духовного рудимента: остров Ява так и не
стал заповедником Материнства. Напротив. Нет в новом мире более чистых и
возвышенных чувств, более крепких уз, чем те, что связывают человека со
своим продолжением. Сейчас это называют "феноменом ребенка", а один поэт
удачно объяснил его диалектику: "Закончилась последняя Охота. Закончилась!
Убит последний Страх. Теперь осталась главная забота - играть с детьми.
Играть! И мудрости высокой узнать секрет - узнать, как зажигать улыбки на
устах".
Учителя отмечали разносторонность интересов Анатоля. За время учебы он
увлекался в разное время химией, кибернетикой, астрономией. Затем
неожиданно занялся исследованиями в области биологии и медицины.
Объяснялось это просто - начало поисков тайн живого совпадало со смертью
матери. Именно в такую форму - попытку борьбы - вылилась реакция подростка
на страшную потерю.
"Где-то здесь, - подумал Илья. - Где-то здесь проглядели Анатоля...
Увлечение биологией прошло не само по себе: попытка борьбы с законами
природы, конечно же, закончилась неудачей. Детский максимализм был
посрамлен. Это усугубило чувство потери и... бессилия что-либо изменить.
Очень опасное чувство!.. Хорошо, если первое поражение заставило более
серьезно, вернее - более реально воспринимать жизнь и ее проблемы... Как
жаль... Как жаль, что местный Совет посчитал тогда четырнадцатилетнего
подростка достаточно взрослым, чтобы жить одному, вне коллектива. Хотя,
конечно, были одноклассники, соседи, возможно, родственники... Надо
проверить".
Илья связался с сектором миграций и перемещений. Машина выдала справку:
за интересующие два года Анатоль Жданов никуда не уезжал; у него гостили:
дядя Ефим Кириллович Жданов - восемь дней, известный философ Сунил Кханна
- два дня.
"Еще две ниточки к познанию Анатоля", - отметил про себя Илья.
Он наскоро позавтракал и, решив, что пора от поисков ниточек переходить
к собственно познанию, отправился в город.
- Уехал ни с кем не попрощавшись, представляешь?!
- К Ирине? - насторожился Илья.
- Нет, брат, она работала в Хусте, а Толь прямо в горах обосновался, в
заповеднике Зимы. Места там великолепные - мы и раньше на натуру туда
летали, всем братством...
Калий - так странно именовали местные художники своего предводителя -
задумался на миг, улыбнулся.
- Впрочем, ты прав. Сох он здесь по ней. Прямо с ума сходил.
Размечтается порой - моя жена, моя судьба и так далее. А сам на то время
два раза с ней всего-то и виделся. Я ему и говорю однажды: "Слушай, Толь,
ты знаешь кавказскую мудрость?" - "Какую?" - "Прежде, чем приглашать на
свадьбу, - говорю, - узнай хоть имя невесты".
- Ну и как, послушался совета?
- Я же говорю - улетел, даже не попрощался. - Калий глядел на Днепр,
где по фарватеру двигался грузовой караван. - С ним что-то случилось? -
быстро и тревожно поинтересовался он и добавил: - Мы изредка
созванивались. Вернее - я звонил. Раньше... Анатоль производил
впечатление... занятого человека. Да он и сам говорил - страшно много
работы, устаю.
- Вот именно - производил впечатление, - вздохнул Илья и вкратце
рассказал Калию все, что знал.
Калий опечалился.
- Этого следовало ожидать, - сказал он. - Не знаю, что у них там
произошло с Ириной, но я всегда опасался срыва. Понимаешь, у Анатоля
чересчур большие запросы. К другим - ладно. Когда он ругал мои работы и
требовал - или гениально, или в корзину - это, конечно, обижало, но и
подстегивало. А к себе... Максимализм постоянно подсовывал Анатолю
неудачи. Цель он замыслит прекрасную, а примется ее осуществлять - и...
Они медленно шли по набережной. Грузовой караван уже скрылся из виду, и
на гладь реки опять выпорхнули скоростные яхты.
- Отсюда - непоследовательность Анатоля, его метания, - продолжил
художник. - Нетерпение гонит его, а дело противится. Ты ведь знаешь: любое
серьезное дело даже мастеру сначала противится. А Анатолю подавай большое
и сразу. Улавливаешь? Чуть что не так - самобичевание: и бездарь я, и
тупица. Не по силам, не по плечу... А сам-то и сил своих еще не пробовал,
и плечо не подставлял... Впрочем, что мы все говорим и говорим. Я тебе
сейчас наглядно продемонстрирую творческий метод Жданова. Подожди здесь.
Калий спустился к прогулочному причалу, и через минуту лихо подрулил к
гранитному парапету набережной небольшой катамаран.
- Прыгай!
Еще через пять минут они проскочили под пролетом старинного
моста-памятника, обогнули остров. Отсюда, с середины Днепра, открывался
прекрасный вид на левобережье: кромка песчаного пляжа, разноцветные
гирлянды домов, серебристый купол, прикрывающий коммуникации Южного
металлургического комплекса, а еще дальше - и" везде! - кипение зелени.
Мощный клекот воды за кормой вдруг стих. Катамаран закачался на мелкой
волне.
- Не туда смотришь, - сказал Калий, поднимаясь из-за штурвала. - Глянь
на правый берег.
- Что это? - прошептал изумленный Илья.
Отвесные берега-кручи, начиная от городка Сказок, укрывали
стремительные рисунки, точнее - наброски, будто неведомый гигант собрался
было превратить эту излучину в своеобразную многокилометровую панораму, да
в последний момент передумал.
Замысел его оживил только одну-единственную скалу, круто нависшую над
водой. Из нее, подняв коня для прыжка, вырвался на простор реки былинный
богатырь: лицо спокойное, открытое, в складках каменных уст пробивается
улыбка. Казалось, берег вот-вот вздрогнет от мощного удара копыт, и
всадник помчит по воде аки по суше.
- Тезка твой, - пояснил Калий, - Илья Муромец. Впечатляет?
- И это все - Анатоль?
- А то кто же. - Художник нахмурился, присел на пластиковую окантовку
борта. - Кто еще может придумать самую грандиозную в мире монументальную
композицию "Славяне", зажечь своей идеей сотни людей, развернуть полным
ходом работы, а затем... сбежать за какой-то юбкой?"
- Зачем ты так? - укоризненно сказал Илья. - Ты же знаешь, насколько у
него это серьезно.
- Куда уж больше, - согласился Калий. - Мы все ждали - может, вернется.
Полтора года ждали. Могли бы и сами... Но, во-первых, этика. Это же не
бросовая идея, это, может, его песнь песней. Суперкомпозиция! А во-вторых,
тут еще дел - начать и кончить. По замыслу Жданова, в композицию должно
войти около полутора тысяч панно, барельефов и горельефов. Плюс двенадцать
крупномасштабных скульптурных элементов. А ты говоришь - Муромец!
- Послушай, брат, ты видел эту девушку?
- Ирину-язычницу? - Калий пожал плечами. - Я их и познакомил.
- Кто она? - поинтересовался Илья. - Какая?
- Красивая, - задумчиво ответил Калий, разворачивая суденышко к берегу.
- Очень энергичная: от нее так и брызжет энергией. Словом, огонь, а не
девушка. Только не "ждановский" огонь - вспыхнул и погас. Ровный,
сильный... Мы тогда ломали головы, как сохранить будущую композицию от
капризов погоды, оползней, эрозии. Короче, как уберечь ее для потомков.
Искали специалиста. А Ирина как раз занимается консервацией и реставрацией
ландшафтных памятников. Я и попросил ее посмотреть этот берег...
Калий умолк. Шел медленны, о чем-то размышляя. А когда Илья стал
прощаться, сильно тряхнул руку, заглянул в глаза:
- Молодец, Садовник, что разыскал нас. Спасибо! - Он говорил убежденно
и горячо, по-видимому, утвердившись в каком-то своем решении. - А Тольке
мы не дадим пропасть. Оправдываться не хочу - не знали о его беде.
Деликатничали. Как бы, мол, не показаться назойливыми, нетактичными, не
обидеть ближнего...
- А он сам себя вовсю обижает.
- Вот-вот! Ты, Илюша, занимайся своим делом, а мы... Ребятам я все
тонкости ситуации объяснять не буду, но завтра же отправлю к Анатолю наших
монументалистов. Всю секцию. Нагрянут, растормошат, о "Славянах" напомнят.
Ведь они до сих пор ему верят. Понимаешь, - верят.
Он вернулся в дом на Шестом кольце еще засветло.
В Птичий Гам Илья прилетел прошлой ночью, а так как особых притязаний к
месту жительства у него не было, то и выбирать не стал. В полукилометре от
реки его поманила целая россыпь зеленых огоньков - свободно, мол, милости
просим, - и он, не раздумывая, пристыковал модуль, открыл все окна и
мгновенно уснул. Единственное, чему он тогда порадовался, так это близости
Днепра: "Хоть накупаюсь. Вволю! Всласть! Эх и чуден Днепр, когда несет...
уносит..."
Теперь, по прошествии рабочего дня, можно было и осмотреться.
Его новый дом состоял из двадцати трех модулей. Четыре секции в четыре
этажа, еще шесть квартир, объединенные в один блок ("Друзья, по-видимому",
- отметил Илья), и его скромное жилище, прилепившееся ко второй секции.
Модульные дома часто выглядели недостроенными. Илье это нравилось, ибо
привносило в жизнь ощущение движения. Всякая завершенность Илью
настораживала. Законченное дело - спетая песня. Еще живы ее отзвуки, еще
память полна ее словами, но песня, увы, ушла в небытие. Ушла потому, что
пора запевать новую песню... Эту теорию "незавершенки" Егор на одном из
философских диспутов назвал образцом логической анархии и с напускной
серьезностью поинтересовался, как он, то есть Илья, реализовывал свои идеи
во время операций. "Да ну тебя, - отбивался Илья. - Я говорю об общих
закономерностях..." Он пытался даже контратаковать, разговор переключился
на вечные истины, и наставник прервал их: "Вы потеряли предмет спора,
ребята..."
Вечер был свободен, и Илья решил не нарушать обычай: новое место
жительства обязывало его познакомиться с соседями.
"Меня зовут... Работал хирургом, сейчас специализируюсь как психолог.
Увлекаюсь голографическими съемками. Люблю и знаю жизнь деревьев. Буду
рад, если окажусь вам нужным..."
Примерно такие слова говорил Илья новым друзьям. В ответ его одаривали
улыбками, личными индексами связи, семь раз приглашали ужинать, а
зеленоглазая Жанна из первого модуля тут же потребовала "консультацию" и
так нараспев, с такой хитринкой говорила это слово, что Илья поспешил
ретироваться.
Этот вечер визитов успокоил душу, успевшую за последний месяц испытать
и обман легкой победы, и провал с экзаменом, а главное - успевшую понять и
принять чужую боль.
А от понимания, считал Илья, до исцеления порой один шаг.
"Плохо только, - подумал он, возвращаясь домой, - что понимание пришло
к тебе, а исцелять-то надо другого... Да и вообще - о каком понимании
может идти речь? Ты уже раз поспешил, горе-психолог..."
Визит к соседу, к чьему модулю он пристыковался вчера вечером, Илья
оставил напоследок.
Он поднял ладонь, и дверь послушно ушла в паз.
- В доме гость! - сообщил электронный секретарь и тут же добавил: -
Хозяин улетел во Львов! Он оставил вам звуковое письмо. Включаю
воспроизведение:
"Очень рад тебе, сосед, - видел, как ты вчера прилетел. Отчаянно спешу,
брат, - скороговорка хозяина квартиры раскатилась по всем углам, будто
бусинки. - Улетаю, возвращаюсь, улетаю. У меня там жена, понял, брат... Да
ты садись. Садись и пей мой тоник - я сам придумал рецепт. Зови меня Гуго.
Я толковый конструктор, а еще ходят слухи, что я писатель. Если тебя не
заговорил Дашко, - читай мои книги. Они на столике. А с Дашко ты,
пожалуйста, не дружи - это хищник... Ну, все, Гуго уже нет. Я уже ушел,
брат. Буду рад, если у нас найдутся общие интересы и увлечения".
- И я буду рад, Гуго, - негромко сказал Илья. - Я обязательно прочту
твои книги. Вернешься - заходи.
Это сбивчивое послание растрогало Илью.
Гуго почему-то представился ему маленьким, непоседливым человечком. Ну,
не обязательно маленьким, но непременно очень живым и эмоциональным. Как
он, например, на Дашко набросился! Дашко... Эдакий атлет из четырнадцатого
модуля. Грузный, однако фигура спортивная. И деловой. Дашко?! Как цепко
выхватил Дашко из моего краткого монолога-визитки упоминание о голозаписи:
"Да, да, деревья - это интересно... А вам приходилось снимать сюжеты для
программы "Инфор"? О-о-о! Постоянный корреспондент. Это просто
замечательно! Я покажу вам мой конструкторский центр... Есть великолепные
разработки... Уверяю вас: сюжеты будут сказочные..." Дашко... Личность,
конечно, любопытная. Явная любовь к громким словам. Потом это местоимение
_мой_ вместо _наш_... Ну и что? Почему ты сразу откликнулся на странное
обвинение Гуго? Дашко, кстати, его руководитель и, по всей видимости,
талантливый конструктор. Целая стена в авторских свидетельствах, а сколько
благодарностей совета Прогресса. Почему же Гуго приклеил к нему такое
страшное слово - хищник? Может, соперничество? Или недоразумение? Или
психологическая аллергия?..
Ответов на эти вопросы не было. Однако за кратким предупреждением Гуго
чувствовался не просто конфликт, а нечто большее. Илья решил непременно
выяснить, в чем же здесь дело.
"Впрочем, это моя обязанность", - подумал он, и мысль эта показалась
ему добрым знамением. Значит, новая жизнь приняла его. И он ее принял - со
всеми радостями и сложностями, которые открываются только пристальному и
неравнодушному взору.
Илья вышел на лоджию.
За клумбой, за кустами жасмина текла вечерняя дорога. Многоцветные
ручьи тротуаров двигались с разной скоростью - три в одну сторону, три в
противоположную, - людей там было мало, и Илья смотрел на них так, будто
искал знакомое, чем-то родное лицо, которое сразу бы узаконило смутное
чувство симпатии к этому городку, ответило взаимностью за весь Птичий Гам.
Калий, соседи? Нет, не то. Они хорошие люди, но все это не то, не то...
Надобно чудо, вспышка, случайный луч!
И чудо явилось.
На крайней, самой медленной дорожке, показалась невысокая женщина. Она
была в свободной рабочей куртке из дымчатого полиэфира и таких же брюках,
смуглое лицо дышало покоем, а чуть горьковатая и отрешенная улыбка, с
которой незнакомка прислушивалась к болтовне дочурки, как бы говорила:
"Да, милая, да, моя девочка... Ты - умница, ты все понимаешь. Но тебе пока
не дано знать, какой это отчаянный труд - ждать".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг