- Федор Иванович, - Илья помедлил. - Вы не задумывались над тем, что у
вашей гипотезы есть один крупный недостаток?
- Какой же? - поинтересовался Крайнев.
Желтое облачко туманности в объеме изображения явно завораживало его.
Он даже не повернулся к собеседнику.
- Она больно ранит самолюбие человечества, - шутливо вздохнул Илья. -
Со всеми его Обитаемыми мирами. Эгоцентризм еще жив в наших умах, а вы
предлагаете вариант чужой вселенной, в сравнении с которой мы не то что
муравьи - пылинки, атомы, элементарные частицы. Только подумать: их
энергосистема больше Солнечной системы. А ведь мы не знаем ее назначения.
Может, Скупая для них всего лишь микроэлемент? Такой, например, как в моем
браслете связи?
Крайнев оторвался от созерцания туманности, покачал головой.
- У вас пылкое воображение, дорогой Илья. Я думаю иначе. Это не
микроэлемент. Это какая-то очень важная система. Жизненно важная для них.
Иначе амебы не расправлялись бы так с каждым нашим космоботом, не
атаковали бы непрестанно Станцию... Впрочем, что мы знаем? - ученый
нахмурился. Видимо, ему было неприятно лишний раз вспоминать о
неосведомленности людей. - Что мы знаем? - с ожесточением повторил он. -
Пока все наши исследования напоминают старую детскую игру: горячо, горячо
и вдруг... холодно.
- Значит, вы считаете, что амебы?.. Словом, вы сторонник гипотезы
Давыдова?
- О чем разговор. Одно название - амебы. На самом деле, - я глубоко
убежден в этом, - элементарные автоматы защиты. На уровне полей, конечно.
Здесь все на полях держится.
Илье вдруг представились со стороны туманность и Скупая, сонмы амеб и
пылинка Станции. От этой воображаемой картины почему-то стало зябко.
- Федор Иванович, - тихо промолвил он. - Я все думаю о несоответствии
масштабов... У нас как бывает: барахлит автоматика, защита сбои дает...
Оказывается, в сложнейший механизм пылинка попала, мешает. Что тогда?
Тогда встает оператор, засучивает рукава...
Крайнев улыбнулся уголками губ, но взгляд его остался серьезным и
напряженным.
- Будем надеяться, - Крайнев встал, кивнул на часы, извиняясь. - Будем
надеяться, - повторил он, - что пылинку, то есть нас, просто не заметят.
Полюбоваться очередным выбросом собрались все, кто был свободен от
дежурств. На смотровой палубе звучали молодые голоса, вспыхивали улыбки.
"Какая там депрессия, - подумал Илья, - какая там раздражительность...
Есть, конечно, и то и другое. Усталость тоже есть. Но неизмеримо больше
доброты и радушия, смеха и излюбленной в нашем веке мягкой иронии. А
значит, все не так уж плохо. И не может быть плохо. Мы просто не позволим,
чтобы людям было плохо".
Тут он заметил Юргена Шварца и всем своим чутьем "ангела-хранителя"
понял, что это, наверное, единственный человек на палубе, которому сейчас
в самом деле плохо! Юрген сидел в сторонке, нахохлившись, будто больной
воробей. Они встретились взглядами. Юрген тотчас отвернулся - в глазах его
почему-то стояла тоска.
- Четыре минуты! - закричал богатырского роста парень, взобравшись на
возвышение для ораторов. - Внимание, четыре минуты до выброса. Четыре,
нет, уже три.
Все взоры обратились к огромному объему экрана, как бы парившему над
толпой. Там, в желтой дымке туманности, яростно пылала Скупая. Чуть ярче
дымки светился гигантский рукав Питателя, похожий на инверсионный след
реактивного летательного аппарата.
- Минута... - вздохнули за спиной Ильи.
- Секунды, уже секунды.
В следующий миг рукав Питателя наполнился голубым огнем, завибрировал.
Можно было вообразить, какие огромные массы звездного вещества мчат сейчас
через силовой тоннель, но ни мощность полей, удерживающих выброс в
Питателе, ни его назначение - куда? Куда все же уходит энергия? -
пониманию не поддавались.
Выброс окончился так же внезапно, как и начался. Слепящий блеск исчез,
рукав Питателя медленно тускнел.
Рядом с Ильей о чем-то горячо толковала группа физиков. Илья
прислушался: ученые обсуждали феномен "скупости" пульсара. По всем
расчетам получалось, что плотность потока нейтрино и рентгеновского
излучения звезды должны быть в сотни раз больше. "Чему возмущаться, -
заявил чернявый пожилой физик, кажется, Лебедев. - Благодарите бога, что
Скупая в самом деле скупая. Иначе мы даже приблизиться к Окну не смогли
бы. А так ничего - чуть ли не под боком у пульсара работаем".
Илья вспомнил Крайнева и порадовался его проницательному уму. Скупость
пульсара прекрасно вписывалась в гипотезу "Окно - энергетическая система".
Конечно же, ее создатели умудрились каким-то образом закапсулировать почти
все виды излучения звезды - к чему им такие гигантские потери?
Он стал пробираться к Юргену Шварцу:
"Все-таки, что с ним? Почему вдруг космолог так затосковал? Только ли
из-за того, что мироздание не хочет сдаваться без боя и никак не вмещается
в его логические схемы? Надо поговорить с Юргеном".
Однако осуществить свой замысел Илье не удалось.
- Я так и думала, - засмеялась Лоран, появившись перед ним, как джинн
из бутылки. - Все вы такие, мужчины. Расстроить бедную девушку - это
пожалуйста. А восстанавливать ее душевное равновесие кто будет? Кен
Треверс, что ли? Так я его боюсь. Особенно... после приема хаотической
информации.
- Ты неисправима, Поль, - улыбнулся Илья. Он подумал, что и через
тысячу лет, все равно каких бы высот ума ни достигло человечество,
обязательно будут рождаться вот такие насмешливые и совершенно несерьезные
создания, потому что такова уж природа человеческая, и это просто
великолепно, что они были, есть и будут - вот такие создания...
- Полетели в сад! - потребовала Лоран. - У, меня жажда общения, и твой
профессиональный долг - утолить ее.
- С удовольствием, - согласился Илья. - А то Крайнев уже беспокоится,
что я получу информационный шок. Заработался!
- Мой бедный "ангел", - Полина смешно наморщила нос. - И куда только
врач Станции смотрит? - Она взяла Илью за руку. - Полетели.
Они поднялись на второй уровень сада - уровень задушевности.
Полина, оглянувшись по сторонам, решительно вломилась в густой
малинник.
- Там, дальше, растет несколько ранних яблонь, - заговорщицким тоном
сообщила она. - И уже, наверное, есть чем полакомиться. Осторожней -
ветка.
Трава возле деревьев немного выгорела. В саду стояла середина лета, и
белесое небо над ним дышало зноем. Пахло полынью. В малиннике лениво
отзывались птицы, а от кислющих маленьких яблок сводило скулы.
- Послушай, Поль, - поинтересовался Илья. - Ты ведь еще девчонкой
использовала право вето. Почему? Дети ведь наоборот - боготворят нас. Как
и мы их, впрочем.
В глазах Полины зажглись насмешливые огоньки.
- Вторгаешься все же? В сокровенное и интимное? Ну, ну... Да пустое все
это... Дом у нас был огромный - тридцать четыре семьи. Представляешь,
сколько друзей?.. Я тогда пела немного. Точнее - импровизировала, было
такое увлечение. Мы тогда жили в Крыму, а Толик - в Ташкенте...
- Поль, Поль, - покачал головой Илья. - Опять романтическая история.
Лоран шутку не приняла, досадливо повела плечом.
- Нет. Он потом, когда мы выросли, стал моим мужем... Так вот. Увидел
он раз голограмму праздничного представления, в котором я выступала. Узнал
личный индекс, позвонил - восхищался. Потом еще звонил... А весной
уговорил своих родителей - прилетели они в Крым. Объясниться Толик или не
умел, или боялся. Так он через Службу Солнца давай фокусы выкидывать. И
все - на публику, чтоб другие знали. То имя мое на склоне Ай-Петри
огромными камнями выложил, то уговорил знаменитого певца приехать к нам в
Алупку и устроить концерт в мою честь... Словом, ребячество. Я это все
разом и прекратила.
Илья улыбнулся.
- Камни он, пожалуй, без нашей помощи таскал... Но в принципе, я так
понимаю, дело ведь не в этой детской истории.
- Дело в самом принципе. - Полина подставила лицо густому свету,
льющемуся с иллюзорного неба. - Я не люблю опеки. Какая бы она там ни
была. Она размагничивает. Наш древний коллега Павлов писал о рефлексе
свободы. Это высший рефлекс - стремление к преодолению преград. Заметь, к
самостоятельному преодолению.
- Ты - сильный человек, Поль, - тихо сказал Илья. - Но ведь есть и
слабые. И вообще, материальное раскрепощение не сделало человека
автоматически счастливым. Напротив. Жить стало во сто крат сложнее. Потому
что обогатились разум и душа, появилось больше времени для мыслей и чувств
- и страсти человеческие приобрели новые качества. Тоньше стали, глубже,
пронзительней. Теперь и Ромео не в диковинку да и Отелло уже не те. Куда
там классическому ревнивцу до нынешних...
- Да ну тебя, - засмеялась Полина. - Никогда не поймешь: серьезно ты
или шутишь.
- Я серьезно, - подтвердил Илья. - Рефлекс свободы - это, конечно,
здорово. Но ведь существует еще и наиважнейший закон жизни - закон
целесообразности. И все, что осталось скверного в человеке, -
нецелесообразно, вредно, противоестественно. Как и все остальное, что
мешает ему быть счастливым.
- Меморандум твой я, кстати, слышала. Еще на "Бруно". - Полина была
абсолютно невозмутима. - Впечатляюще, но ты не во всем убедителен. Где
пределы ваших добродеяний и где начинается сугубо личное, неделимое?
- Все, Поль, все - личное, - вздохнул Илья. - Мы помогаем тем, кто
просит помощи. Или тем, кому она жизненно необходима. Кроме того, добрые
деяния - только малая толика нашей работы... Ты, наверное, и не
подозреваешь, что плоды забот Службы Солнца окружают нас со всех сторон.
Даже в мелочах.
- И сад этот тоже? - Полина иронизировала.
- Угадала. По крайней мере, его уровни общения. Кстати, до нас
искусством общения вообще никто всерьез не занимался. Возьми, например,
устройство Станции. Периодические изменения геометрии и интерьера ее
помещений; чередование зон невесомости с зонами нормального тяготения;
устройство иллюминаторов - все это для того, чтобы насыщать людей
эмоциями, облегчать тяготы жизни в условиях замкнутого пространства. И все
это, кстати, помогали разрабатывать Садовники.
- Признайся, Илья. - В зеленых глазах Лоран отражалось кружево листвы.
- Чтобы обратить меня в свою веру, ты бы, наверное, даже женился на мне?
- Не могу, никак не могу, - засмеялся Илья. - Ты... ты мне...
противопоказана.
- То есть? - его смех озадачил девушку.
- Помнишь, - Илья вернул лицу серьезную мину. - Когда мы первый раз
столкнулись - буквально, буквально! - ты мне посоветовала вычислить... А я
дельные советы ценю. Логический блок тут же выдал мне все сведения о
Полине Лоран, попутно заметив, что данная особа астрономически далека от
моего идеала. У меня, кстати, очень толковый блок...
- Оно и видно, - ядовито заметила Полина. - Слишком часто ты им
пользуешься. Удачный симбиоз.
Они шутили и насмешничали друг над другом, все дальше уходя от
первоначальной дискуссии, от прошлого, от философских обобщений и
частностей, и оставался только сад, дразнящие земные запахи, голоса птиц и
сумбурный, необязательный разговор. Иногда загадочный и тревожный, как
взгляд Полины. Чаще - осторожный, будто шаги охотника. В целом же легкий и
стремительный, из тех разговоров, которые оставляют по себе не глыбы
смысла, а ощущение. Ощущение радости, что ли...
- Ой, чуть не забыла, - всполошилась вдруг Полина. - У меня в
шестнадцать связь с Землей.
Они спустились на первый уровень, прошли мимо пруда, где у кафетерия
человек шесть звездолетчиков дрессировали вислоухого щенка. Щенку наука
явно не нравилась, он лаял и все норовил удрать в кусты. Дальше, за
деревьями, на спортивной площадке глухо стучал мяч.
Полина вдруг остановилась.
- Ты надолго к нам? - отрывисто спросила она, глядя Илье в глаза.
- На месяц, полтора. А что?
- Улетай поскорей. Разберись, в наших делах и улетай. Опасен ты для
меня.
- Чем же? - удивился Илья.
- Ты мне тоже нравишься. А это крайне опасно. Это расслабляет. Я
привыкла быть свободной. И сильной.
- Интересно, - Илья опустил глаза. - Я только одного не пойму, Поль,
почему "тоже"?
- Не смей врать! - сердито сказала Полина. - Вы проповедуете предельную
искренность и смелость в общении. Зачем же ты...
- Виноват, - вздохнул Илья. - Наверно, старею. Да, конечно же, ты мне
нравишься. Очень нравишься. Ну и что?
- Нет, нет! - она испугалась всерьез. - Так нельзя. Это не настоящее.
Это нечто... старое, стыдное, - девушка мучительно подбирала слова. Лицо
ее зарделось, стало то ли гневным, то ли обиженным, и Илья вдруг
почувствовал какую-то пустоту, стремительно надвигающуюся на них,
разделяющую или объединяющую - не понять.
- Это... ты же врач, знаешь. Внезапные влечения возникали раньше от
чувственного голода... Патология бесконтрольной психики... Нет, не хочу.
- Погоди, Поль, ты все перепутала... - начал было Илья, но Полина уже
шла к выходу из сада. Быстро, чуть ли не бежала, боясь, наверное, что он
станет догонять.
"Зачем, зачем она так трезво и безжалостно? - с тоской подумал Илья. -
Кого она боится? Себя?.. Ну и Станция. Здесь даже отношения между людьми
строятся по принципу дурацкой детской игры. Столько тепла, неподдельного
тепла... и вдруг обжигающий холод. Нет, пора вплотную заняться Окном... И
улетать. Конечно же, надо улетать".
- Лоран, не отвлекайтесь! - прикрикнул Илья на ассистента. - С этим
справится и диагност... Следите за жизнеспособностью клеток.
Он быстро отсекал сожженные вакуумом ткани, обуглившиеся сосуды:
"Прочь, прочь все, что поражено. Чем тщательнее удалена некротизированная
ткань, тем больше активная площадь для трансплантата... Прочь и этот
черный лоскут... Держись, мой милый".
От руки Исаева фактически осталась уже одна кость с лохмотьями
непораженных тканей. Еще ужаснее выглядело развороченное плечо. В глубине
рваной раны в области грудной клетки виднелась легочная масса.
- Протез, - все еще сердито проворчал Илья. - Протез и этот железный
истукан мог бы вживить. Ге-ни-альное решеньице - протез! А вдруг, как
говорит Ольга, они не понравятся друг другу?.. Ничего, я тебе, Иван,
сейчас такую руку слеплю...
Универсальный диагност на "истукана" не обиделся. Он выбросил на
объемном изображений искалеченной руки еще два красных огонька - места
поражений, не замеченные хирургом - и тут же сообщил:
- Начинаю вводить стимуляторы митозного деления клеток.
- Молодчина, - похвалил Илья электронного помощника и добавил,
обращаясь уже к Полине: - Подберите режим митогенетического облучения.
Активный режим!
Начал поступать трансплантат. Розовая масса аккуратно ложилась на
остатки руки, на плечо Исаева, но Илье показалось, что тубус
хирургического комбайна движется чересчур медленно, и он приказал вскрыть
еще один консервант.
Зачерпнул рукой. Бросил на операционный стол, будто ком глины. Еще и
еще. Затем начал наращивать трансплантат на кость. Хуже всего было с
формой руки. Илья лепил кисть и с нетерпением поглядывал на громоздкую
установку диагноста: тот явно опаздывал с изготовлением форм. И если
бывший врач Ефремов как хирург умел многое, то как скульптор - он это
почувствовал сам - был беспомощен.
- Что там? - не выдержал Илья. - Посмотрите, что там с формой. Готова?
- На подходе, - тотчас ответила Лоран. - Идет стерилизация.
Она поглядывала на Илью с удивлением и робостью. С тех пор, как он
принял решение изменить ход операции и резко отмел соображения
электронного эскулапа, а также ее собственные, Илья словно забыл и о
сверхгуманности своей новой профессии, и о тонкостях этикета - даже на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг