Из транскоммуникатора изливался гнев, бурный гнев. И тут Борис
Андреевич впервые подумал, что такие же крошечные устройства, наверно,
спрятаны в ушах и у остальных землян, и потому они напряжены так же, как и
он. У Эдди ходили желваки на щеках и опять были стиснуты кулаки, более
сдержанный и скрытный Курт просто плотно сжимал губы, и его красивый
пухлый рот превратился почти в ниточку, а Сёта-сан, все еще стоявший
спиной к остальным, распрямился и словно стал выше ростом, по шее его к
затылку медленно ползла краснота.
Гнев, передаваемый транскоммуникатором, начал постепенно стихать, и
теперь чаще и отчетливее проступали слова. Жермен крепче сжала руку Бориса
Андреевича, шея у Сёта-сан была уже багровой, а у Курта даже и глаза
сузились, словно он пытался разглядеть, что происходит там, в рубке. Эдди
же так и сверлил глазами переборку.
- Глупцы... Звание ученых... Не достойны... - прорывалось из
транскоммуникатора. - Развести на корабле целый зверинец... Недомыслие...
Никакого чувства ответственности...
Затем слова зазвучали тише, плавнее и с другой интонацией: должно
быть, кто-то из экипажа попытался ответить Полу Китсу, объясниться с ним.
- Но гости и в самом деле заинтересуют наших биологов, а психологов -
тем более. У землян очень развито чувство гуманности и долга. На таком
низком уровне трудно ожидать столь тонких чувств. В Столице они вызовут
сенсацию...
По каким-то необъяснимым признакам Борис Андреевич уловил, что
говорит именно Илья Ильич, и хотя говорил он почти так, как они
условились, разница все-таки была и довольно существенная. То, что прежде
собирался сказать Илья Ильич, походило скорее на шутку, пусть и грубую.
Сейчас же его слова звучали вполне серьезно, вполне продуманно, и оттого
холод, так недавно охвативший душу Бориса Андреевича, стал превращаться в
свою противоположность. Тихий, прекрасно воспитанный, всегда отличавшийся
уравновешенностью Борис Андреевич воспламенился, как сухое сено, теперь он
почти не сомневался в предательстве Ильи Ильича и теперь с не меньшей, чем
у Эдди, пылкостью вперился взором в переборку, за которой - близко ли?
далеко ли? - располагалась рубка управления. И уже вполне осознанная мысль
стучала с четкостью метронома: надо что-то делать, надо предпринять
что-то, пока не поздно!
Но тут вступил в разговор еще кто-то, по всей вероятности - Тацуо,
потому что Сёта-сан повернулся вдруг к своим однопланетянам бесстрастным,
неподвижным как маска лицом; в узких глазах его стыла тоска.
А из транскоммуникатора звучало насмешливо:
- Нет, лучше всего поместить их в зверинец. Детишки будут в восторге,
когда эти мартышки начнут разглагольствовать о проблемах физики! Такого
еще не бывало! А биологи и психологи пусть сами туда приходят и изучают
экспонаты на месте.
Сёта-сан прошептал что-то, едва шевеля губами, и опять отвернулся.
- Не выйдет! - это вмешался в разговор Сорель. - Свою самочку я в
зверинец не отдам! Не для того...
Его прервали грозные раскаты командирской речи:
- Прекратите лгать! Я всех вас насквозь вижу!
Но земляне больше ничего не слышали: как только бросил свою реплику
Сорель, Жермен рванулась с места и громко зашептала:
- Действовать! Немедленно! Мы в ловушке! Пусть мы погибнем... Но и
они!..
Она заметалась по салону, натыкаясь на мебель, на зеленых автомов,
которые спокойно, не обращая ни на кого внимания, накрывали на стол. Эдди
Скотт и Курт Келлер настигли ее почти у двери в рубку, схватили за руки.
- Нельзя действовать наобум. Так никому и ничему не поможешь! -
захлебываясь, шептал Курт. - Давайте подумаем...
- Да, да, надо сперва обдумать, - вторил ему Эдди, и оба они
старались усадить Жермен на диван. Зеленый слуга уже нес ей стакан с
розовым напитком.
Словно оглушенный, смотрел Борис Андреевич на происходящее. Что они
делают? Усмиряют Жермен? Значит, и они... Значит, они пособники "зеленых"!
А японец? Кудряшов посмотрел на Сёта: тот вдруг стал странно оседать,
заваливаясь набок, и тихо, пристойно, как и подобает японцу, упал у
переборки - со вспоротым животом.
Это было для Бориса Андреевича последней каплей, последним толчком к
действию. Он выскочил в коридор.
Да, Илья Ильич, или как его там, не совершил с ним обещанной прогулки
по кораблю, но в памяти хорошо сохранилась схема, по которой они
разрабатывали второй вариант. И Борис Андреевич помчался по коридору к
кормовым отсекам корабля, и его душили гнев и хохот одновременно - должно
быть, у него начиналась истерика - то, чего с ним никогда не бывало и,
конечно, никогда не случилось бы, не сложись так обстоятельства. Обломов!
Уж каким бы ни считали его россияне и российская критика, не способен он
был на предательство, а этот, этот... зеленый!.. Договориться обо всем,
сыграть на самых высоких чувствах, затронуть самые нежные струны души... А
за бабочками бегал, да за Машенькой ухлестывал только для того, чтоб время
оттянуть. Иначе зачем было все это? Должно было сразу лететь на корабль...
А он-то, он-то! Борис-то Андреевич! Каков простак! Мог бы и догадаться...
Ладно, чего уж теперь-то! И черт с ней, с капсулой! Все-таки у Земли еще
будет время. Возможно, проклятые зеленые бетианцы, не дождавшись ни
корабля, ни капсулы, решат, что делать тут им нечего, или опять пошлют
разведку, и даст бог, попадутся этим разведчикам люди более рациональные,
более разумные, чем собравшаяся на корабле земная компания... А сейчас -
все к черту! Жаль, конечно, Жермен. Попалась, как наивная простушка! И
этот несчастный Сёта-сан. Доверчивый, чистый человек. Какую шутку сыграл с
ним зеленый дьявол! Тацуо-сан! Сэнсэй! Подлецы все, негодяи!
Задыхаясь, Борис Андреевич добежал до нужного отсека, на двери
которого красовалась запомнившаяся по схеме закорючка. Дверь отворилась
перед ним, и он мигом нашел тот самый шкафчик справа, а в нем ту штуку,
название которой мнимый Илья Ильич вольно перевел как "лучемет". Когда
Борис Андреевич взялся за оружие, руки его дрожали. Нет, милейший господин
Кудряшов! - сам себе сказал Борис Андреевич. Так дело не пойдет! Извольте
успокоиться! Ведите себя достойно! Вы же пока еще не экспонат в
обезьяннике!
Усилием воли он унял дрожь в руках, отыскал люк, едва приметный на
гладком покрытии пола. Люк отворился легко, и там, в мерцающем полумраке,
Борис Андреевич разглядел проходящие внизу трубы. Повертел лучемет. Ага,
вот желтая кнопка - предохранитель. Ее нужно утопить, потом продвинуть по
желобку вперед и вправо. Так. Теперь прицелиться и нажать синюю кнопку -
пуск. Желтая кнопка легко прошла назначенный ей путь. Борис Андреевич
встал на колени, тщательно прицелился, нажал пуск. Ничего не последовало.
Тот всесокрушающий луч, который должен был вырваться из дула и перерезать
вены корабля, не вырвался почему-то. Борис Андреевич нажимал еще и еще.
Все было бесполезно. И тогда он понял: вот последнее доказательство того,
что так называемый Илья Ильич предал его - лучемет был или вовсе негодный,
или попросту не заряженный.
Едва подавив очередной приступ гнева, Кудряшов принялся обдумывать
положение.
До труб не дотянуться. Спрыгнуть в нижний отсек? Бесполезно. Снизу до
них тоже не дотянешься. К тому же вряд ли эти трубы, несущие в себе жизнь
и гибель корабля, так тонки и непрочны, чтобы их можно было сокрушить
рукояткой лучемета. Что же делать?
Под полом, почти у самого люка, он разглядел какую-то коробку, от
которой в разные стороны тянулись толстые и тонкие кабели. Что это? -
размышлял Борис Андреевич, Илья Ильич, зеленая, подлая бестия, ни о какой
коробке ему не говорил. Так, может, в ней и заключено сердце корабля? О
проклятый подлец!
Больше Борис Андреевич себя не сдерживал: что есть силы принялся он
колотить рукояткой лучемета по боку странной коробки, колотить так, будто
перед ним был лютый его враг, грозивший смертью всему самому дорогому для
него, самому святому.
А в это время в кают-компании висело густое, перенасыщенное
разноречивыми чувствами молчание. Сёта-сан лежал, прильнув к переборке -
его тихая смерть прошла незамеченной; Жермен, Эдди и Курт сидели на
диване, держась за руки, смотрели невидящими глазами и, обратившись в
слух, ловили слова, доносившиеся из транскоммуникаторов.
Говорил Пол Китс, маленькие приборчики четко передавали его жесткие
командирские интонации:
- Прекратите лгать! Я всех вас вижу насквозь! Не знаю точно, что
каждый из вас замыслил, но не зря все вы явились с помощниками! Нет, вам
не удалось меня обмануть! Не для биологов, не для зверинца и не для
любовных утех привезли вы на корабль себе подобных! Я предполагал, что
кто-то из вас сделает какую-нибудь непоправимую глупость, потому и
дожидался здесь задолго до назначенного времени, потому и принял всяческие
меры, чтобы вам не удалось навредить ни самим себе, ни Земле, ни
собственной планете. - Тут, видно, кто-то попытался возразить или
уточнить, но капитан резко окрикнул: - Молчать! Сейчас говорю я! Извольте
выслушать! Все вы знали, что этот полет не просто разведывательный, все вы
знали, что для каждого он - испытание. Но не должны были знать, какого
рода испытанию подвергаетесь. Все вы - кандидаты в совет межгалактической
Ассоциации и должны были заменить часть нашей делегации - тех, кому по
возрасту пора уже на покой. Да, вы выдержали экзамен. Вы единодушно пришли
к выводу, что нельзя уничтожать разум, даже если он находится на низкой
ступени развития. Но как вы его выдержали, этот экзамен? Какими методами
решили бороться с несправедливостью? Варварскими, дикарскими. Не мне,
конечно, судить, что скажет о ваших действиях Главная комиссия Ассоциации.
Не уполномочен, да и ума моего на это не хватит. Однако...
И тут грозный, резкий вой сирены прервал капитана. Сидевшие в
кают-компании земляне вскочили с мест, ничего больше не понимая. Зеленые
автомы, заканчивавшие приготовления к обеду, застыли на местах.
Борис Андреевич все колотил и колотил по коробке. На боку ее
образовалась вмятина, но дальше этого дело не шло. Глаза Кудряшова заливал
пот, он раскраснелся и тяжело дышал, рука онемела от усталости. Борис
Андреевич уже отчаялся достичь чего-либо, но последнее неловкое движение,
которое он сделал почти ничего не видя, действительно оказалось
последним - коробка резко сместилась, в боку ее образовалась глубокая
брешь, раздался раздирающий уши визгливый и грозный вой сирены. В тот же
миг кисть Бориса Андреевича словно опалило. Он выпустил застрявший в
пробоине лучемет и, закричав от боли, вскочил, прижался спиной к
переборке.
По корпусу, как по телу раненого животного, прошла мелкая дрожь, а
потом корабль залихорадило. Его трясло и качало, он весь содрогался -
резко, неравномерно, словно готов был вот-вот развалиться на куски: это
мощный и невидимый луч, выскользнув на свободу из покореженного генератора
экстра-поля впился в главный узел автоматической системы, обеспечивавшей
жизнедеятельность корабля. Искалеченный мозг посылал в систему
противоречивые и нелепые приказы, и они выполнялись, и выходило из строя
даже то, что еще могло бы функционировать нормально. Включилась аварийная
система, но и ее мозг был поражен, поэтому вместо того, чтобы блокировать
взбесившуюся автоматику, она принялась самостоятельно готовить корабль к
старту, межпространственному скачку и посадке одновременно.
Борис Андреевич, естественно, ничего не понимал, но боль в руке и вой
сирены погнали его прочь из отсека, к людям. Он выскочил в коридор,
навстречу уже мчались зеленые автомы-ремонтники, а за ними бежали люди, и
впереди всех - Илья Ильич. Сейчас меня убьют! - равнодушно подумал Борис
Андреевич.
Илья Ильич схватил его на бегу и, задыхаясь, закричал, перекрывая вой
сирены:
- Что же ты наделал! Что ты наделал, Боря!
Тут сирена вдруг умолкла, захлебнувшись очередным жутким воплем, и в
наступившей тишине по коридору прокатился мощный командирский голос:
- Экипажу и землянам немедленно ко мне! Приказываю - немедленно!
Когда они добрались до рубки управления - теперь туда набились все -
и бетианцы, и земляне - корабль лихорадило уже заметно меньше: автомам
удалось отключить генератор от питания, изолировать накопитель энергии. За
главным пультом сидел Пол Китс, принимая рапорты ремонтников и тех
автономных систем, которые еще действовали.
Илья Ильич шепотом объяснял Борису Андреевичу ситуацию. Остальные
молча ждали, что скажет капитан. И он, наконец, сказал по-французски:
- Генератор удалось отключить от питания. Накопитель энергии -
изолировать. Ремонтники пытаются отключить аварийную и большую
автосистемы. С некоторыми узлами им уже удалось справиться. Однако
положение крайне тяжелое. Корабль практически неуправляем.
- А ручное управление? - спросил Жюльен Сорель.
- Ручное? - переспросил Пол Китс. - Ты задаешь странные вопросы,
Жюльен. Без главного экстра-генератора корабль беспомощен и совершить
скачок не может. Хорошо еще, если приборы не врут и малый генератор и его
система не повреждены. Иначе не удасться послать даже капсулу за помощью.
Натти, Вильгельм, ступайте в рубку связи, уточните ситуацию на месте. Если
малый генератор в порядке, задайте капсуле программу и запишите следующее
сообщение: "Экзамен выдержали. Корабль терпит бедствие. Нужна помощь.
Экипаж будет дожидаться на Земле. Позывные те же". Выполняйте! Месье
Обломов, рассчитайте курс для капсулы!
Связисты и штурман еще не успели выйти, как Тацуо спросил:
- А где же Сёта-сан?
Корабль совсем угомонился, но покой был недобрым, настораживающим;
бетианцы и земляне оглядывались, ища Сёта-сан.
Борис Андреевич, не решаясь посмотреть в глаза Тацуо и прижимая к
груди нестерпимо ноющую руку, тяжело выдавил:
- Сёта-сан умер...
- Как? Почему? Где? - воскликнул Тацуо.
- Он тоже поверил в предательство, сэнсэй... Он там, в салоне... в
дальнем углу... Харакири...
Все, кто находился в рубке управления, за исключением Пола Китса,
колыхнулись, кинулись беспорядочно и бесцельно кто куда и - застыли.
Тацуо-сан медленно двинулся к двери в кают-компанию.
Капитан приказал:
- Связистам и штурману выполнять задание! Всем остальным оставаться
на местах!
Натти, Вильгельм и Илья Ильич ушли в рубку связи.
В командирской рубке опять была тишина.
Страшная, грозная тишина. Руки Пола Китса лежали недвижно на большом
пульте, глаза неотрывно следили за приборами.
Бетианцы и земляне стояли затравленной кучкой. Курт молча опрыскивал
руку Бориса Андреевича какой-то пенящейся жидкостью из полупрозрачного
флакона, но, наверное, лекарство не приносило Кудряшову облегчения - он
смотрел на своего врачевателя тоскливым измученным взглядом.
Сорель стоял перед Жермен Пуатье прямо, словно на параде, и неслышно
шептал что-то - убежденно и убедительно.
И в этой напряженности раздался мощный гул - приглушенный расстоянием
и переборками, он шел откуда-то из кормы корабля.
Командир привалился грудью к пульту.
Никто ничего не успел сообразить, как гул умолк, люди обрели свободу
передвижения.
Пол Китс медленно оторвался от пульта, и глаза его, насыщенные болью
новой беды, которую он уже угадал, скользнули по шкалам приборов.
Жюльен Сорель приблизился к капитану. Тот посмотрел на него и кивнул.
- Да, автомы не успели. Сработали тормозные. Второй космической мы
уже лишились. Теперь скорость и впредь будет падать.
Жюльен сказал что-то на родном языке, и дальше беседа велась уже
по-бетиански. Транскоммуникаторы добросовестно передавали землянам
содержание беседы, но они понимали только слова, а не смысл их, или же
слишком мало, или же вовсе ничего - теория космических полетов еще только
разрабатывалась на Земле, была в зачаточном состоянии.
- Попробуем включить маршевые двигатели. Раз уж домой уйти
невозможно, надо хотя бы вернуть орбитальную скорость, - предложил Жюльен.
- А что это даст? Что ж теперь? Так и болтаться в космосе? Кто может
поручиться, что все это не будет чревато последствиями? Почти вся
автоматика отказала. Как знать, что теперь будет? Корабль может
взорваться, или опять врубятся тормозные, и тогда наш подарок свалится на
голову землянам. На тот же Париж, скажем... - возразил капитан. - Нельзя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг